***
Всё это происходило за неделю до того, как нам сообщили радостную новость: вместо пары по статистике нас ждала реклама какой-то престижной компании. Это было как раз кстати, ведь лично я уже хотела определиться с местом постоянной работы и примерно распланировать своё будущее после выпуска. В актовом зале я увидела не только нашу группу; здесь собралось достаточно много людей. Скорее всего, их специальности были совершенно разными, ведь такой крупной компании не только программисты требуются. Ровно в минуту начала пары к микрофону вышла милая полноватая женщина с тёмно-синими волосами, а сзади неё вместо чёрного экрана показался логотип компании. – Всем добрый день, – её мягкий голос пронёсся по всему залу. – Меня зовут миссис Кэмпбелл, я управляю компанией «Вэлстонд», что с шведского переводится как «Процветание». Она гордо и несколько властно указала на логотип. – И сегодня я, возможно, помогу кому-то из вас определиться с будущим местом работы. Миссис Кэмпбелл рассказывала стандартную информацию о компании: о том, какие специалисты им требуются, о графике работы и заработной плате и, разумеется, о преимуществах работы именно у них. Все её слова звучали как-то слишком оптимистично, и я всё время пыталась найти хоть какой-то подвох. Даже их реклама не выглядела как что-то, чего можно стыдиться. Так не бывает. – Если у вас есть какие-то вопросы, можете задавать их сейчас, – с улыбкой сказала женщина. Она почему-то тоже не вызывала у меня доверия: её улыбка казалась дружелюбной, но в то же время натянутой. Такие люди, как она, на моём опыте всегда оказывались крысами. «Хватит об этом думать. Я ведь не могу сделать такой вывод всего лишь после рекламы. Это всё моя паранойя», – подумала я и продолжила слушать. – У вас толерантные специалисты? – спросила девушка с переднего ряда. – Да, конечно, – миссис Кэмпбелл закивала. – У нас работают люди разного происхождения, расы, цвета кожи, и мы уважаем каждого. «Даже здесь идеально», – невольно промелькнуло у меня в голове. – А ориентация? – Прощу прощения? – женщина выгнула бровь. Мне сразу не понравилась её интонация, я даже вздрогнула и приподнялась. Так обычно отвечают на из ряда вон выходящие вопросы. Видимо, девушка из зала тоже уловила резкую и неприятную смену тона, поэтому её голос стал более тихим и робким: – Ну... Как у вас относятся к ЛГБТ-специалистам? – Было у нас несколько таких, – миссис Кэмпбелл скривилась, – но мы стараемся избавляться от такого. Вот в чём был подвох. Я сразу возмутилась. Меня удивило то, что в стране, где лет пятнадцать уже разрешены однополые браки и раз в год проходят парады гордости, до сих пор есть гомофобы. Хотя сказать, что меня это удивило, – ничего не сказать. Я пребывала в ахуе. Миссис Кэмпбелл всё не унималась: – Вы думаете, что в такой престижной компании, как наша, будут работать отбросы общества? Смешно, – она хмыкнула. Мозг отключился. Я с подросткового возраста привыкла резко реагировать на высказывания гомофобов, так что в следующую секунду совершенно не задумывалась о том, что я делаю. Я подняла руку, а после её до тошноты вежливого «Пожалуйста» и кивка в мою сторону встала и сказала как можно громче: – То есть Вы сейчас назвали представителей ЛГБТ-сообщества отбросами? – А кто они? – женщина в недоумении выгнула бровь. – Полноправные граждане нашей страны, – я старалась говорить без эмоций, максимально уверенным тоном, хотя это уже давалось мне тяжело. – Это прописано в её основном законе, который, к слову, Вы сейчас нарушаете. Новый чёрный маникюр сейчас отбивал чечётку на столе, за которым я сидела. Это помогало мне урегулировать эмоции. – Я знаю, что прописано у нас в законах, – с пренебрежением ответила она, – но некоторые из них я не могу принять. – Ваша обязанность как гражданки нашей страны – не оспаривать законы, а соблюдать их, – я впилась в её жалкое лицо своими холодными глазами. – Сейчас можно с уверенностью сказать, что Вы ещё и пропагандируете антигуманные идеи среди широкого круга лиц, а это уж точно противоречит... – Какие умные слова, – женщина перебила меня. – Вы их пять минут назад в книжке какой-то выучили? Я сжала подол платья от злости. Хотелось покрыть её матами и, громко хлопнув дверью, выйти, но я изо всех сил пыталась держать лицо. «Пускай здесь позорится только она», – успела подумать я. – Люди переходят на личности, когда у них заканчиваются аргументы, – процедила я. – Просто оставьте в покое тему гомофобии и, как настоящая специалистка, – я закатила глаза на слове «специалистка», – доведите рекламу Вашей компании до конца. Вы ведь ради этого здесь. Я села, не желая продолжать бессмысленный диалог. Глаза миссис Кэмпбелл метались по помещению, а её губы поджались; не то от смятения, не то от гнева. По всему залу проносились восторженные голоса: «Схавала?», «Наконец-то кто-то её заткнул», но они почему-то пролетали мимо моих ушей. Я чувствовала себя совершенно истощённой после глупого спора, в котором каждый остался при своём. Наверное, не было смысла даже начинать его. Миссис Кэмпбелл – хотя лучше будет называть её мымрой – всё-таки последовала моему «совету» и продолжила отвечать на вопросы. А я с каждой секундой всё больше корила себя за то, что привлекла к себе ненужное внимание. Закончилось всё довольно быстро. После этого я пулей вылетела из зала и уже собралась подниматься на второй этаж, как вдруг меня кто-то окликнул. Я обернулась и увидела за собой не одну девушку, как мне показалось сразу, а около десяти студентов. Челюсть непроизвольно сжалась, я напряглась. – Ты так круто её сделала! – восхищённо сказала девушка, которая стояла ближе всего ко мне. – Да, не урыла, а закопала! – откликнулась другая. – По фактам разнесла! – подключился парень. – Ты сама хоть её лицо видела? Они начали наперебой что-то обсуждать, иногда указывая на меня пальцами. Мне стало слишком некомфортно, и я поспешила молча удалиться, как вдруг врезалась в какого-то высокого – выше меня на целую голову – человека. «Хоть бы это был Итан», – пронеслось у меня в голове. К сожалению, этот человек был совсем непохож на брата. – Как у тебя смелости хватило? – спросил он. – Да, как? Я бы ничего толкового не сказала из-за волнения! – из-за его спины выглянула девушка. Меня охватила паника. Рой голосов не унимался ни спереди, ни сзади, и все эти люди говорили обо мне. На секунду мне даже показалось, что к горлу подступила тошнота, а на лбу появилась холодная испарина, но противное чувство тревоги вдруг сменилось гневом. – Да оставьте вы меня в покое! – отчаянно крикнула я. – Делают тут из меня национальную героиню! – я грубо оттолкнула от себя высокого парня. – Разойдитесь уже! К моему счастью, люди послушно расступились, и я быстро побежала по лестнице вверх. Теперь за мной наблюдали не только они, но и вся толпа, которая находилась рядом. Было до ужаса некомфортно. «Кто тебя тянул за язык? Надо было его в жопу засунуть!» – неустанно повторяла я у себя в голове, а затем мгновенно залетела в аудиторию и, облегчённо выдохнув, закрыла за собой дверь. Помимо меня в аудитории сидели ещё несколько человек, и их взгляды сразу же устремились на меня. Я поняла, к чему это ведёт, и судорожно достала из шоппера телефон, как будто действительно считала, что он защитит меня от вопросов. – А ты неплохо её сделала, – сказал Кевин, покачиваясь на стуле. – Да, крутая! – поддержала Сара. – Пожалуйста, заткнитесь! – выпалила я не то со злостью, не то с мольбой. – Хватит уже это обсуждать! После этого я задумалась. В моменте меня совсем не волновали последствия: я просто хотела, чтобы эта старая мымра закрыла рот и не оскорбляла таких, как я. Зря не волновали, конечно. Можно было подумать о том, что хоть какая-то часть людей – да хотя бы мои одногруппники – будет это обсуждать и я окажусь в центре внимания. А привлекать внимание к себе я ненавижу. – Да ладно тебе! – бросил Кевин. – Круто же сказа... – Замолчи, – я резко обернулась и посмотрела ему прямо в глаза. – Просто замолчи. – Ладно, ладно, – он слегка испуганно выставил руки вперёд и сделал вид, что очень заинтересован видом из окна. Я облегчённо выдохнула, когда в аудитории показался преподаватель. До конца пары оставалось ещё полчаса.***
Я никогда так быстро не бежала из университета и никогда не ждала автобус домой, постоянно переминаясь с ноги на ногу от тревоги. Хотелось скорее оказаться в квартире вдали ото всех. В безопасности. Я чувствовала истощение и постоянно корила себя за сказанное в актовом зале. Если бы не моя импульсивная и эмоциональная сторона, то ничего бы не было. Сейчас я бы как обычно пришла домой, перекусила и стала бы работать. Но в этот раз мне хотелось закрыться от всего мира. Я решила принять горячую, как котёл в аду, ванну с пеной, как я всегда любила. Всю неделю из-за нового маникюра приходилось довольствоваться лишь душем. Радовало только одно: я понимала, что моя реакция вполне нормальная. Столько внимания в один день выбило меня из колеи, поэтому чувство истощения было вполне естественным. В состоянии, когда никого не хотелось видеть, не хватало только одного: сообщения от Рене. Впервые за долгое время уведомления от неё вызывали не улыбку, а усталые вздохи.——————————
Рене Я у тебя одну хернюшку для маникюра забыла Можешь спуститься и отдать? Я буду в твоём районе через полчаса примерноЯ
Сможешь сама подняться? Я заебалась
Рене Да, конечноЯ
Спасибо
Дверь открыта будет, зайдёшь и поищешь всё, что тебе нужно
——————————
То, что она не стала уточнять причину моей заёбанности и охотно согласилась, в данный момент было к лучшему: сил на объяснения у меня пока не было. Через двадцать минут горячая вода и мягкая пена обняли моё усталое тело. Наконец появилось чувство желанного одиночества, как будто я была отрезана от всего мира. Голова опустела. Уснуть не получалось, хотя очень хотелось. Вместе с недосыпом сегодняшний день мог меня добить, но я не позволяла слабости взять верх. Не сегодня. Я принялась рассматривать узоры на плитке, приоткрытую белую дверь, свою бледную кожу и тусклый свет в ванной. Через несколько минут услышала звук открывающейся двери. – Хей, ты где? – крикнула Рене, а затем, видимо, заметила приоткрытую дверь в ванную. – А, всё, не мешаю. Я кивнула, будто думала, что она это увидит, а сама продолжала лежать в адски горячей воде, глупо рассматривая потолок. Снова раздался радостный голос моей подруги: – Нашла! Боже, как я могла его забыть? И ведь только сейчас обнаружила! – он ненадолго затих, а потом послышался совсем близко: – Мне просто захлопнуть дверь? – Да, – бросила я. Видимо, моя интонация показалась Рене странной и она догадалась, что произошло что-то неладное. – Хей, Ру, – спросила она совсем тихо, – ты в порядке? – Нет, – уверенно ответила я после небольшой паузы. – Может, мне зайти? – сразу предложила она. – Ты так сильно хочешь посмотреть на обнажённую меня? – саркастически бросила я. – Ну, заходи. Послышался шумный неодобрительный вздох: ей никогда не нравился мой сарказм в тяжёлых ситуациях, особенно если эти тяжёлые ситуации касались меня. Следом за ним скрипнула дверь и показались обеспокоенные глаза Рене. Я почему-то сразу почувствовала укол вины за неуместную шутку и постаралась не смотреть в её сторону. Рене присела на плитку и заглянула мне в глаза. Я всё-таки перевела взгляд на неё. – Прости, – пробормотала я. – Я по привычке. – Да чёрт с ним, – её выражение лица чуть-чуть потеплело. – Благодаря этому я понимаю, когда всё совсем плохо. Она обвела глазами ванную, не зная, что сказать. – Как, например, сейчас. – Ну... Относительно, – нехотя ответила я. – Я просто устала. – Что произошло? Я рассказала историю от начала до конца: о рекламе кампании и о представительнице-гомофобке, о своей импульсивности и о том, как меня раздражало внезапное внимание со стороны каждого. – Я бы сказала, как горжусь твоей смелостью, но тебе от этого только хуже будет, – сообразила Рене. – Именно. – Тогда успокою тебя тем, что любое событие, особенно такое, быстро забывается в обществе. Тем более, завтра выходные начинаются. Через два дня ты придёшь в универ, и никто о тебе даже не вспомнит, – с улыбкой продолжила она. – Уверена? – в моём сердце поселилась надежда. – Абсолютно, – спокойно заключила Рене. – Проверено на личном опыте. Я медленно кивнула с еле заметной улыбкой на лице. – Но меня волнует другое, – в голосе Рене снова послышались беспокойные нотки. – Что тебя так взбесило? – Бред, который несла эта мымра, – я скривилась и опустила голову. – У меня ещё со школы острая реакция на гомофобию. – Такая реакция просто так не появляется, Ру, – мягко оспорила Рене. – Что-то на тебя повлияло в школе, раз ты так на это реагируешь. – По-твоему, нельзя так остро реагировать на ненависть к людям на почве ориентации? – раздосадованно спросила я. – Не думай, что я считаю гомофобию чем-то нормальным. Я ведь тоже с ней сталкивалась, и мои друзья сталкивались, – спокойно объяснила она. – Я понимаю, каково это. – Тогда... – Я просто хочу проверить, верны ли мои догадки. Рене смотрела на меня абсолютно серьёзно. В её карих глазах читалась тревога, а вместе с ней твёрдое намерение узнать что-то о моём прошлом. Всё это сочеталось с привычной для неё мягкостью. Я долго избегала этой темы и старалась не затрагивать её. Я могла рассказать обо всём: и об одиночестве в школе, и о разрыве прошлых отношений, и обо всех моих жизненных кризисах, но не об этом. Наверное, пора было раскрыть все карты. И начать я решила немного издалека: – Твои родители принимают твою ориентацию? – Да. – То есть, ты никогда не слышала враждебных высказываний от них, – заключила я. – Никогда. – А я слышала, – на выдохе произнесла я. – От мамы. – Знаю, Итан говорил. – О чём конкретно? – взволнованно спросила я. – Просто о том, что у вас мама-гомофобка. Про тебя ничего не рассказывал. Я облегчённо выдохнула и кивнула. В принципе я не ожидала чего-то другого от брата; он бы никогда не выдал моих тайн даже такому близкому человеку, как Рене. – В пятнадцать лет я осознала свою бисексуальность и планировала скрывать этот факт от семьи. В этом же возрасте я вступила в отношения с девушкой, но мы быстро разошлись. Слова давались тяжеловато. Я постоянно смотрела на воду в ванной и густую пену, которая скрывала мою наготу от подруги. – Моя мама – глубоко религиозный человек, ты знаешь. Она исповедует православие. А в православии однополые связи – это огромный грех. – И она узнала? – Рене, не сдержавшись, перебила меня. – Узнала, – я печально кивнула. – Причём не от меня.Flashback
5 лет назад
– Ру, мне нужно серьёзно с тобой поговорить, – обеспокоенно сказала мама. Эта фраза никогда не значила ничего хорошего. Я почувствовала, как у меня сжалось сердце, но просто кивнула и на негнущихся ногах пошла к маме в комнату. Она тяжело вздохнула и присела. – Мне рассказали о том, что ты... Встречалась с девушкой. Финиш. А ведь я думала, что хуже уже быть не может. Живот скрутился, кровь отлила от головы, сердце стучало как бешеное. Я начала царапать ногтями колени, чтобы справиться с тревогой. – Кто? – спросила я. Собственный голос прозвучал где-то вдалеке, как будто я находилась под водой. Он был хриплым от волнения. – Твоя одноклассница. Но сейчас это не важно, – голос мамы становился более напряжённым и даже гневным. – Зачем ты это делаешь? В тот момент я решила, что лучшая защита – это нападение. Других методов я и не знала. – Делаю что? У тебя больше вопросов ко мне, чем к тому, кто разболтал тебе это? Мама не ожидала такого напора от меня. – Да! Потому что ты совершаешь самый тяжёлый грех, понимаешь? – она вся дрожала. Точно не от злости: от дикой тревоги. – Ты нарушаешь человеческую природу и общественную мораль! – Чем я её нарушаю? – вскрикнула я и вскочила со стула. – Что мне сделать, если я люблю этого человека? Под землю провалиться? – Замаливать грехи! – впервые на моей памяти мама сорвалась на крик. – Ты ещё совсем юная, Ру, тебе всего пятнадцать. Ты не понимаешь, насколько это ужасно! – Ужасно что? Любить кого-то? – Девушка не должна любить девушек! Гомосексуалами движет только похоть, они не способны любить кого-то искренне! Неужели ты такого будущего хочешь? – Какого? Такого будущего, в котором я буду жить счастливо с любимым человеком? – я перестала сдерживать свой гнев и кричала точно громче, чем она. – Мам, да у нас в стране разрешены однополые браки! Я смогу жениться на своей будущей девушке, если захочу! Мама присела на кресло, потёрла пальцами глаза и начала плакать. – Господи, за что мне это? – шептала она. – Неужели я где-то нагрешила, что ты послал мне такие испытания? – затем она поднялась и обратилась ко мне: – Я приглашу священника, и он поможет тебе избавиться от этой мерзости. Я опешила. Стало противно, захотелось даже расплакаться, но я старалась не показывать свои слабости. – Мерзости? – чуть тише спросила я, но снова повысила голос: – Мама, это часть моей личности! Ты считаешь, что я мерзкая? Она ничего не ответила. Лишь продолжила сверлить меня взглядом. Её нежные голубые глаза издалека казались серыми, покрасневшими из-за слёз. Я почувствовала, как задыхаюсь. Сдерживать слёзы я больше не могла. – Давай же, признай, что я мерзкая! – в отчаянии закричала я. – Нет, ты не мерзкая, – мама быстро мотала головой и продолжала говорить со мной тихим дрожащим голосом: – Ты просто запуталась... Тебя нужно наставить на путь истинный... «Часть меня не воспринимают всерьёз», – подумала я. «Или она просто не хочет говорить вслух то, что думает». Всё смешалось в одну кучу: гнев, разочарование, горечь, обида, желание доказать маме свою правоту и в то же время послать её далеко и надолго. Эмоции вырвались одной – ошибочной – фразой: – Я ненавижу таких, как ты! – выкрикнула я. – Уж лучше умереть, чем жить с такой матерью! Я выбежала из её комнаты в слезах. Краем уха услышала, как она тоже начала рыдать, но мне было всё равно на её чувства.Flashback ending
Я уткнулась лбом в колени, пряча лицо. Чувствовала себя позорно. – Я... Мне так жаль, что ты это пережила, – прошептала Рене. – Мне жаль, что моя мама это пережила, – я наконец выпрямилась. – Я тогда была маленьким озлобленным ребёнком, который привык кидаться на всех прежде, чем кто-то кинется на него. – Но ведь твоя мама... Она тоже не права, – осторожно оспорила Рене. – Я могу представить, что ты думаешь. Могу представить, как это выглядит со стороны. Да, она говорила ужасные вещи, но чем я лучше? – раздосадованно проговорила я, а затем напомнила: – Я сказала, что ненавижу её. – А она назвала твою ориентацию мерзостью. Я выдохнула и снова облокотилась на собственные колени. – Она любила меня даже несмотря на это. И продолжает любить, хотя принимает меня не до конца. Просто любит по-своему. Рене виновато опустила голову. – Тогда я, наверное, должна извиниться за сказанное, – проговорила она. Я покачала головой. – Ты не сказала ничего оскорбительного. Мы молчали. Я думала, как перейти к следующей части рассказа, но после затяжной паузы решила сразу начать: – Нас Итан помирил. Не помню, как; я вообще этот момент смутно помню, как будто меня там даже не было. Защитная реакция. Но благодаря его словам мы с мамой хотя бы стали общаться спустя пару месяцев моего игнорирования. А ещё он перед этим рассказал о своей бисексуальности лично мне. Потом мы вдвоём папе рассказали. – Итан кого угодно примирит, – хмыкнула Рене. – Да, – с теплотой сказала я. Снова молчание. Я знала, что Рене нужно время, чтобы всё переварить, но каждая секунда ожидания ощущалась как час. Было неловко. – Скажи что-нибудь, – мягко попросила я. – Пожалуйста. – У меня просто в голове не укладывается, – несмело начала она, глядя в пол. – У тебя было столько бед, и все от любви. Я невесело хмыкнула, признавая её правоту. – Причём ты только один раз была виновата в любовных бедах. – Если так подумать, то у людей не было каких-то серьёзных причин бросать меня, не принимать к себе в компании, избегать. Я им просто не нравилась, – я пожала плечами. – Это в универе всё потихоньку начало обретать смысл, а тогда... Дети же. Я сказала это слишком просто, как прописную истину, как что-то, что все давно знали. Этот факт я приняла ещё в тот момент, когда ходила к Риду первый раз, на втором курсе. Тогда он показался мне поводом для гнева, а сейчас мне в некоторой степени было плевать на него. – Но это не меняет того факта, что... Тебе было тяжело, – ещё тише сказала Рене. – Не меняет. Но всё ведь прошло, – оспорила я. – Прошло и оставило на тебе след, – продолжила она. – Много следов. Особенно на твоём сердце. Я вгляделась в её лицо. Оно, казалось, выражало в себе всю вселенскую печаль и сострадание. Я даже не знала, что так можно. – Рене... – Мне... Мне просто так больно знать, что ты столкнулась с таким... Ты столько всего пережила... Ты... С каждым новым словом глаза Рене всё больше наполнялись слезами. Я испугалась. Не зная, что делать, просто взяла её за руку. – Всё нормально, – осторожно проговорила я. – Прошлое забыто. С мамой теперь всё хорошо. Сегодняшнюю ситуацию все быстро забудут. Я в порядке, Рене. – Прости, прости! – выпалила она, как только вытерла небольшие капли слёз. – Я так распереживалась! – Из-за чего? – улыбнувшись, спросила я и накрыла её руку своей второй рукой. – Из-за... Тебя. Я так всегда реагирую на такие рассказы от близких людей. Ты ведь для меня не последний человек. Я даже... Она начала обмахивать своё лицо ладонью и судорожно хватать воздух. Я дала ей время, хотя в груди у меня что-то щемило. Я точно волновалась за неё. Хотя бы из-за того, что никто ещё так не реагировал на рассказы о моём прошлом. Никто таким даже не интересовался. – Я даже не побоюсь назвать тебя своей лучшей подругой, – наконец сказала Рене. Я растерялась и непроизвольно ослабила хватку своих рук. Кожа покрылась мурашками, а сердце забилось чаще. Взгляд заметался по комнате. – Мне никто никогда не говорил таких слов, – призналась я. – Совсем? – удивилась Рене. – Да. До Корин меня почти никто в друзья не записывал, что уж говорить про... Я проговорила это словосочетание у себя в голове. Возникло ощущение, будто я подружилась с одноклассницей, нам обеим лет по десять, и на очередной совместной прогулке она вдруг назвала меня лучшей подругой. Такой детский термин. Странно, что сейчас он как будто заполнил пробел в моём детстве. – Спасибо, Рене, – прошептала я. – Я... Испытываю к тебе то же самое. Рене рассмеялась сквозь слёзы и сжала мои руки. Я сделала то же самое в ответ. Переплетённые пальцы, казалось, заменяли объятия, но в то же время не вызывали во мне чувство отвращения. – Мы как пятиклассницы какие-то, – Рене снова рассмеялась. – Я тоже об этом подумала, – призналась я. – Не знала, что быть пятиклассницей в двадцать один год так приятно. Мы улыбались друг другу. Её слёзы медленно высохли, оставив после себя розоватую дымку на переносице. Я ощущала полную гармонию между нами и максимальную близость. Почему в школе мне никто не говорил, что дружба не должна приносить разочарование? Почему я не верила в то, что ради дружбы с кем-то не обязательно только идти на жертвы? Почему я всю жизнь так недооценивала это вид людских взаимоотношений? – Я пойду, – сказала Рене, глядя на часы, и сквозь смех добавила: – А то домой не вернусь из этих ебеней. – Иди, конечно, – я улыбнулась ей. Мы разжали руки. Я почему-то ощутила чувство пустоты и поняла, что не хочу, чтобы она уходила. Если бы сегодня у неё не было слишком много дел, то попросила бы остаться. Сейчас я могла довольствоваться только личным адским котлом, который волшебным образом заполнял пустоту в душе́. – Пока-пока! – крикнула Рене и открыла дверь. – Пока, – вяло ответила я. – И спасибо. И даже через маленькую щёлочку в двери я видела, как она улыбается.