Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

Залина стояла за прилавком. Огненным сферам словно было тесно в бескрайнем черном небе — они скучились прямо над головой девушки. Во всяком случае, ей так показалось. В такую жару работать было особенно тяжело. Не добавляло радости и понимание, что основная часть дня еще впереди. Воспользовавшись отсутствием покупателей, которые в этот непривычно жаркий день решили не тратить времени на приобретение тканей, Залина взяла в руку стоящий на прилавке глиняный кувшин с водой, наполнила им ладонь и умыла вспотевшее от жара небесных светил лицо. Вода, вопреки ожиданию девушки, оказалась нагретой в тепле. Но даже этого было достаточно, чтобы перевести дух и почувствовать облегчение, которое, впрочем, быстро прошло. Залина задумалась о том, как трудно ей придется, когда живот станет совсем большим. Вчера вечером, лежа в кровати, она ощутила, что малыш впервые пошевелился в ее животе. И это был первый раз, когда Залина поняла наверняка — она носит настоящего, живого ребенка. То было ее дитя, а не пустота, на которую обречены все живущие в Земле Вдов женщины. Именно Залина, а не вдовы, познает радость услышать пронзительный крик своего малыша, как только он появится на этот суровый свет, и у нее непременно защемит в сердце от его звонкого, смешного плача. Она больше не имеет к вдовам никакого отношения. Или… имеет? Ведь это Баклий, отец ее ребенка, был пожран деквидами близ Земли Вдов, в клятом селе Хито. Вдова ли она? Получается, да. Мотнув головой, Залина прогнала прочь эту бесполезную мысль. Сейчас, стоя за прилавком, она продолжала ощущать в животе редкие, но уверенные толчки, и ничто на всем Амплериксе не было ей так важно, как это волшебное шевеление. Залина вспомнила, как после того, что у них было с Баклием в ее лачуге в Земле Вдов, все начало меняться: вдовы запели дивную песнь, начали молодеть и зацветать, будто розы, получившие долгожданную порцию влаги. Сейчас у нее не было сомнений — то странное действо в Земле Вдов было порождено зачатием их с Баклием ребенка, зарождением первой жизни за все сотни лет, что Земля Вдов знала свою историю на Амплериксе. — Наверняка мальчик, — донеслось до Залины. Она подняла глаза и увидела перед собой молодую девушку, которая стояла рядом с прилавком и улыбалась. — Хотелось бы, чтобы мальчик, — ответила Залина. — Хотя неважно. — А я хотела бы девочку. Мальчик у меня уже есть, — сказала девушка. — Так ты тоже ждешь ребенка? — Да. — Кажется, я тебя уже видела… — Конечно, видела. И я тебя тоже, и не раз. Я торгую тканями в соседнем ряду. Меня зовут Милада. Наконец-то познакомимся. — А меня зовут Залина. Я совсем недавно в торговле. Не все еще знаю. Но быстро учусь. — Я вижу, ткани у вас для покроя? Платья шьете? — И шьем тоже. В вашей лавке какие продают? — У нас не для одежды, — мотнула головой Милада. — На постельное белье, в основном. Покупают много. — А у нас не так уж и много. — Зато ваши гораздо дороже стоят. Наверное, то на то и выходит. — Наверное, — пожала плечами Залина. — А сколько лет твоему сыну? — Два года исполнилось на прошлой неделе. Мы с тобой, наверное, разрешимся в одно и то же время. У нас животы одинаковые. — Думаешь? Моего почти не видно. Да и твоего тоже. — Как будешь носить второго ребенка, тоже научишься распознавать своих, — улыбнулась Милада. — Ты это… Если нужна будет помощь моя или, например, совет — ты обращайся. Хорошо? — Спасибо, Милада. *** Воскрешенного Баклия на запад, в сторону столицы, словно гнали потусторонние ветра. Ни разу за всю свою жизнь этот родившийся и выросший в Сентре юноша не был западнее Чистых гор. И детство, и юность его прошли на Восточном Амплериксе, но и ту часть планеты Баклий толком не видел — он выходил за пределы Сентры лишь на несколько миль к югу, где многие семьи Сентры с достатком ниже среднего разбивали небольшие сады из диетр, ибо розы возле их домов не давали достаточно сока на испещренной пропастями городской земле. Сад из двух диетр был и у отца Баклия. Семья его не жаловала путешествий, и, в отличие от своих друзей, Баклий не был даже в Серебряной Слезе и не видел своими глазами этот один из трех легендарных Ярких замков. О двух других — о Марьяни и Гальтинге — он не мог и мечтать. Баклий всегда завидовал своему другу Апельгио, когда тот рассказывал о землях, в которых ему довелось пожить. Всякий раз, когда они сидели, прислонившись голыми спинами к стволу Циклая и переводили дух после очередной ходки к кроне, Баклий просил друга рассказать о владениях, что находятся на Западном Амплериксе. О тех далеких землях Баклий имел мало представления, лишь нечеткую картинку, нарисованную в голове благодаря чтению школьных книжек. И тогда Апельгио, улыбнувшись, сначала неохотно, но затем в красках и с захлестнувшим его упоением рассказывал Баклию о бескрайних широтах Медистого плато, где ему довелось родиться. Он говорил о том, что сферы над плато всегда большие и тяжелые и что их свет укрывает густую траву приятным глазу золотистым покрывалом. Рассказывал, как пытал счастье в Кай-Уре, мечтая стать солдатом Вильдумского отряда, и как его подвела жеребьевка. А еще о том, что недалеко от Кай-Ура находится Рубеж, и по ту сторону этого разлома высятся непостижимого величия древние стволы игура, а в их кронах прорублен целый город — Триарби. Рассказывал, как почти год он трудился в Кай-Уре водчим, помогая солдатам Вильдумского отряда спускаться в клетках в Низину. Вопреки заблуждению, уверял Апельгио своего друга, работа водчим не была ни страшной, ни опасной. Напротив — довольно однообразной и скучной. Рассказывал о том, как однажды ему наскучило кататься в клетке вдоль стволов игура, и все свои скудные запасы монет он потратил на каравеллу до Аладайских озер — так сильно ему захотелось побывать в самой каменистой части планеты и вживую посмотреть на тупиц ксантров. Но уже вскоре после того, как Апельгио сошел с борта каравеллы на территорию Аладайских озер, он почувствовал жуткую тоску. Время тянулось здесь медленнее, чем где-либо еще на Амплериксе. Конкуренцию в тоске Аладайским озерам могла составить, по мнению Апельгио, лишь Земля Отступников, куда он и решил наведаться спустя несколько месяцев жизни в озерах. В ксантрах он не нашел ничего для себя интересного. Раньше ему представлялось, что у этих водяных существ есть ноги, руки и голова, и что они кочуют от котлована к котловану с глуповатым взглядом. На деле же ксантры оказались просто мутной водой, похожей на искаженные капли. Апельгио буквально валялся в ногах у хозяина местного причала, куда заходили каравеллы из столицы и отправлялись в Саами, Гальтинг или куда-то еще на восток или север. Апельгио умолял хозяина принять его грузчиком и обещал работать день и ночь за троих, лишь бы скопить хоть немного монет на каравеллу и уехать отсюда в Гальтинг. Он просил хозяина каждый день и довел сварливого старого деквида до такого исступления, что тот сам уже готов был заплатить парню пару монет, просто чтобы не видеть его больше никогда. Апельгио получил работу, но потом понял, что за две монеты никто не соглашается везти его. Лишь один полноватый бородатый капитан смягчился и согласился взять Апельгио на борт за две монеты. Но затем сказал ликующему от радости Апельгио, что к монетам надобно добавить еще и ночь в его каюте. Или хотя бы полночи. Пытаясь убежать от громко бранящегося Апельгио, капитан снизил свои требования до нескольких мгновений, после чего сказал, что ублажить его Апельгио может хотя бы просто своей рукой. Он бы торговался и дальше, если бы Апельгио не заехал ногой капитану в то самое место, которое ему предлагалось приласкать в обмен на заветный билет. Другой капитан сказал, что его каравелла остановится в Земле Отступников и что за две монеты он может высадить Апельгио на этой сожженной огнем территории, и юноша согласился, уточнив на всякий случай заранее, не придется ли ему делить постель с капитаном судна. Земля Отступников показалась Апельгио интереснее, чем закованные в монотонный каменный монолит широты Аладайских озер. Чего стоили одни только виды на освещаемую ярким оранжевым светом Бездну, куда стекали огненные водопады, падающие с берегов лежащего вдалеке великого Огненного моря. Печалило юношу то, что в Земле Отступников ситуация с монетами была не лучше, чем на Аладайских озерах. Готовность Апельгио к любому труду, возможно, и была бы оценена жителями Земли Отступников соразмерно, но им попросту нечем было платить юноше. На счастье Апельгио, брат одного из местных жителей служил юнгой на каравелле и время от времени наведывался в составе остальной команды сюда, в Землю Отступников. К тому моменту Апельгио не нужны были ни восхитительное огненное зарево, видневшееся со стороны Бездны, ни фактическое отсутствие налогов. Ради того, чтобы уехать из Земли Отступников хоть куда-нибудь, Апельгио готов был даже на ночь с самым толстым капитаном. Апельгио без устали упрашивал соседа замолвить за него словечко перед братом, как только тот еще раз посетит свою малую родину. Проникшись желанием горе-путешественника уехать прочь, сосед уговорил брата дать Апельгио форменную одежду, чтобы тот смог сойти на каравелле за своего и бесплатно отчалить из Земли Отступников. Черные небеса, похоже, благоволили Апельгио. Авантюра удалась, и капитан не распознал чужака в своей команде — возможно, из-за возраста, а может, из-за чрезмерного употребления пива. Так или иначе, через три недели пути Апельгио сошел с каравеллы уже в Серебряной Слезе. В этой дивной земле юноше удалось устроиться на почтовый пост. В его обязанности входило следить за красными огнями — их в Серебряной Слезе было целых три, что по меркам Амплерикса считалось неслыханной роскошью. Спустя почти десять месяцев жизни в Серебряной Слезе, его выгнал с работы мэр Аргани. Виной тому было неутолимое любопытство молодого человека. Апельгио знал, что с красным огнем опасно шутить, но однажды, получив очередное послание из Триарби, адресованное мэру, Апельгио не запер красный огонь в шкатулку, как полагалось. Дождавшись ухода Аргани, он долго изучал этот небольшой огненный шарик, парящий над открытой шкатулкой, и решил посмотреть, сможет ли огонь поджечь бумагу. Благо недостатка в бумаге кабинет мэра не испытывал — стоящие под столами берестяные корзины всегда были наполнены исписанными черновиками. Красный огонь прожорливо проглатывал листок за листком. Когда с черновиками было покончено, Апельгио поднес к огню саму берестяную корзину — та вспыхнула, как промасленный факел, и обожгла пальцы юноши. Он выронил горящий остов корзины, который рухнул на пол рядом со столом и поджег стоящий неподалеку стул. В этот момент, как назло, в кабинет возвратился мэр и с ужасом воззрился на горящую мебель. А уже на следующий день Апельгио вышвырнули из Серебряной Слезы. Какое-то время он скитался по широтам Восточного Амплерикса, пока судьба не закинула его в Сентру. Здесь Апельгио, поступив на службу в Хранилище, и познакомился с Баклием. Баклий не знал, куда приведут его ноги. Но был уверен, что ушел уже далеко на запад от Чистых гор. По мере того, как горы оставались все дальше за его спиной, Баклий ясно осознавал, что его убили. Он помнил это. Понять бы, почему он вдруг очнулся живым… Дни проносились перед глазами стремительно, каждый новый быстрее предыдущего. Лишь спустя месяц своего путешествия на запад, миновав сотни миль и десятки мелких деревушек, которые он предпочитал обходить стороной, Баклий впервые начал ощущать чувство голода. Семян у него не было, и поначалу ему удавалось перебиваться редкими ягодами и безвкусными кореньями. Со временем его организм окончательно вспомнил, что значит жить и есть. Ни ягоды, ни клубни не способны были более утолить сильный голод. На горизонте показались дома, стоящие на раскинувшемся вдаль поле в окружении невысоких деревьев с яркими разноцветными сочными листьями. Воздух тут был по-особенному чистым, а вода в здешних ручьях — питательной и вкусной, с оттенком приятной сладости. Эта деревня была совсем не похожа на все остальные населенные пункты, которые миновал Баклий по пути на северо-запад. Дома были красивые и богато сложенные, укрытые черепичными крышами. Аккуратные, покрашенные белой краской заборчики отделяли соседские уделы друг от друга, разбивая их на пропорциональные секторы. Почти за каждым забором кустились густые сады и росли цветы. Трава была непривычно зеленой. Баклий поежился, когда по всей деревне разнеслось протяжное шипение диетр. Здешние хищные розы были большими — их мясистые стволы не походили на дохленькие слабые стебельки, как у диетр в Сентре. Бутоны были алыми, крупными. Должно быть, жители этой деревни не испытывали больших проблем со сбором сока и могли неплохо сэкономить на выплате налогов. Дойдя до домов, Баклий, не в силах терпеть голод и забыв о манерах, подбежал к копающейся между грядками женщине. — Дайте еды! Молю! Женщина разогнула спину и вопросительно посмотрела на юношу. Если бы она видела его, обычно упитанного и коренастого, хотя бы несколько месяцев назад, то поняла бы, что парень, должно быть, и впрямь умирает с голоду — одежда висела на нем, как мешок на лопате. В ее глазах стояло удивление, а в глазах Баклия — отчаяние. Женщине показалось даже, что в его взгляде она видит голод. — И вам доброго дня, — надменно обратилась она к Баклию. — Простите, но если не поем, то упаду замертво. И во второй раз могу уже не прийти в себя. — Во второй раз? — поморщив лицо, переспросила хозяйка огорода. — Еды! Молю вас… — В доме есть похлебка из семян, — растерявшись, сказала она. Баклий быстро опустошил миску, поднеся ее ко рту и даже не воспользовавшись ложкой, чем заставил женщину усмехнуться. — Еще? — Она кивнула на пустую миску в руках юноши. — Если вас не затруднит, — смущенно согласился Баклий. — Надо же, мы вспомнили о манерах, — рассмеялась хозяйка, взяла миску и наполнила ее доверху новой порцией горячей похлебки. — Понимаю, что мой вопрос может показаться вам странным, — сказал Баклий, на этот раз расправляясь с обедом при помощи деревянной глубокой ложки, — но я не знаю, где нахожусь. Что это за место? — Ты в Саами, — ответила деквидка. — Саами… — задумчиво повторил Баклий, пытаясь зачерпнуть ложкой остатки похлебки. — Возьми, — женщина протянула ему лепешку, — соскреби ею жижу. С лепешкой вкуснее. Еще добавки? — Нет, спасибо. Кажется, я сыт. Саами, значит… — Откуда сам-то пришел? — Из Сентры. — Из Сентры? — удивилась хозяйка. — На каравелле, что ли? — Нет, на ногах. — Вот ведь сумасшедший! — не переставала удивляться хозяйка. — А зачем так далеко? И куда ты идешь? — Если честно, то я и сам не знаю. Меня ноги ведут. Мне нужно вон туда. — И он рукой махнул в сторону окна, не понимая, куда указывают его пальцы. — А, ну раз «туда», то тебе совсем недалеко осталось. — А что тут поблизости? — спросил Баклий. — Это смотря с чем сравнивать. Если ты притащился аж из Сентры, то тебе любой город в наших краях близким покажется. Пойдешь на северо-восток — доберешься до Эрзальской долины. Если на юго-запад, то рано или поздно упрешься в Землю Отступников. Недалеко от Саами, если идти на запад, не сворачивая, лежит Эр-Нерай. К его владениям относится наша деревня. Ну, а если идти прямо туда, на северо-запад, — говоря это, она показала на открывающиеся за окном виды, — то дойдешь до Медистого плато. И до столицы. — Кажется, мне именно туда. Спасибо вам. Я бы заплатил за еду, но у меня нет монет. Ни единой. — Если бы я хотела на тебе заработать, то попросила бы тебя показать мне карманы еще во дворе. — Я могу вам по дому помочь. Или диетру осмотреть, если у вас больше некому. Я хороший помощник. — Спасибо, но у меня есть помощник. Муж называется. Он поехал продавать хлопок, к вечеру воротится. Не беспокойся, у нас полный порядок и с домом, и с диетрами. — Тогда я пойду? — улыбнувшись, сказал Баклий. — Иди, кто ж тебя держит. Погоди только — дам тебе семян в дорогу. Путь долгий. И неизвестно, встретятся ли тебе на пути такие прекрасные женщины, как я. Приняв из рук хозяйки небольшой холщовый мешок с семенами, Баклий поблагодарил ее и вновь доверился ногам, которые быстро понесли его на северо-запад. *** Мачео и Тиби под видом туристов провели в Гальтинге несколько дней. Тиби наблюдала за тем, как ее спутник умело применяет знания человеческой души, разговаривая с простым людом из столицы Эрзальской долины. Казалось, Мачео мог легко найти общий язык и с нивенгом, и с Королевой. Быстро составив мнение о собеседнике, Мачео ловко вторгался к нему в голову, превращал ее в чистый лист, чертил на нем таблицу и заранее расставлял ловушки в нужных клетках. И вот уже собеседник счастливо выкладывает юноше все, разве что не укромное место дома, где хранятся сбережения монет. Без сомнения, Мачео смог бы получить и эту информацию, но мысли его были сосредоточены на патриции. — Ну, вообще, люди Альвары рассказывают всем, что патриций признал свое поражение и бежал из Гальтинга, — громко рыгнув, болтал захмелевший деквид в одной из таверн, куда Мачео привел простака, чтобы угостить его элем в жаркий день. Это был далеко не первый житель Гальтинга, от которого юноша хотел получить хоть крупицу информации о Шае. И, если это помогло бы выйти на след патриция, Мачео был готов угостить брагой весь Гальтинг, пусть и пришлось бы спустить на это все свои сбережения и даже уйти в глубокий минус. — Но это не так? — как бы невзначай выпытывал у него Мачео. — Да кто ж знает. Но друг моего брата работает в городской страже. И, по слухам, патриция держат где-то в подземелье. — Как это — в подземелье? — Сердце Мачео упало куда-то ниже живота. — Да тихо ты! — шикнул на него пьяный деквид, допивая третью кружку эля. — Если кто услышит, что я треплюсь, враз без языка останусь, так и знай. — Да что вы все о патриции, — вмешалась Тиби. — Мне вот подружка рассказывала, что какое-то время назад в Гальтинг прилетел один маленький мальчик. — М-мальчик? — икнув, поморщился деквид. — Пес его знает, какие мальчики сюда прилетают. Тут народу снует, как муравьев в мувара…вейнике. — Мальчика того привез сюда здоровенный жук, — из уст Тиби выскочили правильные слова. — А, да-да-да, — тут же оживился деквид. — Было такое. Сам видал того жука. Своими глазами. — И мне бы хоть глазком на него взглянуть, — продолжила Тиби. — Дык уж улетел давно тот жучара вместе с пацаненком. Слыхал, Альвара в бешенстве была. Больно уж хотела того жука себе оставить. — Улетел вместе с мальчиком? — голос Тиби дрогнул. — Ну, сам-то я не видал. Слышал от брата. — А можно поговорить с вашим братом? — спросила девушка. — Поговори, кто ж мешает, — безразлично ответил деквид. — Могу отвести к нему. Он тут, в Гальтинге работает, на производстве лекарственных зелий. Я-то не шибко наукой увлекаюсь, а братец мой с головой. — Отведи! — взмолилась Тиби. Деквид лениво встал из-за стола и, покачнувшись от сморившего его эля, поплелся к лестнице. Он шел так медленно, что Тиби хотелось подтолкнуть пьяного болтуна. Наконец, поднявшись четырьмя этажами выше, они оказались на просторном ярусе Гальтинга. Здесь была обустроена нижняя ступень многоуровневого конвейера, состоявшего из бессчетного количества бегущих лент, трубок, прозрачных сосудов, в которых бурлила светло-зеленая жидкость, и каких-то емкостей с преющей в них травой. Одетые в полупрозрачные легкие халаты ангалийцы и деквиды слаженно взаимодействовали — следили за уровнем жидкости, регулировали пламя в печах и количество чистой воды в сосудах и узких спиралевидных стеклянных трубках. Они смешивали ингредиенты, брали пробы, поджигали их, о чем-то перебрасывались непонятными словами и без остановки делали записи в журналах в толстых переплетах. — Дабер! — окрикнул одного из них пьяница. Деквид, в руках у которого была большая стеклянная колба с голубоватой вязкой жидкостью, повернулся на голос и, увидев брата, переменился в лице, не скрывая недовольства. Он поставил колбу на металлический поддон, отходящий от конвейерной ленты, и приблизился к брату. — Чего притащился? И зачем привел сюда этих? — Он брезгливо глянул на Тиби и Мачео. — Брат, ты прости меня, — заплетающимся языком сказал пьянчуга, — но люди уж больно хорошие. Помочь надо. — Я сколько раз говорил тебе, сырьем не торгую больше! В тот раз лишь чудом удалось заболтать старшего травника. — Да им не нужны твои капли, брат. — Деквид расплылся в пьяной кривой улыбке. — Расскажи про жука им, а? Помнишь, жучара такой здоровенный. Помнишь? — И что с того? — Да они хотят узнать, куда он полетел с тем пацаном, который ошивался одно время с любовничком Альвары. Ну, ты сам рассказывал мне, помнишь? — Какой мне прок толковать об этом? — Брат сердился все больше. — Простите, — вмешалась Тиби и вежливо улыбнулась брату пьяного деквида, — мне очень дорог тот мальчик. Мы с моим другом уже несколько недель пытаемся его отыскать, но безуспешно. Если бы вы могли дать нам хоть какую-то информацию о нем… — За информацией идите в библиотеку, — перебил ее брат, — а тут лекарства готовят. Лекарства, которыми вы же потом и лечитесь. А вы меня от работы отвлекаете. — Будьте так добры, — Тиби говорила мягко, заискивающе, придав голосу все женское обаяние, которым обладала, — я останусь у вас в неоплатном долгу, если согласитесь дать хотя бы крошечную подсказочку. Мое сердце разрывается оттого, что я не знаю, где мальчик и что с ним. И тут не поможет никакое лекарство. Смилуйтесь, господин! — Ну… — Деквид в халате покачал головой. — Да, видел я. Наше производство не останавливается даже по ночам. И в ту ночь я был на службе, охлаждал новую партию мазей от женских кровотечений. Вышел на террасу перевести дух, глотнуть свежего воздуха. И прямо передо мной пролетел тот огромный жук. С тех пор его в наших краях больше не видели. — А мальчик? — Видел и мальчика. Он сидел в какой-то железной коробке, которая была привязана к лапам того жука. — Стало быть, Лагей не в Гальтинге, — тяжело вздохнула Тиби. — А куда они полетели? — спросил Мачео. — Летели строго на север, если смотреть с нашего замка. Я долго провожал жука взглядом, пока он не скрылся. Сферы светили слабо, но достаточно. Летел на север, не сворачивая. Прямо туда, где Песочные рукава. — И Маударо, — тихо добавил Мачео. — Пираты? — воскликнула Тиби. Дабера окрикнул напарник. Тот спохватился, взял в руки стеклянную колбу с голубой жидкостью и, не сказав больше ни слова, пошел обратно к конвейеру. Тиби нервно кусала губы. Брат Дабера почесал затылок. — Ну, чем мог… — Спасибо большое, — сказала девушка. — Не за что, конечно. Но вот еще от пары пинт я сегодня не отказался бы. Вернемся в таверну, может, пока не закрылась? — Ступай, угостись, — сухо ответил Мачео, сунул руку в карман, вытащил оттуда монету и вручил деквиду. — В одиночестве? Эль-то любит компанию, — из вежливости сказал деквид. — Вот и составишь компанию элю. Конечно, если не хочешь, могу у тебя взять монету обратно, — покосился на него Мачео. — Она мне еще пригодится. — Нет-нет, — забормотал деквид, вертя в руках блестящий жетон, — я найду ей применение, можете быть спокойны. Днем ранее до южной границы Эрзальской долины добрались и Лафре с кухаркой Мирис. Покидая Серебряную Слезу, они взяли самую дешевую старую ясеневую лодку и по притоку Арамея доплыли на ней до Байхиби. Через два следующих дня пути по Западному Амплериксу на север приток Арамея стал мельчать, и они бросили лодку в деревушке Кередай. Когда Лафре еще жил в Кай-Уре, он не раз слышал, как его отец, Гальер Аберус, грозился лично прибыть в Кередай и высказать старшине деревни свои претензии. В Вильдумский отряд из Кередая поставляли ослов. Корона закупала их не только для нужд отряда, но и для работы на Рубеже, чтобы обслуживать конвейерную ленту, вывозящую из Низины ящики с семенами на Медистое плато. Гальер Аберус возмущался, что деревня Кередай продает им самых хилых осликов, беря плату, как за здоровых. Его подчиненные осторожно пытались объяснить вспыльчивому предводителю отряда, что если экономить на корме для ослов, то даже самая крупная и здоровая особь со временем захворает, но Гальер и слушать ничего не желал. Брошенная им в сердцах угроза разобраться со старшиной Кередая по-мужски, впрочем, так и осталась угрозой. В Кередае действительно выращивали лучших ослов на планете, и в этом нелегком труде жители деревни определенно знали толк, не экономя на корме и позволяя осликам ходить по любым пастбищам деревни. Один из фермеров легко согласился продать Лафре и Мирис ослика и повозку в придачу. Цена смутила Лафре, но он понимал, что или расстанется с монетами, или идти в Гальтинг им с Мирис придется пешком. Фермер быстро это понял, а потому не соглашался скинуть цену. Мирис же была совсем другого мнения и об оценке осла, и о деловом подходе его хозяина. Она торговалась с фермером так долго и эмоционально, что фермер в конечном счете согласился немного подвинуться в цене, ведь обычно расходы на транспортировку четырехногого товара ложились на его плечи, а тут покупатели сами пришли за животным. Ударив по рукам, Лафре получил от фермера маленького ослика. Лафре недоверчиво посмотрел на животное. Неужели этому ослу под силу будет везти повозку, груженную двумя пассажирами? Мирис погладила осла по голове между ушами. «Маловат», — сказала она, но фермер лишь недовольно фыркнул. Мирис прошла мимо ограды дома фермера и увидела, что за оградой пасется еще не менее двадцати голов, а может, и больше. — Можно нам хотя бы вон того, что побольше? — ткнув пальцем в крепенького коренастого ослика, она обратилась к фермеру. — Можно, — ответил тот. — Но за начальную цену. Сильные головы стоят дороже, а я и без того скинул вам больше, чем мог себе позволить. — Вы, случаем, не ангалиец ли?.. — бросила ему Мирис. — Был бы ангалийцем, пас бы ветра, а не этих производителей навоза, — огрызнулся фермер. — Не нужен товар — не берите. Никто не принуждает к сделке. Из дома фермера донесся звон упавшей на пол посуды. Послышалась беготня, а затем недовольный громкий женский крик. Дверь дома распахнулась, и на улицу выбежал мальчишка лет пяти — видимо, сын фермера. Следом на пороге показалась жена фермера. Волосы ее были растрепанными. В руке она держала небольшую губку, с которой на доски крыльца что-то капало. — Куда побежал, окаянный? — крикнула она сыну, который, весело припрыгивая, вцепился руками в ограду и потянулся через нее к ослам. — Живо иди сюда, — приказала ему мать и спохватилась, увидев во дворе незнакомцев. — А ну-ка, иди сюда, кому сказала! Мы еще не закончили. Мирис, которая тоже стояла возле ограды, улыбнулась мальчишке и ласково потрепала его по волосам. Он был в шортиках и коротенькой распахнутой рубашке. Внезапно Мирис переменилась в лице. Взгляд ее стал испуганным, и это сразу заметил Лафре. Он подошел ближе и посмотрел на живот мальчика. Кожа мальчишки была бледной, и на ней Мирис и Лафре увидели едва заметную, почти исчезающую черную паутинку. Мирис присмотрелась внимательнее. Тонкие черные узоры расползались по всему телу мальчика — они извивались по животу, ручкам, ногам, шее. Испугавшаяся мать подбежала к сыну и резко запахнула его рубашку. Лафре косился то на нее, то на мальчика, то на смоченную губку в руках женщины. Лафре обернулся и посмотрел на фермера, который в растерянности стоял у него за спиной. Глаза фермера были испуганными, круглыми, а на лбу проступил пот. — Вы нивенги! — воскликнул Лафре. Инстинктивно, объятый страхом, он чуть было не попятился назад, но вовремя взял себя в руки. Ему ни в коем случае нельзя показывать страха. Наоборот. Он знал, что самым большим кошмаром любого нивенга, которому улыбнулась удача выбраться из Низины и обустроиться в цивилизованной жизни среди деквидов, было разоблачение. — Тише, тише, умоляю, — лепетал фермер. — Пожалуйста, не кричите. — Вы одни такие в Кередае? — спросила Мирис. — Да, — голос фермера дрожал. — Никто не знает. Удается вовремя обтирать себя и сына соком диетр. Жена моя деквидка. — И вы смели торговаться с нами? — Мирис грозно посмотрела на него. — Молю вас, тише! Тише. Берите осла. Берите самого сильного. Бесплатно. Держите, вот. — И он протянул Мирис монеты, которые ему заплатил за осла Лафре. — Самого сильного, — напомнила Мирис. — И не одного, а двоих. Двух ваших самых лучших ослов. И мы уйдем. Тайна ваша уйдет вместе с нами. — Конечно, конечно, — нервно сглотнув, кивнул фермер. Его жена увела сына в дом. Фермер подошел к ограде, отворил ее, быстро схватил за уши двух ослов и, закрыв калитку, вывел их во двор. — Вот, эти самые лучшие и сильные. Повозку вам другую дам, крепкую. Ослы без труда катили за собой запряженную повозку с Лафре и Мирис. Не быстро, но все быстрее, чем мять почву Амплерикса своими ногами. Быстрее и однозначно легче. Уже в Эрзальской долине, в одной из деревень к югу от Гальтинга, Лафре продал ослов и повозку одинокой старушке за треть той цены, которую они заплатили бы фермеру в Кередае. На счету была каждая монета, и было бы расточительно просто так бросить ослов. Вырученные монеты пригодились путникам — они отдали их беззубому старику, одному из тех, кто зарабатывал себе на хлеб, поднимая на своей крошечной лодке туристов с земли на парящий Гальтинг. У Лафре билось сердце, когда лодка причалила к одному из многочисленных ярусов этого дивного Яркого замка. Он вспоминал утро после проведенной в постели с Шаем ночи, и как в опочивальне патриция показался Гальер Аберус, которому вскрылась вся правда о Лафре. С тех пор он ни разу не виделся с отцом. И надеялся, что никогда больше не увидит его. Сердце его и глаза желали видеть только патриция. Мирис, приоткрыв от удивления рот, оглядывалась по сторонам. Еще недавно она проводила день за днем в кухне при мэрии Серебряной Слезы, а сейчас могла смотреть на чудных, обворожительных ангалийцев, каждый из которых казался ей в сто крат краше, чем она, девушка совсем недурная собой. Даже деквиды в Гальтинге были совершенно не такими, как у них, в Серебряной Слезе. Казалось, будто все, что оказывается в столице Эрзальской долины, вмиг напитывается удивительной красотой. Лафре же пытался вспомнить, какая из этих многочисленных резных лестниц, на которые он смотрел, могла провести его в опочивальню Шая. Лафре и Мирис выбились из сил, блуждая по Гальтингу. Когда они подошли к одной из таверн, девушка устало рухнула на свободный стул и положила голову на стол: «Ни шагу больше не сделаю, пока не передохну». Лафре отодвинул второй стул и тоже присел — отдых не мог помешать и ему. За соседним столом, стоящим к ним вплотную, сидела небольшая компания. На их столике располагались кружки с пивом и большая круглая тарелка с недорогими закусками. Недорогими по меркам Гальтинга, ибо жители остальных земель Амплерикса не могли себе позволить закусывать пиво молодым соленым козьим сыром. — Тебе-то откуда знать? — со спины до Лафре доносился голос одного из той компании. — Так я полгода жил в Аджхарапе. Работал на производстве ясеневых лодок. Я и раньше строил обычные лодки у нас, в Саами. Из ясеня строить сложнее, но если наловчиться, то нормально. Заработал немного. Теперь домой. Передохну тут, в Гальтинге, и обратно в Саами, к отцу. Он старый, у него кроме меня никого нет. — И они прямо в банях это делали? — в голосе собеседника слышался неподдельный интерес. — Да. Мы с моим как ни придем в бани помыться после работы на доках Аджхарапа, так Шай туда наведывается. Заслышав имя своего любимого, Лафре насторожился и стал слушать разговор как можно внимательнее. Мирис тоже услышала имя патриция и увидела, что Лафре утратил интерес ко всему происходящему и сосредоточился на разговоре. Она вздохнула, но постаралась, чтобы Лафре этого не заметил. Между тем разговор пьяной компании продолжился: — В смысле — наведывается? — Заходит туда по-хозяйски. — Понятно, что по-хозяйски. Он же мэром ихним был, пока в Гальтинг не вернулся. — И с ним всегда был один и тот же парень. Все знают, что патриций охоч до мужей. Но ни разу я не видел, чтобы кто-то другой составлял ему в банях компанию. Нет. Всегда один и тот же. Вроде как племянник той бабы, что до патриция правила в Аджхарапе. — Они прямо в банях кувыркались, что ли? — со смешком произнес кто-то из компании. — Ну да. Если кто был в банях, то сразу уходили. Но патриций не дожидался, пока все уйдут. Они еще из бассейна не вылезли, а он уже приступает к действию. — С тем племянником? — Ну да, говорю же тебе. Я один раз не ушел. Решил понаблюдать. Поучиться искусству любви у самого патриция — оно, понимаешь, дорогого стоит. — А патриций видел, что ты смотришь? — А пес его знает. Думаю, патрицию все равно. Он же патриций. Знал бы ты, что он вытворял с тем племянничком прямо на лежаках, какие слова говорил ему. Ух! — А тот? — А что тот? Все в Аджхарапе знали, что он любит патриция. С нелюбимым так себя не ведут, нелюбимому не говорят тех слов, что племянник Дейны говорил патрицию, пока тот вколачивал его в лежак. — Вот ведь повезло идиоту… Лечь с самим патрицием… — Лечь не раз и не два. И не десять. Каждый вечер, представляешь? Каждый! И это только в банях. Сам видел, как они в обнимку потом шли в опочивальню к патрицию. Там-то, слово даю, скачки продолжались до самого утра. Патриций неуемный. — Неуемный, а с одним и тем же спал. Если верить слухам, на патриция такая верность не похожа. — Может, любили друг друга. Мне почем знать. Мирис смотрела на Лафре. Тот сидел с мрачным лицом. Она видела, как каждое слово, произнесенное разгоряченной пивом компанией, заставляет юношу сжимать зубы так сильно, что лицо его белело от стиснутых челюстей. Лафре встал из-за стола и вышел из таверны. Мирис покорно последовала за ним. Он быстрым шагом шел куда-то в глубь площади, в толпу. Ей едва удалось нагнать его. Мирис схватила его за руку, и Лафре остановился. Он обернулся, и Мирис увидела смятение в его глазах. Сердце девушки дрогнуло от мысли, что ее любимого сковывает боль из-за услышанного. И даже то, что боль та была вызвана вестями о досуге Шая в Аджхарапе, не убила в Мирис желание обнять Лафре и успокоить его. — Ну чего ты? — тихо спросила она, все еще держа Лафре за руку. — Расстроился? — А думаешь, не стоило? — Лафре, я понимаю, что тебе больно. Правда. — Он влюбился. — Не обязательно. Ты много мне рассказывал о Шае. И я не уверена, что он вообще способен влюбиться. Он не любил тебя. Не любит и его. — Да? — со злостью прошипел Лафре. — Почему тогда один и тот же каждый вечер, каждую ночь? — Лафре, милый мой… — Он влюбился. И предал меня. — Так уж и предал? — Она постаралась улыбнуться так, чтобы не разозлить юношу еще больше. — А как еще? Что это, как не предательство? — Влюбленность в другого — это не предательство. Нарушение клятвы — да. Но не влюбленность. Наши сердца неподвластны нашим планам и ожиданиям. По себе знаю. — Нет! Это предательство! — крикнул Лафре. — Отнюдь. Шай никогда ничего не обещал тебе. В отличие от меня. А считать предательством влюбленность в другого — все равно что считать предательством смерть, что забирает у нас любимых. Лафре не ответил. Возможно, потому что не был согласен со словами Мирис. А возможно, потому что согласился. Тут до них стали доноситься громкие крики. Ангалийцы, величественно прохаживаясь по этому ярусу, замерли и посмотрели куда-то наверх, откуда слышались пронзительные возгласы и отборная ругань. Крик принадлежал девушке, но самой обладательницы голоса видно не было. Внезапно на верхнем ярусе распахнулась дверь, и оттуда по ступеням кубарем покатился вниз какой-то ангалиец. На типичного представителя расы повелителей ветров он не походил — на нем была испачканная изорванная одежда, а его серебристые волосы сплошь уделаны не то грязью, не то фекалиями. Следом в дверях показалась рассвирепевшая молодая ангалийка. То была Альвара Лаплари. Она быстро скользнула по ступеням вниз, подошла к ангалийцу и с силой пнула его, отчего тот, кувыркаясь и вопя от боли, полетел дальше по ступеням. — Идиот! Ненавижу! — орала Альвара. — Проклинаю, драли бы тебя диетры! Как можно было упустить его? Я доверила тебе, идиоту, одно маленькое, несложное поручение! Тебе, моему стражнику! Забитый, обезумевший от ужаса ангалиец с трудом поднялся на ноги, но Альвара толкнула его в грудь — и вот он снова летит вниз на два пролета, ударяясь об острые края хрустальных ступеней и ломая себе ребра. — Как Шай мог заточить тебя в камере? Как он мог сунуть кляп тебе в рот и уделать тебя своим дерьмом из ведра? Чего молчишь? Отвечай, скот! Целая стража великого Гальтинга не смогла удержать в цепях его, ослабевшего, сломленного, больного! Ну почему я окружена придурками? Стражник Сэндел не мог ответить ей, ибо те же самые вопросы задавал себе, пока сидел с кляпом во рту на холодном полу темницы по соседству с той камерой, где в заточении когда-то томился патриций. Последним, что он помнил перед тем, как сослуживцы отворили дверь к нему в камеру и обнаружили его связанным, был образ Шая Лаплари, который вывалил ему на голову ведро фекалий. Альвара подошла к Сэнделу и со злостью стала пинать его по голове и под ребра. Стражник лишь испуганно укрывал голову руками. — Кто видел Шая? — ревела Альвара не своим голосом, оглядываясь по сторонам на перепуганных стражников. — Ну? Хоть кто-то? Неужели он просто прошел сквозь дверь темницы и растворился в ветрах? Никто не ответил ей. Никому не было ведомо, что Шай и один из Магов, тщательно скрывающий свою личность, уже покинули Гальтинг и держали путь в Маударо. Лафре с испугом посмотрел на Мирис. — Значит, Шая действительно держали в темнице… — Лафре, — шепнула ему девушка, — никому не говори, кто ты есть. Если Альвара узнает про тебя, то сидеть и тебе в клетке. Видно же, она может уничтожить каждого, кто имел дело с патрицием. Никому не называй своего настоящего имени, пока мы тут, в Гальтинге. — Ты права. Альвара тем временем распалялась в приступе гнева все сильнее. Наградив Сэндела очередной порцией пинков, она взглянула на молодую девушку с короткими выцветшими волосами, что стояла неподалеку. — Ты! — крикнула она Джеаме. — Я взяла тебя с собой в Гальтинг, и ты выразила готовность стать членом городской стражи. Ты еще хочешь этого? — Хочу, — с некоторым испугом ответила Джеама. — Докажи это. — Как вам угодно, чтобы я это сделала? — Казни идиота немедленно. Альвара подошла к одному ангалийцу из своей стражи, выхватила резной лук у него из рук и швырнула его Джеаме. Девушка ловко поймала оружие. Повертев лук между пальцами, она взяла стрелу и вставила ее в тугую тетиву. — Стреляй, — скомандовала Альвара. Услышав эти слова, Сэндел на перебитых ногах приподнялся с хрустального пола и тут же рухнул на колени, протягивая руки к своей разъяренной владычице. — Альвара, молю тебя! Я преданно служил тебе. Одна ошибка! Может ли она все так слепо перечеркнуть? — Может ли ложка мочи, опрокинутая в бочку с вином, испортить напиток? — прошипела Альвара и, повернувшись к Джеаме, сказала: — Чего мешкаешь? Стреляй. — Не лишай меня жизни, — бормотал Сэндел, голос его был тонкий и сильно дрожал. — Я доверила тебе охранять брата. Я доверила тебе свое тело, разделила с тобой свое ложе. — Ложе? Но мы никогда не были вместе. — Взгляд стражника бегал из стороны в сторону. — Ты утратил рассудок, — выдохнула Альвара. — Это ты утратила рассудок! — воскликнул Сэндел. — Я не возлежал с тобой! Опомнись, Альвара! Я… Его слова затерялись в пронзительном свисте стрелы, пущенной Джеамой. Стрела вонзилась ему прямо в сердце. Стоя на коленях, он покачнулся, бросил затуманенный взгляд на свою повелительницу и, откинувшись, рухнул на спину, сломав наконечник стрелы. — Ты не дала ему договорить. — Альвара повернулась к Джеаме и с укором посмотрела на нее. — Вы сказали стрелять, — пожала плечами девушка, опуская длинный лук. — Мои стражники должны понимать, что я имею в виду. Тебе стоит этому обучиться, иначе наше сотрудничество не будет продуктивным. — Как вам будет угодно, — тихо ответила Джеама. Лафре и Мирис, стоя посреди толпы, таращились на владычицу Гальтинга и на тело казненного стражника. Неподалеку от них стояли Мачео и Тиби, которые тоже не сводили глаз с этой сцены. Альвара поправила длинные серебристые волосы, развернулась и, медленно преодолевая хрустальные ступени, принялась подниматься к себе в опочивальню. Толпа начала быстро редеть. — Что теперь? — спросила Мирис, глядя на Лафре. Тот лишь молчал. — Что теперь? — тот же вопрос Тиби задала Мачео. И Мачео тоже не нашелся, что ответить ей, ибо не знал ответа. Надо собраться с мыслями, прежде чем действовать. Во всем, что сейчас произошло, было больше хорошего, чем плохого. Шай жив. Неизвестно, где он. Но уже то, что патриций не гниет в сырой камере, внушало Мачео надежду. Он был рад. Рад был и Лафре, в голове у которого были те же мысли, а в сердце — та же надежда. Ни ему, ни Мачео не дано было знать, что эти радостные мысли объединял один и тот же человек. Мачео осмотрелся и заметил высокого красивого деквида с волосами цвета сахарной патоки, стоявшего в паре метров от него в компании какой-то девушки. Почувствовав на себе взгляд, Лафре тоже посмотрел на Мачео и на полноватую девицу рядом с ним. Молодые люди улыбнулись друг другу. Мачео сделал шаг навстречу красавцу. Он не знал, о чем заговорить с обворожительным юношей. Но настроение его было на высоте — так обычно случается, когда тяжелый груз падает с плеч, позволяя ожить всем остальным мыслям и надеждам. С того самого далекого дня, как Мачео покинул Аджхарап, он не испытывал, да и не хотел испытать, как приятно колотится сердце при виде красивейшего юнца, как сладкая нега разливается по телу. «Это просто игра», — вспоминались Мачео слова патриция. Шай много раз говорил эту фразу, когда речь заходила о постели. — Не каждый день увидишь такое, — наконец сказал Мачео, обращаясь к Лафре. Юноша посмотрел на Мачео чистым, приятным, доверчивым взглядом и, смущенно улыбнувшись, с согласием кивнул ему: — Ага. — Я Мачео. А это моя подруга Тиби. — Очень приятно, — ответил Лафре, который все еще не отошел ни от увиденной картины, ни от услышанного в таверне. — А я… — А ты? — улыбнулся Мачео. — Я Ксéфан, — Лафре назвал первое имя, пришедшее ему в голову. — А это Мирис. — Живете в Гальтинге? — спросил Мачео. — Нас вот с подругой сюда привело путешествие. — Нас тоже. Правда, Мирис? — Лафре посмотрел на кухарку. — Мы из Серебряной Слезы. — О, благословенная почва, дающая всему Амплериксу лунный хрусталь, — молвил Мачео. — А мы с Тиби прилетели сюда из Аджхарапа. Стало быть, ребята, мы все с вами с Восточного Амплерикса. Вам доводилось бывать у нас, в Аджхарапе? — Нет, ни разу там не были, — сказала Мирис. — Вы красивая пара. Вы вместе? — спросил Мачео, изучая взглядом Лафре и Мирис. — Да, — замешкавшись, сказала Мирис. — А вы? — Мы… — открыла рот Тиби. — Мы просто хорошие друзья, — не дал ей договорить Мачео. — Как вы смотрите на то, чтобы перевести дух в какой-нибудь таверне? Я не прочь запить все то, что видел сейчас. Этажом ниже есть миленькое заведение. Там подают первоклассный свежий эль. Что скажешь, Ксефан? Мирис? — Почему нет, — пожал плечами Лафре, покосившись на Мирис. Они вчетвером спустились на ярус ниже, где была таверна, в которой до этого Мачео и Тиби выпытывали у пьянчуги-деквида хоть какую-то информацию: Тиби — о Лагее, а Мачео — о патриции Шае. Попросив хозяина таверны принести им эля, они сидели молча, погруженные в свои мысли. Лафре думал о том, как теперь построить свой дальнейший маршрут. Искать бежавшего из плена Альвары патриция? Но где? Остаться в Гальтинге, подальше от мэра Аргани? Здесь, в столице Эрзальской долины, опасно, но в Серебряной Слезе опаснее в сто крат. Мирис время от времени улыбалась — всю дорогу сюда, в Гальтинг, она боялась, что Лафре, завидев Шая, бросится к нему в объятия, и из его памяти напрочь сотрется та единственная чудесная ночь, которую он подарил ей в Серебряной Слезе. Сейчас, когда стало понятно, что патриция нет в Гальтинге, а его местонахождение неизвестно, Мирис тихо радовалась возможности и дальше быть с Лафре, в которого она была так отчаянно влюблена. Быть с ним, пусть даже в статусе спутницы. Надеяться, что, возможно, Шай Лаплари никогда больше не объявится. Она готова ждать столько, сколько понадобится, если это даст хотя бы шаткую надежду вернуть себе внимание Лафре. Мачео, как и Лафре, тоже думал о Шае. Он почти не сомневался, что Тиби захочет лететь дальше, в Маударо. Мачео хорошо понимал, что Тиби сделает все, и даже больше, чтобы вернуть Кларене сына, за которым не смогла углядеть. Он искоса посматривал на обворожительного юношу, сидящего напротив него и мило смущавшегося от каждого нового взгляда Мачео. «Это всего лишь игра», — звучали в голове у Мачео слова Шая. Сейчас, глядя на того, кто представился ему Ксефаном, Мачео убеждался в правильности слов патриция. Любовь может наполнять сердце мужчины, а желание — его пах. Поразительно, как эти два чувства к двум разным людям могут комфортно уживаться друг с другом, не входя в противоречие. Опытный Мачео, через чью постель прошли и убежденные ценители мужского тела, и красивые уважаемые мужи, которым было недостаточно общества их жен, смотрел на то, как ведут себя Ксефан и Мирис, и все про них понимал. Тиби была единственной из этих четверых, кто не находила покоя. Когда владелец таверны поставил на столик кружки с элем, и остальные трое с жадностью принялись утолять жажду, она не притронулась к напитку. В ее ушах стояли слова Дабера, брата пьяного деквида: «Летели строго на север, если смотреть с нашего замка. Летели на север, не сворачивая. Прямо туда, где Песочные рукава». Тиби понимала, что Мачео согласился искать Лагея, потому что о том его попросил патриций Шай. Сейчас, с исчезновением патриция, мысли Мачео отыскать Лагея наверняка тоже исчезли из его головы. Внутренне Тиби была готова к тому, что дальше, на поиски сына Кларены, она отправится уже в одиночестве. — Как давно вы вместе? — первым нарушил неуютную тишину Мачео и посмотрел на Лафре и Мирис. — Ну… — По лицу Лафре пополз румянец смущения. — Не очень давно. Несколько месяцев, кажется. Да, Мирис? — Да, Ксефан, — кивнула девушка, которой даже эти ложные рассуждения доставляли удовольствие, погружая ее в неосязаемую совместную жизнь с Лафре хотя бы в фантазиях. — Нечасто встретишь парня, готового обречь себя на семью лишь спустя несколько месяцев знакомства, — улыбнулся Мачео, не сводя глаз с Лафре. — Ну, мы… — запнувшись, сказал Лафре, — влюблены друг в друга. Мирис замечательная девушка. Добрая, хорошо готовит. — О, ну это аргумент, — подмигнул ему Мачео. — А у тебя есть девушка? — осторожно спросил Лафре. — Нет. А у тебя? Лафре уставился на него, затем перевел взгляд на Мирис, снова покраснел и вновь непонимающе посмотрел на Мачео. — Да я шучу, Ксефан! Ты, видимо, не любитель говорить по душам? Я не смущаю вас расспросами, ребята? — Нет, нисколько, — улыбнулась Мирис. Она взяла Лафре под локоть и прильнула к его плечу. Мачео не мог не заметить того, что Ксефан напрягся. Его смущение и странная невинность невероятно раззадоривали Мачео. О, знай он, что перед ним тот самый Лафре, которого он ни разу не видел, но которого ненавидел больше, чем кого-либо на Амплериксе… Но в Лафре он видел лишь незнакомого притягательного Ксефана, который едва ли был в восторге от копны волос Мирис у него на плече. — А я вот не ищу себе девушку, — продолжил атаку Мачео. — Быть может, тебе еще не встретилась подходящая, — сказала Мирис, плотнее прижимаясь к Лафре. — Быть может, не всем юношам нужна девушка, — без сомнения ответил Мачео. — Мне не нужна. А Ксефан, очевидно, это другое дело. Лафре прятал взгляд, хотя Мачео уже не надо было видеть его глаза. — Долго вы собираетесь пробыть тут, в Гальтинге? — спросила Тиби. — Мы еще не решили, — сказал Лафре, стараясь скорее допить эль, чтобы иметь вежливую причину встать из-за стола. — Совсем недавно прибыли сюда. Дня два или, может, три пробудем тут. А дальше видно будет. — Мы с Тиби тоже не думали насчет планов, — сказал Мачео. — Гальтинг прекрасен. Неразумно было бы покинуть его, не осмотрев тут все. — Осмотреться — хорошая идея, — сказал Лафре, поставив на стол пустую кружку. — Пожалуй, сейчас и займемся этим. Да, Мирис? — Я с радостью, — ответила девушка. Лафре потянулся в карман за монетой, но Мачео поднял ладонь и покачал пальцем. — Заглянуть в таверну было моей идеей. Не откажите мне в удовольствии угостить вас, ребята. — Хорошо, — в который раз смутился Лафре. — Спасибо за эль. Тогда, если вы не против, мы с Тиби пойдем? — Совсем не против, — ухмыльнулся Мачео. — Голубкам надо проводить время вместе, тут и спорить не о чем. Надеюсь, еще увидимся с вами. Лафре и Мирис отодвинули стулья и поднялись. Мачео и Лафре переглянулись. Мирис взяла ладонь Лафре в свою, и они, улыбнувшись и попрощавшись, медленно пошли прочь. Мачео допил свой эль и заметил, что кружка Тиби все еще была полной более чем наполовину. — Не понравился эль? — спросил он свою спутницу. — Мне не до эля, Мачео. Не до эля, не до еды, не до сна и не до Гальтинга. — Думаешь о том, лететь ли на север? — Да. — Я понимаю тебя. Ты ищешь мальчика. Я ищу патриция. Если решишься, могу отдать тебе свою каравеллу. — Правда? — Разумеется. И капитана с собой бери. Его услуги оплатит казна Аджхарапа. — Спасибо тебе огромное, Мачео. Ты замечательный. — Скажи это Шаю, — погрустнел юноша. — Для него замечателен лишь Лафре. — Во-первых, ты не знаешь наверняка. Во-вторых, Лафре тут нет. — Улыбкой Тиби попыталась приободрить его. — Как нет и Шая. — Скажи, мне показалось, или тебе приглянулся Ксефан? — Шутишь? — поднял на нее глаза Мачео. — Он роскошен. Как он может не приглянуться? — Боюсь, роскошным его считаешь не только ты, но и его невеста. Она глаз с него не сводила. Мачео рассмеялся. Он кивнул на кружку эля Тиби, и она позволила ему допить за ней. — Что смешного я сказала? — Не буду смущать тебя цифрами, но ни в ком я не разбираюсь так хорошо, как в парнях. — То есть? — А то и есть, что симпатяга Ксефан — не жених Мирис. Девушки интересны ему так же, как интересны и мне: он к ним исключительно равнодушен. Все ответы в глазах. Во взгляде все очень хорошо читается. Во взгляде, а не в том, как он обнимает ее. — Не может быть, — удивилась Тиби. — Но зачем им было изображать из себя влюбленную парочку? — А зачем нам с тобой изображать из себя друзей, вырвавшихся из Аджхарапа поглазеть на Гальтинг? Думаю, не напрасно они прибыли сюда.