Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

Вторая ходка Дейны оказалась еще более удачной, чем ее боевое крещение. На этот раз она попросила Каллайна не сопровождать ее на охоте, но взяла с собой четверых опытных пиратов, чья жажда наживы перекрывала жажду эля. Когда она только собиралась просить пиратов Маударо пойти с ней охотиться на торговые каравеллы, то переживала, что никто не отзовется на просьбу, ведь она стала пиратом не так давно, тем более была женщиной, да и не самой молодой. Женщины среди пиратов встречались, но основная часть женского населения Маударо дожидалась мужей в городе. Каково же было удивление Дейны, когда она увидела по меньшей мере двадцать поднятых вверх пиратских рук, просящихся с ней на охоту. Теперь выбирали не ее. Выбирала она. В поисках трофеев их каравелла добралась до Вар-Гума. Вар-Гум был небольшим городом, в котором раскинулись самые обширные хлопковые поля Амплерикса. Хлопок на Амплериксе рос преимущественно в западной части планеты, что позволяло жителям городка вести неплохую торговлю с Восточным Амплериксом. Ближайшим конкурентом была деревня Саами, лежащая от Вар-Гума к югу. В Саами превосходно умели обрабатывать хлопок, а ткачи этой деревни не знали себе равных. Но хлопковые поля Саами были весьма скромными, и своего хлопка деревне не доставало. Саами вынуждена была закупать сырье в Вар-Гуме, чья напитанная водами Арамея земля плодоносила почти круглый год. Дейна уже было потеряла надежду вернуться в Маударо с добычей, как та неожиданно сама пришла к ней в руки. Порыв ветра сломил мачту одного торгового судна на границе Вар-Гума, и паруса обреченно лежали на палубе обездвиженного корабля. Завидев неподалеку каравеллу, торговцы принялись махать ей руками в надежде найти помощь. Но нашли смерть. К слову сказать, не мучительную, ибо Дейна никогда не испытывала желания терзать людей, а к кровопролитию в пиратских вопросах старалась относиться философски. На свою беду, ставшие ее жертвами купцы везли домой хорошую прибыль после удачной торговли. Судно их было пустым, не считая ящика, наполненного монетами. Дейна пересчитала награбленное прямо там, на их корабле, когда тела купцов еще не успели остыть. Добычей стали девять сотен монет без двадцати. Ни Дейна, ни ее четверо компаньонов не могли даже представить, что такого можно было продать на эту огромную сумму. Если это был хлопок, то на единственной каравелле его никак нельзя было перевезти на продажу. Значит, было еще судно. Впрочем, пиратов это уже не интересовало. По пути обратно в Маударо Дейна и пираты без труда договорились о разделе их богатой добычи. Вспоминая прошлый раз, Дейна прикинула, что Каралла, должно быть, снова решит взять себе треть. Сейчас, когда ее напарники были лично заинтересованы в увеличении своих долей, они признались Дейне, что обычно, в зависимости от добычи, Каралла взимает от пятой до третьей части того, что пираты привозят в Маударо с охоты, но каждый раз сама устанавливает свою долю. И Дейна решила, что на этот раз Каралле не видать трети. Дейна не собиралась портить отношения с владычицей пиратского прибежища. Забрать треть было бы очевидной наглостью со стороны Караллы, а предложить ей лишь пятую часть — очевидной наглостью со стороны Дейны. Четверть награбленного, без сомнения, была бы компромиссным решением, устраивающим и Дейну, и пиратов, которые разве что не исходили слюной, таращась на ящик, доверху наполненный монетами. За вычетом доли Караллы, Дейна и пираты договорились справедливо распределить остаток поровну на пятерых. Немногим более сотни монет на каждого. Очень неплохо. Впрочем, конкретная сумма Дейну не сильно беспокоила. Она только начинала свою жизнь в Маударо, и явных трат ей не предстояло. Куда более ценным для нее было осознание, что она забрала эти монеты своими руками, запачканными кровью торговцев. И пьянящее удовольствие от полученной добычи услащало ее сознание куда сильнее, чем подсчет дохода. Каралла скривилась, когда по прибытии Дейна пригласила ее взойти на борт каравеллы и на глазах у остального пиратского народа продемонстрировала владычице сегодняшний улов. Молодая правительница Маударо скривилась не от недовольства монетами (о, этому она была невероятно рада), а от странной мысли, что такими темпами эта старая тетка когда-нибудь заткнет за пояс всех пиратов, включая саму Караллу. — Монеты, — шепнула Каралла, проводя рукой по насыпи шершавых металлических кружков в открытом ящике и наслаждаясь холодком, который чувствовала ее кожа от прикосновения к монетам. — Что может быть лучше, — сдержанно поддержала Дейна восхищение владычицы. — Быть может, обсудим раздел? — Обсудим, обсудим. Позволь я немного расскажу тебе о том, как это делается у нас. В прошлый раз ты привезла тряпки. Я взяла у тебя без малого треть. — Точнее, с малым, — кивнула Дейна. — То было мое испытание, как ты сама сказала. Но в этот раз я отправилась на охоту на правах пирата. Равного остальным. И предлагаю тебе четверть. — Чего? — Каралла переменилась в лице. — Неужто не угадала? — удивилась Дейна. — Нет, если ты настаиваешь, могу дать тебе пятую часть. У вас же это, как я понимаю, тоже принято? — Я беру себе половину! — рыкнула Каралла. — Это не товар. Это монеты. А значит, моя доля возрастает. Дейна не поверила услышанному. Она обернулась на пиратов, что составляли ей компанию сегодня. Те исподлобья смотрели на Караллу. По их глазам было понятно, что делить на пятерых лишь половину от награбленного не входило и в их планы. — Каралла, — заговорил один из напарников Дейны, — я седьмой год живу в Маударо. Но ни разу не слышал, чтобы ты брала себе половину. — А я ни разу не слышала, чтобы кто-то перечил владычице Маударо. И твоя подружка должна понять, что ей придется заслужить свое место в нашем городе. Когда пойдет седьмой год ее жизни в Маударо, я, так и быть, вернусь к пересмотру размера ее доли. — Но речь не только о ее доле, — возразил, поднявшись на ноги, второй пират. — На кой пес мне рыскать по планете, чтобы оставить себе жалкие несколько десятков монет с такой огромной добычи? — Рыскать тебя никто не заставляет, — отрезала Каралла и запустила руку в монеты, принявшись отсчитывать свое. — Понимаешь, в чем дело, — сказал пират, — тебя вот тоже никто не заставляет. Так ты и не рыскаешь. Когда в последний раз ты выбиралась на охоту? Полгода назад? Или больше? — Я правлю городом. — Каралла продолжила выгребать монеты из ящика. — И без твоих наблюдений решу, где и когда мне охотиться. Дейна подошла к ней и схватила ее руку. — Тебе доходчиво сказали. Это наша добыча. И мы решаем, как будем делить ее. Нас больше, а ты одна. Или мнение большинства ничего не значит? — Мнение большинства значит все. — Каралла с силой отбросила руку Дейны. — И именно большинство позволяет мне оставаться владычицей Маударо. Оставаться той, в чьей власти творить пиратский закон. Если твоим дружкам хочется увеличить свою долю, я не против, чтобы они сделали это. Но за счет твоей доли, а не моей. Я уважаю их желание. Мы через многое прошли с ними. Но не с тобой. И тебе мое уважение только предстоит завоевать. Остальные молчали, наблюдая за перепалкой, которая постепенно увеличивала громкость и накал. Дейна смотрела, как Каралла, бормотавшая бранные слова, пригоршнями вычерпывает монеты из ящика и выкладывает их прямо на палубу. Быстро сложив у себя в голове правильную речь, Дейна отошла от владычицы пиратского города, вскочила на борт каравеллы и обратилась к стоящим на причале пиратам: — Прошу немного вашего внимания, друзья мои. Пираты посмотрели на нее. Дейна держалась одной рукой за канат, балансируя на узком бортике корабля. Легкий ветер то поднимал, то опускал на плечи седые волосы этой женщины. — Я много лет правила одним городком в Восточном Амплериксе. Назвать себя самой мудрой правительницей мне не позволила бы совесть, а назвать себя недостаточно опытной — не позволила бы глупость. Нет спора, что в других землях правят повелители куда более смышленые и дальновидные, чем я. Но одну вещь мне удалось усвоить хорошо — правителю многое может сойти с рук. Жесткость. Упорство. Бескомпромиссность. Решимость. Жестокость. Вознесение клинка над головой виновного. Нежелание проявлять милость даже тогда, когда сделать это позволяют обстоятельства. Очень многое простят главному. И это питает власть, придает владыке силы. Страх перед суровым правителем удивительным образом способен уживаться с любовью к нему, не говорю уж про уважение. Тот, кто казнит глупца или предателя, мил народу в сто крат сильнее, чем мягкотелая грелка трона, каким бы очевидным на первый взгляд не было утверждение об обратном. Но одного народ не будет прощать владыке — отсутствия четких, всем понятных правил игры. Когда ты знаешь, чем грозит преступление закона, ты способен планировать свои действия так, чтобы не подставить спину под кинжал. И когда ты знаешь, какую долю тебе предстоит отдать с добычи, ты можешь решить для себя сам, сколько привезти ее на раздел. Теперь скажите мне, знает ли каждый из вас заранее наверняка, сколько товара или монет он унесет к себе в жилище, возвращаясь с очередной охоты, а сколько заберет Каралла? Пираты молчали. Кто-то боялся отрицательно замотать головой на глазах у Караллы, которая так была увлечена монетами, что напрасно пропустила мимо ушей все то, о чем сказала Дейна. А кто-то просто не считал нужным давать очевидных ответов на справедливые вопросы. И молчание красноречиво говорило само за себя. Довольно окинув пиратов взглядом, Дейна продолжила: — Доля от четвертой части до пятой… А если это первая ходка новобранца — то доля увеличивается до трети, так? А может, и не увеличивается. А если это монеты, а не тряпки, то доля может и вовсе достичь половины. Да что это за невнятный детский бред, Каралла? За кого ты держишь меня и всех своих людей? Этот громкий возглас, эхом облетевший Маударо, Каралла не могла не услышать. Положив на палубу очередную пригоршню монет, она поднялась на ноги. Дейне показалось, что в ящике монет осталось меньше, чем половина. Каралла подошла к Дейне вплотную, и их лица поравнялись. Невозмутимая Дейна ощущала горячее дыхание, вырывающееся у Караллы из носа, который от гнева изогнулся, как коршуний клюв, и начал набухать. — Ты, красавица, — согнув брови дугой, прошипела Каралла, — забирай долю в своем никчемном тряпье, которое ты притащила сюда в прошлый раз, и убирайся. Если до наступления темноты я увижу тебя в Маударо, твоя дряблая шея познакомится с моим клинком. Дейна лишь улыбнулась. Она поднесла руку к голове Караллы и откинула в сторону локон ее волос. — В таком случае изволь отдать всю мою добычу с первой ходки. Красавица. — Всю? А знаешь, я передумала. Иди на каравеллу. Сейчас. Вся твоя добыча останется со мной. — И даже монеты? — Особенно монеты. Ты явилась сюда, где тебе никто не был рад. Мы дали тебе кров. Дали возможность показать себя в пиратстве, хотя могли отрезать твою седую голову и скормить ее тому жуку, на котором мальчишка Лагей прилетел в Маударо. Но ты решила поиграть с нами в школу. Твои воспитательные речи противны моему уху и ушам моих людей. Мы не желаем больше твоего общества. Поди прочь, пока мы не передумали и не отрубили тебе твои скрюченные от старости ноги. Дейна была спокойна. — Шевры не питаются плотью, — усмехнулась она, а затем обернулась на остальных пиратов. На причале она заметила Каллайна — он, скрестив руки на груди, тоже смотрел на нее, и Дейна понимала, что пират не согласен со словами Караллы. Не глядя на владычицу Маударо, Дейна обратилась к пиратам: — У меня только один вопрос к вам. К вам как к большинству, чье мнение, как ранее сказала Каралла, уважается в Маударо. Стали бы вы спорить с тем, чтобы доля владыки Маударо была заранее определенной, понятной всем и не зависела ни от чего? Ни от количества лет, проведенных вами в этом славном городе. Ни от добычи. И, что главнее всего, ни от прихоти владыки? Простая и понятная четверть. Что скажете? Пятеро тут же подняли свои руки: Каллайн и те четверо пиратов, с кем Дейне удалось привезти в город ящик монет. Не успела Дейна тихо порадоваться хотя бы такому робкому ответу, как руки подняли еще семеро. Затем еще пятеро. Затем Дейна перестала успевать считать руки. Сдерживая некоторое волнение, Дейна бросала взгляд на каждую новую руку, пока вскоре не поняла, что не осталось ни одного пирата, кто не поднял бы руку вверх. Она посмотрела на Караллу и сразу поняла, что та обескуражена такой торжественной картиной. — И я снова передумала, — свирепо сказала Каралла. — Теперь ты не уйдешь из Маударо живой. — Для правительницы ты слишком часто передумываешь. — Не тебе, старая задница, решать размер моей доли. — Во-первых, решила не я. А большинство. А во-вторых, мы не решали твою долю. Мы решали мою долю. Дейна выхватила из-за пояса кинжал и всадила его в горло Каралле. Лезвие легко вошло в плоть, и рукоять клинка обожгла льдом кожу Караллы. Дейна толкнула Караллу, и та, нелепо взмахнув руками, рухнула в рассыпанные на борту каравеллы монеты. Блеск монет поедала кровь Караллы, большим пятном растекавшаяся по металлу. Пальцы на руке Караллы дернулись и замерли. Но Дейна была все так же спокойна. Она убрала со лба свои прилипшие потные волосы и медленно сошла с борта корабля на каменное плато. Она величественно проходилась вдоль пиратов, которые не издали ни слова, не сделали ни единого движения. Каждому пирату она смотрела в глаза, и те не отводили взгляда. И если бы то, что она сделала с Караллой, противоречило пиратскому укладу, в ее шее уже давно торчал бы кинжал, а то и не один. Завершив свой обход, Дейна вновь поднялась на каравеллу, встала в полный рост и молвила, обращаясь к толпе: — Итак, свой первый закон я произнесла. И готова держать за него ответ перед каждым из вас. Отныне и впредь пират не должен владыке Маударо ничего, кроме четверти любой своей добычи. Он не должен почитать владыку, уважать его и подчиняться его законам, если только владыка не заслужит такой чести. Пред вашими очами сейчас смею надеяться, что хоть немного чести я заслужила. Кто не готов наречь меня владыкой, пусть поднимет руку. Ответом не стало ни одно движение. На мгновенье Дейна захотела согнуться в глубоком поклоне в знак признательности за ее единогласное избрание, но решила, что подобным слащавым жестам место в Аджхарапе, но не в Маударо. Она тихо подошла к телу Караллы и нагнулась. Вытащив из шеи поверженной противницы свой клинок, Дейна обтерла его полами одеяния Караллы и убрала обратно за пояс. Она обмакнула палец в кровь и провела им по своим губам. «Ты была права, — тихо шепнула она, глядя в широко открытые, закатившиеся глаза Караллы, — темно-красный, кровавый, идет моим губам куда больше». *** Свадьба Лерии и Медо Дайтана была скорой. Их клятвы верности принял Мендор, старшина деревни Саами. Деревня находилась на пересечении путей. Слева направо через Саами проходила дорога от восточной кромки Эр-Нерая до Эрзальской долины. С юга на север лежал путь из Огненного моря к Медистому плато. Торговые каравеллы, верблюжьи караваны и запряженные ослами или лошадьми повозки беспрестанно проходили через Саами, оставляя здесь сотни монет: еда и вкуснейшее пиво из родников близ белого водоема пользовались таким же успехом, как и знаменитые хлопковые изделия мастеров и мастериц Саами. Некоторые путники и вовсе предпочитали провести ночь-другую в местных гостиных домах, перестроенных жителями из когда-то величественных теремов их предков. Богатейшей землей планеты Саами не была, но была богатейшей деревней. Из деревенской казны Мендор решился выделить целых двести восемьдесят монет на празднование бракосочетания. Привыкший к скромности во всем, Медо попытался ему возразить, но старшина решительно пресек разговоры: «Ты заведуешь обучением будущих плавийцев, мальчик мой. А я — монетами. И покуда я не даю тебе указаний насчет тренировок, то твоих указаний о нашей казне я тоже принимать не буду. Мы же тратим монеты на благое дело, разве не так? Вот и пусть эти поганые железяки сослужат хорошую службу и позволят народу насладиться гулянием». Гуляние, впрочем, особенно пышным не было. На сочную зеленую траву выставили с дюжину длинных столов. На столы водрузили графины со слабым элем, лепешки из семян под брусничной подливой и свежую рассыпчатую кашу из них же, а еще молодой сыр с клюквой и вымоченные шпинатные биточки. Словом, все то, чем в повседневной жизни наслаждаться было чрезмерно накладно, но пренебрегать этим на чужой свадьбе — глупо. Курсанты играли на струнах, пели и плясали, а некоторые из них, забыв про стеснительность, приглашали на танец молоденьких деревенских скромниц. На отсутствие приданого невесты закрыли глаза, отнесшись с пониманием к тому, что никакой родни у Лерии не было. Помимо самого празднества, свадебным подарком от Саами был срубленный для молодых светлый просторный дом, в котором приятно пахло свежим деревом. А сослуживцы Медо Дайтана приготовили свой подарок — большую крепкую резную кровать с высоким каркасом для прозрачного балдахина, сотканного местными мастерицами. — Ну? Как тебе укромное лежбище для молодых? — похлопав по плечу Медо, спросил товарищ и подмигнул. — Такое выдержит и двух верблюдов, — ответил Медо, проводя ладонями по тонкой искусной вязи, вырезанной лезвием по всему периметру кровати. — Твоя невеста загляденье. Как тут себя сдерживать ночами? Хлипкая постель для любовных игрищ с такой красавицей здесь не сгодится. — Ой, да закройся ты! — Медо по-дружески толкнул сослуживца кулаком в грудь. — Это вы закройтесь. Сферы в небе убавили свой жар. Скоро ночь. Так что закройтесь с Лерией в своем новом доме. А мы продолжим гулять. — Недолго, — сказал Медо. — И без усилий. Мы плавийцы. Сознание должно быть ясным и днем, и ночью. — Ты сам пригубил этого эля. Схмелеть с него сложно, даже если влить в себя целую бочку. Немного попоем еще и спать. А вы, наоборот, не предавайтесь сновидениям. Эта ночь особенная. Перед тем, как за молодыми закрылась дверь, мать Медо Дайтана, служившая учительницей местной школы, обняла сына и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать его в лоб, и статный Медо, смутившись, согнул колени, позволяя матушке дотянуться до него. Его мама нежно обняла и свою сноху: «Как же я рада, девочка моя! Медо повезло с тобой. Ты чудесная женщина. Не сомневаюсь, ты станешь ему замечательной супругой, а вашим будущим детям — ласковой, чуткой матерью». Чтобы скрыть свое сомнение в словах свекрови, Лерия лишь улыбнулась. В просторном доме до нее доносилась музыка с улицы, и были слышны громкий смех и шум гуляния. Медо, нависший над ней всем своим мощным телом, жадно осыпал ее упругую кожу поцелуями. Лерия видела, как он волнуется, боясь показаться ей слишком робким или, напротив, чрезмерно распаленным. Чтобы снять его напряжение, Лерия коснулась тонкими пальцами груди Медо, пройдясь ноготками по коротким жестким черным волосам на ней, и, борясь с волнением, запустила руку под его белые тонкие брюки. Когда он нежно, медленно вошел в нее, Лерия прикрыла глаза и задержала дыхание, ощущая внутри тугую наполненность. С каждым новым движением, вжимающим ее спину сильнее в простыни, она гнала из головы образ Эрви. Медо ускорил движения, полностью укрыл жену своим телом, уткнулся носом ей в шею, и она, запустив пальцы в его густые волосы, тихо стонала. Ее ладони ощущали каждый выступ его широкой спины, и она водила руками по ней, будто приказывая ему не сбавлять скорости. Вопросов о том, чем Лерия будет заниматься в Саами, ни у кого не возникло. Свекровь давно планировала оставить преподавание, уйти на покой. В последний год уроки давались ей сложнее, чем обычно. И в Лерии она видела не только часть своей семьи, но и толкового преподавателя, с первого урока нашедшего подход ко всем ребятам, даже к тем, кто предпочитал смотреть в окно чаще, чем на школьную доску. Да и вообще, не каждый, кто обучает детей небольшой, хоть и известной деревни, может похвастаться опытом преподавания в столице. Растерзанная Хищниками Сентра находилась на другом конце планеты. Но здесь, в Западном Амплериксе, между Гальтингом и Эр-Нераем, было вполне безопасно. Да, плавийцы Саами всегда были готовы отразить атаку шестипалых белых демонов, но Хищников в этих краях не видели уже давно, а потому Медо и его опытные сослуживцы, откомандированные в деревню с разных концов планеты, реализовывали навыки битвы лишь в обучении новобранцев. Каждый вечер после службы Медо возвращался домой и неизменно видел одну и ту же картину, которая не наскучила бы ему и через сотню лет: безупречный порядок, дымящийся на столе ужин, расправленная к его приходу кровать, забраться в которую с женой Медо мечтал весь день, и сама жена, укладывающая в стопку тетради с каракулями учеников, только начинающих владеть карандашом. Сегодняшний день не отличался от других, и Медо это нравилось. Чем меньше нового, тем спокойнее его тихое счастье, о каком он грезил ежедневно с того момента, как черные небеса свели его с Лерией в столице Амплерикса. Хотя небольшие, почти незаметные отличия все же отмечал его глаз сегодня. Например, в этот день никто из курсантов во время тренировки не совершил ни единой ошибки. Сослуживцы, обычно прощавшиеся с Медо после смены шутками на тему крепости подаренной ими кровати, были на удивление немногословны и странным образом сдержанны. А на подходе к порогу дома нос Медо не ощутил привычного тонкого аромата свежеприготовленной еды. Дома было пусто и тихо. Кровать, заправленная Лерией поутру, стояла нетронута — на ней не было ни складки. Столик, за которым жена обычно проверяла тетради и готовилась к завтрашним урокам, пустовал в ожидании стопок исписанных в школе листков. Иногда, ближе к вечеру, Лерия навещала свекровь, чтобы помочь пожилой женщине по дому. Не имевшая прежде опыта общения с хищными розами, не водившимися в Аладайских озерах, Лерия с первого же вечера овладела навыком, хорошо известным едва ли не каждому деквиду: следуя указаниям матери мужа, она подперла старую диетру ухватами, приставила к ней лестницу, внимательно осмотрела тяжелый бутон и, найдя перезревший клык, сломила его, подставив под лунку сосуд для сбора сока. И сейчас Медо решил не мешать рутинному общению двух своих самых дорогих женщин. Он на скорую руку приготовил себе семена, заблаговременно поставленные утром Лерией париться, и утолил голод, запив свой скромный, но питательный ужин чашкой свежего чаю. Сон быстро сморил Медо, и он уснул прямо за столом, где остался дожидаться свою жену. Скоро он проснулся, резко поднял голову со стола и осмотрелся. Лерия так и не вернулась. Медо напрягся и вышел на улицу. Небесные сферы необычайно быстро убавляли свой жар, погружая Амплерикс в ночную тишину. Почувствовав странное волнение, Медо быстрым шагом направился к дому матери, чтобы забрать жену оттуда и проводить ее до дома, заодно прогулявшись перед сном в густых темно-синих сумерках. Но когда мать, не скрывая испуга, сказала сыну, что сегодня Лерия не навещала ее вовсе, сердце Медо рухнуло в ноги. В столь поздний час школа наверняка уже была закрыта, смысла идти туда не было. Но Медо пошел — лишь для того, чтобы увидеть замок на запертой двери. После этого он быстро достиг дома одной семьи Саами, чья дочь обучалась в школе. Девочка уже спала, и Медо, рассыпаясь перед ее родителями в извинениях, уговорил их разбудить дочку. Сонная девочка подтвердила, что уроки сегодня прошли, как обычно — они с классом изучали Старый Договор, и Лерия поведала ребятам поучительную историю суда над Рейми Лаплари, который несколько сотен лет назад посмел нарушить Старый Договор, за что поплатился жизнью перед Верховным судьей. А после окончания уроков Лерию уже не видели в деревне. Взяв с собой шестерых сослуживцев, Медо принялся искать жену. Они прочесали всю Саами без результата. К поискам подключились оставшиеся трое плавийцев, а еще курсанты, которые, завидев застывший в глазах наставника страх, сами вызвались помочь ему отыскать бесследно исчезнувшую супругу. Разбившись на несколько групп и вооружившись факелами, они выходили за пределы деревни. «Лерия! Лерия!» — то и дело ночную тишину прорезали эти пронзительные возгласы, ответа на которые не было. Даже старшина Мендор, тихо ковыляя по улицам деревни, выкрикивал сиплым голосом имя девушки. Когда обезумевший от ужаса Медо вернулся в центральную часть деревни, Мендор предложил ему взять двух коней из стойбища и расширить зону поисков. Издалека, с юга, из Огненного моря в небо над Саами начали возноситься свежие сферы, застывая наверху в черном небесном полотне и обдавая деревню утренней нежно-оранжевой зарей, как это происходило в течение тысяч лет с наступлением каждого нового дня. Медо и не почувствовал того, что не спал всю ночь. Он не ощущал недосыпа — только боль в груди. Мендор, которому удалось предаться в своей постели беспокойному сну, подошел к Медо и положил руку ему на плечо. — Я уверен, что она отыщется. — Но где? — У плавийца не было сил даже на то, чтобы воскликнуть. — Сам подумай, Хищников у нас не водится. Глубоких оврагов и отвесных утесов тоже нет. Значит, сгинуть она не могла. — Но ведь испариться тоже не могла, так ведь? Что же это тогда? — У меня есть единственное предположение. — Какое же? — Лерия просто ушла. Серое лицо Медо вытянулось, он с обидой посмотрел на старшину деревни, будто стараясь упрекнуть его в этих словах, хотя они, без сомнения, могли походить на правду — за отсутствием любых других предположений. — Нашему брачному союзу немногим больше месяца, — взяв себя в руки, сказал Медо Дайтан. — И за это время я не сделал ничего, чтобы моя жена могла вот так, не сказав ни слова, покинуть деревню. Покинуть меня. А если бы и ушла… Кони на месте, каравелла тоже. Докуда она могла дойти на ногах за полдня? Ночью мы с ребятами исполосовали всю деревню и ближайшую территорию. Ее нет нигде. — Ты сам говорил, что ничего не знаешь о своей супруге, мой мальчик. Ты взял в жены загадку, разгадать которую, быть может, не под силу и самой Лерии. — От твоих слов легче не становится. Я должен отыскать ее. — Должен. Но не можешь. Приказом секретария Далонга ты откомандирован сюда, в свои родные края. А плавиец не вправе самовольно покинуть служебный пост, ибо может разгневать корону. — И как ты себе это представляешь? Моя жена пропала без следа. А я продолжу, свесив голову, тренировать новобранцев? — Если я правильно помню, Лерия родом из Аладайских озер. Верно? — Она так говорила. — Я готов послать красный огонь на Аладайские озера. Мне ответят, вернулась ли она туда. Как поймешь это, сможешь решать, как поступить дальше. Но бросить службу и покинуть Саами ты не можешь, а у меня нет власти позволить тебе это. Ты сильный муж и опытный воин, Медо. И ты знаешь, что означают королевские законы. Мендор похлопал плавийца по плечу и оставил его в одиночестве на улице, решив не терять времени и прибегнуть к помощи красного огня прямо сейчас. Медо силился, чтобы не дать волю эмоциям. Они переполняли его, рвались наружу, и самой сильной из них была беспомощность. Он сжал кулаки. «Лерия!» — что есть мочи заорал он в пустоту. Так, как когда-то кричал Эрви, когда они с Лерией бежали из Серебряной Слезы и когда наутро он не обнаружил у склонов Чистых гор свою любимую, исчезнувшую без следа, без тени, как отжившая свои сутки огненная сфера. Медо не знал, что сейчас Лерия находится за сотни миль от Саами. В месте, о котором сама пока не ведает. Потерянная, судорожно соображающая, куда на этот раз ее забросило непонятное, неразгаданное, ненавистное проклятье. Разбитая. Осознав, что проклятая сила в очередной раз забрала ее против воли и перенесла на неизвестное расстояние, девушка понимала лишь одно: она не зря, разбив свое сердце, разорвала связь с любимым Эрви. Ей было жаль и мужа, который сейчас в Саами, должно быть, сбивает ноги от безысходности, пытаясь найти супругу. Но Эрви на месте Медо ей было бы жаль куда сильнее. *** Изо дня в день Эйджелл с утра и до наступления темноты придирчиво наблюдал за тем, как нивенги, привезенные Гальером Аберусом и Бьяно Кехадисом в Землю Отступников из Низины, изготавливают катапульты и горючие земляные шары. Его посетила мысль, что в столь тяжелый для Амплерикса период, когда планета изнывает от недостатка сока диетр, корона опрометчиво брезгует ценным трудом нивенгов. Они не боялись усталости, не жаловались ни на отслаивающиеся ногти, ни на слезающую с кровоточащих пальцев кожу, отравленную ядовитыми водами и пеплом. Нивенги механически смешивали воду с золой, вылепляли небольшие шары и несли их на верхние холмы сушиться под жаром огненных сфер. Они не выпускали топоров из скрюченных, ноющих пальцев, вырубая новые детали для катапульт, обтесывая их и слаживая из них орудия, при помощи которых Альвара планировала обратить Триарби в золу. Из школьных уроков Эйджелл помнил, что тысячи лет назад нивенги были прокляты Верховным судьей на бессрочное прозябание в Низине для сбора семян. Но будь Королева, ее секретарий или даже Верховный судья более прозорливы, они позволили бы хотя бы паре сотен нивенгов покинуть Низину, чтобы засеивать свободные участки Амплерикса ростками диетр и собирать их сок. В один день, когда работа по производству земляных шаров и строительству катапульт шла полным ходом, на горизонте Земли Отступников показалась каравелла. По ее белоснежным парусам с красным узорным рисунком Эйджелл быстро понял — то была каравелла из Триарби. Она вот-вот приблизится и бросит якорь в Земле Отступников. Пронзительный свист Эйджелла давно стал условленным сигналом — немедленно свернуть производство, а детали для катапульт, как и сами готовые орудия метания, укрыть под выступом каменной плиты и заслонить их ветвями и листвой. Специально на случай этого визита Эйджелл еще месяц назад распорядился очистить от золы большой участок земли, ближе к Бездне, и вспахать там почву, чтобы, когда королевская каравелла почтет эту территорию своим присутствием, слуги короны могли убедиться — Альвара Лаплари заботится о своем новом протекторате и готовит почву под засев диетрами. Каравелла уверенно приближалась. Оглянувшись, Эйджелл понял, что нивенги и деквиды могут не успеть спрятать следы строительства катапульт. И тогда он взмахнул руками и поднял сильный ветер. Порывы воздуха длинными, непослушными, стройными смерчами ударили сверху в земную поверхность. От этого удара зола плотным полотном поднялась в воздух и погрузила Землю Отступников в непроглядную дымку. Когда королевская каравелла вошла на территорию Земли Отступников, работники все еще торопливо перетаскивали остатки своей работы в укрытие под плитой, но пепельная завеса, витавшая в воздухе, надежно охраняла эту предательскую картину от взора королевских прислужников. Каравелла привезла в Землю Отступников с полсотни нивенгов, которые должны будут работать на пашне. Помимо двоих плавийцев и капитана, на борту судна стояли несколько солдат Вильдумского отряда во главе с предводителем Кальпом. Кальп не выказывал никаких эмоций. Он неспешно прошелся по клочку Земли Отступников, продираясь сквозь все еще не угомонившуюся пепельную дымку в воздухе. Он то и дело оглядывался и изучал эту далекую территорию, когда-то известную как Забытые Леса. Эйджелл с гордостью показал Кальпу вспаханную землю. — Вот, — сказал Эйджелл и выставил перед собой руку, — здесь мы и будем выращивать новые диетры. — Не маловато ли пространство? — Не маловато. Засеять хотя бы его. Воздух тут поганый. — Это я и сам чую, — сухо ответил Кальп, недовольно морща нос. — Значит, не удивишься, что жить диетрам тут будет совсем не так, как на Медистом плато или где-нибудь в Саами. — Ну, мандарины же здесь в свое время росли. — В то время тут были Забытые Леса. Можно было воткнуть в почву лопату, и на следующий день зацвела бы и она. — Пройдет время, тогда и посмотрим. Когда начнете засеивать? — Когда отдадите нам ростки, надо полагать, — усмехнулся Эйджелл. — Я немедленно распоряжусь выгрузить их. Мы привезли вам пятьдесят нивенгов из Низины. Те семьдесят два, которых предатель Гальер приволок сюда — где они? — Все до единого тут, — ответил Эйджелл. Он провел Кальпа обратно к каменной плите. На свет вышли нивенги, и Кальп не поленился сосчитать каждого из них. — С учетом новой партии будет сто двадцать две головы в общей сложности, — пробормотал Кальп. — А ты силен в математике. — Отвечаешь за каждую голову. — То ли игнорируя сарказм Эйджелла, то ли не поняв его, Кальп строго посмотрел на ангалийца. — Это приказ самой Королевы. — Как будет угодно Ее Величеству. Среди нивенгов есть женщины? — Нет, — отрезал Кальп. — Боишься, что начнутся бесконтрольные сношения? — Нет. Всех этих нивенгов прижгли. В них нет мужской силы. — А что женщин тогда не взяли? — А тебе нужны женщины из нивенгов? — удивился предводитель Вильдумского отряда. — Альваре любопытно будет о том узнать. — Я же просто спрашиваю. Интересно же. — Боюсь, что начнутся бесконтрольные сношения со стороны местных деквидов, для которых женщины из нивенгов — не более чем отверстия для мужского семени. А корона не заинтересована в том, чтобы деквиды брюхатили женское поголовье нивенгов. — Я не думал, что деквид может стать отцом нивенга. — А ты меньше думай и больше сей. Идем. Примешь ростки диетр. Мне не терпится поскорее покинуть эту отравленную дыру. Солдаты Вильдумского отряда разгрузили с каравеллы узкие продолговатые ящики — штук тридцать или около того. В этих ящиках были лунки, в каждой из которых находилось по ростку диетры. Эйджелл не без интереса разглядывал их. Росток хищной розы можно было легко спутать с проклюнувшимся из земли стеблем обычного цветка, что тысячами цвели на просторах Эрзальской долины. Маленькие листки были шершавыми, стебелек жесткий, со слабым пушком по всей длине. Уже через три-четыре месяца длина стебля составит без малого метр, пушок превратится в мелкие заостренные шипы, и пока еще плотно закрытый бутон будет размером с два кулака. Еще через пару месяцев диетра резко прибавит в росте, и закрытый бутон двухметровой розы невозможно будет обнять руками. Спустя полгода после посадки роза впервые распушит свой цветок, в котором можно будет увидеть россыпь мелких клыков. Только на восьмой-девятый месяц жизни первый клык отживет свой век, но ранка не даст много сока — лишь несколько капель слабого зеленоватого оттенка вытекут из-под сломленного перезревшего клыка. А годовалая диетра уже сможет дать почти треть литра. Эйджелл провожал взглядом королевскую каравеллу. Кальп и правда не собирался оставаться в Земле Отступников дольше необходимого. Когда уменьшившаяся до размера точки каравелла окончательно исчезла за черной линией горизонта, Эйджелл окинул взглядом оставленные Вильдумским отрядом ящики с рассадой. Он свистнул, и к нему подошли трое местных жителей, которые вопросительно посмотрели на ангалийца. Эйджелл кивнул, и тогда деквиды стали оттаскивать ящики с ростками, но вовсе не к вспаханному участку близ края Бездны. Они несли ящики к костру и бросали их в пламя. По приказу ангалийца они сберегли лишь один лоток с рассадой. Небрежно беря в руки ростки диетр из ящика, они неуклюже втыкали их в лунки в земле, рассаживая вперемешку молодые побеги мандаринов, которые сеял еще Бьяно Кехадис на другом конце Земли Отступников. Альвара дала короне слово начать выращивать хищные розы, но не обещала, что диетры вырастут. «Не поливайте их слишком часто, — напутствовал Эйджелл. — Не хотелось бы, чтобы хоть одна из этих дряней распустила свой бутон. А вот про мандарины не забывайте. Годное дело. Не думал, что мне доведется отведать что-то более вкусное, чем яблоки».