Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

Гальер Аберус молил черное небо, чтобы реакция столицы на красный огонь, отправленный Фроем, затянулась настолько, насколько это возможно. Как только в Сентру прибудет дополнительный отряд плавийцев, Фрой Эрес попросит нескольких из них сопроводить Гальера в Аиль-Саттай, чтобы внушительные запасы сока были собраны из пастей гигантских диетр и чтобы приговор Верховного судьи наконец был исполнен. Расстояние между Сентрой и Триарби было совсем небольшим, но представляло собой наполненную непроглядным туманом бездну без единого островка земной тверди. На Амплериксе говорили, что столица и Сентра — две точки на краю света. Добраться в Сентру из столицы можно было, лишь преодолев всю планету в обратном направлении — с крайнего запада до далекой кромки востока. Но красный огонь не боялся пропастей и туманов — он полетел коротким путем через мглу. Уже на следующий день после того, как Фрой направил огонь, секретарий Далонг получил послание с просьбой откомандировать в Сентру дополнительный отряд плавийцев. На удовлетворение этой просьбы много времени не ушло. На что ушло время, так это на путь, который каравеллы из королевской флотилии должны были проделать к Сентре. Порожние каравеллы вылетели из Триарби, миновали Медистое плато, взяли курс на юг и через несколько дней добрались до Саами. Там на борт были приняты натренированные Медо Дайтаном бойцы, после чего корабли полетели на восток, к Чистым горам. Обогнув горные цепи с юга, каравеллы миновали Байхиби и, оказавшись на Восточном Амплериксе, взяли курс на север. Без остановки они пролетели Аджхарап, бросив якорь только в Каскапаре, где на борт был взят еще один отряд плавийцев. Только после этого каравеллы повернулись на северо-восток, оставили Каскапар позади и довольно быстро, за пять дней, добрались до далекой Сентры. Завидев приближение ненавистной флотилии с плавийцами на борту, Гальер в волнении кусал губы. Настал тот час, когда ему придется вооружиться цепями и факелами и покинуть Сентру. Его ждет приговор, ждут голодные смертоносные диетры-переростки в Аиль-Саттае. И он боялся их столь сильно, что не решался даже думать о поездке. Фрой Эрес, плохо скрывая пренебрежение к Гальеру, представил Аберуса плавийцам и вкратце проинструктировал их обо всем, что предстоит сделать отряду в Аиль-Саттае. Слова Фроя о том, что они увидят древних диетр, невероятно воодушевили бесстрашных воинов, но заставили дрожь в очередной раз поселиться в коленках Гальера Аберуса. «Не забывайте, — напутствовал плавийцев мэр Сентры, — он вам не сослуживец, не компаньон и не напарник. Он преступник, осужденный Верховным судьей. Не спускайте с него глаз. Не давайте ему поблажек. Вы надзиратели. Но вы не исполнители. Это его бремя, не ваше». Напутствие то, впрочем, не поимело особого результата. Когда каравеллы, добравшись до Аиль-Саттая, неподвижно замерли в воздухе близ восточных склонов Чистых гор, откуда-то снизу затанцевали мерцающие красным свечением бутоны диетр. Стало доноситься голодное шипение, и ноги Гальера подкосились, зубы застучали. Он вспоминал, как однажды уже смотрел с корабля вниз прямо здесь, в этом самом месте, и как Халлокати чудом не пожрала их судно. Сейчас, благодаря вмешательству Верховного судьи, королева всех диетр была мертва, а ее сок наполнял Хранилище, но от этого Гальеру спокойнее не становилось. Ибо там, внизу, лежали, свернувшись клубками, остальные розы. «Клац!» — донеслось снизу. «Клац! Клац!» — послышалось откуда-то справа еще громче. Капитаны каравелл, действуя сообща, подняли свои суда выше, не позволив бутонам вонзиться в днища каравелл. Плавийцы, в чьей крови жил инстинкт отражать любую опасность, любое нападение, с невероятным задором смотрели на то, как высокая старая диетра застыла рядом с ними на прямом, как столб, стебле, хищно вертя бутоном в разные стороны в поисках еды. Воины двух каравелл, переглянувшись и обменявшись сигналами, молниеносно ринулись к бортам с длинными толстыми цепями в руках и отдали приказ капитанам. Те, синхронно и резво, сделали по обороту вокруг замешкавшейся диетры, и вот уже каравеллы надежно удерживают розу в плену цепей. Ее огромный бутон покорно распахнулся, находясь вровень с кораблями. «Чего ты медлишь?» — рявкнул Гальеру плавиец. Таращась на усыпанный крупными клыками бутон пленницы, Аберус не мог даже шелохнуться. Плавиец, презрительно сплюнув, подбежал к диетре с мечом в руках. Взмах — и огромный клык отлетел в сторону и скрылся где-то в пустоте внизу. Из раны фонтаном хлынула струя сока. «Хотя бы сок собери, идиот», — прошипел плавиец. Гальер испуганно кивнул. Он взял ведро, боязливо подошел к борту, перевесился через него, взглянул на обездвиженную диетру и подставил емкость под струю. Ведро было быстро наполнено. Один из плавийцев выхватил емкость из рук Гальера и бегом отнес ведро к корме каравеллы, где стоял высокий и широкий бак с открытой крышкой. Плавиец перелил содержимое ведра в бак и вернулся к бутону, чей очередной клык был сорван взмахом меча. На этот раз Гальеру не удалось наполнить емкость доверху — диетра жалобно зашипела, ее бутон отвалился и полетел вниз. Следом рухнул и обезглавленный стебель. Плавийцы зашептались. «Слишком пережали цепями, — сказал один из них. — Со следующей немного ослабим хватку». После четвертой диетры Гальер немного пообвык. Судорожно собирая сок в ведро, он, как мог, старался демонстрировать свою причастность к процессу, хотя всем — и ему, и плавийцам, и проворным капитанам — было понятно, что, вопреки приговору, основную часть работы выполняют воины, но не Гальер. Очередная диетра, взятая в капкан цепями, плотно сомкнула бутон, не желая распахивать его, и тогда один из плавийцев схватил факел и обдал пламенем твердые крупные бордовые лепестки. Диетра дрогнула так, что цепи зазвенели, но не стерпела огня и раскрыла бутон, подставляя клыки под меч. Шесть больших баков были наполнены почти доверху. Плавийцы прислушались. Снизу больше не доносилось шипения. Быть может, диетры не так тупы, как принято считать? Не исключено, что они почуяли опасность и затаились в туманной низине Аиль-Саттая. Даже красного мерцания не было видно. Или же больше не осталось ни одной из гигантских роз, кто еще не подставил свои клыки под острые мечи плавийцев? Один из воинов взял промасленный факел и кинул его за борт. Никакой реакции. Время, казалось, шло впустую. «Может быть, пора возвращаться?» — с надеждой спросил Гальер. Плавийцы перешептывались, но Аберус не мог различить ни слова. «Летим обратно в Сентру». Эти слова старшего из плавийцев были самым радостным и желанным, что слышал Гальер за последние месяцы. Не долетая города, их каравеллы сделали остановку прямо на территории, где покоилось Хранилище. С позволения надзирателей корабли застыли возле кроны Циклая. Гальер, пыхтя и кряхтя, попытался тащить по палубе тяжелый бак с соком, но тот не поддавался. Хмыкнув, плавийцы подошли к нему, помогли донести бак до Циклая и опорожнить емкость. Все, кто был на каравелле, с интересом смотрели, как сотни литров сока, собранного в Аиль-Саттае, вязкими зеленоватыми потоками вливаются в жидкость, которой было наполнено Хранилище больше чем наполовину. Гальер смотрел, как последний из шести баков, привезенных из Аиль-Саттая, отдал свое ценное содержимое Хранилищу и, пустой, был поставлен рядом с остальными опорожненными емкостями. Старший из плавийцев свистнул, и капитаны каравелл взяли курс на Сентру. Когда ноги его ощутили долгожданную городскую твердь, Гальер выдохнул. И задумался над всем, что произошло за последнее время. Там, в Земле Отступников, ничто не мешало Верховному судье кинуть в Огненное море не только Бьяно Кехадиса, но и бывшего предводителя Вильдумского отряда. Произойди это, и даже следа на Амплериксе не осталось бы ни от мяса Гальера, ни от его костей. Тело, поглощенное вечно кипящим пламенем, превратилось бы в огонь, и его многократно перегоревшие остатки, возможно, сейчас висели бы в черном небе где-нибудь над Кередаем, освещая и согревая территорию, стада ослов и их хозяев. Но в Огненном море сгорел Бьяно, не Гальер. Гальеру была дана милость, шанс искупить перед короной вину за предательство. Тогда он не знал, переживет ли путешествие в Аиль-Саттай. Не знал, укроется ли от полчищ Хищников в темный час их очередного набега на Сентру. Но он пережил все это. Он сейчас в Сентре. Живой, без единой раны на теле, если не принимать в расчет один палец, который Гальер по неосторожности сломал, волоча тяжелый бак с соком гигантских диетр к корме каравеллы. Хранилище, пусть и знавшее лучшие времена, сейчас было пополнено соком. Какая странная ирония… Таинственная, величайшая, самая загадочная сущность планеты произнесла Гальеру приговор, но сама же его отчасти и исполнила. Аберус почти не сомневался — успех поездки в Аиль-Саттай во многом объяснялся тем, что Халлокати была принесена Верховным судьей в Сентру, иначе в ее огромной пасти нашли бы свою смерть и плавийцы, и сам Гальер. Всю жизнь ему удавалось выходить сухим из воды, с того самого дня, как много лет назад, еще молодым, он убил Спанта Уроби, ухажера своей будущей жены. Вера в собственную неуязвимость может сыграть плохую шутку, а потому Гальер, как мог, отгонял от себя мысли о ней. Обстоятельное планирование и умение вовремя сориентироваться в ситуации — вот ключ к успеху, и Гальер научился им пользоваться. Во второй раз он уже ни за что не решится играть в опасную игру с короной или с любой другой властью. Куда надежнее и безопаснее рассчитать, спланировать и адаптироваться. С легким сердцем Гальер зашел в мэрию, где увидел Фроя, нависшего над столом со свитками в окружении советников. «Господин Эрес, — заискивающим голосом Гальер прервал разговоры мэра, — буду благодарен, если удастся получить немного вашего внимания». Фрой оторвался от бумаг и посмотрел на него. «Господин? — переспросил Фрой. — А как же щенок?» «Обстоятельное планирование и умение вовремя сориентироваться в ситуации», — мысленно повторил Гальер свой новый девиз. Он наклонил голову вбок, выдавил из себя некое подобие улыбки и постарался придать голосу нотки благожелательности, став похожим скорее на мэра Аргани, чем на бывшего вояку. — Со всей ответственностью признаю, что в тот день я действительно имел неосторожность позволить себе грубить вам. Не сдержался, перенервничал. Впереди был путь в Аиль-Саттай, и я явно выдал пару сомнительных слов. За что искренне прошу вашего прощения. Это было неуместно с моей стороны. — Неуместно выпустить газы, общаясь с Королевой, — сухо произнес Фрой. — А между неуместностью и оскорблением лежит пропасть. — И я повторюсь — мои самые искренние извинения за неосторожное оскорбление вашей персоны. — Что вам нужно в мэрии? Хотите в красках рассказать, как плавийцы вместо вас собирали сок диетр в Аиль-Саттае? — Со всем почтением, я делал все, чтобы сок был собран. — Судя по тому, что рассказали мне плавийцы, доля вашего труда была ограничена услугами носильщика на каравелле. — О, это явное преувеличение, мой господин. Я лично собирал в ведро сок этих жутких детищ Амплерикса. Один сделать этого я не мог, ибо был бы пожран первой же диетрой. — И все же приговор вы исполнили не лично. — И тому я только что предоставил вам объяснение. — Объяснение и оправдание — это не одно и то же. Что вам нужно от меня? — Сейчас я нахожусь в Сентре. Выше вас, господин Эрес, тут нет никого ни по должности, ни по праву. И я взываю к вам с просьбой признать мой приговор исполненным. — Не я провозглашал вам приговор, ибо, видит черное небо, он был бы совсем другим. Не мне и судить о его исполнении. — Что же… В ваших словах есть здравый смысл, мэр. При таком положении дел смею просить вас послать красный огонь на имя секретария Далонга. Надеюсь, послание то будет передано Верховному судье, да не иссякнет его мощь вовек. — Не разбивайтесь в заискиваниях, они пусты для меня. Красный огонь в Сентре один. Я послал его в Триарби с просьбой о плавийцах. И пока секретарий не вернул нам его. Мне нечем передать ваше послание Далонгу. — Получается какая-то не вполне понятная ситуация, не находите? Кто я теперь? Все еще осужденный? Или уже нет? Если нет, в моей ли воле продолжить жизнь свободного деквида там, где я хочу? — Я не знаю. Но на правах мэра повелеваю вам оставаться в Сентре, покуда судья не решит иначе. Живите свою жизнь свободного деквида, но только в пределах города. — Как-то не очень это походит на свободу, не думаете? — покосился на него Гальер. — Думаю, что свобода — вещь вообще довольно условная. — Вы не были на моем месте. Не были осуждены Верховным судьей. — В отличие от вас, Аберус, я был в Песочных рукавах. Как настоящий осужденный. И поверьте мне, я вправе рассуждать о свободе. Теперь прошу не отвлекать меня от дел. Ступайте прочь. Найдите себе дело. Если вы так жаждете статуса свободного человека, самое время завести себе диетру. Свобода, как знаете, предполагает уплату налогов, а мешка с монетами я у вас не наблюдаю. *** Одна из служанок королевских опочивален не смогла устоять перед уговорами Залины подыскать Баклию работу. Служанка понимала, что пройдет еще лишь несколько недель — и скромное, дешевое жилище Залины и Баклия сотрясет крик их малыша. Залине, которой с каждым днем становилось все тяжелее стоять за прилавком, будет совсем не до торговли. А если не продаешь ткани — не получаешь плату. Престарелая мать служанки водила дружбу с кухаркой, а та хорошо была знакома с Клидой. А дружба с Клидой — мостик к секретарию Далонгу. Баклий получил работу на одном из причалов Триарби и трудился, загружая и разгружая торговые суда, ежедневно проходящие через столицу нескончаемой вереницей. В один из вечеров измотанный работой на причале Баклий медленно брел к Живой площади, где его жена вскоре должна убрать ткани с прилавка и запереть лавку на ключ. Его ноги, руки и спина больно ныли. Сегодня в столицу прибыло невиданное количество кораблей. Торговцы будто нарочно сговорились — в тяжелых ящиках, которые Баклий разгружал с самого утра со своими напарниками, были вина и пиво, а еще лекарства из Гальтинга. И хоть бы один корабль с легкими тканями или книгами! Как обычно, сейчас Баклий спустится к площади, подойдет к Залине и поможет ей убрать нераспроданный товар. Она возьмет его под руку, и они тихо пойдут домой, обсуждая завершение очередного дня в бурной, шумной жизни Триарби. Ноги его подкосились, когда он увидел толпу обеспокоенных людей на Живой площади. Горожане стояли полукругом, а в центре лежал человек. Даже на удалении Баклий заметил — то была женщина. Волосы застилали ее лицо. Она лежала на спине. Во всей этой картине, не обещавшей ничего обнадеживающего, глаза Баклия выцепили большой живот девушки. Он хотел подбежать, но ноги не слушались его и предательски застыли на месте. Наконец глаза Баклия сфокусировались. Под телом, распластанным на мощенной крупным камнем площади, растекалась лужа крови. Откуда-то из толпы выбежал мужчина. Взгляд его был безумным. Он подбежал к телу, припал к нему, прислонил руку к животу, в котором виднелась рукоять кинжала, и заорал. «Баклий», — знакомый голос донесся до юноши. Он обернулся, и коленки его затряслись. На него смотрела заплаканная Залина, стоявшая в стороне. Баклий подошел к ней, обнял ее, прижал к себе, и голова его закружилась. «Я думал, это ты там», — его сбивчивые слова тонули в протяжных всхлипах девушки. «Освободить территорию! Расступайтесь! Разойдитесь, именем Королевы!» — кричал кто-то со спины. Баклий оторвал голову от Залины и обернулся. Толпу зевак расталкивали служащие королевской стражи. Один из них наклонился над трупом и обвел тело циничным, внимательным взглядом. Его сослуживцы подхватили под руки рыдающего над убитой девушкой деквида и принялись его оттаскивать, но тот не ослаблял хватку, пытаясь не отпустить бездыханное тело жены. Один из стражников ударил его по рукам, деквид разомкнул пальцы, и его оттащили от тела. Несчастный вдовец не мог ни думать, ни говорить. «Кто-нибудь из вас видел момент нападения?» — сурово спросил стражник, оглядывая зевак. Одна женщина, торговавшая лимонной водой, робко сделала шаг и испуганно кивнула. Стражник попросил ее описать нападавшего. — Ну, обычное такое лицо было у него, — с трудом шевеля языком, ответила торговка, озираясь на стражника. — На его голове был капюшон, я не очень хорошо разглядела лицо. — На его голове? — уточнил стражник. — На его? Это был мужчина? Отвечай, не тяни. — Да. Молодой такой. — Торговка испуганно теребила пальцами сумку в руках. — Он о чем-то говорил? — Он… — бормотала перепуганная женщина. — Он сказал, что не дано засохшей яблоне заплодоносить. — Так и сказал? — Стражник вцепился в свидетельницу. — Да. Больше ничего не сказал. Я наливала лимонную воду покупателю, когда услышала это. А когда обернулась на тот голос, Милада уже лежала на спине. Я увидела нож в ее животе. Бедняжка! Бедная девочка. И ее нерожденный малыш… А того типа я больше не видела. Он убежал, скрылся в толпе. Стражник сложил руки на груди. Подумав немного, он спросил: «Смогла бы ты его опознать? Мы бросим отряд на поиски. А ты единственный свидетель, судя по всему». Торговка пожала плечами: «Может, и смогу». «Расступайтесь! Расходитесь, именем короны!» — продолжал кричать стражник, отталкивая зевак от тела Милады. Его напарники наклонились над убитой и стали изучать положение ее тела. Один из них осторожно коснулся пальцами рукоятки ножа, который полностью был погружен в живот Милады. Второй стражник отрицательно покачал головой — орудие убийства будет извлечено в ходе более пристального осмотра тела, чего без опытного лекаря не стоило делать, тем более здесь, на Живой площади, на глазах у толпы, которая, вопреки распоряжениям стражников, даже и не думала рассасываться. Стражник припал ухом ко рту Милады, надеясь уловить дыхание. Но по широко распахнутым глазам девушки было понятно, что душа ее уже несется в Сентру, чтобы упокоиться в Хранилище. Баклий нежно приобнял Залину и отвел ее в сторону. Приступ паники ушел, и Баклий старался восстановить сердцебиение, дыша ровно. Он аккуратно провел рукой по животу своей жены. — Когда я увидел все это издалека… Понимаешь, о чем я подумал? Что это ты лежишь там, на площади, в луже собственной крови! — Знаешь, — шепнула Залина, утирая слезы с лица рукавом своей широкой туники, бесплатно сшитой на минувшей неделе портным их лавки, — я почти уверена, что там действительно должна была лежать я. — Что? Что за вздор, милая? В тебе говорит ужас от увиденного. — Нет-нет. Это не так. Это должна быть я, Баклий. Ты понимаешь? — Не понимаю! И даже не стану думать об этом. — Милада носила своего второго малыша. — И что с того? — Засохшей яблоне не дано заплодоносить. Ты помнишь? Так сказал тот перед тем, как всадить клинок ей в живот. Никак Милада не может быть яблоней, которой не дано заплодоносить, ибо она уже познала радость материнства. Я. Я та яблоня. — Залина… — Конечно, я. Сосланная в Землю Вдов. Обреченная на проклятье рожать пустоту. Увядшая яблоня, которой не дано было явить миру свой плод. — Хочешь сказать, тебя с ней спутали? — Я не сомневаюсь. Она — беременная торговка. И я беременная торговка. Мы с Миладой одних лет, одной стати. Вряд ли тот, кто расправился с ней, спросил ее имя. Безжалостно вонзил в нее кинжал и скрылся. Баклий молчал. Больше всего в жизни он хотел, чтобы Залина ошибалась. Но он понимал, что жена права. — Кто-то знает, где мы живем? Ты говорила об этом покупателям? Служанкам из королевского дворца? — Кажется, нет, — пробормотала девушка. — Вспомни, молю тебя! — воскликнул Баклий. — Нет, не говорила. — Завтра ты останешься дома. Запрешь дверь на ключ и никого не впустишь. Пусть при тебе всегда будет нож. Слышишь? — Но что я скажу хозяину лавки? — Гори он в Огненном море! Он со своей лавкой и всем его тряпьем. Если твоя догадка верна, то в этом больше хорошего, чем плохого. Миладу приняли за увядшую яблоню, и сейчас она мертва. Если черные небеса будут милостивы, тебя больше не станут искать. Но рисковать мы не можем. Покуда наш малыш не родится, ты не покинешь дома. Слышишь? — Слышу, — вздохнула Залина. — А если нам бежать? — Куда? — Не знаю… Укрыться где-нибудь в маленькой деревушке, где никто нас не знает. В Кередае, например. — Нас и в Триарби не знают, тут слишком многолюдно. Но это не спасло бы тебя, если Милада не носила бы ребенка в утробе. А беременная незнакомка в крошечной деревне — все равно что костер, разведенный в открытом ночном поле. Ты обречешь себя на ненужное внимание в первый же день. Нет. Мы останемся в столице. Затеряться тут куда легче. *** Решения Аракелло пришлось ждать дольше, чем тот пообещал Лафре. На исходе второго дня после впечатляющей стрельбы своего любовника Мачео явился на тренировочную поляну за ответом, хотя Лафре просил его не терзать вопросами предводителя отряда лучников. Новобранцы, прибывшие в Эрзальскую долину из разных земель Амплерикса овладевать мастерством стрельбы, беспрекословно исполняли приказы учителя. Несмотря на вечерний час, небесные сферы светили ярко, и курсанты были изнурены исходящим с неба жаром и десятым кругом, который они должны были пробежать на время в заключительном этапе сегодняшнего обучения. Учитель позволил им скинуть пропитанные потом рубашки, и высокие разгоряченные тренировкой юноши, ловя воздух, но стараясь не показать объявшей их усталости, трусцой очерчивали новый круг. Пот струился по их блестящим упругим телам, похожим на безупречные изваяния талантливого скульптора. И если еще совсем недавно мысли Мачео были бы затуманены этим обворожительным для него зрелищем, то сейчас в нижней части его живота не разливалось пьянящее желание. В голове был он — его Ксефан. Скорей бы закончить разговор с Аракелло, дремавшем на раскладном стуле в тени дерева, и вернуться домой, где его ждет Ксефан — скромный на людях, но раскованный ночами. Его неопытность и стеснительность забавляли Мачео, который, впрочем, методично, старательно, не торопясь, раскрепощал его по ночам, обучая всему тому в постели, что опытный Мачео познал в Аджхарапе. Последнее время, засыпая в теплых объятиях своего Ксефана, Мачео думал: осталось ли в сердце место для Шая Лаплари? Не умерла ли та дикая, всепоглощающая любовь, которая когда-то стремительно вторглась в душу Мачео и завладела ею, подобно коварной болезни, насланной колдуном? Пожалуй, говорить о прошедших к патрицию чувствах было бы преждевременно. Но любит ли он Ксефана? О, без единого сомнения. И любовь эта была чище, нежнее и здоровее. Она была подобна цветку, распустившемуся из бережно посаженного семени, который хотелось поить водой и смахивать пылинки с его трепещущих тонких лепестков, совсем еще юных и беззащитных, как новорожденное дитя. — А чего это Ксефан сам не пожаловал? — это были первые слова Аракелло, увидевшего перед собой Мачео. — Он… Слегка занемог сегодня. — Лучник Эрзальской долины не может занемочь, — отрезал Аракелло. — Справедливо. Но он пока не лучник. Или?.. — Толковые стрелки не бывают лишними. Тут я спорить не собираюсь. Ладно, пес с тобой. Можешь передать Ксефану, что я принимаю его в свой отряд. И мои пожелания скорейшего выздоровления. Если нужно, я пошлю к нему лекаря. Наш город печется о своих лучниках. — Уверен, что завтра Ксефан будет уже на ногах. — Тогда жду его здесь завтра, — сказал Аракелло, откинулся на своем стуле и погрузился обратно в дремоту. «Он так прямо и сказал?» — воскликнул Лафре, когда Мачео вернулся домой и рассказал о беседе с Аракелло. Не дождавшись ответа, Лафре обнял Мачео, подхватил его и провернулся с ним на месте несколько раз, отчего Мачео заливисто расхохотался. Лафре поставил Мачео обратно на пол и горячо поцеловал в губы. — Это надо непременно отметить, — сказал Мачео. — Не каждый день обретаешь честь стать лучником отряда Гальтинга. — Тут больше твоей заслуги, чем моей меткости, — улыбнулся Лафре. — Я немного волнуюсь перед началом службы. — С чего бы это, дурачок мой? — Хорошо стрелять — не значит хорошо воевать. — Какая глупость. Я видел тебя там, на тренировочной поляне. И лицо Аракелло тоже видел, когда ты последним выстрелом рассек ту стрелу. Как вспомню — до сих пор мурашки по коже бегут. — Ну, это еще ни о чем не говорит. — Лафре отвел в сторону стеснительный взгляд своих светлых глаз. — Это говорит о том, что ты отличный, превосходный воин, Ксефан. — Стало быть, ты просто не встречал ни хороших воинов, ни плохих. — С хорошим я сплю по ночам. И не желаю больше слышать твоих сомнений. Они излишни. А теперь собирайся. Пойдем выпьем. Вечерний Гальтинг выглядел потрясающе, магически. В скальных стенах и уступах, точно изваянных из горного льда, переливалось зарево угасающих в небе сфер. Поутихший жар небесных светил пробивался сквозь водную пыль водопадов, отбрасывая под ноги жителей танцующие оранжевые световые изгибы. В таверне, где Мачео собирался угоститься элем, не было ни одного свободного столика. Вторая, третья, четвертая таверна — все битком были набиты людьми, отмечавшими завершение очередного дня, прошедшего без особых забот и волнений. Чудом крошечный свободный столик был обнаружен в заведении на самом краю одного из ярусов Гальтинга, и Мачео, боясь, как бы место не перехватили, стрелой метнулся в таверну и обнял столик, как долгожданную добычу. В тот день среди других каравелл в Гальтинг прибыли два с виду непримечательных корабля. С одного из них в столицу Эрзальской долины сошла Кларена. Все время, пока капитан вез ее сюда из Аджхарапа, она без остановки перебирала в памяти все те события, которые приключились незадолго до ее побега. Вне всяких сомнений, власть — сокрушительная сила. Она убивает, и за нее убивают. Она уничтожает, но склонна и к самоуничтожению. Еще несколько месяцев назад Кларена рвала кожу пальцев, перебирая железную руду на конвейере в Байхиби, но стала первым лицом знаменитого цветочного города так резко и внезапно, что даже не успела осознать такого стремительного вознесения наверх. И столь же резкого падения, которое, в целом, ее не расстраивало — скорее, было долгожданным освобождением. Кларена корила себя за то, что вообще покинула родной Байхиби, обрекла себя на расставание с сыном — единственным близким ей человеком на всей планете. Единственным, что осталось у нее от любимого супруга. Не забывая о своем первом дне службы завтра, Лафре ограничился двумя кружками эля, в то время как Мачео на радостях за своего возлюбленного влил в себя все четыре. Они, взявшись за руки, медленно брели по городским улочкам, выветривая перед сном хмельную дымку в головах, из-за которой ноги Мачео не были всецело подвластны своему обладателю. «Мачео!» — окликнул их женский голос. Мачео застыл на месте, ища нетрезвым взглядом источник звука. Недалеко от него стояла Кларена. Она уставилась на Мачео, а потом сделала несколько шагов навстречу. «Это ты!» — радостно воскликнула Кларена. Мачео отрицательно покачал ей головой так, чтобы Лафре не заметил этого, и, не давая девушке произнести следующее слово, воскликнул: «Кларена! Какая приятная встреча». Он подбежал к ней и обнял, так крепко прижав к себе, что Кларене даже стало трудно дышать. «Никто не знает, что я служил Аджхарапу, даже он, — все еще прижимая Кларену к себе, тихо, очень быстро зашептал ей на ухо Мачео. — Прошу тебя, ни слова о Дейне, о синедрионе, о патриции. Ни о чем. Я простой парень из Аджхарапа. Нельзя, чтобы Альвара знала, кто я есть и что я был близок с ее братом. И про себя ни единого слова, если не хочешь увидеть у себя в груди стрелу». Он разжал объятия, хотя все еще крепко, больно держал ее за плечи. Увидев, как Кларена кивнула ему в согласии, Мачео улыбнулся и повернулся к Лафре. — Ксефан, это Кларена, моя старинная знакомая. Мы жили в Аджхарапе. — Очень приятно. — Лафре протянул Кларене руку и пожал ее. — И мне, — ответила девушка. — Ксефан, — сказал Мачео, — завтра тебе вставать рано. Если ты не против, мы с Клареной прогуляемся немного, поболтаем. А ты иди. Ложись. Я недолго. — Гуляйте, — улыбнулся Лафре и, обращаясь к Кларене, добавил: — Было приятно познакомиться с вами. Кларена не успела опомниться, как Мачео, моментально вернувший себе ясность мысли, взял ее под руку и повел в глубь площади. — Как ты оказалась здесь? — Ты не нашел моего сына? — пропуская вопрос Мачео мимо ушей, спросила Кларена. — Нет. В Байхиби его не было. Говорили, что он тут, в Гальтинге, но мы его не нашли здесь, к сожалению. — Не нашли… — обреченно пробормотала Кларена. — А кто «мы»? Вы с патрицием? — О нет. В Байхиби я увиделся с твоей подругой. — С Тиби? — удивилась девушка. — Ну да. И мы вместе отчалили оттуда в Гальтинг на поиски Лагея. Но здесь его уже не было. — Уже? То есть он был тут? — Говорили, он прилетел сюда на… Забыл… Те жуки, которые водятся у вас в Байхиби. — Шевры. Мой мальчик прилетел сюда на шевре? — Так говорили. Сам-то я не видел. — Я ничего не понимаю. Где же он тогда? Где мой Лагей? И где Тиби? Она в Гальтинге? — Нет. Мы многих расспрашивали о мальчике. Один работник видел, как ночью шевр с Лагеем улетел на север. И Тиби полетела туда за ним. Я отдал ей свою каравеллу. — Я немедленно лечу туда же. — Туда — это куда, Кларена? — На север… — неуверенно ответила девушка, понимая, что имеет ни малейшего представления о своем дальнейшем возможном пути. — Но это бессмысленно. Север… Как ты найдешь там сына? — Я не знаю, Мачео. Что я знаю — есть след. И я не могу сидеть на месте, зная, что мой сын где-то там, далеко. — Послушай, Кларена. Лагей был в Байхиби. Потом добрался до Гальтинга. Затем отправился на север. Кто знает, куда еще его мог отвезти этот ваш шевр? Может, Лагей сейчас где-нибудь на Медистом плато. Или в Сентре. А то и вовсе вернулся в Байхиби. Как ты себе представляешь поиски? Тиби ведь так и не вернулась. — А она давно улетела? — Достаточно, чтобы успеть вернуться с мальчиком. — О небо! Что же мне делать? — Я, конечно, в поисках не силен. Но вот что думаю. Если двое ищут друг друга, то скитаться по огромной планете бессмысленно. Риск разминуться гораздо выше, чем если бы ты осталась тут. Это Гальтинг, огромный город. Где, как не здесь, существует возможность получить сведения? Каравеллы ходят через Гальтинг целыми стаями. Тут вертится информация. Тут, а не на севере. — Предлагаешь остаться в Гальтинге и ждать? — Не предлагаю. Просто прошу подумать над этим. — В твоих словах есть правда. Надо поразмыслить. Ты слышал, что Альвара пленила патриция? — Слышал, конечно. Но Шаю удалось бежать. И ни одна живая душа не знает, где сейчас патриций. — Как только прислужники Альвары достигли Аджхарапа, я покинула город. Иначе, видят небеса, болталась бы сейчас на виселице, щекоча пятками цветки крокуса над клумбой. Альвара сейчас в Гальтинге, не знаешь? — Должно быть. Я видел ее несколько недель назад. Она приказала казнить своего стражника за то, что тот не уследил за Шаем. Ты правильно сделала, что бежала. Быть под боком у врага безопаснее. — Забавно, — горько улыбнулась Кларена. — Мы с тобой оба правили в Аджхарапе. А теперь мы два беглеца, скрывающиеся от своего врага прямо у него под носом. — Надо просто проявлять осторожность. И ждать. — Ты тоже останешься в Гальтинге? — Не вижу смысла покидать город. Я нашел себе неплохой труд при городском совете. — И нового возлюбленного, надо думать? Того юношу, Ксефана? — И нового возлюбленного, — улыбнулся Мачео. — Не будешь больше искать Шая? — Не смог бы, даже если б захотел. Искать Шая — что искать Лагея по всему Амплериксу. Никто не видел, куда ушел патриций и как вообще ему удалось бежать из плена Альвары. Что мне делать? Скитаться по планете? Хватать каждого встречного за руку и расспрашивать его о Шае? «Извините, мимо вас случайно не проходил красивый такой ангалиец? Вы бы его сразу узнали — у него глаза цвета сочного нефрита и длинные волосы нежного пепельного оттенка. А еще врожденное физическое увечье в виде огромного хрена между ног». Так? Кларена сдержалась, чтобы не рассмеяться. Со второй каравеллы, прилетевшей в Гальтинг вскоре после того, как корабль с Клареной бросил тут якорь, сошли двое. Мужчина, держа мальчика за руку, протискивался сквозь пьяную толпу, наводнившую улицы вечернего города. Надо найти ночлег, накормить Лагея и уложить его спать. Сжимая в руке ладошку Лагея, Келий думал о своей дочери. После кормления Эксиля они с Калирией добирались на повозке из Морозной рощи до дворца и медленно брели по лестнице к Престольному уступу, взявшись за руки. Чтобы отвлечь дочь от боли, оставленной клыками Эксиля, Келий пересказывал ей сказки, которые в детстве читала ему мать, когда они всей семьей, с Далонгом и Эльзахиром, жили на Аладайских озерах. В стоящем в Гальтинге галдеже рассказывать мальчику сказки было делом бессмысленным. Он расскажет одну перед сном, но только когда они найдут гостиный дом. Хлопнув по рукам с владельцем небольшого дешевого гостиного дома, Келий сжал ладонь Лагея и собрался повести мальчика в комнату, но тот не сдвинулся с места. «Что такое, Лагей?» — спросил его Келий и посмотрел на мальчишку. Тот уставился на площадь, не сводя взгляда с кого-то, кого Келий пока не мог разглядеть. «Да на кого ты там смотришь?» — удивился Келий. Мальчик не ответил. Рука Лагея выскользнула из ладони Келия, и мальчишка бросился в толпу. Испуганный Келий ринулся за ним. Спиной к Лагею стояла незнакомка. Мальчик добежал до нее, распахнул ручки и врезался в женщину. Та обернулась, посмотрела на Лагея и рухнула перед ним на колени. «Мама! Мамочка моя!» — кричал в слезах Лагей, обнимая женщину. Кларена схватила сына в охапку, прижала к себе и молчала. Лишь слезы стекали по ее лицу. Келий подошел ближе. Он побоялся прервать эту трогательную идиллию — лишь провел рукой по густым волосам Лагея и взлохматил их. Кларена подняла заплаканные глаза на Келия, а затем посмотрела на сына. Она ласково погладила щеку сына и поцеловала его. «Мальчик мой, — шептала Кларена, утирая слезы, — ты здесь, хвала черным небесам! Кажется, мне нехорошо…» Келий подал ей руку, и она поднялась на ноги, неуверенно держа незнакомца за плечо и глотая воздух ртом. Келий не решался заговорить. Лагей теребил мамино платье и то и дело прижимался к ее ногам. — Ты нашлась, моя мамочка! — Да, мой родной, мой сладкий мальчик, — шептала Кларена. — Хоть бы это был не сон. — Уверяю вас, вы не спите, — сдержанно сказал Келий. — Я привез сюда Лагея. — О, спасибо! Спасибо, господин! Где вы нашли моего малыша? — Волею небес я оказался в Маударо. Там и встретился с вашим сынишкой. — Его похитили пираты? — воскликнула Кларена и, присев перед сыном, повторила: — Тебя похитили? — Нет, мамочка, меня никто не похищал. Туда меня привез мой шевр. А дядя Келий взял каравеллу, и сегодня мы с ним прилетели в Гальтинг. — Почему ты убежал из Байхиби, глупышка? Или шевр отвез тебя оттуда к пиратам? — Просто тебя так долго не было, — залепетал Лагей, оправдываясь, — что я решил тебя немножечко поискать. И мы с жуком прилетели сюда. Но тут живет плохая тетя. Она обзывала тебя голодранкой. — Что за тетя? — испуганно спросила Кларена. — Ее зовут Альвара. Она что-то говорила про виселицу, я сам подслушал. И испугался. И тогда шевр отвез меня отсюда. Туда, где живут тетя Дейна, дядя Каллайн и дядя Амакар. — Альвара… — прошептала Кларена. — У вас с ней давние счеты? — спросил Келий. — Не такие уж и давние, — ответила девушка. — Простите за бестактность, но… Кто вы? Я уже не уверена, что могу доверять кому бы то ни было. — Меня зовут Келий. Я простой доброволец, который покинул свой дом, чтобы отыскать для Королевы серый камень. Смею заверить, у меня нет ни счетов, ни отношений с Альварой. Мы с ней не виделись и никогда не были знакомы. А уж доверять мне или нет — вы, полагаю, сможете определиться самостоятельно. — Благодаря вам, я сейчас со своим сыном, — немного успокоившись, сказала Кларена. — Думаю, на человека с дурными помыслами вы не тянете. — Каждому, кто ходит под черным небом, свойственны дурные помыслы. И мне, и вам. А что до Альвары… Легче сосчитать огненные сферы на небосводе, чем тех, на кого эта особа таит злобу. Изнуренный полетом на каравелле, Лагей протяжно зевнул. Кларена прижала сынишку к себе. — Голова мальчика просится на подушку, — улыбнулся Келий. — Где вы остановились в Гальтинге? — Пока нигде, — неуверенно сказала девушка. — Я только сегодня прилетела сюда из Аджхарапа. — Я обзавелся комнатой в одном из здешних гостиных домов. Если изволите, с радостью увижу там вас с сыном. Там две кровати, места хватит. — Из Аджхарапа я взяла не так уж много монет с собой. Сколько стоит жилье? Хочу понять, смогу ли возместить вам половину. — Предлагаю считать, что свою половину вы оплатили той трогательной картиной, которую я сейчас наблюдал. Я сам отец. Долгожданная встреча ребенка и матери — этого не измерить монетами. — В иной раз я бы отказалась, — ответила ему Кларена. — Но сегодня с благодарностью приму помощь от вас. — Тогда идемте скорее. Не будем терять времени. Не то Лагей рухнет спать прямо на площади, а меня в последнее время все больше беспокоит спина. Дотащить спящего повелителя шевров до постели мне будет нелегко.