Отбор пяти колец

На этот раз Агате не надоело рыдать, ни когда она добралась до своей спальни, ни когда стоявшие в комнате свечи догорели почти до конца, оставив лишь чадящие огарки. Она плакала горько и почти безумно. От слез у нее трещала голова, а щеки и нос покраснели и распухли. Дело было не в том, что она любила Нестора, а в том, что уготованную для нее судьбу, с которой она смирилась и на которую была согласна, вырвали у нее из-под носа, взамен подкинув другую, в сто раз худшую. Мачеха была права в том, что генерал Аркатау был чудовищно богат, но также он был уродлив, и казался Агате непримиримо старым. Ей было тошно от одной мысли о том, что его скрюченные пальцы с пожелтевшими ногтями будут касаться ее тела, лица и волос. Она не представляла себе о чем бы они могли говорить, да и вряд ли у них нашлись бы общие темы для разговора, а еще, как-то раз в городе, она видела, как генерал огрел хлыстом ферналь, когда его карета застряла на узкой дороге. В том, что генерал Аркатау будет не прочь взять ее замуж Агата не сомневалась. Помимо того, что ему было бы выгодно породниться с одним из крупнейших в княжестве купцов и разводчиков ферналей, он явно был заинтересован и в самой Агате. Порой, когда они встречались в обществе, она замечала его долгие пристальные взгляды, обращенные на нее. Прошлым летом, на пикнике, устроенном графиней Бартоло, Агата услышала, как генерал, беседуя с ее отцом, сказал: — Какой удивительной масти уродилась ваша дочь. Волосы точь-в-точь, как красное дерево! — произнесено это было таким тоном, словно он говорил об фернали или о породистой гончей, а не о человеке. Отец тогда на это как-то отшутился, а Агате стало мерзко. Нет, ни в коем случае, ей нельзя было выходить за генерала, но и поделать с этим она ничего не могла. Слово мачехи, и слово отца, который будучи очень своевольным и решительным во всех других вопросах, неизменно шел на поводу у своей супруги в делах семейных, весили на порядок больше, чем ее собственное слово. Никогда ей было их не одолеть. Последняя свеча почти догорела. Слезы закончились, оставив за собой лишь мигрень и пересохшее горло. Колышущийся язык пламени освещал гравюру с драконом-императором, висевшую на стене. В слабом свете казалось, что Андроник Великий смотрит на Агату с нежностью и едва уловимой тоской во взгляде. Она глядела на него в ответ и ей казалось, что во всем этом свете нет никого кроме него, кто мог бы понять ее. Как жаль, что им было не суждено даже увидеться наяву, не то, что быть вместе. Свеча потухла, погружая комнату во тьму. Далеко на востоке тонкой алойлинией загорался новый день. За окном послышался первый клекот фернали. Этот протяжный, высокий звук, похожий на скрежет ногтей по стеклу, заставил Агату встрепенуться и вскочить с кровати. Она почти упустила время, но могла еще успеть. Не давая себе больше ни секунды на раздумья, Агата вытащила из шкафа большой заплечный мешок, который остался у нее еще с тех пор, когда они с отцом вели кочевую жизнь и не осели окончательно в Арлейском княжестве. Побросав в него смену белья, пару чистых сорочек, крохотную шкатулку, из сливового дерева и резной гребень для волос, Агата надела новое, но не очень приметное дорожное платье, и накинула на плечи короткий плащ. Поколебавшись немного, она взяла с полок нескольких фарфоровых кукол, смотревших на нее глазами из зеленого стекла и засунула их в мешок. Она уже стояла на пороге, когда взгляд ее упал на пузатого, набитого козьим мехом, тряпичного дракона-императора с пуговицами вместо глаз. Агата прихватила его с собой, выходя из комнаты. Сапоги для ферховой езды, сшитые из мягчайшей телячьей кожи, она несла под мышкой, опасаясь, что стук каблуков по дощатому полу разбудит мачеху. Спустившись на второй этаж, Агата, стараясь ступать неслышно, дошла до детской, где в своей кроватке, посасывая большой пальчик, спал маленький барон. Его нянюшка крепко дрыхла на кушетке в углу комнаты. Подойдя к колыбели, Агата с нежностью посмотрела на Титуса, но не решилась к нему прикоснуться. Он был единственным во всем мире близким ей по крови человеком, кроме отца. Покидая дом тайком и в такой спешке, она не знала свидятся ли они еще и что подумает о ней Титус, когда вырастет, что будут рассказывать ему мачеха и все остальные. Сладко потянувшись малыш распахнул глаза и по-детски слюняво улыбнулся. Не в силах себя сдержать, Агата склонилась над колыбелью и поцеловала его в нежный бело-розовый лобик. Чувствуя, что вот-вот не выдержит, расплачется и вовсе передумает, Агата отпрянула назад, и быстро пристроив тряпичную куклу в груде игрушек, лежавших в распахнутом сундучке, выбежала из комнаты. Поместье понемногу просыпалось. Были слышны осторожные и тихие шаги слуг, прибиравшихся и готовивших поместье к пробуждению господ. Агата была достаточно осторожна, чтобы никто из них ее не заметил. Во дворе было еще темно, но узкая полоса алого света все сильнее разгоралась на горизонте. Выпущенные бегать вокруг дома сторожевые псы, метнулись к Агате, но узнав ее тут же завиляли хвостами. — У меня для вас ничего нету, — прошептала Агата, гладя их кожаные носы и бархатные уши. Птичник был уже отперт, но никого из рабочих не было видно. Возможно, Агате просто повезло и она подошла в тот момент, когда рабочие ушли с ведрами к колодцу, чтобы набрать чистой воды для ферналей. Пройдя по широкому проходу мимо стойл, откуда за ней следили желтыми глазами разноцветные, как летние цветы птицы, Агата подошла к тому, где стояла Фифи и быстро надев на нее седло и поводья, вывела ее на улицу. — Ну, что, наш путь начался. Вперед! — сказала Агата, заскочив в седло и по-мужски перекинув через него ногу. Фифи согласно заклокотала и понеслась галопом, все дальше унося свою наездницу от родного дома. Самым простым способом добраться до столицы было следовать по дорожному тракту, но Агата была уверена, что именно по этой дороге поедет ее отец, перегоняя стадо ферналей к императорскому двору. Рисковать случайно его встретить, она не могла. К тому же это заняло бы слишком много времени и она едва ли успела бы к началу Отбора. Можно было также сесть на корабль в речном порту Арлеи, но соваться в главный город княжества, где все ее знали, Агата не хотела. Наверняка, именно там ее будут искать в первую очередь. Даже если бы ей удалось незамеченной пробраться на корабль, там она могла бы столкнуться с княгиней Дуаре и Лидией, а также с другими девушками княжества, которые должны были отправиться на Отбор. То, что Агата самовольно покинула дом, и отправилась в столицу совсем одна, бросало тень позора на нее саму и на ее семью. Не такую, впрочем густую и темную, чтобы Агату выволокли на базарную площадь и забросали камнями, но все же достаточную, чтобы знакомые хихикали и перешептывались, прикрывая лица веерами при встрече с ней. Разумеется, рано или поздно о том, что она сбежала станет известно, но это уже не будет иметь значения. Агата твердо намеревалась стать невестой, а затем и супругой дракона-императора. О том, что будет, если у нее ничего не получится, она предпочитала не думать. Награда стоила того, чтобы ради нее рискнуть всем. Агата решила держать путь на восток, в сторону Зераны — крупного города лежавшего на пересечении нескольких торговых трактов и реки, несущей свои воды к Зеленому морю. Уже там она планировала сесть на корабль в сторону Альторы — столицы империи. Путь до Зераны занял у нее почти два дня. И если в первый день светило солнце, и Агата чувствовала себя точь-в-точь, как на одной из своих регулярных ферховых прогулок, то второй день и предшествующая ему ночевка посреди поля, заставили ее всерьез усомниться в правильности принятого решения. Огненный камень чтобы разжечь костер, она с собой не взяла, и потому всю ночь дрожала кутаясь в короткий плащ, пока Фифи, которую она привязала к дереву, чуть в стороне от места, где сама устроилась на ночлег, недовольно скрежетала, нахохлившись и пряча клюв под крылом. Им повезло, что лето стояло теплое, а западные княжества, как и прочие земли Визерийской империи отличались мягкой погодой, и даже зимой у них почти не выпадал снег. Когда Агата проснулась, у нее болела спина и затекла шея. Хотелось есть, а скудных припасов в ее седельной сумке почти не осталось. Если бы Фифи могла говорить, то Агата попросила бы ее наловить лягушек и полевых крыс и на нее тоже. В пору было радоваться, что хотя бы ее питомица в отличие от своей хозяйки была способна найти себе пропитание. Агата была близка к тому, чтобы повернуть обратно в сторону поместья. Удержало ее только то, что мачеху она боялась больше, чем любых бед, ожидавших ее на пути. Мачеха ни разу ее не порола, но много раз обещала это сделать. Теперь, когда отец наверняка уже уехал, а Агата подала ей такой замечательный повод, ничто ее не остановит. Агату с позором выпорют а затем все-таки выдадут замуж за генерала Аркатау, и все будет напрасно. — Что же, нельзя забраться обратно в яйцо, если скорлупа уже треснула, правда Фифи? — сказала Агата, и ферналь согласно застрекотала. — Нам надо поторопиться, чтобы успеть в Зерану до заката. Боюсь, что еще одну ночевку на голой земле моя спина не выдержит. Солнце стояло высоко и мягко светило, согревая поля и рощи, мимо которых они проезжали. На прежде безлюдной дороге стало попадаться все больше людей. В основном это были крестьяне сопровождавшие крытые повозки, запряженные грузовыми ферналями, но встречались также и воины в кожаных доспехах, странствующие торговцы, целители в приметных зеленых мантиях, и монахи семи сестер в скромным рясах. Пару раз Агата обгоняла пышно разукрашенные кареты, которые везли разноцветные фернали, радостно клокотавшие, завидев Фифи. Проезжая мимо них, Агата закрывала лицо и волосы капюшоном плаща, опасаясь того, что сидевшие в каретах могли быть ее знакомыми. Сложенные из серых речных камней стены Зераны появились на горизонте, когда небо медленно розовело, предвещая закат. Возле городских ворот было многолюдно. Стражники проверяли повозки и прибывших в город людей, создавая толчею. Глядя на них, Агата невольно вспомнила о мятежниках с которыми приходилось бороться на востоке Империи. Уже многие столетия Визерийская империя не знала внешних войн, и возможно от этого начинались беспорядки внутренние. Вспыхнувший восемь лет назад на востоке бунт, удалось погасить, а возглавлявшего его князя схватить и бросить в темницу, но многие его соратники смогли уйти. Ходили слухи, что теперь мятежники скрывались по всей Империи, выжидая новый удобный момент, чтобы посеять смуту. Агате пришлось заранее спешиться, чтобы надеть на Фифи шторки и наклювник. Пройдя через ворота, она удивилась тому, как приземистые дома Зераны, с первыми этажами, сложенными из каменей, и вторыми — выстроенными из дерева, отличались от стройных белокаменных зданий Арлеи. Высокие коньки черепичных крыш венчали флюгеры. Ставни и деревянные фасады вторых этажей украшала резьба, соревнующаяся от дома к дому в пышности и причудливости. Несмотря на поздний час, улицы были полны народу. Отовсюду слышалась музыка, смех и чьи-то крики. Повар жарил на вертеле поросенка, прямо на открытой террасе таверны, на глазах у посетителей. Дородный купец в аляповато расшитой мантии громко торговался в лавке. Ярко накрашенная женщина в фривольном платье смерила Агату долгим взглядом, когда она проходила мимо. В переулке за домом разгоралась драка, блеснула сталь, послышались крики стражников. Агата поспешила прочь, пока ее не задели. Толкаясь и крича, мимо нее пробежали дети в потрепанных грязных рубашонках и рваных штанишках. — Осторожнее! — крикнула им Агата, заметив, как занервничала Фифи. К ней подошла седая тощая женщина в цветастом платке. — Куда идешь милая? — спросила она, хватая Агату за руку. — Тебе негде остановиться? Пойдем со мной, я дам тебе ночлег. Она до боли сжимала ее запястье. — Спасибо, не нужно! — почти прокричала Агата, пытаясь вырвать руку. Хватка старухи только усилилась. Краем глаза Агата заметила двух идущих к ней мужчин. И тут Фифи заклекотала, вертя головой и хлопая крыльями. Мощная когтистая лапа дернулась вперед, и старуха едва успела отпрянуть. Потянув Фифи за поводья и нежно гладя ее шею и клюв, стараясь успокоить, Агата поспешила прочь. Подумать страшно, что могло бы с ней случиться, если бы не ее питомица. На улице становилось все темнее. Мрак рассеивали лишь висевшие на стенах факелы и огонь в открытых очагах харчевен. Агата с трудом нашла постоялый двор, показавшийся ей более менее приличным. У нее было немного монет, накопленных из тех денег, что давал ей отец, вопреки недовольству мачехи, чтобы она могла покупать всякую всячину в лавках Арлеи. Их хватило на то, чтобы снять на ночь скромную комнату с ужином и завтраком, который ждал ее поутру, а также обеспечить Фифи теплое стойло и трапезу из крыс. Кроме заплечного мешка, Агата взяла с собой в номер седельную сумку, в которой помимо всего прочего лежал небольшой кинжал, подаренный ей когда-то отцом. Имея его при себе, Агата чувствовала себя немного спокойнее. Ужин она попросила принести в номер. Есть вместе со всеми в общем зале, из которого доносился громкий смех, музыка и разговоры ей хотелось меньше всего. Растрепанная девушка в дешевом платье со слишком глубоким вырезом, которая принесла ей еду, как-то странно смотрела ей за плечо, будто пытаясь понять есть ли в номере кто-то еще, кроме нее. Выхватив у нее поднос, Агата захлопнула ногой дверь, и тут же закрыла ее на засов. Ей было тревожно за Фифи, которая осталась совсем одна в стойле в окружении незнакомых людей и птиц. Агата думала о ней все то время, пока ела пересоленную бобовую похлебку и пережаренную речную рыбу с кашей. Она пыталась себя убедить, что с ней все будет в порядке, напоминая себе о том, что Фифи огромная хищная птица, которая может дробить клювом камни, и выкорчевывать лапами небольшие деревья. Уж, кто, а Фифи вполне сможет о себе позаботиться. Сняв дорожное платье, Агата кое-как попыталась отчистить его от пыли и налипшей в пути грязи. Затем она умылась в едва теплой воде, налитой в бадью, которая также входила в стоимость ее комнаты. Дешевые свечи чадили, давая слабый свет. Из-за закрытых ставнями окон доносились чьи-то крики и женский визг. За дверями кто-то ходил, и Агата каждый раз вздрагивала, слыша тяжелые шаги. В соседнем номере, по видимому и вовсе кому-то было плохо и он протяжно стонал полночи. Агата не осмелилась пойти и предложить ему свою помощь. Да и что бы она сделала? Она же не целительница. Ворочаясь на жестком, набитом соломой тюфяке, служившем ей постелью, Агата думала о том, что может ей стоит все бросить и повернуть вспять? Как бы ей сейчас хотелось, чтобы все было как прежде. Она горестно вздыхала, понимая, что, как прежде уже не будет. Раз уж мачеха что-то задумала, то ее ничто уже не остановит. Может быть, если бы отец оставался в поместье, то Агата смогла бы его убедить противостоять баронессе и не выдавать ее за генерала Аркатау, но конечно же он тем же утром уехал. Он никогда не отменял свои поездки и всегда выполнял взятые на себя обязательства. По другому он никогда бы не стал одним из самых преуспевающих заводчиков и купцов в западных княжествах. Пока его не будет, мачеха все сделает так, как хочет. Она сговорит Агату за генерала, и когда отец вернется из поездки, та будет уже давно замужем и возможно на сносях. Агата поморщилась при одной только мысли о том, что ей пришлось бы делить ложе с генералом. Он и как человек то ей не нравился, не то, что как мужчина. Устав ворочаться, она поднялась с постели и налила в чашку воды из кувшина. Попив, принялась рыться в мешке. Достав из него свою самую любимую и искусно сделанную куклу дракона-императора, она поднесла ее к слабому свету, просачивавшемуся сквозь прорези в резьбе ставней. Она с любовью рассматривала, казавшиеся такими родными черты, словно они были знакомы всю жизнь и росли вместе. В каком-то смысле так оно и было. Сколько Агата себя помнила, ее путь всегда сопровождался изображением дракона-императора. В южных княжествах, по которым они с отцом путешествовали до того, как осесть в предместьях Арлеи, статуям предпочитали фрески и мозаичные картины. Лик дракона-императора был буквально везде. Андроник Великий следил за своими подданными со стен домов, и с плит городских площадей. Взгляд его зеленых глаз неизменно следовал за Агатой, где бы она ни была. Он был с ней в самые тяжелые времена. Когда было трудно так, что болело сердце, и казалось, что она не справится и не вынесет всего. Мысль о драконе-императоре согревала ее, когда заболела, а затем и умерла, воспитавшая ее старая няня, когда на отца напали и ранили разбойники, когда его скинул со своей спины самец фернали, которого он пытался объездить и он почти два дня не приходил в себя и не вставал с постели, когда их стадо подхватило степную лихорадку, и птицы падали на землю, неспособные больше встать на лапы, когда саму Агату укусила кобра, которую она не смогла укротить своим голосом, и целую ночь она металась в лихорадке, думая что доживает свои последние часы, когда отец женился на мачехе, когда та наказывала ее и ругала, а Вероника смеялась над ней и не хотела дружить. Агата не знала, как бы она пережила все это, если бы не пылавшая в ее сердце любовь и преданность дракону-императору. Он был светом, который согревал ее и указывал ей путь. Теперь любовью к нему полнилось ее тело, все равно, что кровью. Любовь струилась по ее жилам, была ее воздухом, пищей и водой. Каждую ночь, засыпая, Агата думала об Андронике Великом, а просыпаясь вспоминала о нем же. Только за одно то, чтобы увидеть его, она отдала бы все на свете, а раз уж ей посчастливилось родиться в том поколении из которого дракон-император возжелал избрать себе невесту, то она не могла, не имела права, не рискнуть всем и не искусить судьбу. Пусть ее надежда на то, чтобы стать императрицей и были ничтожно малы, она должна была сделать все, чтобы попасть в число его невест и чтобы он выбрал именно ее. Агата вернулась в кровать, положив куклу дракона-императора возле себя, головой на подушку. Засыпая, она глядела на его прекрасное фарфоровое лицо и стеклянные зеленые глаза.