Сладкие поцелуи и горькие пересдачи

За неделю мои чувства к Рене практически достигли точки кипения. Я стала искать ещё больше способов её увидеть, и она, конечно, была этому очень рада. Интересно, что было бы, если бы она узнала причину? Я сохранила себе её расписание, благодаря чему мы чаще встречались в университете. Я не делала вид, что просто случайно оказывалась прямо под аудиторией, где у Рене были пары, ведь в этом не было смысла. Ей же просто нравилась моя инициатива. В один прекрасный день, когда я собиралась снова сходить к ней, она меня опередила. В дверях внезапно показалась фиолетовая макушка, которая робко заглянула внутрь, а затем, увидев меня, зашла решительно и с улыбкой. – Приве-е-ет! – протянула Рене и приземлилась напротив меня. – Ты решила сама прийти к своей старушке? – я улыбнулась. – Похвально, спасибо. Меня безумно порадовал её визит. Было странно общаться с ней в обществе моих одногруппников, но, с другой стороны, было ли это так важно? – Ва-а-а-ау, это что за сокровище к нам пожаловало? – сзади меня прозвучал голос Кевина. – Моя никчёмная жизнь вдруг обрела смысл! – Bonjour, monsieur, je m'appelle René Labarre! – промурлыкала Рене, подмигивая ему. Кевин облокотился на парту, минуя меня, чтобы видеть Рене лучше. – Я не понял ни слова, но твоя речь в любом случае звучит как музыка, – он закусил губу и застучал пальцами по столу, а затем внезапно обратился ко мне: – Ру, ты где её подцепила? – Она с архитектурного, – бросила я. «И ещё она моя», – подумала я и быстро одёрнула себя: «Какая к чёрту твоя, если ты даже не знаешь, взаимны ли твои чувства?». – Будущий архитектор, получается? – Да, – дружелюбно ответила Рене. – Разбираешься в чертежах и строительстве? – не унимался Кевин. – Именно. – А можешь тогда спроектировать удобную кровать для нас двоих? – он соблазнительно выгнулся и пристально посмотрел на неё. – Чтобы есть на ней печенье и смотреть вместе сериалы? – Рене улыбнулась ещё шире, чем до этого. – Коне-е-е-ечно, – Кевин медленно закивал. Я наблюдала за попытками флирта Кевина и реакцией Рене на это. Надо сказать, ей самой нравилось флиртовать с людьми просто ради положительных эмоций, поэтому сейчас она точно чувствовала себя в своей тарелке. Я же ощущала лёгкие и почти незаметные уколы ревности. «Так странно, это ведь совершенно обыденная ситуация», – удивлялась я. «Ну да, совершенно обычная. Каждый день вижу, как Кевин заигрывает с Рене». – Я вам не мешаю? – на выдохе произнесла я. – Чуть-чуть мешаешь, – кивнул Кевин. – Если бы ты подвинулась, я смог бы полностью разглядеть твою прекрасную спутницу. – Может, мне выйти тогда? – предложила я и закатила глаза. – Могу в окно. Рене еле сдержала смех. Кевин же, по всей видимости, проигнорировал эту фразу, будучи слишком увлечённым своей новой знакомой. – И почему мы не встречались раньше? – протянул он, глядя ей прямо в глаза. – Я столько подкатов французских знаю! – Удиви меня, – Рене облокотилась грудью на спинку стула. Тот прокашлялся и с ужасным акцентом сказал: – Tu es une fleure de mon âme. – Mon Dieu, arrête cet homme fou, – прошептала я и сжала переносицу кончиками пальцев. Рене звонко рассмеялась. Я не знала, какую из фраз она поняла, но почему-то была уверена, что обе. – Прошу прощения, месье, – кокетливо произнесла Рене, – но я буду вынуждена Вас покинуть. Ру, не желаешь ли ты сопроводить меня в дамскую комнату? – Желаю, дорогая, – с облегчением прошептала я. Рене послала Кевину воздушный поцелуй, пока он что-то кричал ей вслед, и скрылась за дверью. Я не спеша вышла за ней. – Отвлекающий манёвр? – Да, он меня заебал! Лучше здесь поболтаем. Я кивнула. – А ты выглядела так, как будто тебя это не задевает. Как будто тебе даже нравится. – Хорошо держусь, правда? Мы рассмеялись. – Отчасти так и было. Я ведь люблю флиртовать с людьми по приколу. Просто сейчас... Немного другой случай. Рене замялась и смутилась. Я решила, что она пока не готова говорить об истинной причине, какой бы она ни была, и не стала давить. «Надеюсь, это не из-за того, что она влюблена в кого-то и не хочет принимать знаки внимания от других», – думала я. – Да и тебе некомфортно было, – бросила она. – Надо было сматываться по-любому. – Спасибо, – с улыбкой сказала я. Мы проболтали как раз до начала следующей пары. Было приятно разговаривать, зная, что нас никто не прервёт своими тупыми французскими подкатами. Прервал нас, правда, звонок на занятие, но он был явно лучше Кевина. В конце пары к нам пришёл какой-то важный человек из деканата – странно, что я не знала его, – и сообщил о том, что вторую пару отменили. Чтобы мы не шатались чёрт пойми где два часа, нам предложили провести их в спортзале. В это же время там проходила пара у архитекторов. По пути я еле пыталась сдержать улыбку от осознания такого приятного совпадения. Отношения с физкультурой у меня всегда были не очень. В отличие от брата, который регулярно ходил в тренажёрный зал и до безумия любил баскетбол, я чувствовала себя мёртвой после стометровки. Этот предмет нам вели до четвёртого курса, и всё это время преподавательница – миссис Данн – относилась ко мне максимально лояльно. Я не знала, как у неё хватало на меня терпения, ведь я буквально не умела ничего. И если по всем техническим предметам я была одной из лучших в группе, то по физкультуре, наверное, никого хуже меня не было. Вспоминая это, я наблюдала за блестящей игрой Рене в баскетбол и удивлялась тому, что настолько маленький ростом человек может идеально играть в баскетбол. Итан когда-то с нескрываемым возмущением и восхищением рассказывал, как она обыгрывала его, двухметровую шпалу. Смотреть на это вживую было невероятно. Внезапно тяжёлый баскетбольный мяч попал прямо по левому уху Рене. Человек, который в этот момент хотел его перехватить, видимо, случайно попал по тому же месту. Вспомнив, что именно в этом месте у Рене был прокол, который никак не хотел заживать, я напряглась и выпрямилась. Рене согнулась пополам. Игра остановилась. Я сорвалась с места и подбежала к Рене; она уже шагала в мою сторону. К нам приблизилась преподавательница физкультуры. – Рене, ты в порядке? – с испугом крикнула она. – Откройте раздевалку, – прошипела Рене. – У меня там... Средство для промывания прокола. Когда я подошла ближе, то увидела, что пряди её волос покраснели из-за крови, а на глазах виднелись небольшие капли слёз. Зная, что у неё высокий болевой порог и её очень тяжело вывести на слёзы физической болью, я серьёзно заволновалась. – Ру, поможешь ей? – спросила миссис Данн, протягивая мне ключ. – Да, – решительно бросила я, схватила ключ и побежала к раздевалке. Рене плелась сзади, держась за повреждённую часть уха. Я, стараясь не медлить, дрожащими руками открыла дверь и забежала внутрь. – Где? – крикнула я, заметив, что Рене уже вошла. – На углу шкафчик, – она вяло указала направление рукой. – В центральном кармане сумки. Рене продолжала шипеть и вздыхать от боли. Я метнулась к шкафчику, схватила её сумку и, наконец нащупав в ней небольшую пластиковую бутылочку, успокоенно выдохнула. Под ней лежала упаковка влажных салфеток; я забрала и её, понимая, что Рене понадобится вытереть окровавленные руки. – Присядь, – мягко сказала я и кивнула в сторону скамейки. Она медленно опустилась на указанное мной место у окна и согнулась пополам. Я с жалостью во взгляде покачала головой и села рядом. Взяла её за плечо в немой просьбе разогнуться. – Сильно больно? – поинтересовалась я, протягивая ей салфетку. Меня встретили блестящие от слёз карие глаза. – Как видишь, – прошептала она. – Если бы Майкл ещё не задел лабрет пальцами... Капля средства упала на один из проколов. Рене вскрикнула и с силой сжала свою ляжку. Я продолжила лить, слушая от неё крики и маты. У меня разрывалось сердце. – Но ладно, – выпалила Рене, чуть успокоившись, – он ведь не специально. Хер с ним. Она начала глубоко дышать, сняла резинку с волос и затянула их потуже. – Я могу продолжить? – тихо спросила я, царапая ногтями бутылочку. – Да, – на выдохе произнесла Рене и, взглянув на мои ногти, добавила: – Надо тебе маникюр переделать. Совсем уже... Я щедро полила место второго прокола, на что Рене, прервав фразу, отреагировала довольно красноречиво: – Сука! Отросли. – Ты думаешь о моих ногтях, когда страдаешь от боли? – усмехнулась я. – Это же безобразие! – воскликнула она. – Сколько ты с ними ходишь? Недели три, да? – Четыре, – поправила её я и продолжила обрабатывать проколы. – Блять! – бросила Рене и зажмурилась. – Это же совсем пиздец! – Мои ногти или твоя боль? – Всё! – вскрикнула Рене. Я покачала головой. – Ты ещё больше лей, – попросила она. – Я обычно очень много использую. – А ты не хочешь просто вынуть украшение и зарастить прокол? Он же у тебя пару раз уже гноился. Рене промолчала. По ней было видно, что она задумалась. – И сейчас гноится, – отметила я. – Не знаю, – пробормотала она. – Жалко. – А себя тебе не жалко? Она шумно выдохнула, взялась за голову и потрепала саму себя по волосам. Затем встала, подошла к зеркалу и начала выкручивать накрутку из лабрета. – Быстро ты, – заметила я. – А что мне сделать, если ты права? – проворчала Рене. – Мне себя больше жаль. Уже сколько месяцев с ним ебусь. – Тебе помочь? – Я сама, – отмахнулась она. Украшение было извлечено из уха с облегчённым и измученным вздохом. Рене промыла его под проточной водой и положила в сумку, достав оттуда ватные диски. Она подошла ко мне и протянула руку. Я несмело протянула ей дезинфецирующее средство, она резко выхватила его и подошла к зеркалу над раковиной. Я снова захотела предложить помощь, но понимала, что это подействует Рене на нервы. Сейчас её лицо выражало гнев, разочарование и, наверное, все негативные эмоции в мире. Если бы мне в такой момент сказали ещё хоть слово, я бы послала этого человека нахер. Именно из-за этого я просто молчала, наблюдая за тем, как Рене пытается самостоятельно обработать прокол, который она не видела. – Да ёб твою мать! – прошептала она и раздосадованно опустила руки. Волосы совсем растрепались и закрыли её лицо. По голосу я могла понять, что она вот-вот заплачет. Я медленно подошла к ней, нежно накрыла её руки своими и забрала бутылочку и ватный диск. Осторожно, чтобы не задеть ухо, собрала её волосы в хвост, используя уже свою резинку, что явно была сильнее. Ничего не говоря, я продолжила промывать то, что лучше было бы назвать ранами. – Хватит, – шёпотом попросила Рене спустя пару минут. Я отстранилась. Рене поправила двумя руками выбившиеся пряди на висках и умыла лицо. Встав сбоку от неё, я увидела, что её лицо покраснело. – Ты чего так? – робко спросила я. – Накатило просто, – стыдливо призналась Рене и вернулась на скамейку. – Утро вообще какое-то ебланское выдалось. Я села рядом и стала смотреть на неё, показывая заинтересованность. – Будильник не сработал. Я еле-еле успела позавтракать и опоздала на пять минут. Преподаватель наорал из-за этого. На паре ничего не получалось. – Я бы по тебе не сказала... – ...Что у меня утро пошло через жопу? Да, я старалась держать лицо и мыслить позитивно, как и всегда. А потом... Рене шумно выдохнула. – Ну, ты знаешь. Я медленно кивнула. Мы молчали. Мне больше всего хотелось обнять её, ведь я знала, как ей это нравится. Опасаясь за то, что это будет выглядеть слишком подозрительно с моей стороны, я положила руку ей на надплечье, выражая молчаливую поддержку. Рене вздрогнула и посмотрела на меня. В её глазах блестели слёзы. – Можно обнять тебя? – выпалила она. – Мне от этого станет лучше. «Тебе не нужно оправдываться. Теперь я всегда буду готова обниматься с тобой», – с тоской подумала я, но не сказала этого. Пришлось просто кивнуть. Рене прижалась ко мне. Наши ноги соприкоснулись. Я опешила от такой резкости, поэтому не сразу сжала руки на её спине. Я почувствовала, как она подрагивает, и будто по наитию стала гладить её. «Когда так делает Итан, мне становится спокойнее. Может, и ей это помогает?» – подумала я. – Думаешь, мои проблемы пустяковые? – внезапно спросила Рене. – С чего бы это? – удивилась я. – Это обычные жизненные неурядицы, а я от них реву. Бред же. – На тебя всё это влияет больше, чем на кого-либо ещё. Это нормально, ты просто такой человек. – Меня бесит быть таким человеком, – раздражённо протянула она. – Каким? Эмпатичным, добрым, чутким, понимающим? Рене молчала. – В высокой чувствительности есть свои плюсы, которые могут не мешать жить. Не пытайся себя изменить, чтобы просто стать среднестатистическим человеком. – Я боюсь, что близкие люди могут считать меня фриком. Я на всё слишком остро реагирую. Это странно. – Если эти люди близкие, то они уже по-любому принимают тебя. Иначе они бы с тобой не общались. Дрожь в теле Рене ощущалась всё сильнее. Я запустила руку в её волосы. «Я влюбилась в тебя из-за того, что ты кажешься мне живым человеком, а не истеричкой», – подумала я. Слова, которые всегда давались мне с большим трудом, сейчас лились из моих уст удивительно просто. И я наконец проговорила: – Ты классная, умная, отзывчивая, интересная. Никогда не смей думать о себе иначе. Рене вжалась в меня, и мне показалось, что она снова начала плакать. Я слабо улыбнулась, продолжая водить руками по её спине. Тепло её тела заставляло меня приятно нервничать. Я вся покрылась гусиной кожей, когда поняла, что обнимаю её впервые. То, что было во время нашего поцелуя, я почему-то не учитывала. – Спасибо, – пролепетала Рене и шмыгнула носом. – Ты солнышко. Я готова была поклясться, что мои щёки стали более красными, чем кровь, которая хлестала из проколов Рене десять минут назад. В голове голосом Итана внезапно прозвучала фраза «Она любит тебя». Я не представляла, как в её сердце теплится столько сильных и приятных чувств к людям, и меня приводила в восторг мысль о том, что там нашлось место и для меня. Возможно, сейчас она хотела сказать о своей дружеской любви, но молчала, ведь знала, что мне от этого будет неловко. Эта мысль отозвалась горечью на сердце. Дверная ручка задёргалась. Прежде чем кто-то вошёл в раздевалку, мы успели отпрянуть друг от друга. – Чёртова дверь, – прошипела миссис Данн. – Рене, ты как тут? – Нормально всё, – она шмыгнула носом. – Просто больно очень было. Теперь всё в порядке. Преподавательница успокоенно кивнула. – Возвращайтесь тогда. Ты не занимайся уже, а то вдруг снова тебя откачивать придётся. Они вдвоём рассмеялись. Было видно, что миссис Данн искренне беспокоилась за Рене. Причём не просто из-за обязательств в виде обеспечения безопасности каждого студента, а из-за какой-то личной привязанности. Что-то похожее было у меня и мисс Новак на немецком. Оставшаяся часть пары прошла без приключений. Тот самый Майкл, который стал причиной травмы Рене, встретил её в спортзале с извинениями и очень тревожным лицом. Рене приняла извинения, добавив, что он не так уж и виноват, раз сделал это не преднамеренно. Через полчаса я пошла к аудитории, в которой проходила следующая пара. Был велик соблазн зайти в раздевалку и лишний раз взглянуть на Рене в белье, но огромное количество таких же студенток заставило меня отказаться от этой идеи. В конце третьей пары преподаватель внезапно решил задержать нас; говорил, что это будет недолго, но всё затянулось почти на полчаса. Он отпустил нас с обещанием закончить пару на следующей неделе раньше. Зная точное расписание троллейбусов до дома, я медленно шла в сторону остановки. Было прохладно и зябко. Сзади меня резко появилась Алекса и без приветствия сказала: – Слушай, холодно сегодня. – Есть немного, – удивительно спокойно ответила я. – Не напугала? – она улыбнулась. – Я привыкла. Алекса усмехнулась. – Тебе долго ждать транспорт? – Не очень. Двадцать минут. – Я могу скрасить твоё ожидание и постоять на остановке с тобой, – предложила она, останавливаясь передо мной. – У меня всё равно мероприятие в универе через час где-то. Домой возвращаться нет смысла. – Пойдём. Я начала спрашивать её о мероприятии и о том, каково это – быть активисткой. Алекса, наверное, участвовала во всём: она была старостой в своей группе, помогала организовывать внеучебную деятельность, была первой, кто соглашался на активности от университета в других городах. Её причина была простой и от того странной: она просто не хотела скучать и сидеть на одном месте. Лично я была готова заниматься чем угодно в этой жизни, лишь бы не активничать в университете. – Марта мои рассказы с таким же лицом слушает, – хмыкнула Алекса. Мы вместе сидели на остановке в ожидании моего троллейбуса. – Говорит, что у меня совсем крыша едет. – Каждый дрочит как он хочет, – бросила я. Эта фраза вызвала у Алексы громкий и, признаться честно, заразительный смех. Я улыбалась ей в ответ. – Я у тебя ещё кое-что спросить хотела, – сказала я, когда она более-менее успокоилась. – Спрашивай, – она кивнула, одновременно с этим пытаясь отдышаться. – Как вы с сестрой так хорошо ладите? В смысле, что этому поспособствовало? Улыбка сошла с лица Алексы. Она тяжело вздохнула и стала задумчиво смотреть вдаль. Она наверняка знала, что я задам такой вопрос. Я постаралась заглянуть ей в глаза. Они наполнились тоской и печалью. – Мамы не стало, когда мне было десять, – внезапно начала она. Её голос звучал непривычно тихо. – Погибла в автокатастрофе. Марте тогда было три года. С нами остался только папа. Больше никого. Никаких дядь и тёть, бабушек и дедушек. Только мы с сестрой и он. – Соболезную, – несмело произнесла я. Алекса кивнула и опустила голову. – После конца декрета папе удалось устроиться на высокооплачиваемую работу. – Мама не брала декретный отпуск? – Нет. После рождения Марты они поняли, что так будет выгоднее. Мама зарабатывала больше. Я кивнула. От напряжения во мне что-то сжалось. Я была готова к подобной истории, но слова Алексы всё равно шокировали меня. К такому всё-таки нельзя быть полностью готовой. – Он работал очень много, чтобы нас обеспечить. И до сих пор так. Но в один момент в моём маленьком мозгу что-то щёлкнуло и я поняла, что я должна быть для Марты всем, – она внезапно повернулась в мою сторону и совершенно просто сказала: – Потому что кто, если не я? Бирюза её глаз показалась мне одновременно мягкой и невероятно холодной. Она безумно любила сестру и точно могла сделать ради неё что угодно. Она была похожа на человека, который в прямом смысле мог бы убить за свою семью. Суровость и осознание ответственности, что легла на её плечи так рано, смешались с нежностью и теплотой. – Ты альтруистка, – заключила я. – Я? – с искренним удивлением переспросила Алекса. – Не дури голову. – А как, по-твоему, можно назвать человека, который с детства решил заботиться о сестре просто из-за того, что у него в голове что-то щёлкнуло? Лично я в тринадцать лет своего брата хотела утопить. Она издала сдавленный смешок. Поднялся сильный холодный ветер. Он заставил наши щёки порозоветь. Алекса всё ещё смотрела вдаль не то в ожидании моего троллейбуса, не то из-за щемящего чувства тоски. – Прости, что напомнила, – робко бросила я. Она повернулась в мою сторону. В её глазах поблёскивали слезинки, и я надеялась, что это было всего лишь из-за ветра. – Когда-нибудь ты бы всё равно узнала, – уклончиво ответила она. – Если... Она выдохнула и посмотрела в сторону, затем перевела взгляд на меня и уверенно сказала: – Если мы хотим сближаться, то нужно рассказывать и о таких вещах. Я опешила, но быстро сообразила и кивнула. Тот факт, что после всех шутливых (и не очень) перепалок мы говорили о личном и хотели сдружиться ещё больше, всё ещё казался слишком необычным. Особенно меня поражало моё искреннее желание это делать. – Но ладно, – Алекса мотнула головой, – лучше поговорим о приятном. Что у тебя было сегодня на парах?