Сладкие поцелуи и горькие пересдачи

Я всё ещё помнила путь от школы до дома родителей, как будто даже не уезжала в столицу и все четыре года жила в родном городе-деревне. Меня встретили привычные ворота с острыми пиками и компактный двухэтажный домик. Я остановилась и стала рассматривать плющ, который покрыл каменные стены и крышу, и вглядываться в небольшие окна, стараясь заметить там силуэты родителей. Я хотела одновременно зайти в этот дом и убежать от него подальше. Воспоминания, хоть и подавленные, и зажившие раны давали о себе знать. Времени на раздумья мне было дано мало: через пару секунд ворота начали медленно открываться. Когда в маленькой щели показались родители, я почему-то подумала, что бояться мне нечего. Все подростковые проблемы давно в прошлом. Кроме одной. – Блудная дочь вернулась, – радостно протянул папа. – Ру, солнышко моё! – воскликнула мама и побежала обнимать меня. Её низкая хрупкая фигура буквально впечаталась в мою. От неожиданности я еле промямлила что-то вроде приветствия и обняла её в ответ. – Господи, такая худенькая! – удивилась мама, ощупывая мою талию. – Ты хоть ешь? – Конечно, – протянула я и слегка закатила глаза. Хотелось добавить «Два раза в день», но я вовремя сдержалась. Когда мама наконец отклеилась от меня, ко мне подошёл папа. Он всего лишь потрепал меня по макушке и поцеловал в лоб. – Сейчас нормальную еду поешь, – сказал он и пошёл в сторону входной двери, – не дошираки и гречку. Или что там вы, студенты, едите. – Я умею готовить! – возразила я. – Если бы умела готовить, – он развернулся ко мне, – то не была бы похожа на пленницу Освенцима. На тебе можно человеческий скелет изучать! Всё это, конечно, было произнесено не всерьёз, но мне почему-то всегда хотелось возразить и доказать, что я не такая уж худая, как кажется родителям. Приходилось просто качать головой и молчать. В доме пахло курицей, фирменным блюдом папы. Пожалуй, на его фоне моя готовка действительно меркла. Я заулыбалась, когда стала вдыхать этот аромат полной грудью. Слишком давно его не чувствовала. – Пойдём к тебе? – спросила мама. – Давайте лучше к папе, – предложила я. Родители согласились. Мне не очень хотелось находиться в своей комнате. Она после моего отъезда осталась такой, какой я её видела после сбора всех вещей: пустой, заброшенной, в некотором роде бездушной. Там не было ни одной вещи, которая бы свидетельствовала о наличии жизни в этом помещении. Родители не трогали ни мою комнату, ни комнату Итана; говорили, что права не имеют, ведь они наши. Мы с братом настаивали на том, чтобы они были переделаны под нужды родителей, но это было бесполезно. Папин кабинет совершенно не изменился: в нём было довольно темно, холодно и уютно. Книжные полки всё ещё ломились от обилия книг на них, окно всегда было открыто, а на столе лежала трубка, которую он любил покуривать, разбираясь с университетскими делами. Мы с мамой уселись на мягкие кожаные кресла, которые, видимо, были куплены совсем недавно. Папа сел за свой рабочий стол. – Ну, рассказывай, как ты, – сразу сказала мама. – Как будто не созваниваемся каждую неделю, – протянула я. – На этой ещё не созванивались! – оспорила она. Я принялась рассказывать о том, как меня заставили поехать в мою старую школу из-за нехватки людей, как встретилась с парой старых учителей и как прошла реклама в целом. Мама задавала много уточняющих вопросов, а папа просто внимательно слушал. Напоминало наш типичный разговор по телефону, только в реальной жизни. Я почувствовала, как в горле начинает пересыхать от постоянных разговоров. В этот раз, как мне показалось, мама была более разговорчивой, чем обычно; таковой приходилось быть и мне, чтобы отвечать на её вопросы. – А может, чаю попьём ещё? – предложила я. – Пить очень хочется. – Прекрасная идея, – согласился папа и собрался вставать со стула. – Сиди! – шикнула на него мама. – Ты и так обед готовил, давай я хоть чай заварю. Он пожал плечами, а мама вышла из его кабинета и оставила нас наедине. – Утомила тебя расспросами? – догадался он. – Немного, – кивнула я. – Но я всё понимаю. А чаю реально хочется. Мы наконец-то оказались в тишине. Я легла на кресло и обвела глазами кабинет папы. – Я почему-то вспомнила, как мы с Итаном тебе сказали, что мы бисексуалы, – протянула я с улыбкой. – Да, смешная ситуация получилась, – согласился он. – Угу. Главное, что не птеродактили, правда? – Правда. Мы улыбались и всё так же молчали. В таких совершенно обычных ситуациях я находила в себе новые сходства с папой. Мы оба были не слишком разговорчивыми, даже несмотря на то, что скучали друг по другу. Было комфортно просто сидеть в тишине; главное – делать это вместе. – Кстати, о бисексуальности... Папа внезапно заговорил. Мне показалось, что он хотел спросить о моей личной жизни. Аккуратно и ненавязчиво, как обычно. – ...Не нашла себе никого? – Нет пока. – А Итан? – У него с другом что-то намечается. Захочет – расскажет. Папа одобрительно улыбнулся. – Как думаешь, пригласит меня на свою свадьбу? Я рассмеялась. – Если она будет, то конечно. – Да я всё равно приду, – папа подмигнул мне. – Даже если не пригласит. Я внезапно подумала о том, что была бы рада побывать на свадьбе брата. Возможно, это бы произошло лет через пять или десять, но мне было не так важно. Я хотела знать, что у Итана всё в порядке в личном плане, не вдаваясь в подробности. Провела бы время с Рене – если мы, конечно, на тот момент не потеряем связь, – и с родителями. Вернее, с папой, если у Итана и Адама – или какого-нибудь другого парня – всё будет настолько серьёзно. Это было очень грустно принимать. Именно в этот момент в дверном проёме показалась фигура мамы. – Ру, помоги достать печенье с полки, пожалуйста, – попросила она. Я кивнула и спустилась за ней на первый этаж. Когда я собиралась завернуть на кухню, она крепко взяла меня за руку и решительно повела в гостиную. Я в недоумении разглядывала её светлую макушку и почему-то готовилась к худшему. Она никогда так не делала. Мы присели на диван. – Нет никакого печенья, да? – догадалась я. – Да, – мама нехотя кивнула и робко проговорила: – Я поговорить с тобой хотела. Я услышала в её интонации нотки вины. На моей памяти такое бывало очень редко. Я чуть отодвинулась, чтобы смотреть ей в глаза, и стала внимательно слушать. Гораздо внимательнее, чем когда-либо ещё. Я понятия не имела, о чём она решила поговорить, и даже не догадывалась. Мама вцепилась в юбку и опустила голову. – Я не знаю, с чего начать... – С сути, мам, – мягко подсказала я. – Да... Пожалуй, да, – прошептала она и заговорила громче: – Ты помнишь о том, что у нас был... Конфликт на почве твоей ориентации. Мышцы напряглись. «Такое не забудешь», – хотела сказать я, но в ответ просто кивнула. Мои слова могли бы прозвучать грубо. – Мне было очень тяжело это принимать. Я каждый день молилась, винила себя и даже твоего отца в том, что мы где-то не уследили за тобой, чего-то не дали тебе... – Мам, – на выдохе шепнула я, – мне не очень приятно это слушать. Я старалась говорить о своих чувствах, при этом не задевая её. В этот раз у меня получалось. – Да, да, прости, – она встрепенулась и продолжила: – Потом я начала читать больше книг. Сначала религиозных, потом перешла на книги по психологии, которые тут оставил Итан. И спустя действительно долгий период времени я поняла, что все эти годы игнорировала самую важную в религии вещь. Было странно осознавать, что мама могла упустить что-то в религии. Она столько лет углублялась в неё, что эта фраза звучало абсурдно. Мне иногда казалось, что она с большим успехом могла бы стать священницей. – Я не могу... Нет, не имею права тебя осуждать, – она наконец посмотрела на меня, сохраняя в беспокойных голубых глазах всю серьёзность, что была в ней. – Ты ведь моя дочь, моя кровиночка, самое дорогое, что у меня должно быть, как и твой брат. Как я могла... Судить тебя? Я ведь не Господь, я не могу судить никого, тем более тебя! Я смотрела на маму круглыми глазами и не верила, что слышу это от неё. Хотела сказать ей что-то в ответ, но она продолжила говорить, не позволив мне даже собрать мысли в кучу: – С этой мыслью я жила около года, пока не поняла ещё кое-что. Любовь – это прекрасный божий дар, самое светлое чувство из всех существующих. Так почему же одна любовь поощряется, а другая порицается? Неужели две девушки или два парня не могут искренне любить друг друга? Что им мешает это делать? Я почувствовала, как в горле образовался ком. Сердце билось с бешеной скоростью, наверное, там же. Я начала царапать ногтями колени, прямо как в один злополучный день в детстве. Но теперь делала это не от обиды и боли, а от какого-то приятного волнения. – Я не могу винить тебя в том, что ты просто любишь людей. Быть может, ты любишь и девушек, и парней потому, что у тебя слишком большое сердце и твоей любви хватило бы всему миру. Я ведь так и старалась тебя воспитать, мы с папой старались привить тебе любовь и доброту... – Мам, – я, не сдержавшись, перебила её шёпотом, – ты принимаешь мою ориентацию? Эта фраза прозвучала слишком нереалистично. Раньше мне казалось, что я никогда в жизни не скажу её маме. Я всю жизнь надеялась, что разговора о моей ориентации у нас больше не состоится. Знал ли кто-то, что он состоится, но будет таким? – Да, доченька, да, – мама быстро закивала и тоже перешла на шёпот. – И ещё я хочу извиниться за то, что осуждала тебя, вешала на тебя ярлыки, заставляла тревожиться, – в следующую секунду она взяла меня за руки. – Если можешь, прости меня. Я пойму, если ты не сможешь этого сделать. Из моих глаз внезапно брызнули слёзы. Так же внезапно, как и в тот самый день. Это не были слёзы от боли, отвращения, гнева. Все эти ужасные чувства вышли вместе с солёными каплями, оставляя после себя только облегчение и счастье. – Мам, – дрожащим голосом сказала я, – я больше всего в жизни хотела услышать это. Я прощаю, конечно, я прощаю тебя! Долго не думая, я крепко обняла её. Когда бы у меня вообще возникло желание обнимать маму? Я не могла этого сделать не только из-за своей нелюбви к объятиям, но и из-за обиды, гордости и... Стыда. – И ты прости меня за то, что я тогда сказала, что ненавижу тебя. Я была глупой, мам, такой глупой... – Всё хорошо, Ру, – по её дрожащему и тихому голосу я поняла, что она тоже плачет. – Ты точно не должна извиняться. Моё тело покрылось крупной дрожью. Я слышала прямо под ухом мамины всхлипы и, наверное, сама больше начала рыдать из-за этого. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая всегда находила защиту в родителях. Наконец-то спустя столько лет я снова смогла почувствовать себя в безопасности в родном доме. Откуда-то издалека послышались шаги папы. Я хотела сделать вид, что ничего не произошло, но вовремя поняла, что красные глаза у нас обеих за три секунды скрыть не удастся. – Вы чего? Обе не смогли достать? – ласково проговорил он и приблизился к нам. – Не плачьте, я сейчас сам вам что угодно достану, вы только попросите! Он встал за спинкой дивана и приобнял нас обеих. Мы с мамой рассмеялись и слегка отпрянули друг от друга. – Такой трогательный момент прервал! – воскликнула мама. – Ну ты и... Дурак. Она коснулась его плеча и шутливо попыталась отодвинуться, пока тот целовал её в макушку. – Ужас, мама, как можно такое говорить о своём любимом муже? – с поддельным разочарованием в голосе спросила я. – Я посмотрю на то, как ты будешь называть своего будущего мужа, – с широкой улыбкой парировала она. – Или жену. – Ты ей сказала? – восторженно спросил папа и после её уверенного кивка победно произнёс: – Ну наконец-то! В следующую секунду мы обе оказались в крепких объятиях папы. В настолько крепких, что я чуть не задохнулась. – Отпусти, я дышать не могу! – сквозь смех сказала я. – Кто потом к вам приведёт знакомиться будущую жену или мужа, если я задохнусь? – О-о-ой, напугала ежа иголкой, – протянул папа. – Есть же запасной игрок в виде Итана! – Оливер! – мама снова легонько ударила его по плечу. – Что? В чём я не прав? – с искренним удивлением спросил он. – И вообще, будете препираться – я вас обеих без чая оставлю. Я смеялась. Так долго смеялась, что всё мне показалось нереальным. «Наверное, я сейчас проснусь и снова окажусь в мире с мамой-гомофобкой, – успела подумать я и тут же добавила в мыслях: – Тогда я не хочу просыпаться». Просыпаться не нужно было. Мои самые смелые мечты, о которых я даже боялась думать, вдруг оказались реальностью. Мы с родителями прошли на кухню. Обед уже был готов, папа доставал курицу из духовки. Рядом с тарелками стояли маленькие чашки чая. Жидкость в моей чашке по цвету больше напоминала нефть. Я улыбнулась тому, что мама помнила о моих предпочтениях. – Ты бы предупредила заранее, что приедешь, – сказал папа. – Я бы во-о-от такую курицу купил! Ели бы всем селом! Он показал руками огромное нечто, больше похожее на слона. – А я бы сделала рамён, как ты любишь, – подала голос мама, усаживаясь рядом. – Ты почему так поздно сказала? – Не знаю, – призналась я. – Как-то вообще не до этого было. Учила текст для рекламы, диплом писала, ещё и поездка эта... Я вообще ехать не хотела. Рядом с нами оказалось большое блюдо с курицей, картошкой и грибами. Это напомнило мне запах из детства. – Почему не хотела? – спросила мама. – В свою школу возвращаться не хотела. Ты же помнишь, как мне там было х...реново, – я замялась, когда поняла, что чуть не выругалась при родителях. – Помню, конечно, – виновато шепнула она. – Я тогда это всерьёз не воспринимала. – Ру, тебе чего положить? – перебил нас папа. – Ножку или грудку? – Мне не важно. – А тебе, моя прекрасная жена? – он подмигнул маме. – Выбери сам, мой любимый муж, – она заулыбалась. Папа стал накладывать еду нам на тарелки, а я задумалась. Видимо, мама наконец осознала, что все мои проблемы в школе были реальными и что не я была виновата в их возникновении. Это было так странно, но так приятно. Я всё ещё не верила в реальность происходящего и думала, что надо мной просто очень искусно прикалываются. Но могли ли мои родители врать о таких серьёзных вещах? Конечно, нет. Вскоре Алекса написала в беседу о том, что ремонт нашего автобуса задержится ещё на пару часов. В связи с этим я провела у родителей достаточно много времени. После обеда и чаепития мы отправились в гостиную и долго-долго – на улице потихоньку начало темнеть – обсуждали самые разные вещи. Даже папа не оставался в стороне и говорил гораздо больше обычного. – Мы ещё думаем собаку завести, – гордо заключил он. – Да, Э́велин? – Да. Он хочет немецкую овчарку, а я склоняюсь к зенненхунду. – Я уже даже имя придумал! – вдохновлённо протянул папа. – Он будет Брюсом. Я радовалась за то, что родителям наконец-то не будет скучно без нас с братом. У них должно появиться существо, о котором нужно заботиться, раз уж мы с Итаном возвращаться к ним не планировали. Наши разговоры прервал звонок на мой телефон. Номер был незнакомым, но я зачем-то решила ответить. – Да? – Ру, ёб твою мать, – на том конце провода послышался раздражённый голос Алексы, – где тебя носит? – В смысле? Уже пора? – я в недоумении сдвинула брови. – Ты же писала... – За беседой надо было следить, – прошипела она. – Почти все уже собрались. Беги давай. – Ладно, – протянула я. – Буду через десять минут. Алекса бросила трубку. – Тебе уже пора? – протянула мама. – Да, – я с тоской вздохнула и нехотя встала. – Меня все ждут, оказывается. Родители многозначительно промолчали, разглядывая меня с грустью в глазах. Я сама не хотела уходить. Мне впервые за долгое время понравилась наша встреча, но ей, как на зло, суждено было закончиться слишком скоро. Возможно, это было поводом вернуться как можно скорее. Проблема была лишь в том, что временем я не особо располагала. Я забрала вещи, и мы с родителями вышли на улицу. – Может, приедешь к нам на Рождество? – спросила мама. – Или на новый год, как получится. Итана тоже с собой бери. – Я буду очень рада, – кивнула я. – Если получится, то обязательно приеду. Мы приедем. Мама тепло улыбнулась и кивнула. – Целоваться будем, колючка? – папа раскинул руки для объятий. – Будем, – я закатила глаза. Мы обнялись втроём. Я поняла, что никогда не испытывала ничего подобного: в объятиях родителей мне было комфортно и хорошо. Точно так же на меня действовали только объятия от Итана. Наверное, странно говорить, что чувство привязанности к самым родным людям было для меня чем-то необычным. – Беги, а то опоздаешь, – вздохнула мама и шёпотом добавила: – Мы тебя очень любим. Я видела, как в её глазах начинают скапливаться слёзы. Папа, услышав её тихий голос, тут же приобнял её за талию. – Я вас тоже, – выпалила я, быстро помахала родителям рукой и скрылась за воротами. Я старалась бежать быстрее, чтобы не расчувствоваться, завидев мамины слёзы, и чтобы банально не опоздать. На середине пути на меня нашло осознание: я впервые сказала родителям о том, что люблю их. И сделала я это почти в двадцать один год. Хуже дочери и представить нельзя. До меня слишком долго доходили такие понятия, как любовь, уважение и благодарность родителям. Это всё было обусловлено внешними факторами, но... Чёрт, как же было стыдно! Нельзя было думать об этом слишком долго. Для рефлексии времени совсем не оставалось. Стараясь как можно быстрее вернуться, я чуть не подвернула ногу пару раз. Около автобуса не было никого. Я увидела, что все уже расселись по местам, а снаружи стоял только водитель. Я поджала губы и двинулась вперёд. – Явилась наконец-то! – раздражённо крикнул водитель, когда я подошла к нему. Я поняла, что сильно жаловать меня здесь не будут, нахмурила брови и приготовилась придумывать оправдания. – Ждём тут неизвестно сколько одну тебя. Семеро одного не ждут, вообще-то! Сейчас бы бросили тебя здесь и... – Простите, простите, – из автобуса выбежала Алекса, – это я виновата! Я ей не так время сказала. Я непонимающе посмотрела на неё. Она невинным, но полным уверенности взглядом буравила разъярённого водителя, который скептически оглядывал её. – Твой косяк, значит? – Мой. Он ещё немного помолчал. – Ладно, поехали, – буркнул он и пошёл к своему сиденью. Я шокированно открыла рот и, повернувшись в сторону Алексы, прошептала: – Это что было? – Женская солидарность, – бросила она и стала подталкивать меня к сидячим местам: – Иди давай, а то реально без тебя поедем. Я пожала плечами и заняла свободное место; кажется, то же самое, что и утром. Остальные начали перешёптываться. «Надеюсь, они просто удивлены поведению Алексы, как и я», – я нервно заправила прядь волос за ухо и вставила наушники в уши. Предстоял утомительный путь длиной в три часа. Я уже хотела как можно скорее вернуться домой, раз уж с родителями не удалось провести больше времени. Пока за окном сменялись пейзажи и солнце, которое чуть-чуть виднелось за неплотными облаками, опускалось всё ниже, я решила написать брату о встрече с родителями. Он на весь поток информации ответил многозначительным «Ахуеть» и переспросил, не шутка ли это. Учитывая то, что он очень редко матерится, я представляла его удивление. То же самое я хотела переслать и Рене, но где-то в лесу связь пропала, так что я отложила это дело. И именно здесь, в этом лесу, где у меня пропала связь, остановился наш автобус. Секунд через двадцать послышались маты от водителя. Алекса сразу вышла, чтобы узнать, что произошло, а затем зашла к нам. Вид у неё был слегка разочарованный. – Люди из Таррса, которые попытались устранить поломку, только сильнее всё поломали, – разъяснила она. – Шансов на починку мало, но водитель попытается. На моём опыте фраза «Шансов мало» в большинстве случаев означала «Можно даже не пытаться». Я забеспокоилась. Мы находились одни в глуши в темноте с какой-то серьёзной поломкой в автобусе. Моё желание как можно скорее вернуться домой не могло быть исполнено. Люди начали выходить из автобуса. Я решила последовать их примеру, чтобы размять ноги и подышать воздухом. Мы с Алексой внезапно встали рядом, наблюдая за водителем, который копался во внутренностях автобуса и громко матерился. Надо сказать, это выглядело забавно. Мы обе заулыбались. В этот момент я зачем-то решила напомнить ей о происшествии, которое мне показалось очень странным. – Почему он на якобы твой косяк закрыл глаза? – Ты про то, что я прикрыла тебя? – Да. Зачем, кстати? Она пожала плечами. – Просто так. Не позволять же ему говном кого-то из нашей группы поливать. А он мог тебя до пятого поколения проклясть. Я хмыкнула, глядя на водителя. Это явно было бы в его духе. – А про это... Он просто друг моего папы. Часто проводил со мной время, когда я была мелкой. Вот и всё. Я кивнула. – Просто так прикрывать людей... Ты часто это делаешь? – зачем-то спросила я. – Всегда, если дело мелкое. Почему бы и нет? Я хотела возразить, но после вспомнила нашу первую встречу с Рене. Я ведь, по сути, тогда помогла ей по такому же принципу. В моменте я не видела практически никакой выгоды для себя, но всё равно согласилась. – Справедливо, – протянула я. Водитель тем временем вылез из-под автобуса и начал кому-то звонить. Его лицо постепенно приобрело более спокойное выражение. Это вселило в меня надежду. – Всем заткнуться и слушать! – крикнул он, чтобы привлечь внимание. – В ближайшие двадцать минут к нам должен приехать автобус с группой студентов, которые поехали в Конна́ти. Там достаточно свободных мест для вас всех. До столицы мы поедем на нём, потому что нашу поломку прямо сейчас очень тяжело устранить. Далеко не расходитесь и на дорогу не выбегайте. Мои брови поднялись на фразе о студентах из Коннати. «У меня есть шанс увидеться с Рене», – пронеслось у меня в голове. Больше всего сейчас я, наверное, хотела видеть именно её. Было бы слишком поздно для переговоров, ведь мы бы создали лишний шум в полностью тихом автобусе, но мне просто было радостно от осознания того, что мы наконец-то встретимся. Рядом с автобусом находилось поле. Я решила пойти туда, чтобы отделиться ото всех и нормально рассмотреть звёзды. Ещё в поездке я заметила, что их на чистом от облаков небе было очень много: целые тысячи, если не миллионы. Теперь же я поднимала голову всё выше и выше, оглядывалась, чтобы рассмотреть весь небосвод, пока у меня не закружилась голова. Они казались успокаивающе холодными и невероятно яркими. Засмотревшись, я забыла о прохладе ночи, о том, что кожа продолжала интенсивно покрываться мурашками от холода, а ноги тряслись. Была лишь я и звёзды. Вспомнив рассказы Итана, я начала не просто любоваться, но ещё и искать знакомые мне созвездия. Нашла Козерога – кривой треугольник, Цефея – трапецию, Лебедя, который больше напоминал распятого Христа. Порадовалась, что запомнила хоть что-то. Чернота неба над головой манила и звала к себе. Она почему-то заставила вспомнить, как я в тринадцать лет красила себе волосы такой же чёрной и густой краской. Раньше эти воспоминания отдавали ноющей болью где-то в груди, а сейчас вызывали лишь улыбку. Жизнь так быстро проносится перед глазами, хотя в некоторых моментах кажется мучительно медленной. Знала ли я в тринадцать лет, что в двадцать буду стоять неизвестно где ночью и смотреть на звёзды? Возможно, да. Но знала ли я, что это произойдёт из-за мероприятия в университете моей мечты? Точно нет. Время за просмотром звёзд пролетело незаметно. В какой-то момент мои размышления были прерваны гудком и ослепляющим светом фар. «Наконец-то мы вернёмся домой», – радостно подумала я.