Под прицелом

Так не бывает. Так не бывает, думает Каэдехара. Так не бывает, думает Каэдехара, суматошно перебирая свои мысли. Возвращаться в свою квартиру не хотелось от слова совсем, от слова совесть, потому что она под ребрами скребется жалобно, как оставленный без еды кошак. Возвращаться в свою квартиру очень не хотелось, но ему больше некуда было идти. Ему больше негде было разложить себя на атомы. Поэтому, едва ключ звякнул в замочной скважине, едва кеды были стянуты с ног, едва свет был включен в комнате спустя треморное искание выключателя на стене, едва в квартире разлилось предбуревое молчание… Кадзуха громко стукнул кулаком по ближайшей стене. — Сука! Хотелось сказать что-то еще, еще много всего, хотелось говорить, говорить, пока слова не закончатся, пока в легких не закончится кислород, пока голос не сядет, не ляжет, не встанет… Хотелось говорить до потери пульса. До потери рассудка и до потери остатков совести. Но Каэдехара молчал. Молчал громко, молчал стучащим на зубах дыханием, молчал клокочущим в груди гремучим коктейлем. Молчал, потому что в его голове этого всего слишком много: слишком много мыслей, слишком много эха, слишком много аметистов, слишком много злости и слишком много страха. Слишком много Скара. Ведь так не бывает. Не бывает так, чтобы за всем этим стоял человек, который безвылазно лежит в психбольнице. Не бывает так, чтобы вся земля уходила из-под ног за секунду. Не бывает. Однако поглядите-ка. Кадзуха грузно опускается на свою кровать, сверля взглядом холодный пол. Усмехается истерически, словно пытается сдержать смех. Словно его сейчас от этого смеха разорвет на части. Он даже не знает чего боится больше: того, что Хейдзо прав, или того, что об этом узнает Скарамучча. От его упоминания по спине сразу бегут мурашки. Бегут в панике, бегут, как от разрушительного катаклизма, спасайся кто может. Кто может, кто может, кто может, кто, кто-нибудь… Кто-нибудь объяснит ему, что здесь происходит?! Руки чешутся, пальцы горят позвонить Скару, но Каэдехара останавливает себя раньше. Рубит эту мысль на корню, удаляет до основания. Потому что он не знает, что скажет ему, когда тот возьмет трубку. «Привет, как дела? Как там твоя мама? Как ей там в психушке, удобно?» «Привет, как давно тебя не слышал. Так же давно, как и правду от тебя». «Привет, как тебе ночка? Хорошо спится? Удивительно. Удивительно, что ты так спокойно можешь врать людям». «Привет, как… …Как ты мог, Скар?» Кадзуха складывает локти на колени, впиваясь пальцами в волосы. Дергает с силой, дергает так, что мог бы снять скальп, если бы захотел. О, а он бы очень, очень хотел. И даже не знает, кому больше: Скару, Хейдзо, или себе. Да только руки у него слишком треморят, чтобы выдернуть хотя бы прядку волос; номер Хейдзо он давным давно потерял; а Скар… Каэдехара не хочет знать, где он. Он хочет забыть его, забыть его имя, забыть его образ, забыть его голос, забыть все, что могло бы быть с ним связано, забыть каждый его взгляд, каждое его слово, забыть его. Забыть его забыть его забыть его… Сколько в нем вообще было правды? Сколько раз Кадзуха, как идиот, повелся на его речи: сладкие, как патока, как мед, как гниль, как трупный яд? Сколько раз позволил себя обмануть, сколько раз осознанно закрывал себе глаза? Было ли в нем хоть что-то настоящее? Там, на личном совещании в Апосе? Или там, на встрече магов? Под градом пуль, когда он крепко сжимал его ладонь? Может, в его квартире, когда они вместе сидели на его диване и говорили о чем-то, о чем Кадзуха сейчас не вспомнит? В машине, когда между ними было больше адреналина, чем воздуха? Когда Анемо было больше, чем рассудка? Или там, на Рито… в затхлом воздухе номера хостела… под жаром чужого дыхания… когда он... когда они... Выстрелил бы Скарамучча в него в самую первую встречу, если бы у него была еще пара лишних секунд? Каэдехара надрывно всхлипывает. Лучше бы он выстрелил. Ей-богу, лучше бы он выстрелил. Лучше бы он вынес ему мозги в их самую первую встречу, лучше бы его мозги блестящей кашицей разлетелись по стене. Лучше бы он вообще не ходил в Апос. Лучше бы Кадзуху тогда похитили вместо Томо. Лучше бы, лучше бы, лучше бы… Тогда бы им всем было лучше! Комната загорается бирюзовым, словно вспышка пламени. В секунду становится настолько невыносимо холодно, что по спине бегут мурашки. Ветер разлетается по квартире с оглушительным свистом, скидывая с полок листы и книги, сметая с кровати одеяло, спутывая занавески в морской узел, словно прямо в комнате появился ураган, смерч. Анемо застилает глаза и становится так ярко, так тесно, так страшно… Что Каэдехара не сразу понимает, что дело в нем. Он судорожно стирает запястьем слезу с щеки и опускает глаза. Глаз Бога на его коленях мигает, переливается красками, горит, как костер. Языки Анемо приятно облизывают пальцы. Словно зовут его с собой.

***

Хейдзо очень много раз пытался не думать об Охоте на магов. За этот год к нему обращались десятки раз. Множество людей, множество семей, множество пустых стеклянных глаз. И все без исключения просили найти человека с протянутой ими фотографиями. Сначала это было сложно — отказывать. Даже очень. Сиканоин каждый раз отводил глаза, каждый раз старался быть как можно мягче. «Прошу меня простить…» «…Я бы правда хотел вам помочь…» «…мы делаем все, что в наших силах…» «…это дело требует большего рассмотрения…» «Мы свяжемся с вами, как только появится новая информация» Но он так ни с кем и не связался. И Каэдехара Кадзуха стал первым, кому Хейдзо оставил свой номер для связи. Каэдехара Кадзуха, если честно, был единственным человеком, которому Хейдзо хотел позвонить сам. Но спустя месяц, а тем более спустя два, отказывать стало намного легче. Со временем его тон сточился, заострился, похолодел. Уклончивые отказы превратились в конвейерные удары документами по столу. «Я не работаю с делом по Охоте на магов. Свяжитесь с кем-нибудь другим». Потому что он понимал. Понимал, насколько это будет большая ответственность. Понимал, что он — не тот, кто должен найти виновника Охоты. Потому что полиция справится с натиском жалоб, а Хейдзо — нет. Тонкая душевная организация. Ну, знаете, детектива обидеть может каждый. Поэтому он не брался за пропавших на Охоте. Поэтому выпроваживал каждого пришедшего за дверь. Пока на его пороге не появился Скарамучча. В сопровождении Каэдехары Кадзухи. И сначала Хейдзо честно был готов поступить по надежной схеме, по отточенному алгоритму. Но чем дольше длился их диалог, тем явственнее Хейдзо понимал, что просто так он их не отпустит. Не каждый день к тебе приходит наследник одной из самых известных компаний. Да еще и с каким предложением. Обличить Райдэн Эи. Доказать, что она виновна. Доказать ее причастность к Охоте. Такого Хейдзо еще не получал. Поэтому он дал Кадзухе номер. Поэтому повел их в архив и поэтому повелся на уловки Скара. Потому что он знал. Дело тут не в Райдэн Эи. Он знал это, точно знал, чувствовал. Нужно было только найти доказательства. Облачить его догадку в плоть и кровь. И хорошо в такие моменты быть известным. Хорошо иметь связи в полиции, которая имеет связи со всеми. Поэтому доказательство оказалось на его столе через пару дней поисков. Локация Райдэн Эи была как на ладони. Вернее, в его ладони. Глава известнейшей организации уже который месяц коротает время в психушке, ну надо же! Хейдзо в тот момент был не удивлен, но удовлетворен. Он знал. Знал, что с этим Скарамуччей что-то не так. Только вот, что рядом с ним делал Каэдехара? Кто он? Что он об этом знает? Неужели не видит угрозы в этом темноволосом парне? А ведь Сиканоин действительно ждал. Ждал от него звонка. Ждал верно, как Хатико, долго, долго-долго, люди столько не живут. Хейдзо столько не ждет. Возможно, он в первый раз так ждал от кого-то звонка. Возможно, он в первый раз так переживал за человека. И за это время Хейдзо понял, что ему не показалось, что он видел Кадзуху раньше. Каэдехара ведь безвылазно сидел в отделении, устраивал в холле забастовки, даже ночевал там. Половина отделения о нем говорила. «Тот сумасшедший». И он действительно был сумасшедшим, не меньше. Такая самоуверенность, такое упорство, такая отбитость… Его друг ведь давно пропал, этот Томо. Сиканоин бы с уверенностью сказал, что парниша не выжил, хоть и был довольно крепким. О, Хейдзо прошерстил все досье, что смог собрать на него. Но ничего, это все равно ни к чему бы не привело. Так зачем Кадзуха пришел к нему вместе со Скарамуччей? Неужели он на что-то надеялся? Надеется ли он сейчас? На что он надеется, если сам не знает, с кем имеет дело? Хейдзо щурится, вглядываясь в текст на компьютере. На столе не первая и не последняя кружка кофе, на синяках под глазами не первая и не последняя ночь недосыпа. Строчки уже разбегаются, разбредаются в разные стороны перед глазами, но Сиканоин упорно собирает их обратно, потому что чувствует: он близко. Возможно, так близко он не был еще никогда. С этими документами он возится уже не первый день, но сегодня у него точно получится. Сегодня он точно получит все. Он все найдет. Он почти нашел. Потому что время идет на дни. Может, на часы. Потому что он с самого начала почувствовал… с самого начала знал… Все досье были тщательно скрыты от общественности, как и все денежные операции, как и список всех клиентов, но хорошо, когда у тебя есть связи в полиции, да? Сиканоин просматривал имя за именем, дату за датой, сумму за суммой. Все-таки к этой организации не зря скептично относились в Инадзуме. Все-таки не зря они появились на той встрече. Хейдзо должен был сразу это понять. Не зря они пришли к нему, не зря они попросили именно об этом… Хейдзо смотрит на досье, вглядывается в аметистовые глаза, смотрящие с фотографии. Все даты… Все поставки… Все имена… Все сходится! Сиканоин подскакивает из-за стола с грохотом, словно рухнул шкаф с документами, не меньше. Наконец-то! Теперь он знает. Теперь Каэдехара должен знать. Возможно, счет идет на часы.

***

Архонты. В груди тесно, во рту сухо, в ушах звонко, перед глазами бирюзово. Господи, как же здесь бирюзово… Кадзуха дышит часто, дышит обрывочно, крохотными кусочками. Воздуха, воздуха, ему нужно просто немного воздуха… Да только проблема в том, что воздуха здесь предостаточно, его здесь в избытке, его здесь дохрена и больше. Потому что Анемо везде. Анемо в его легких, Анемо в его глазах, Анемо в каждой клеточке его тела, разливается по организму нейротоксином. Анемо в его руках, переливается лазурным пламенем, жжет кончики пальцев. Что это? Как это? Как с этим жить? Как это пережить? Убил бы он кого-то, кто был бы сейчас с ним рядом? Если бы с ним рядом сейчас был Скар? Радовался бы Кадзуха, если бы да? «Я маг и я убил человека» Перед глазами все скручивается, сворачивается, сжимается в металлическое месиво автомобиля. Встает перед глазами перекореженными обломками. Тянется к нему окровавленными руками. Пространство холодеет, сдавливает легкие Вселенной, которая зачем-то снова стремится стать жалкой точкой, превратиться в ничто, откатиться до состояния Большого взрыва. Кадзуха вдыхает последний кислород в мире, фокусируя взгляд на мигающей стекляшке в руках. Что, если бы Скар был здесь? Что бы он сказал? Сколько бы из сказанного было правдой? Сколько Каэдехара сможет продержаться? Сколько он хочет продержаться? Хочет ли? Может, будет лучше, если его разорвет на части прямо здесь, прямо сейчас, прямо в этот… Кадзуха замирает, в недоумении подняв удивленные глаза. Беснующийся Анемо вокруг него тоже замирает, как будто стихает, молчит. Кадзуха молчит, пристально глядя через открытую дверь своей комнаты в коридор. И сердце сжимается в точку до Большого взрыва, когда он понимает, что ему не послышалось.

***

Сиканоин меряет пружинистыми шагами комнату, сжимая в руках телефон. Корпус трещит под пальцами, как ветки деревьев, хрустящие за окном. С каждой секундой они только раздражают. Хейдзо цокает, снова идя от входной двери к рабочему столу, чтобы через пару секунд развернуться и пойти обратно. Ну же, Каэдехара, возьми трубку. Он должен ответить, сейчас или никогда. И Хейдзо очень, очень хочет, чтобы «сейчас» поскорее наступило. Пожалуйста, Кадзуха. В груди ржавой пружиной скручивается мысль о том, что уже поздно. Возможно, счет идет не на часы, а на минуты. Возможно, счет уже никуда не идет. Хейдзо пинает стеллаж, утыкаясь лбом в его ребро. Почему он не отвечает? Чем он там занят? Ну же, Каэдехара. Возьми. Чертову. Трубку.

***

Кадзуха проглатывает сердце, бьющееся в горле, когда понимает, что ему не послышалось. Он совершенно точно слышит дверной звонок. Встает с кровати он медленно, почти бесшумно, неосознанно ставит себя на беззвучный. Только сердце испуганно жмется к углам ребер, стучит дико, бешенством. Кадзуха выходит в коридор так, словно собирается что-то украсть. Он проходит половину пути, когда звонок повторяется, но уже требовательнее, настойчивее. В груди неприятно прокручивается. А вдруг это Скар? И что теперь делать? Что Кадзуха ему скажет? Впустит ли его? Захочет ли вообще его видеть? В дверь звонят еще несколько раз, Каэдехара останавливается. Поворачивает голову и шарахается своего потрепанного отражения в зеркале. В его волосах как будто все еще вьются бирюзовые змейки, расползаются по телу электрошоком. Он отмирает, когда помимо дверного звонка слышит еще что-то. Когда опускает глаза на комод и видит свой телефон, вибрирующий входящим вызовом. Незнакомый номер. Кто это? Второй номер Скара? Его нашла полиция? В хостеле Рито просят счет? И почему именно в этот момент он так резко стал всем нужен? Кадзуха косится на телефон еще пару секунд, прежде чем поправить челку и, вздохнув, пойти к двери. Потом. Сначала нужно разобраться с тем, кто так усердно ломится в его дверь. Если это Скар, Каэдехара немедленно его пошлет, точно, сто процентов. Он двумя широкими шагами подходит к разрывающейся от звона двери. Привстает на цыпочки, чтобы посмотреть в глазок, и всего на долю секунды… С той стороны слышится бряканье железок и надрывные дверные хрипы. Слышится звук взлома. Слышится звук, с которым сердце разбивается насмерть, падая в пятки. Кадзуха отшатывается от двери, едва взглянув в глазок, потому что в эту секунду он понимает. Это не Скарамучча. Боже, лучше бы это был Скарамучча. В груди снова становится тесно-тесно, во рту сухо-сухо, а в голове громко-громко. Мысли гудят, как зажатая кнопка звонка, сейчас разорвут барабанные перепонки. Каэдехара пятится назад, спотыкается о кеды, хватается за комод, жмурится от грохота. Телефон продолжает тихо вибрировать, высвечивая неизвестный номер. Горло стягивает осознание. Нет. Нет нет нет нет нет В носу начинает остро щипать, Кадзуха пулей залетает в свою комнату, захлопывая дверь в унисон жалостливым щелчкам податливого замка в коридоре. Нет нет нет нет нет Он часто дышит, и каждый вдох и каждый выдох — это просто еще одно «нет». Нет нет нет нет нет Только не сейчас. Только не здесь. Нет нет нет нет нет Этого просто не может быть. Нет нет нет нет нет Пожалуйста, кто-нибудь… Нет нет нет нет нет Кто угодно… Нет нет нет нет нет Помогите. Череда судорожных «нет» резко обрывается щелчком замка. Кадзуха задерживает дыхание. Входная дверь со скрипом открывается.

***

Абонент временно недоступен. Перезвоните позже.

***

от: ублюдок не брать 20:00 [Сделал дело, гуляй смело)] — Ах вы суки! — эхом разносится по комнате, когда он резко вскакивает с дивана. Он так и знал. Хорошо, что сумка уже собрана.