Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

Лафре плохо спал в последнюю ночь их пути в Триарби. Спать хорошо, сидя на палубе и облокотившись о борта каравеллы, задачей было определенно трудной и для него, и для остальных лучников. Наутро Лафре увидел массивные стволы игура. Столица. В кронах этих величественных древних деревьев виднелся королевский замок. Слева от столицы сверкали тысячи искр — то было отражение нависших над городом огненных сфер в глади Парящих вод, обнимавших Триарби с запада. А справа от города Лафре видел уходящее вдаль Медистое плато. Где-то там Кай-Ур, а в Кай-Уре — то место, которое было когда-то его домом. Как же он счастлив, что более не зовет это своим домом. Каравелла Альвары Лаплари приблизилась к гавани Триарби меньше чем на полмили. Остальные корабли принялись рассредоточиваться, выстраиваясь перед столицей широкой дугой, точно заключая город в капкан. От столичной гавани оторвался в воздух небольшой корабль и медленно полетел навстречу каравелле Альвары. На том корабле был единственный пассажир. Лафре старался рассмотреть его, но каравелла, на которой находился юноша, застыла на большем удалении от города, и обзор был неважным. Лафре смог лишь разглядеть пожилого человека, летящего на судне к кораблю Альвары. — Интересно, — сказала Альвара старцу, когда его корабль остановился прямо у носа ее каравеллы. — Я ожидала, что королевская разведка сработает куда более проворно, и в Триарби меня встретят вооруженные суда. — Какой у вас разговор к Королеве? — спокойно спросил ее Далонг, хотя по взгляду его ангалийка быстро поняла, что старец ее боится. — Мы несколько удивлены видеть столь огромную флотилию у врат Триарби. — На вашем месте я сменила бы удивление на тревогу. В лучшем случае. — И все же, — повторился секретарий, — какой у вас разговор к Ее Величеству? — Я предлагаю Ее, как вы выразились, Величеству позаботиться о жителях столицы и не подвергать их опасности. — Насколько я могу судить, опасности их собираетесь подвергнуть вы. Если только свои каравеллы и их содержимое вы в порыве благоразумия не решили передать в дар короне. — Это зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «дар». Если Королева не будет склонна принять мои условия, я не без удовольствия подарю короне все содержимое своей флотилии. До последнего земляного шарика. — Королева не принимает условий. Королева издает приказы. И приказ Ее Величества таков: вы сию секунду сдаете столице свою флотилию. — И я должна это сделать, потому что?.. — усмехнулась Альвара, скрестив руки у себя на груди. — Потому что в таком случае Королева милостиво позволит вам отречься от Эрзальской долины и провести остаток дней в самой светлой камере Песочных рукавов с правом на прогулку один раз в неделю. — А иначе? — злобно оскалилась Альвара. — А иначе королевский суд будет стоить вам жизни. Долгая, мучительная казнь поглотит вас, и вы будете молить корону умертвить вас как можно скорее. Просьба та нескоро найдет свое удовлетворение. — О своей жизни поговорить со мной не хотите? — Я долго прожил под черными небесами. И моя жизнь меня не сильно волнует, — сказал Далонг. Альвара не сводила взгляда с секретария. Ей нечего было ответить ему. Она смотрела на него только с одной целью — насладиться нескрываемым страхом в его взгляде. Страхом не за его жизнь, нет. В этом Далонг был с ней откровенен. Страхом за столицу и за Королеву. «Обеспечьте девчонке надежное укрытие. Ее кровь нам всем еще пригодится», — молвила Альвара почти шепотом. Секретарий провел рукой по голове с редкими седыми волосами и раскрутил штурвал своего корабля. Его судно медленно развернулось и полетело к городу. И уже только за спиной Далонг вдруг услышал, как Альвара громко прокричала: «Развязать катапульты! Открыть ящики! Зарядить катапульты!» Услышав эти слова, стражники и лучники Гальтинга непонимающе переглянулись. «Вам нужно повторять дважды? — рявкнул на них Аракелло. — Вы слышали приказ госпожи! Исполнять». Воины, все еще косясь друг на друга, принялись неуверенно разрубать канаты, связывающие остовы катапульт. Иные разрезали ремни на крышках ящиков с земляными шариками. «Что это в ящиках?» — то и дело слышалось бормотание воинов. Аракелло не был расположен к дискуссии. «Аккуратнее, — покрикивал он, — не то подорвемся. По тридцать шаров в каждую катапульту. Живее, живее! Не мешкайте». Не все повиновались. Пока одни брали дрожащими руками горючие сферы и осторожно укладывали их в чаши катапульт, другие не шевелились, находясь в ступоре. «Стойте, глупцы! — донесся голос лучника с одной из каравелл. — Отставить! Вы что, не понимаете? Это нападение на корону, идиоты! Остановитесь!» Аракелло молниеносно достал стрелу и поразил того, кто посмел перечить приказу Альвары. Застреленный лучник попятился в сторону и рухнул на палубу, чудом не задев чашу катапульты, наполненную земляными шарами. «Кто-то еще желает пообщаться на эту тему?» — грозно рявкнул Аракелло, обводя взглядом остальных воинов. Он подошел к катапульте, застывшей на палубе в смертоносном натяжении, схватил кинжал и с силой обрубил веревку. Балка катапульты моментально распрямилась. Десятки земляных шаров взмыли в воздух и стремительно полетели на город. Как только они врезались в один из стволов игура, воины опустили руки и испуганно посмотрели на пораженную цель. Высокое дерево немедленно вспыхнуло. Кипящий огонь пополз по его стволу, который накалился и зажегся ярко-оранжевым цветом, точно меч в момент искусной ковки в кузнях. «Целься! — тем временем орал Аракелло, глядя, как воины на остальных каравеллах испуганно наполняют чаши других катапульт шариками. — Целься выше, в замок!» Еще две катапульты со свистом выпустили снаряды, устремив земляные шары в сторону королевского дворца. Удар был метким. Наружные стены замка вспыхнули, как ветошь, на которую попала искра, и треск горения доносился даже до Альвары. На Живой площади было много народу. Поначалу люди даже не сообразили, что происходит. Откуда-то с неба на их головы сыпались непонятные шарики, обращая в голодное пламя все, что встречалось у них на пути. Полыхали палатки, таверны, полыхала брусчатка площади, кусты. Даже вода в фонтанах на Живой площади закипала от огня. Легендарный эспир на площади плавился на глазах, как ледяная глыба, неспособная противостоять беспощадному жару. Ослы, верблюды и лошади носились по улицам — некоторые, уже охваченные пламенем, сбивали с ног людей и втаптывали их в землю. Иные жители столицы выбегали из своих жилищ на шум и крики, но застывали в дверях, видя, как крыши соседних домов, лавок и школ полыхают, точно свечи. Они захлопывали двери и прятались под столом или кроватями в надежде, что пламя до них не доберется. Надежда та находила далеко не всех. Накануне нападения Кларена и Келий уже достигли столицы. Далонг мимолетно глянул, как девушка, упав на колени перед сыном, прижимала его к себе и плакала, осыпая мальчика поцелуями. Секретарий позволил Кларене и Лагею занять одну из скромных уютных опочивален прямо в королевском дворце. Сейчас же Кларена испуганно прислушивалась к реву, доносящемуся откуда-то из коридоров. «Сиди тут», — шикнула она сыну и осторожно приоткрыла дверь. «Мы горим!» — орал кто-то, стремглав сбегая по витым лестницам вниз, от пламени, но лишь для того, чтобы столкнуться с огнем уже на нижних ярусах королевского замка. Кларена оторопела и таращилась на бегущую толпу. В ее нос ударил едкий дым. «Мамочка, что происходит?» — спросил перепуганный Лагей тоненьким голосом. Кларене нечего было ответить сыну. Незачем было тратить время на поиск ответов. Надо спасать сына. Она сорвала с себя тонкую накидку и сунула сыну: «На, малыш, укрой нос и рот». Схватив сына за руку и изо всех сил пытаясь не поддаться панике, Кларена повела его по ступеням вниз. Ее обгоняли обезумевшие люди, то и дело больно задевая ее своими локтями. У кого-то на руках были орущие младенцы, а кто-то волок с собой тюки с пожитками. На нижних этажах образовалась давка. Гонимые огнем и дымом, жители пытались протиснуться через узкие коридоры дворца, валили на пол и насмерть давили ногами стариков, детей и соседей, с кем еще недавно пили чай и ели лепешки. Кому-то удавалось вырваться в нижние коридоры сквозь груду тел, но только лишь для того, чтобы новая волна погорельцев настигла их сверху и втоптала в трупы. Кларена открыла первую попавшуюся дверь и забежала туда, увлекая Лагея за собой. Комната была небольшой. Там можно было дышать, хотя из дверных щелей дым уже начал проникать в это ненадежное укрытие. В дальнем углу комнаты, на кровати, лежала дряхлая немощная старуха и жалобно стонала. Лагей таращился на старушку, пока Кларена судорожно оглядывалась по сторонам. В комнате было большое окно. Кларена кое-как совладала с засовом и распахнула одну из створок окна, которое вело на задворки замка, где стояла тень и где пока не было огня. Вторая створка проржавела и не поддавалась. На счастье, окно располагалось невысоко над поверхностью. Кларена подбежала к кровати со старухой и столкнула ее с постели. Старая женщина кубарем покатилась по полу и закричала от боли и испуга. Кларена сорвала с ее кровати простыню и стала скручивать ее в веревку. Затем в ход пошли пододеяльник и наволочки. Девушка подбежала к невысокому шкафу, открыла его и облегченно выдохнула — там стопками лежало свежее постельное белье. Старуха неестественно ревела, пытаясь подняться с пола, но ее слабые ноги не были в этом большими помощниками. «Мамочка, мы что, не поможем этой бабушке?» — испуганно спросил Лагей. Но Кларена не слышала ни его слов, ни стонов старухи, связывая белье в веревку. Ей надо спасать сына. «Будь ты проклята! Гореть тебе в Огненном море!» — стонала в полузабытьи старая хозяйка. Кларена схватила стул, выбила стекло во второй створке окна и стала привязывать конец веревки к ставне. Комната постепенно наполнялась дымом, и голова Кларены раскалывалась от боли. «Хватайся за веревку и ползи вниз! Аккуратно, не торопись!» — крикнула Кларена сыну. «Целься! Стреляй! Выше!» — эти слова Аракелло стояли у Лафре в ушах. За все это время он не прикоснулся ни к одному земляному шарику. Уж лучше пусть Аракелло пронзит его стрелой. Юноша смотрел на столицу, где вспыхивали все новые кострища, хотя обстрел начался совсем недавно. Все больше стражников и лучников опускали руки и игнорировали яростные крики Аракелло. Страшная картина столицы, которую они видели недалеко от себя, явно была не лучшим мотивом в этом странном, непонятном бою. Слишком много воинов успели понять, что стали невольными соучастниками свержения династии Бальеросов. Исполнять призывы старшего лучника продолжили лишь те, кто либо верил в возможность вкусить плоды победы, когда Альвара вознесется на первую ступень, либо был слишком глуп, чтобы догадаться, что происходит на самом деле. Поняв, что в бой была пущена лишь ничтожная часть запасов земляных шариков, Аракелло посмотрел на нивенгов. «Чего стоите, как стадо ослов? Грузить шары в катапульты! Целиться и стрелять, не то сгною вас в Низине, скоты!» — ревел он. Нивенги повиновались. И вот в воздух взлетели еще несколько дюжин шаров. Гальер Аберус к тому дню уже добрался до Триарби из Сентры на каравелле, сопровождаемый плавийцами. Его поселили в крошечном домике на отшибе столичных территорий, рядом с Морозной рощей. Земляные шары сюда не долетали, но Гальер испуганно таращился на небеса. Их абсолютная чернота была сейчас щедро разбавлена оранжевым свечением костра, в который превратилась столица. Бежать? Или переждать? Если бежать, то куда? В Морозную рощу. Там прохлада, там тускло, там иней устилает землю. И он начал спускаться к Морозной роще, спотыкаясь, падая, поднимаясь и спотыкаясь вновь. Он сразу понял, что Альвара Лаплари все же сумела реализовать план, когда-то преподнесенный Бьяно Кехадисом и им самим. Значит, недолог тот миг, когда Амплерикс обретет свою новую Королеву. И Гальер непременно найдет общий язык с обезумевшей девчонкой, иначе быть не может. Но сейчас главное — выжить. Его не сломили многочисленные спуски в Низину за годы службы короне. Его обошел стороной смертный приговор Верховного судьи, коснувшийся лишь Бьяно. Его не пожрали гигантские диетры Аиль-Саттая за те два раза, что он оказывался в смертоносной близости к их бутонам. И огонь, охвативший сейчас столицу, тоже должен, обязан оставить его в живых. Путь в Морозную рощу обычно надежно охранялся плавийцами, ибо никому, кроме Королевы и ее приближенных, не было дозволено ступить на эту таинственную опушку, где жил Эксиль, защитник Амплерикса. Но плавийцев Гальер тут не обнаружил — воины бросили свой пост и устремились наверх, к городу, желая понять, что происходит в столице, и ринуться в бой. Аберус шатался по Морозной роще, видя, как его ноги оставляют черные следы на белом свежем тонком инее. В окружении невысоких деревьев он увидел розу. Не ту, что украшает клумбы Аджхарапа, но переросший цветок, который, почувствовав человеческую плоть поблизости, приоткрыл свой алый бутон и обнажил мелкие острые клыки. Незавидная, должно быть, участь — еженедельно отдаваться этому хищному созданию, позволяя ему испить королевской крови. Эксиль зашипел и задрожал, втягивая запах чужака, и Гальер от испуга спрятался за дерево. «Целься! Стреляй! Выше!» — слышали стражники и лучники приказы Аракелло. Баклий увидел сквозь окно их с Залиной домишки языки пламени. Что-то странное приземлилось на крышу их дома, и жутковатый звук заполнил пространство небольшой комнаты. Залина дремала на кровати, прижав к себе дочку. «Проснись!» — крикнул муж, и Залина открыла глаза. Она испуганно взглянула на потолок и увидела, как он чернеет изнутри. Баклий подбежал к двери, распахнул ее, но оттуда его ударил столб пламени. Он потянулся к двери, чтобы закрыть ее, но огонь полностью охватил дверь, коснувшись своими языками руки юноши. Баклий вскрикнул от боли и бросился к кровати, на которой сидела Залина. Он накрыл жену и дочь своим телом. Но в этом уже не было смысла. Полыхающий потолок рухнул прямо на кровать, погребя под огнем всю семью. Мачео, прибывший в Триарби накануне, долго торговался с владельцем гостиного дома. Но скупой толстяк требовал слишком большую плату за комнату на верхнем этаже дома, откуда Мачео мог бы наслаждаться видами на Живую площадь и даже наблюдать кромку Парящих вод. Юноша вынужден был поселиться на цокольном этаже, выбив у толстяка в ожесточенном торге двуспальную кровать вместо кушетки, которая полагалась бы за стандартную плату. Сейчас же Мачео неистово благодарил судьбу за скупость хозяина гостиного дома — постояльцы, поселившиеся на верхних этажах, орали, охваченные огнем, но Мачео смог отыскать в полу своей комнаты люк, ведущий в подвал с запасами еды и дешевого вина, спуститься туда и тем самым сохранить свою жизнь. Альвара, стоявшая на носу своей каравеллы, завороженно слушала, как все новые порции земляных шариков со свистом проносятся над ее головой и врезаются в игура и в дворец, обращая его в пламя. Жар доходил до нее, касался ее кожи, и сладость этих прикосновений не шла ни в какое сравнение с лаской самых умелых ее любовников. «Я первая ступень. Я». Языки огня, пожирающие столицу, отражались в широко распахнутых, восхищенных глазах Альвары. Восхищение это вдруг сменилось странным испугом, перемешанным с непониманием. На глазах у нее и у опешившего Аракелло стало происходить нечто, не предусмотренное ее тщательно спланированной задумкой. Парящие воды, омывающие всю западную кромку Триарби, оторвались от своей невидимой, прозрачной, бездонной колыбели и стали медленно подниматься в воздух. «Какого…» — только и пролепетала Альвара. Парящие воды поднимались все выше и выше. Они переместились правее и нависли гигантской водяной капсулой прямо над полыхающей столицей. Задержавшая дыхание Альвара не успела выдохнуть, как Парящие воды с грохотом обрушились на город. В воздух поднялся черный непроглядный дым, и до Альвары донеслось шипение умирающего огня. Вода в один миг погасила пламя, и необычайная, непостижимая легкость, с которой это произошло, заставила сердце ангалийки замереть. Ни единого языка пламени она не могла больше видеть в Триарби. Она обернулась на Аракелло. Предводитель отряда лучников был так же напуган и обескуражен, как и сама Альвара. Ангалийка бросила взгляд на свои каравеллы. «Огонь!» — командным голосом проорала она, но никто из ее воинов не подчинился. «Огонь!» — рявкнул Аракелло, смотря на нивенгов. Представители низшей ступени стали вновь грузить земляные шарики на катапульты и запускать их в сторону столицы. Но эти смертоносные ядра, найдя свою мишень в городе, лишь обреченно чернели и, пропитанные влагой Парящих вод, беспомощно падали на городские улицы. Аракелло подключился к нивенгам. Одна за другой упругие веревки заряженных катапульт обрывались его кинжалом. Одна за другой порции земляных шаров взмывали ввысь и летели на Триарби. Но ни одному смертоносному ядру не было суждено больше породить жадное пламя в столице. Пожар был потушен, но от былой красоты столицы не осталось и тени. Тонкие длинные струи черного дыма вились от города в небо, как змеи. Стволы и кроны деревьев игура, королевский дворец, дома и монументы — все это стояло черным и мокрым, как поленья в мангале, на которые вылили ведро воды, навсегда убив в нем пламя. Улицы были наводнены. В воде плавали повозки, тела умерших людей и животных, мебель из разрушенных огнем домов. Вода мелким дождем медленно просачивалась вниз с самых верхних этажей королевского дворца. Еще немного — и вода, должно быть, достигнет даже Низины. К тому моменту несколько военных королевских каравелл, укрывшихся от смертоносного огня, оторвались от столичных причалов в северной части Триарби и принялись огибать город. Они рассредоточились и, зайдя с тыла, остановились позади шеренги кораблей Альвары. Стражники и лучники Гальтинга увидели королевские каравеллы, заключающие в капкан поверженную флотилию. И пусть в мастерстве стрельбы из луков ангалийцам не было равных, воины Триарби владели стрелой более чем уверенно. Королевские лучники стали безжалостно обстреливать корабли предателей. Стрелы сыпались на каравеллы Альвары градом. «Отразить удар!» — рявкнула Альвара в ужасе. Но никто из ее подчиненных не смел последовать ее приказу. «Стрелять!» — кричала Альвара, уставившись на Аракелло. Но и этот знаменитый воин уже успел понять, что задумка его госпожи отныне обречена. Он опустил руку с луком к палубе и с виноватым взглядом бросил оружие. Сделав прыжок, Аракелло очутился на соседней каравелле, оставив Альвару на корабле в одиночестве. Альвара озиралась по сторонам. Она подбежала к штурвалу своей опустевшей каравеллы и схватила его руками. Лететь назад было бессмысленно — с заднего фланга на ее флотилию надвигались королевские каравеллы. Лишь ход вперед, к дымящейся столице, был открыт. Альвара крутанула штурвал, и ее корабль одиноко поплыл к Триарби. Далонг громко плакал. Те из его подчиненных, кому посчастливилось сохранить свою жизнь в устроенном Альварой пожаре, смотрели на этого почтенного старца — всегда собранного, лишенного всяких эмоций, строгого и рассудительного. И сейчас достопочтенный секретарий, не обращая внимания на остальных, захлебывался от слез, сидя на почерневшей Живой площади. Он старался дышать, но спазмы сковывали его грудь. Рыдая, бормоча под нос неразборчивые причитания, мольбы и проклятья, Далонг заковылял к обугленной лестнице, ведущей высоко наверх, к Престольному уступу. Со ступеней лестницы каскадами стекали остатки Парящих вод, смешанные с золой и обугленными ветвями игура. Далонг попытался взобраться на лестницу, но ноги беспомощно соскакивали со скользких ступеней, не позволяя ему сделать ни шагу наверх, во дворец, из темных просторов которого доносился горький запах влажных поленьев. Рядом, в толпе, стояла перепуганная Калирия. Келий прижимал дочку к себе, и в его глазах тоже стояли слезы. Далонг утер пот с лица, оставив на нем черные разводы, ухватился за перила и продолжил преодолевать лестницу. Один из подчиненных подбежал к нему и постарался отцепить от перил пальцы старца, но тот лишь огрызнулся: «Прочь руки, глупцы! Вы не понимаете… Вы ничего не знаете!» — горько рыдал секретарий. К нему приблизился Келий: «Не надо, отец. Не ходи туда». Услышав слова папы, Калирия переменилась в лице. О чем говорит ее папа? «Папочка, что такое ты говоришь? Почему ты называешь нашего секретария отцом?» — Девочка дернула Келия за рукав, но он даже не посмотрел на дочь, держа Далонга за плечо. «Пусти же меня, глупый! Ты же знаешь! Ты все знаешь, побери тебя диетра!» — кричал секретарий. Келий вздохнул и отпустил своего отца. Далонг ступил на лестницу и неуверенно, с трудом преодолевая ступени, стал подниматься к Престольному уступу. «Папа!» — окликнул его Келий еще раз. Секретарий замедлил шаг и обернулся. «Позволь хотя бы пойти с тобой», — тихо сказал отец Королевы. Далонг отрицательно покачал головой и продолжил свое восхождение к Престольному уступу. Дорога до Престольного уступа всегда была сродни пытке для Далонга. Теперь же, когда навстречу его шагам Парящие воды катили свои каскады по ступеням дворца, путь и вовсе казался непреодолимым. Но Далонг шел. За всю свою жизнь он не плакал столько, сколько сегодня. Даже когда он вынужден был оставить обезумевшую маму Келия на Аладайских озерах, глаза его не излили столько горьких слез. Секретарий делал редкие передышки и продолжал дорогу наверх, к Престольному уступу. Время остановилось для него. Кажется, сейчас время и вовсе было материей, от которой больше ничего не зависит. Задыхаясь от исступления и нестерпимого запаха гари, он достиг Престольного уступа. Двери туда были закрыты. Их задел огонь, но они уцелели, пусть и были обугленными и мокрыми от воды, спасшей столицу от полного разрушения. Изящные ручки на дверях закоптились и почернели. Ноги Далонга болели от количества преодоленных ступеней проклятой лестницы. Намокшая обувь натерла мозоли. Здесь, в коридорах возле Престольного уступа, тоже стояла вода. Секретарий не прикоснулся к дверям королевской залы. Путь его лежал не сюда. Он пошел дальше, к своей опочивальне. Комната его была заперта. Далонг коснулся двери. Поначалу она не поддалась. Еще усилие — дверь оторвалась от косяка и целиком упала на пол внутрь комнаты. Там, на полу, лежала его жена, лицом в воде, стоявшей в комнате на уровне щиколоток. На теле Клиды не было следов огня. Должно быть, она задохнулась в дыму или, предавшись головокружению, просто захлебнулась, упав в воду лицом. Секретарий поднял ее и из последних сил усадил на обугленное кресло. Тело Клиды обмякло на кресле. Глаза жены были закрыты, а на лице вместо маски ужаса застыла легкая улыбка. Далонг поцеловал бледную щеку Клиды. Он медленно поплелся дальше, в свою комнату, ход куда был заказан всем, даже Клиде. Не переставая плакать, Далонг подошел к висящему на стене зеркалу. Стекло было черным от копоти. Он снял зеркало и бросил его в воду. Вынув из стены два кирпича, он достал шкатулку и взял лежащий там ключик. Дрожащими руками секретарий начал отпирать тайную дверцу каморки, сооруженной ниже, в стене его комнаты. Каморка, как он и боялся, была затоплена доверху. Как только Далонг справился с замком и отворил дверь, из каморки волной хлынула вода и вынесла оттуда тело ребенка. Голова мертвой девочки была окутана мокрыми волосами. Далонг взял бездыханное тело девочки на руки, отодвинул пряди ее волос и заглянул в ее бледное, распухшее от воды лицо. Он прижал девочку к себе и заорал. Как долго она мертва? Сил у Далонга почти не осталось, но он поднялся с девочкой на руках и, с трудом переставляя ноги в стоящей на полу воде, пошел к выходу. Калирия и ее отец, сопровождаемые несколькими плавийцами, медленно шли вниз, в Морозную рощу. Ровно неделя прошла с того дня, как девочка с Далонгом спускалась сюда, чтобы Калирия позволила Эксилю получить заслуженное еженедельное кушанье. — На нас напали, отец? — спросила Келия девочка. — Да. — Но кто это был? Кто посмел? — Альвара Лаплари. — Но почему? — не унималась Калирия. — Она жива, должно быть. Коли так, предательница предстанет перед королевским судом. Мы сможем допросить ее. — Если бы не леди Ода, поднявшая в воздух Парящие воды и придавшая им великой силы, столица уже была бы мертва. — Да, малыш, — безучастно ответил Келий. — Корона, стало быть, в неоплатном долгу перед Одой. Как и наша династия. — Это уже не имеет значения. — Почему ты говоришь это, папа? Атака гадкой Альвары отражена. Мы казним ее! И обязательно восстановим город. Разве нет? — Это будет зависеть от того, с чем из дворца вернется твой дед. — Почему ты никогда не говорил мне, что я внучка нашего секретария? Я Королева. Я не могу не знать таких вещей. Слышишь? — Прости меня. Мы с твоим дедом пеклись о твоей безопасности. И о безопасности планеты. — Но как это связано? — воскликнула Калирия. — Я первая ступень, отец! Всю мою жизнь ты только и делаешь, что напоминаешь мне об этом. Рассказываешь мне о моей безграничной власти. И что же? Я, как маленькая глупая деквидка, нахожусь в этом непростительном неведении. — Я обо всем расскажу тебе. Клянусь. Скрывать больше нет смысла. Но не сейчас. Пощади меня и не терзай расспросами. Если обычно Калирию к Эксилю везла повозка с водчим, то сейчас расстояние пришлось преодолевать пешком. Девочка выбилась из сил и едва волочила ноги. Но сегодня — день кормления Эксиля. И Калирия, позабыв об усталости и не обращая внимания на ноющие ноги, уверенно, целенаправленно шла к цветку. Келий же ждал только Далонга. Увидев саму Королеву и ее сопровождение, Гальер Аберус вытянулся вдоль узкого ствола дерева и задержал дыхание. Если никто его не заметит, Гальер сможет наблюдать за сакральным таинством кормления хищного цветка, этого центрального элемента системы Амплерикса. «Здравствуй, Эксиль», — как всегда приветливо обратилась девочка к цветку. На его бутоне лежали хлопья снега, не тая в низких температурах этой закрытой от остального мира территории. Эксиль, точно услышав слова Калирии, замотал бутоном и приоткрыл пасть. Гальеру даже послышалось, точно Эксиль жадно причмокнул несуществующими губами, не желая более ожидать пищи. «Сейчас, сейчас, мой хороший, потерпи», — ласково говорила девочка, присев возле цветка и обняв его, как лучшего друга. «Оставь его, Калирия», — сухо сказал Келий. Дочь непонимающе посмотрела на него. Лицо отца, серое, словно пепел, исказилось от боли и скорби. «Оставь», — голос Келия стал необычайно строгим, даже грубым. Калирия подумала, что папа просто не в себе от всего того, что произошло там, наверху. Лепестки Эксиля трепетали от голода. Королева наклонила голову вбок, развязала Королевский шарф и, рукой отводя в сторону пышные светлые волосы, обнажила тоненькую шею перед зубами своего друга и мучителя. Эксиль молниеносно впился в ее кожу, и девочка ахнула и прикрыла глаза. Цветок принялся жадно пить. Глядя на это, Келий стиснул зубы, его лицо напряглось, скованное проступившими под кожей мышцами. Он сжал кулаки, голова закружилась, душа его наполнилась злобой, которой не ожидал даже сам он. «Да прекрати ты это, сказал же!» — рявкнул Келий, подбежал к дочери, с силой оторвал ее от Эксиля и отшвырнул в сторону. Девочка, вскрикнув от неожиданности, упала лицом прямо в иней, и на этот белоснежный покров рассыпалось несколько капель крови из свежих ран на шее Королевы. Никогда еще любимый отец так с ней не поступал. За что она, первая ступень, неприкосновенная персона, заслужила такое обращение от самого родного ей человека на всем свете? От обиды Калирия заплакала и, приподнявшись на снегу, с нескрываемой злобой посмотрела на отца исподлобья. Келий уже лежал на снегу. Его к земле прижимали двое плавийцев, молниеносно сбив с ног того, кто посмел такую грубость по отношению к великой владычице и хранительнице Амплерикса. «Руки прочь от моего отца!» — крикнула Калирия, поднимаясь на ноги. Она провела пальцами по шее, размазав по коже кровь. Плавийцы немедленно повиновались приказу Королевы и отпустили Келия Бальероса. Калирия подбежала к нему. — Прости меня, родная, я не сдержался, — рыдал Келий, прижимая к себе любимую дочь. — Ничего, папочка. Ничего. — Королева гладила отца по его густым волосам. — А теперь позволь мне все же завершить дело. Она нежно посмотрела на Келия и улыбнулась ему. Как же он любил, когда дочь улыбалась. Любой отец ощущает трепещущую умиротворенность, когда его ребенок улыбается. В такие моменты кажется, что впереди целая жизнь, необычайно долгая и счастливая. Келий ловил улыбку дочери, когда еще жизнь на Амплериксе была не такой роковой, как в эти пугающие минуты. Тогда дочь еще была больна, но сохраняла надежду на излечение, на замужество, на рождение новой Королевы. И улыбалась даже сквозь спазмы боли. Сейчас, сама того не ведая, Калирия уже несколько месяцев как была излечена андамитом, который Келий отыскал в Искристой лагуне Серебряной Слезы по наводке Эльзахира и тайно пронес в столицу, вручив серый камень Далонгу. Калирия, медленно ступая по тонкому полотну свежего инея, вновь пошла к Эксилю, чтобы позволить цветку завершить таинство трапезы. Но в этот момент хищный цветок ее, казалось, вовсе не ждал. Он жалобно извивался, алые лепестки странно подрагивали, а тонкий стебель, от корней и до самого бутона, исходил спазмами, которые волнами сотрясали его, точно цветок изо всех сил старался сдержать тошноту и не оконфузиться на глазах у зевак. Стебель распрямился, а затем Эксиль резко согнулся пополам, свесил вниз бутон и раскрыл его. Из бутона на снег полилась кровь Калирии. Эксиль судорожно отхаркивался. Королева, плавийцы и даже Гальер, спрятавшийся за деревом, непонимающе смотрели на розу. Никто не мог постичь, что происходит. Никто, кроме Келия и разве что самого Эксиля, если, конечно, допустить, что в зубастом бутоне этого создания могла находиться хотя бы пригоршня мозгов. «Что… Что это с Эксилем?» — неуверенно спросила Калирия и посмотрела на отца. Тот отвел глаза. Он не мог смотреть ни на дочь, ни на отплевывающийся цветок. «Может быть, болезнь окончательно завладела мною, и Эксилю не по душе больше моя кровь? Это… Это так странно! В последнее время я замечательно себя чувствовала». Келий продолжал хранить молчание. Он встрепенулся, когда увидел вдалеке, между деревьями, человека, который плелся к Морозной роще, едва переставляя ноги. Калирия уставилась на отца. Поймав направление его взгляда, она посмотрела туда, куда глядел Келий. «Далонг!» — радостно воскликнула Королева, завидев знакомое лицо. На руках секретарий нес девочку. Он выплакал глаза и сам не понимал, откуда в его организме берутся новые порции слез. «Кто это, Далонг?» — испуганно спросила Калирия, смотря на тело незнакомой девочки на руках у секретария. Далонг же не смотрел на Королеву. Ни ее, ни Келия, ни вконец растерявшихся плавийцев не видел секретарий. Он приблизился к Эксилю, который лежал на земле и жалобно стонал, и опустился перед ним на колени, положив перед цветком тело девочки и словно предлагая его Эксилю. Сердце Калирии билось в исступлении. Девочка, на которую смотрела Королева, была мертва. К ее тощему телу прилипла мокрая одежда. Тонкие руки девочки и часть ее груди были обнажены. Королева увидела, что кожа мертвой незнакомки покрыта черной паутинкой. Далонг поднялся на ноги и отошел от Эксиля, оставив тело девочки лежать на снегу перед цветком. Эксиль свесил над телом свой бутон, будто зверь, недоверчиво обнюхивающий добычу перед тем, как разорвать ее зубами в клочья. Наконец Эксиль обнажил клыки и впился в тело девочки. Он сделал несколько глотков, но остановился, поднял бутон и замер. Казалось, что цветок пытается распробовать кушанье, придирчиво оценить его на вкус. Все неподвижно стояли, не сводя взглядов с этой картины. Бутон задрожал, и спазмы вновь объяли стебель Эксиля и начали сотрясать его волнами. Пасть цветка раскрылась, и Эксиль со странным, неприятным звуком изрыгнул на снег выпитую из тела девочки кровь. Далонг был в оцепенении, как и его сын. Слезы больше не текли из глаз секретария. Слезы текут от страха. Тогда, когда будущее неведомо, непостижимо, как самая сложная головоломка. Но сейчас будущее страшной, но ясной картиной стояло в сознании Келия и его отца. Келий поднял голову к небу и принялся изучать его, не слыша вопросов, которыми без остановки сыпала его дочь. Сколько времени пройдет до того момента, как ослабшая орбита Амплерикса, не получив еженедельной дозы кровавой пыльцы Эксиля, пропустит сквозь себя полчища мерсеби? Падут ли демоны с небес прямо сюда, в Морозную рощу? Станет ли Келий свидетелем того, как его единственная дочь исчезает в огромных пастях мерсеби? «Из своей опочивальни я принес клинок, — тихо сказал Келию Далонг. — Калирия слишком юна и чиста, чтобы исчезнуть в пасти демона». Он вытащил длинный острый нож из-за пояса и протянул его сыну. Завидев это, плавийцы парой быстрых шагов достигли секретария и Келия и заслонили от них Королеву своими телами. Келий, находясь будто в тумане, разглядывал блестящее лезвие кинжала в своих руках. «Не позволь моей внучке умереть от зубов мерсеби», — произнес Далонг, все еще глядя на Келия. «Никто не умрет». Этот звонкий голос прозвучал издалека. Келий и Далонг обернулись. К ним шла высокая женщина. Волосы ее развевались от быстрого шага. «Поганец Шай предал нас», — тихо, почти не разжимая губ, молвил Келий, который понял все сразу. Главная остановилась и смерила взглядом Калирию. Она не смотрела на остальных — только на девочку. «Здравствуй», — сказала Главная. Калирии показалось, что незнакомка улыбнулась. Испуганная Королева ничего не ответила. Главная приблизилась к Эксилю, который разбавлял тишину в Морозной роще жалобными голодными стонами. «Что же, попробуем». С этими словами Главная присела перед цветком, завела руками волосы за спину и замерла. Эксиль вонзился клыками в ее кожу и принялся пить. Он пил долго, жадно, издавая хрюканье. Наконец, насытившись вдоволь, Эксиль отпрянул от шеи Главной и распрямился. Могло показаться, что сейчас хищный цветок рад и спокоен. Главная медленно поднялась на ноги и пальцами ощупала то место, где зияло несколько маленьких глубоких кровоточащих ран. Она выставила руки перед собой и посмотрела на свои испачканные пальцы, перекатывая между ними кровь. Затем Главная обернулась и оглядела Калирию, которая со страхом во взгляде сжимала в руках Королевский шарф. Главная подошла к Королеве, резко выхватила из рук девочки шарф и в несколько оборотов закрутила его вокруг своей шеи. — Он больше не твой, — сказала Главная. — Кто вы? — выдавила из себя девочка. — Об этом ты могла бы спросить своего отца. Ручаюсь, ему это хорошо известно. Правда, Келий? Так ведь зовут тебя? — Всегда говорил Эльзахиру, что нельзя доверять ангалийцам, — обреченно сказал Келий. — Почему же? — сказала Главная. — Я вот доверилась патрицию, которого ко мне подослал, надо полагать, именно ты. — Папа, о чем говорит эта женщина? — Калирия жалобно посмотрела на Келия. — Твоему папе о многом придется тебе рассказать, девочка, — не дав Келию ответить, сказала Главная. — Да назовите же вы свое имя! Именем Королевы! — повысила голос Калирия. — Меня зовут Сталия Бальерос. И да — отныне именем Королевы ты более не вправе владеть. Переварив кровь Сталии, Эксиль задрал бутон кверху, распахнул его, и оттуда в небо мощной кроваво-красной струей устремилась пыльца, озарив снежный покров Морозной рощи алой краской. «Не стоит благодарности. — Сталия посмотрела на Калирию, Далонга и Келия. — Ибо это бремя Королевы». Она бросила взгляд на плавийцев — суровый, уверенный, не готовый терпеть ни тени непослушания. Воины, глядя, как пыльца Эксиля растворяется в черном небе, покорно вытянулись перед Сталией, ибо Королевой Амплерикса является та, чья кровь питает защитный пояс, и кровь цветку дала именно эта незнакомка, а не Калирия. «Этих троих препроводить в мой дворец. Точнее, в то, что осталось от него после пожара. Именем вашей Королевы», — молвила Сталия, и плавийцы повиновались сей миг.