Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

На своем коне Апельгио добрался из Сентры до Земли Вдов. Он преодолевал этот маршрут в обе стороны так много раз, что мог даже не направлять своего скакуна. Оба выучили путь едва не до каждого камня и могли ориентироваться даже по сменяющимся запахам. Путь из Сентры до Земли Вдов занимал на день больше времени, чем обратная дорога. Виной тому был уклон, который земная твердь образовывала на подходе к отчужденным вдовьим лесам. Апельгио, восседая на коне, обозревал окрестности с высокого холма. Еще несколько миль — и он в очередной раз достигнет непроходимых лесов, в чьем бурьяне заточена закрытая от остальной планеты Земля Вдов. Отсюда Апельгио видел мрачные очертания густого леса и туманность, в которой раскинулись древние арки Белого Моста, уходящего далеко в Бездну. По своему обыкновению, Апельгио оставил коня у границы леса и привязал верного скакуна поводьями к ветви дерева. До ушей его начали доноситься болезненные протяжные стоны рожающих вдов. Фрея, совсем недавно разрешившаяся от очередного, наверное, сотого бремени, лежала на траве рядом со своей хижиной и приходила в себя. Повернув к Апельгио голову, она поприветствовала его, сожмурив глаза, и вновь откинулась на траву, тяжело дыша и обливаясь потом. Лайя сидела возле потухшего огня и плела корзины. Главная стояла неподалеку и громко ругала за что-то толстую низенькую вдову. Живот Главной был небольшим, но заметным. Услышав хруст опавших на землю от шагов молодого человека сухих ветвей, Главная обернулась на него. Она кивнула в сторону своей хижины, и Апельгио прошел туда. — Новости? — требовательно спросила Главная, когда осталась с Апельгио одна, с глазу на глаз. — Был набег Хищников. Даже и не припомню, чтобы их вырождалось в таком количестве. Много народу пожрали. Мэра Тенуита разорвали, как и почти всех плавийцев, что пытались его защитить. — И что Хищники? — Всех истребили. Но крови было так много… Реки. Жутко было это видеть. — Справедливость нередко требует крови. А что Хранилище? — Все очень плохо. Ребята из смены говорят, что еще ни разу уровень сока не опускался так низко. Я и сам такого никогда не наблюдал. — Хорошо. Спасибо, что делаешь это для меня. Ступай обратно в Сентру и жди. Если получится, нельзя упустить момент. Второго может не быть. — Обратно? — воскликнул Апельгио. — Я с ног валюсь! Дай хотя бы утолить голод и переночевать в кровати. А то спал под открытым небом. — Нет. Медлить нельзя. Езжай обратно и жди. И не возвращайся, понял? Хотя бы месяц. — Да я свалюсь с коня по дороге обратно! Я же не роскоши ради прошу. Просто еды и потолка над головой хотя бы на одну ночь. — Фрея даст ягод и земляных груш. Можешь поесть здесь и взять в дорогу, сколько надо. Но ночлега не позволю. — Но, Главная!.. — Говорят тебе, нельзя упустить момент. А коли упадешь с коня, то отделаешься синяками. Не умрешь, не хрустальный. Больше не занимай меня. Ступай. В тот день, когда полчища Хищников напали на Сентру, а мэр Тенуит пал, жизнь в городе застыла. Горожане понимали, что атака отражена, но ни один из них не рискнул покинуть своего жилища ни с наступлением темноты, ни наутро. Сквозь окна домов жители Сентры наблюдали за тем, как редкие плавийцы, сохранившие свои жизни в битве с шестипалыми белоснежными чудовищами, ходили по улицам и оттаскивали обезображенные тела к пропастям, среди которых покоился город. Желание оплакивать умерших было. Но на то не было времени и смелости. Лишь некоторые родственники покойных решились выйти на улицу и проститься с ними. Обычно здесь, в Сентре, над каждым покинувшим эту планету совершался короткий обряд прощания. Тело заворачивали в черные простыни, туго обвязывали веревками и под безутешные рыдания семьи сбрасывали в узкие ущелья, испещрявшие Сентру. Сейчас же плавийцы бесцеремонно кидали окоченевшие трупы в пропасти, словно это был портящий городское благоустройство мусор. Фрой Эрес, выживший в тот черный для Сентры день, помогал плавийцам расчищать залитые кровью улицы города от павших. Он знал в лицо каждого умершего. В бытность свою старшим советником Тенуита со многими из них он водил хорошую дружбу, но сейчас не находил времени на скорбь. Плавийцы безмолвно приняли его помощь, хотя знали, что Фрой был объявлен преступником. Они не понимали, по какому праву заточенный на три года в Песочных рукавах бывший советник мэрии находится сейчас в родной земле. Но это ли важно? Тот, кто провозгласил приговор, лежал перед ними мертвый. Кожа на лице Тенуита была разорвана, обнажая белые кости черепа, а грузное тело вскрыто и смешано с одеждой мэра. Когда последнее тело было сброшено в ущелье, Фрой Эрес подошел к кадке с водой и принялся умывать лицо и руки, чтобы избавиться от запекшейся на них крови и прилипших лоскутков кожи. Вода в емкости почернела после омовений. Фрой вздохнул и посмотрел на свой дом, стоявший напротив пустующего здания мэрии. Все то время, что он помогал плавийцам избавляться от покойников, Фрой испытывал сильный страх. А вдруг он приблизится к очередному обезображенному телу и распознает в нем свою любимую жену? Многие трупы были изуродованы так сильно, что невозможно было понять даже пол покойника, не говоря уже о его личности. И это селило в душе Фроя надежду найти Айри живой. На непослушных ногах он достиг двери своего дома и постучался. Ответа не последовало, и эта ужасающая тишина стояла в его ушах. Собравшись с силами, он толкнул дверь и вошел внутрь. По лицу его потекли слезы, когда он увидел свою кровать. На ней, поджав под себя ноги и накинув покрывало, сидела перепуганная Айри. Заметив мужа, бледная девушка вскрикнула, соскочила с кровати и бросилась к Фрою в объятия. Она ощущала тепло его тела и рыдала. Рыдал и он, прижимая к себе жену и поглядывая на ее животик, в котором билось его продолжение. — Ну-ну, моя родная. Тише, тише. Успокойся. Все закончилось. — Как ты оказался в Сентре? — Разве это важно? — улыбнулся Фрой и, погладив живот жены, добавил: — Вот что важно. Наше дитя. — Фрой, признайся, ты бежал? Тебя преследуют? — Нет. Меня вызволили из Песочных рукавов плавийцы. Они привезли туда одного типа, который должен был собрать сок диетр в Аиль-Саттае. А меня и еще нескольких заключенных взяли из тюрьмы ему в помощь. Мне пообещали освобождение, если сок будет собран. — И ты собирал сок у гигантских роз Аиль-Саттая? — утирая слезы, спросила Айри, понемногу успокаиваясь. — Нет. Но видел Халлокати. Плавийцы решили лететь сюда в поисках поддержки и кораблей. А нашли свою смерть от пастей Хищников. — А мой папа? Ты видел его? — Один раз. Нас привезли в Песочные рукава на одной каравелле. Меня сунули в одну камеру, его — в другую. С тех пор мы с Гернаром не виделись. — Но он жив? Ты знаешь это? — взмолилась Айри. — Конечно, жив. Иначе я бы видел, как погребают его тело. Когда заключенный в Песочных рукавах умирал (а это случалось с неприятным постоянством), надзиратели хоронили его в песках за пределами тюрьмы. И, если бы Гернар отдал свою душу Хранилищу, Фрой никак не мог бы знать этого. Но он не решился сказать об этом жене. Пусть в ее душе живет надежда увидеть отца когда-нибудь. — И что теперь делать? Что с твоим приговором? — Хороший вопрос. — Уставший Фрой сел на край кровати. — Нет законов, которые обязывали бы меня самостоятельно искать путь обратно в тюрьму. Во всяком случае, мне о таких законах ничего не ведомо. И я не бежал оттуда, меня вывезли волею короны. Если корона решит вновь пленить меня и отослать обратно в Песочные рукава, я подчинюсь. Ни себя, ни своей личности в тайне держать не собираюсь. Буду жить открыто. Столь долго, сколько получится. Сейчас я дома, со своей женой, с моим будущим ребенком. И не могу перестать благодарить черное небо за эту милость. Это для меня важнее всего остального. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь? С малышом все в порядке? — Травник говорит, что я здорова. Устаю быстро. Но женщины говорят, что это нормально. Фрой… — Да? — Прости меня. Из-за меня ты оказался в тюрьме. Я не должна была просить тебя выгораживать моего отца. — Так я его и не выгородил, — улыбнулся муж. — Иначе сейчас Гернар был бы в Сентре, а не в темнице Песочных рукавов. Тенуит слишком умен, чтобы не разглядеть истины. Был умен, да не обратится его душа Хищником. — Хищников сейчас так много в наших краях, а сока в Хранилище так мало, что… Наверняка любой из демонов может быть Тенуитом. — Не думай об этом понапрасну, моя любимая. И уж тем более не кори себя за мою тюрьму. — Наверное, когда я просила тебя взять на себя вину за казнокрадство папы, я тебя еще не любила так, как люблю сейчас. — Но сейчас любишь. И полюбишь еще больше. Ибо женщины по-особенному любят тех, кто подарил им дитя. А значит, мой тюремный срок, пусть и недолгий, сослужил свою службу. Если бы мне тогда предложили свободу в обмен на твою нелюбовь, я ни за что не согласился бы. В дверь их дома постучали. Айри испуганно вздрогнула, но Фрой положил свою руку ей на бедро, погладил его и поцеловал жену в щеку. И Айри почувствовала себя в безопасности. Фрой Эрес поднялся с кровати и направился к двери. На пороге стояли двое. Фрой прекрасно знал их. Это были городские старейшины. Их было больше в то недалекое время, когда весть о болезни Калирии еще не облетела Амплерикс, а уровень сока в Хранилище не обрекал планету на смерть. Когда Фрой помогал плавийцам скидывать горы трупов в городские пропасти, в обезображенных телах он смог опознать троих старейшин, и то лишь потому, что Хищники разорвали когтистыми лапами их тела, но сохранили в целости кожу на их лицах. Кто знает, быть может, те двое, на кого Фрой смотрел сейчас на пороге своего дома, были единственными оставшимися в живых старейшинами Сентры, лишившейся и мэра, и его советников. — Стало быть, слухи не врут, — сказал Фрою один из пожилых мужчин. — Ты вернулся, хвала черным небесам. — Симерон. Прентос. Рад видеть вас в здравии, господа, — поприветствовал старейшин Фрой Эрес. — Тебя освободили от каторги? — спросил Симерон, протерев белым носовым платком пот со своей гладкой широкой лысины. — Я не понимаю, как ответить так, чтобы не ошибиться и не соврать. Но пока я здесь. И не знаю, как долго мне доведется задержаться в Сентре. Нечасто осужденным разрешают жить городской жизнью, а не вдыхать песок. — Никто в городе не считал тебя осужденным, — возразил долговязый Прентос, которому на лицо ниспадали редкие ниточки его седых, жидких, длинных волос. — Больше тебе скажу. Даже покойный Тенуит не считал тебя осужденным, даром что лично произнес тебе свой приговор. — Он не мог его не произнести, — сказал Фрой. — Ибо я пытался прикрыть казнокрада, что само по себе преступление по нашим законам. Будь я тогда на месте мэра, поступил бы так же и назначил бы не три года, а все пять. В назидание другим. — Так будь на его месте, — тихим, уверенным голосом сказал Симерон. — Я? — переспросил Фрой. — Ты. Фрой Эрес, ты самый уважаемый муж Сентры после Тенуита. Сентра в упадке. Город почти погиб. И никто не может быть уверен, что следующий набег Хищников не станет для Сентры последним. А набег тот случится ранее, чем мы того можем ожидать. Сомнений нет. — Мы с Прентосом остались последние из старейшин, — продолжил Симерон. — Все остальные пали. В тела их, видят черные небеса, уже впились черви и скорпионы на дне ущелий, а их души ютятся в тесном опустошенном Хранилище. Будь нашим мэром, Фрой. Жители тебя поддержат. Как и мы с Прентосом. — Что скажешь? — Прентос по-дружески похлопал Фроя по плечу. Фрой обернулся и посмотрел на жену. Айри не стала долго раздумывать: — Соглашайся, Фрой. Городу нужен мудрый глава. Кому, как не старшему помощнику мэра, под силу занять этот пост? Не думай о приговоре и о короне. Думай обо мне, о нашем ребенке. И о Сентре. Фрой тяжело выдохнул. Прентос и Симерон смотрели на него, и в их взглядах просьба мешалась с мольбой. — Я отдам себя дальнейшему служению нашему городу, — сказал Фрой. — Можете именовать меня мэром, если угодно. Или не именовать. Мне не важен титул. Я готов работать и без него. — Знаем, — улыбнулся Симерон. — Потому и явились к тебе в дом. — И готовы исполнять твои приказы прямо здесь и сейчас, — сказал Прентос. — Приказать бы горячую баню, — улыбнулся Фрой, — но первым делом… Красный огонь в Триарби. Нам нужно сообщить столице обо всем, что здесь произошло. И попросить прислать нам еще плавийцев. У нас есть красный огонь? Тот единственный, что хранил Тенуит у себя в мэрии? — Есть, — кивнул Прентос. Всю следующую неделю Хищников не было. Но новоизбранный мэр Фрой Эрес решил не отменять комендантский час с наступлением темноты, введенный Тенуитом. Днем же Сентра понемногу начала вспоминать былые элементы городской жизни. Торговля, пусть и вяло, текла. Таверны были открыты для редких посетителей. Горожане наведывались к своим диетрам на отшибе Сентры, ибо налоговые инспекторы наведывались к горожанам. Дети под охраной плавийцев гуськом добирались до школы, учились и тем же порядком возвращались в дома. Работники Хранилища, которым выдали защитные латы плавийцев, неохотно таскали к кроне Циклая скупые поступления сока, собираемого со всего Амплерикса. Имитировал работу в Хранилище и Апельгио. Его напарника, Челби, пожрали Хищники в тот день набега на город. И, если компанию Апельгио составлял очередной случайный сослуживец, Апельгио вынужден был показательно взбираться на крону Циклая, но выливал сок не в Хранилище, а разбрызгивал его в кроне, хотя редкие капли, к сожалению юноши, достигали Хранилища, соскальзывая с листвы древнего дерева в тот огромный многовековой мешок. Если же Апельгио отрабатывал свою смену в одиночестве, что случалось нередко, то, как обычно, развязывал неполный мешок с соком прямо у основания Циклая и выливал ценное содержимое в землю. Он притаптывал разлитый сок ногой и ждал, пока сок впитается, чтобы никто из следующей смены не заметил предательства, грозившего Амплериксу смертью. *** В маленькой таверне Сентры сидели двое. Местный пьяница и местный поэт. Впрочем, пьяницами были оба, с тем небольшим отличием, что один из них владел навыком складывать слова в рифмы, а навыки второго ограничивались лишь умением выпить с полдюжины пинт дешевого пива зараз. — Мне не нужна брага, чтобы написать песнь, — напрасно убеждал своего компаньона поэт заплетающимся языком. — А мне нужна, — отвечал пьяница. — Что-то не слыхал ни разу складных слов из твоих уст. — Так мне не о чем петь песни. — Оглянись вокруг. — Поэт с несвойственным пропойце изяществом отвел руку в сторону и оглядел почти пустое заведение. — Амплерикс в агонии. Быть может, сегодняшнее пиво — это последнее, что вкушают наши рты. А рты, вкусившие браги, жаждут пения и стихов. — Так спой, драный ты сын диетры! Но не пой о клятом Амплериксе. Пой обо мне! О моей семье, что жила когда-то в Сентре. О богатствах, коими она обладала. И о пиве, в чьей пушистой пене я утопил до последней все монеты, давным-давно нажитые моим прабатюшкой. Поэт икнул, почесал подбородок, пригубил из очередной кружки, счет которым он утратил еще полтора литра пива назад, и вдруг выдал сочиненные прямо сейчас строки: Пушистой пены очертанья Ласкают взор в который раз. Была то правда иль преданье — Не разглядит схмелевший глаз. Монеты… Тысячи, мильоны! Тонули в пиве, как суда. И их пронзительные звоны Я не услышу никогда. Все до одной железной твари Мной упокоены на дне. Лежат одни в проклятой таре — Награда пиву, но не мне. С этими словами поэт допил остатки пива и с грохотом поставил кружку на стол, едва не промахнувшись. — Так ты прокутил все свое наследство? — спросил он пьяницу. — Даже в минус ушел. К чему богатство, когда каждый день — как последний. — Не скажи. Я бы от состояния не отказался, — возразил поэт. — Состояние… Богатства… Я обладал ими. И какой прок? Внушительные запасы монет — что внушительные запасы семян. Большую часть так и не доведется попробовать. Так стоит ли копить? Куча монет не сделает тебя счастливым. Она принесет тебе лишь несчастье. Несчастье и горечь хмеля у тебя на губах. — Монеты не делают меня несчастным. Несчастным меня делает нужда их зарабатывать, — сказал поэт и поднял руку, чтобы ему принесли очередную кружку. Владелец таверны был доволен подобной клиентурой, особенно в эти дни, когда заведение преимущественно простаивало без любителей выпить. Он уже дважды рассчитывал этих двоих, боясь, что им не под силу будет оплатить выпитое, и каждую следующую кружку давал только в обмен на плату. Завидев недвусмысленно задранную кверху руку поэта, от чьих рифм уже гудела голова, хозяин таверны довольно хмыкнул и принялся наполнять пивом очередную кружку. Но ему не суждено было донести пинту до столика. Поэту не суждено было ее выпить. А пьянице не суждено было в последний раз подумать о размере наследства, которое он когда-то получил и просадил в кабаках Сентры и Серебряной Слезы за тройку лет. Через настежь открытое окно в таверну вонзилась огромная белоснежная пасть. Разом она откусила руку хозяину заведения, в которой тот нес пиво к столику. Спустя миг Хищник целиком оказался в таверне. В его зубастой пасти исчезла голова поэта, что так и сидел за столиком с поднятой рукой. От взмаха одной из шести лап Хищника пьяница успел разглядеть у себя на груди несколько глубоких ран, из которых проступали жирные штрихи алой крови. — Хищники! Хищники снова в городе! Их тут полчища! — орал служащий мэрии, ворвавшийся в кабинет Фроя, наглухо затворил за собой двери и дрожащими пальцами принялся запирать замок ключом. По меньшей мере с полсотни белоснежных демонов высвободилось в тот день из Хранилища. Они вихрем проносились по опустошенным улицам Сентры и, не обнаруживая добычи, свирепели еще сильнее, а свирепость только придавала им мощи. Они пытались сломить двери домов, и нередко это оказывалось им под силу, ибо не все горожане обивали двери и стены своих жилищ металлическими листами, на которые попросту не хватало монет. Фрой, вооружившись мечом, попытался выбежать из мэрии, чтобы присоединиться к плавийцам в бою с шестипалыми демонами, но служащий мэрии так боялся открытой двери, что выкинул ключи в окно. Слыша, как некоторые Хищники вламываются в дома и как в предсмертном ужасе ревут жители, Фрой думал о том, что после такого невиданного нападения Сентра может попросту утратить статус города. Ибо любое место является городом до тех пор, пока оно населено. Неужели красный огонь не достиг столицы? Если бы кто-то пролетал на каравелле над городом в этот момент, то мог бы спутать Сентру с Амарантовыми топями: улицы и площади Сентры тоже были окаймлены алыми пятнами. Только не тысячью красных бутонов маленьких диетр, росших на топях под Чистыми горами, была окрашена земля Сентры, но кровью тех, кто в ней жил еще утром. Плавийцам удалось сразить всех Хищников до единого. Хищникам же удалось сократить когда-то внушительную численность здешних плавийцев до одного. И Фрой понимал, что за всю свою жизнь не видел, чтобы в Сентре, опаснейшей земле Амплерикса, оставался только один плавиец. Это однозначно говорило Фрою о том, что следующий набег Хищников истребит город подчистую. Те из горожан, кто выжил, смотрели сквозь щели в ставнях на улицу. Там было пусто. Только тот плавиец, который пронзил мечом череп последнего Хищника, стоял посреди площади, окровавленный и запыхавшийся. Фрой бросил свирепый взгляд на служащего мэрии, по чьей воле он был заперт в здании. Айри была одна дома, и Фрой не находил себе места. Он распахнул ставни окна и выбрался через него. Их с Айри дом не был укреплен железными листами, и мысль о том, что он может не увидеть жену живой, заставляла голову трещать от боли. Боль исчезла, когда Фрой, бежавший по улице, заваленной телами павших, увидел жену. Она, испуганно озираясь по сторонам, осторожно обступала тела, пробираясь в мэрию к мужу. Встретившись, они обнялись, и Айри разрыдалась. «Опять! Это опять случилось. Я так боюсь за ребенка, Фрой!» — всхлипывала она. Фрой прижимал ее к себе и гладил по волосам, стараясь успокоить девушку. Взгляд его пал на Апельгио, стоящего неподалеку и пространным взглядом обводившего жуткие последствия своего долгого методичного саботажа в Хранилище. Апельгио находился рядом с изувеченным Хищниками телом Прентоса. На улице Фрой заметил еще одного человека, осторожно пробиравшегося между домами, как тень. Фрой сразу узнал его. То был Гальер Аберус, о котором Фрой почти забыл и думать. «Живучий», — подумал Фрой. Многие из павших в Сентре достойны были продолжать жить, но точно не Гальер. Огненные сферы в небе над Сентрой светили сегодня, казалось, как никогда прежде. Оттого картина становилась еще ужаснее: горы тел, к которым за последние недели жители даже успели привыкнуть, и кровь убитых, что искрилась в свете небесных огней, как водная гладь реки. На Сентру начала надвигаться странная тень, и все — Фрой, Айри, Апельгио и немногочисленные горожане — задрали головы к небу и обомлели. На город, размахивая широкими жилистыми крыльями, летел огромный черный ящер. От взмахов его крыльев ветер вздымался и поднимал с площади пыль и листву невысоких деревьев. «Мерсеби!» — во все горло заорал кто-то, и народ с криками бросился врассыпную. Более спокойные (а может, просто более внимательные) поняли, что жутковатое создание, летящее прямо на город, точно не принадлежало расе мерсеби — оно было слишком большим. Ящер расправил крылья и завис над Сентрой, почти полностью заслонив собой яркий теплый свет. Даже если бы три каравеллы взмыли в небо и поравнялись с этим существом, то не смогли бы соперничать с ним в размерах. Две мощные лапы ящера держали крепкими длинными когтями нечто, напоминающее огромную толстую змею, которая беспомощно шипела и извивалась в когтях. Ящер спустился ниже, разжал лапы, и змея с оглушительным грохотом упала на землю, едва не придавив вовремя отскочивших людей. Столб пыли поднялся в воздух. Жители Сентры, отойдя от ужаса, увидели — то была не змея, но невероятных размеров диетра, которая, даже свернувшись в клубок, не умещалась на площади. Фрой понял, что это была Халлокати. Раз увидев ее в Аиль-Саттае, он не спутал бы ее ни с одним другим существом Амплерикса. Королева диетр, вырванная ящером с корнями и принесенная сюда из Аиль-Саттая, извивалась в судорогах, в немой агонии открывала и закрывала свой уже не мерцающий бутон, в котором с легкостью мог бы скрыться какой-нибудь домишко Сентры. Вязкая прозрачная слюна тяжелыми каплями скатывалась из бутона Халлокати, оставляя лужи на мощеной площади. В последний раз оторвав бутон от земли, Халлокати жалобно зашипела, дернулась и обмякла. Ящер, все еще паривший над площадью на небольшой высоте, на глазах у жителей города взмахнул крыльями и стал быстро уменьшаться в размерах. Облепленная чешуей голова ящера начала сжиматься. Широкие крылья свесились вниз и вскоре полностью исчезли, и на их месте можно было видеть ниспадающие полы длинной черной мантии. Один только Гальер Аберус, инстинктивно попятившись назад, узнал в стройной, внушающей трепет фигуре Верховного судью. Фигура достигла ногами земли и застыла без движения. Лишь полы мантии слегка колыхались, касаясь пыльной поверхности под ногами. Из-под объемного капюшона фигуры на город смотрела глубокая, бесконечная пустота. Сердца жителей затрепетали в волнении, когда в них проник чарующий голос фигуры, распадающийся на сотни разнотонных звучаний. — Время, — сказал голос Верховного судьи. Фрой испуганно таращился на фигуру. –Время. Мертвая диетра не даст свежего сока. Вскройте розу и соберите весь ее сок до последней капли. Пополните Хранилище. Сберегите свои жизни. Они вам еще пригодятся. Фрой бросил взгляд на стоящих рядом с ним мужчин и женщин и кивком приказал следовать словам Верховного судьи. Те, вооружившись кинжалами, осторожно подошли к Халлокати, точно стараясь убедиться, что диетра не причинит им вреда. Но она бездыханно лежала, не двигаясь. Один из деквидов вонзил кинжал ей в стебель, но тот был столь толстым, что кинжал лишь вхолостую соскочил вниз. — Возьмите мечи в оружейной, глупцы! — крикнул им Фрой. В его руке был меч. Он подошел к Халлокати, занес оружие и с протяжным ревом вонзил острие меча в стебель. Меч проник в ствол диетры, и из раны засочилась светло-зеленая жидкость. Остальные последовали его примеру. Гальер тщетно пытался скрыться от лишенного глаз взора Верховного судьи. Фигура повернулась к Гальеру и произнесла: — Твой приговор все еще в силе. Аиль-Саттай потерял свою королеву. Но остальные диетры ждут тебя на сбор их сока сообразно с нашим приговором. Гальер, у которого стучали зубы от волнения, лишь судорожно кивнул фигуре. Следующие слова Верховного судьи предназначались Фрою Эресу: — Мы отменяем приговор Тенуита. Сохрани Сентру. И Хранилище. Фрой низко поклонился фигуре — то ли в знак согласия, то ли в знак благодарности. Тем временем, пока одни горожане не без труда делали очередной надрез в стебле Халлокати, другие подставляли под раны тазы, банки и все, что могло бы сойти за сосуд для сбора сока. — А ты чего медлишь? — крикнул Фрой, глядя на Апельгио. — Работать! Не мне тебя учить, как обходиться с соком. Но Апельгио не повиновался. Не потому, что не хотел собирать сок. Нет. Его задумка сработала, и больше не было смысла лишать Хранилище ценного содержимого. Он присоединится к остальным, но чуть позже, не сейчас. Ловя ртом воздух, Апельгио подбежал к Верховному судье, рухнул перед фигурой и склонился в покорном поклоне. Сдерживая сильный страх, он поднял глаза на Верховного судью, протянул к фигуре руки и, с трудом давая словам дорогу, взмолился: — Достопочтенный Верховный судья, да славится ваша святая персона во веки до последнего дня Амплерикса! Молю о крупице вашего внимания! Я Апельгио. Я прибыл сюда в надежде обратить ваш великий взор на ту, что незаслуженно заточена в Земле Вдов. Она стала жертвой страшного предательства много лет назад. Молю, выслушайте меня! По ее просьбе я совершал страшные, губительные вещи в Хранилище, лишая его сока. Но у меня не было другой возможности призвать вас сюда. Только смертельная опасность, на которую я обрек планету, помогла мне иметь эту возможность, эту честь предстать сейчас перед вашим судом и говорить с вами. В Земле Вдов живет Главная. Выслушайте меня. Ее нужно как можно скорее вызволить оттуда. Под невидимым взором Верховного судьи Апельгио заикался и дрожал. Слова будто застывали в его груди. На мгновение ему показалось, что он видит глаза судьи, пусть из-под капюшона на него смотрела лишь непроглядная темень. Страх окончательно завладел им, и он умолк против воли. Фигура Верховного судьи безмолвствовала. Тишина царствовала в Сентре. Казалось, люди даже не дышали, впав в ступор перед Верховным судьей и стоявшим перед ним на коленях Апельгио. Фигура приподняла руки вверх, с них свесились полы мантии, точно крылья ворона. Фигура оторвалась от земли, взмыла вверх, сделала несколько оборотов, и на глазах у жителей Сентры стремительно увеличилась в размерах и вновь обратилась тем жутким крылатым ящером, который принес Халлокати из Аиль-Саттая. Гоня крыльями вихри, ящер расправил блестящие когти, опустился к земле и подхватил лапами Апельгио, от ужаса даже не вскрикнувшего. Жители не успели опомниться, как ящер унес юношу далеко на запад, быстро скрывшись из виду. Фрой, все еще прижимая к себе Айри, сглотнул. Его сердце колотилось, по шее и груди струился обжигающий холодом пот. Взяв себя в руки, он обернулся к жителям Сентры, сидящим возле растерзанного стебля Халлокати, и сухо, но строго произнес: — Вы слышали Верховного судью. Не теряем времени. Все, у кого осталась тень силы, собирайте сок этой диетры и бегите с ним к Хранилищу. Ни одна капля не должна пропасть зря. И люди повиновались. Перепуганная Айри посмотрела на мужа. — Фрой, ты понимаешь, что сейчас произошло? Если да, то скажи мне! Мы и вправду видели Верховного судью? Или мне привиделось? Женщины рассказывали, что носящая ребенка может видеть то, чего нет… — Но я не ношу ребенка, а видел все то же, что и ты. Верховный судья следит за равновесием и приходит тогда, когда баланс на Амплериксе под угрозой. Видят небеса, без вмешательства Верховного судьи Сентра пала бы. Хранилище иссохло бы. И Хищники населили бы весь Амплерикс. — Я пытаюсь понять, о чем говорил Апельгио. Какие страшные вещи он совершал в Хранилище? О какой Главной он говорил? И почему его забрал Верховный судья? — У меня нет ответов, милая моя. Но, сдается мне, именно на совести Апельгио все те, кто пали в Сентре от лап Хищников. — Но это вздор! Я хорошо знаю Апельгио. Он с таким упорством работал в Хранилище. С таким интересом рассказывал мне о Циклае и о соке. Он не мог причинить столько вреда. Я не верю, что это все случилось из-за него. Какой ему от того прок? — Не знаю, Айри. Ясно одно — о том знает Верховный судья. Судье известно много больше, чем другим. Поцеловав жену, Фрой отыскал Гальера, который все еще не ощущал себя от того страха, который испытал, вновь столкнувшись с Верховным судьей лицом к лицу. — Ты! — обратился к нему мэр Сентры. — Ты слышал судью. Довольно греть свою задницу в нашем городе. Возьмешь каравеллу и отправишься обратно в Аиль-Саттай, как приказал Верховный судья. — Один? — боязливо спросил Гальер. — От одного тебя проку, что от новорожденного. Что правда, то правда. Понять не могу, как ты мог столько лет возглавлять Вильдумский отряд. Ты слабый, тупой и трусливый. — Тебя не спрашивали. — Гальер постарался продемонстрировать возмущение, но понял, что оно менее всего заботит Фроя. — Я послал красный огонь в столицу. Надеюсь, Триарби услышит нас и пришлет плавийцев. Есть надежда, что благодаря соку Халлокати мы исправим ситуацию в Хранилище. Если небо проявит милость, мы долго еще не увидим Хищников. Поэтому я склонен буду дать тебе три каравеллы и отряд плавийцев. Возьмете орудия, цепи и веревки. И отправитесь в Аиль-Саттай. — Если тебе так угодно, — сквозь зубы выдавил Гальер Аберус. — Так угодно Верховному судье. Если бы спрашивали моего мнения, я, как мэр, распорядился б послать тебя в свинарники убирать дерьмо. Ты был бы там в гармонии с собой. И хоть раз в жизни смог бы принести реальную пользу. — Ты, щенок, не видел того, что видел я в клятой Низине! Не травил свои легкие ядовитыми парами. — За щенка в адрес мэра наши законы предполагают как минимум пощечину. И то, если проявить милость, — сухо ответил Фрой. — Так прояви! Бей! Щенок. — Не хочу осквернять свои руки. Мне ими еще прикасаться к своей жене.