Корабль и команда. История "Баунти".

Мыс Доброй Надежды расположен на Капском полуострове южнее Кейптауна. Он не является самой южной точкой Африки, так как самая южная точка континента — Игольный мыс, который располагается в ста пятидесяти пяти километрах от мыса Доброй Надежды. Но береговая линия Африканского континента здесь впервые поворачивает на восток, открывая проход из Атлантического океана в сторону Индийского. Он является самой крайней юго-западной точкой Африки. Капский полуостров, достигнув в этом месте своей южнейшей точки, далее загибается чуть к северу и обрывается в океан высоким и крутым скалистым мысом — Кейп-Пойнт, координаты которого дают его положение на сорок пять метров севернее Мыса Доброй Надежды. Отсюда возникает известное недоразумение, легко объяснимое при обзоре на местности, где видно, что суда «огибают» именно Кейп-Пойнт, за которым открывается простор залива Фалс-Бей, куда заходит тёплое течение из Индийского океана. По этой причине температура воды на восточном берегу Капского полуострова всегда на несколько градусов выше, чем на его западном побережье, омываемом водами холодного Бенгельского течения из Антарктики.   В 1488 году мыс Доброй Надежды был открыт португальским мореплавателем Бартоломеу Диашем и назван мысом Бурь. Экспедиции Бартоломео Диаша была поставлена задача — найти морской путь в Индию вокруг Африки. До Индии Диаш не дошёл, но стал первым европейцем, который обогнул Африку с юга. Косвенно ему в этом помогли страшные бури, несколько дней трепавшие его корабли. Когда бури стихли, потерявший ориентацию Диаш направился на север, и третьего февраля 1488 года уткнулся в побережье, которое «поворачивало» на северо-восток. Так был открыт путь в Индийский океан. Диаш был вынужден уступить требованиям взбунтовавшейся команды, и не пошёл дальше. На обратном пути он увидел выступающий в море мыс, который назвал для себя мысом Бурь, ибо в этом месте постоянно свирепствовали жестокие штормы. Однако португальский король Жуан II переименовал мыс, оправданно надеясь на то, что теперь откроется морской путь в Индию.   В 1497 году Васко да Гама, обогнув мыс Доброй Надежды, проложил этот морской путь до индийского побережья. Таким образом, «Добрая Надежда» короля Жуана оправдалась, и за мысом на века закрепилось его знаменитое имя.     «Баунти» покинул Таити четвёртого апреля 1789 года, взяв курс на запад. Блай рассчитывал пройти через Торресов пролив, между севером Австралии и южным побережьем Новой Гвинеи, затем пересечь Индийский океан и, минуя мыс Доброй Надежды, направиться в Вест-Индию, место назначения драгоценного груза. Капитан опасался, что более кроткий путь по штормящим водам у мыса Горн грозит обернуться гибелью растений. А так, проходя мимо островов южной части Тихого океана, он мог в течение следующих нескольких недель спокойно заменить в случае необходимости повреждённые растения здоровыми.   Уильям Браун дремал, лёжа на койке в своей каюте. Через пару минут он пробудился, поднялся на ноги, протёр сонные веки, сел за своё рабочее место, где делал записи по хлебному дереву и вёл свой личный дневник. Там он записал: «Мы провели на Таити пять месяцев, но они пролетели, словно пять минут. День нашего отплытия стал для меня чёрным днём, как и для всех остальных, за исключением капитана Блая. Но на грусть у меня просто не было времени, судно стало плавучей оранжереей. На борту находилось более тысячи горшков растений, за которыми нужно было тщательно ухаживать. Капитан Блай вдвое увеличил количество взятых саженцев в надежде угодить Вест-индской компании и загладить свою вину за возникшую задержку. Однако на борту судна ни один груз не должен занимать слишком много места, потому, что тогда, этого места не хватит для чего-то или кого-то другого... »   К семи часам вечера этого же дня, капитан Блай, Флетчер Кристиан, гардемарины Эдвард Янг, Питер Хейвуд и Джон Холлет заканчивали свой ужин за столом в кают-компании. Блай, доев своё рагу, выпил пол бокала грога и начал свою речь:   — Ну-с, джентльмены, нас ждёт долгий путь домой — двадцать семь тысяч морских миль. Хочу подметить, что моя команда здорово опустилась, и я в конечном итоге, как всякий предрасположенный к этому делу капитан, несу свою ответственность. Прямая же ответственность ложиться на вас — офицеров, которые к великому сожалению способствовали кризису, попустительством, небрежностью и побранием всяких приличий, во время пребывания на Таити.   Присутствующие глубоко вздохнули. Молчание. Хейвуд сцепил руки вместе и нервно тёр палец о палец. Кристиан облокотился локтями о стол, Холлет качал ногами из стороны в сторону, и только Янг сидел смирно и спокойно. Блай продолжил:   — Не исключаю, что в этом есть и моя вина. Я рассчитывал на вашу силу воли, которой вы к несчастью лишены. Однако есть средство от вашего недуга — это дисциплина, и я буду насаждать её, твёрдой рукой, разумеется, но лишь там, где она всего нужней... На этом, я думаю, всё. Благодарю вас, можете идти.   Моряки поднялись со своих мест и направились к выходу, как вдруг Блай добавил:   — Все, кроме, мистера Кристиана.   Флетчер остановился и снова уселся за стол, офицеры ушли. Зашёл Холл и принялся убирать посуду со стола, на что капитан ответил:   — Мистер Холл, вы свободны. Закройте дверь, пожалуйста.   Тот повиновался и спешно вышел, закрыв за собой дверь. Кристиан вытер руки полотенцем, насторожился и принялся слушать. Блай сложил руки, опёршись уголками локтей о стол, и спросил:   — Итак, полагаете, я с вами излишне строг?   Кристиан, сложив руки на колени, направил свой взгляд на Блая и с неясным выражением лица, ответил:   — Может и так.   — Я всю жизнь моряк, Флетчер, с двенадцати лет. И я видел, я наблюдал, как многие достойные люди теряли голову из-за туземных женщин, и ни разу добром это не кончилось, уж поверьте. Я могу понять ваше увлечение и... но подумайте сами, могли бы вы, привести такую женщину домой, к друзьям, к родным и близким?... Разумеется, нет. Поймите, Флетчер, они не такие как мы. Мы отличаемся от них разумом, манерами, моралью и ещё многим чем... Вы говорите, что я с вами суров, но должен же кто-то вам напомнить о вашем долге, ибо вы заблудились друг мой. Вот увидите, сами потом будете благодарить меня за это. Я не желаю вам зла, я хочу лишь помочь вам вернуться в себя, то есть напомнить вам, что вы английский моряк и джентльмен.   Кристиан промолчал, корабль сильно качнулся на правый борт и по каюте промчался глухой скрип дерева, бокалы с остатками грога упали на стол, а посуда чудом удержалась на краю стола. Блай продолжил:   — Что ж будем же должно командовать кораблём, и пусть всё вернётся на свои места. Пусть снова все будут заниматься своим делом, и работать на благо своей Родины.   Кристиан по-прежнему молчал, Блай с усталостью в глазах посмотрел на него и добавил:  — Послушайте, Флетчер. Я готов всё простить и я готов всё забыть, слышите? Вам нужно только пойти мне на встречу.   Кристиан наконец, оторвал свой взгляд от горящей свечи, и, повернув голову к капитану, спросил:   — Это всё, сэр?   — Пожалуй, да.   — Благодарю, — сказал Флетчер и поторопился удалиться.   Первые несколько дней плавания прошли без особых событий. Утром девятого апреля парусник чуть не столкнулся с водяным смерчем, но благодаря действиям Блая, команде удалось благополучно миновать «ловушку», пройдя в девяти метрах от вихря. Погодные условия по-прежнему оставались суровыми: дул шквалистый ветер, в небе сверкали молнии, и всё же через два дня «Баунти» достиг островов Кука, разбросанных между Таити и Тонгой. От одного из островков к кораблю причалило каноэ; моряки обменялись подарками с местными жителями, и Блай отдал приказ продолжить путь.   В один из солнечных дней, двенадцатого апреля, на борту «Баунти» случился новый инцидент. В каюту Флетчера зашёл Джон Фрайер и доложил, что капитан Блай, ждёт его на верхней палубе. Кристиан до сих пор, не отошедший от воспоминаний о жизни на Таити, медленным и неохотным шагом направился вверх по лестнице. Там он нашёл капитана, стоявшего возле фок-мачты, и обратился к нему:   — Звали меня, сэр?   — Да, звал, мистер Кристиан. Корабль грязный.   — Простите?   — Корабль грязен, мистер Кристиан! Взгляните сами! Вот здесь грязь! И здесь, и здесь! — прокричал Блай, указывая своей тростью на незначительные остатки разводов и пятен на поверхности палубы.   Кристиан напрягся, по шее покатились капельки пота. Блай продолжил:   — Грязь повсюду! Вы отпустили команду мойщиков и оставили сальные пятна. Полюбуйтесь же!   Кристиан глотнул накопившийся комок слюны, осмотрелся вокруг и увидел, как весь экипаж с любопытством смотрит на него с капитаном.   — Позор. Я не потерплю вашего дикарства на корабле! Приказываю вызвать мойщиков на палубу и сделать работу так, как полагается. Вы поняли? Поняли меня!?   Флетчер, проведя языком по верхним зубам, тихо прошептал:   — Да, сэр.   — Замечательно! Немедленно исполнять приказ! Бездельники проклятые!   — Слушаюсь, сэр...   Сию же минуту команда мойщиков была возвращена на палубу и принялась за повторную работу. Кристиан же сел на край борта и, уныло опустив голову, пал в раздумье, наблюдая за работой матросов.   Через шесть дней, ситуация на корабле сильно ухудшилась. Восемнадцатого апреля, в очередной утренний осмотр садовник Браун проводил в каюте капитана поливку растений, и, остановившись на одном из горшков с саженцем, печально подметил:   — О, боже! Наша первая потеря. Как жаль...   Браун взял горшок с увядшим плодом хлебного дерева, и, продемонстрировав его капитану, продолжил:   — Мы должны быть готовы к тому, что многие из них погибнут, сэр. На всех не хватит воды.   Блай, заполнявший судовой журнал, вскочил со стула, словно его ударило электрическим током, и, подойдя к садовнику, удивлённо разинув рот, спросил:   — У нас мало воды?   — Для обычных условий воды было бы достаточно, но в такой жаре её нужно в два раза больше, сэр.   Блай изумлённо посмотрел на Брауна и по его выражению лица, было видно, что он был не готов к такому повороту событий. В это время Браун выбросил погибшее растение через окно в солёное море, а затем продолжил свою поливку и осмотр растений. Блай метался по каюте из стороны в сторону, так Браун отметит это в своём дневнике: «... после того как я сообщил, мистеру Блаю, о первом мёртвом саженце, тогда я впервые увидел в его глазах тревогу и страх, он был сам не свой и следующее его решение, о котором я узнаю чуть позже, повергнет меня в шок... »   Ещё немного поразмыслив, Блай наконец, спросил:   — Но получая много воды, они смогут выжить?   — Конечно. Я тщательно пересчитал бочки, сэр. Воды не хватит.   — Хватит... Давайте им столько воды сколько необходимо. Больше не один саженец, погибнуть не должен. Вам ясно?   — Да, сэр. Конечно.   Блай стремительно вышел, а вернее выбежал из каюты и направился на главную палубу, чтобы там, восполнить свой задуманный план в действие. Поднявшись наверх, Блай подошёл к бочке с водой, у которой стоял Квинтал, жадно глотая воду из кружки. Отобрав у того кружку с водой, Блай грозно произнёс:   — Довольно! Всё, хватит!   Бочка с общей питьевой водой стояла на главной палубе и после тяжёлой работы каждый желающий, мог вдоволь напиться. Но теперь Блай нашёл к ней другое применение и, подозвав своего помощника, он сказал:   — Мистер Кристиан.   — Да, сэр.   — Выставите у бочки с водой часового.   — Слушаюсь, сэр.   — Подвести бочку на грот-брам-стеньгу. Тому, кто захочет пить, придется лезть наверх за водой. Он может взять ровно один черпак и не больше. Затем он обязан вернуть черпак на место.   — У нас мало воды, сэр?   — Вы хотите, чтоб я повторил приказ?   — Нет, сэр. Ваш приказ понятен, хоть и немного странен.   — Так выполняйте, чёрт побери! И не нужно думать, лишние мысли вам только мешают, — закончил Блая и протянул кружку Кристиану.   Проходящие мимо Флетчера, матросы Беркитт, Миллз и Смит подслушали новый приказ капитана и естественно были им недовольны. И специально, громко и чётко они стали высказывать свои реплики, надеясь, что Кристиан их услышит и как-то отреагирует.   — С потом выйдет больше, чем сам выпьешь! — вставил свою речёвку Смит.   — Глупо лезть на грот-брам-стеньгу за двумя каплями воды! — выговорил Беркитт.   — Отличный способ, чтобы убить человека! — закончил Миллз.   Они своего добились. Кристиан вдруг призвал:   — Миллз! Задержись-ка, пожалуйста.   Двое матросов ушли вниз под палубу, а Миллз подошёл к Флетчеру и с хитрой улыбкой на лице ответил:   — Да, сэр. Вы что-то хотели?   — Если вы считаете, что вправе говорить всё, что вам вздумается только потому, что вам больше нечего терять, будьте осторожны, капитан может вас удивить.   — Слушаюсь, сэр. Конечно, он меня удивит. Если не убьёт половину команды, прежде чем мы доберёмся до Ямайки. Запомните мои слова, сэр.   — На этот раз я пропущу вашу тираду мимо ушей, Миллз.   — Спасибо, сэр, но я хотел бы вас спросить.   — Если вопрос уместный, то я отвечу на него, говорите же.   — Вы счастливы, сэр?   — Счастлив ли я, здесь на борту не имеет никакого значения, как и любой офицер на королевском флоте я должен выполнять свой долг честно и беспрекословно. Счастье или несчастье не должно при этом обязательно сопутствовать, сейчас это неважно и не должно никак влиять на моё отношение к другим.   — Кого вы хотите обмануть, мистер Кристиан? Меня или себя? Мы оба знаем, что так больше не может продолжаться, так сделаем, что от нас требуется, и восполним себе так недостающее счастье. Представьте, какую радость, и облегчение мы могли бы принести команде! Всей команде, раз и навсегда!   — Будем считать, что я тебя прослушал и совершенно не понял. Но если ещё раз ты мне сделаешь такое предложение, то пеняй на себя друг мой! Следи за словами, Миллз, не то капитан Блай сильно тебя разочарует.   — Капитан Блай... он уже давно разочаровал, да и не одного меня, я бы больше вам сказал, но раз вы не желаете слушать, то я, пожалуй, пойду.   — Идите же.   С этими словами, Миллз повернулся к Кристиану спиной, другими словами развернулся, и затем спустился вниз, где захотел найти своих двоих товарищей. Кристиан, тем временем, призадумался, но затем, как человек, забывший сделать какую-то важную вещь в срок, сделал несколько шагов вперёд и резко окликнул:   — Милворд!   — Да, сэр! — распрямившись и оживившись, отчеканил матрос.   — Возьмите себе любого напарника и поднимите вот эту бочку с водой на грот-брам-стеньгу, укрепите всё хорошо и спускайтесь обратно.   — Есть, сэр.   Милворд, взяв, к себе в напарники Эллисона, без каких-либо сложностей выполнил данное ему поручение.   Пройдя два дня, в пять часов вечера, команда матросов, как и обычно, драила палубу. Между тремя матросами, а именно: Айзеком Мартином, Джорджем Линклейтером и Генри Хиллбрантом, завязалась незатейливая беседа. Хиллбранту уже давно поплохело и он работал в полуобморочном состоянии. Линклейтер заметил это и живо спросил:   — Что это с ним?   — Он болен. У него лихорадка. Я говорил боцману, он сказал, что скоро пройдёт, — ответил Мартин.   — Мне станет лучше, если я немного попью... — прошептал бедняга Хиллбрант.   Мартин продолжил:   — Он уже два дня ничего не пил, слишком слаб, чтобы лесть за водой.   — Что же ты раньше не сказал? Я принесу тебе воды! — откликнулся Линклейтер, и уже приготовился кинуться наверх, но Мартин, его во время остановил.   — Стой! Это прямое нарушение приказа, я уже пробовал. Каждый должен лезть за водой только для себя.   — И больные тоже!?   Тут измождённый Хиллбрант, бросил тряпку с ведром и крикнул:   — О, боже! Не могу больше... Я сейчас сойду с ума, мне нужна вода!   Затем он кинулся по вантам подниматься наверх, на грот-брам-стеньгу. В это же время садовник Браун, выйдя на палубу, тоже принялся лесть за водой, как вдруг недалеко послышался голос капитана:   — Браун, в этом нет необходимости! Пейте сколько хотите и не пытайтесь лесть на ванты, у вас всё равно не получится. Вы не моряк, а только лишь садовник!   — Позвольте вам возразить, сэр. Речь идёт о моём достоинстве.   — К чёрту ваше достоинство, я не хочу лишиться садовода.   — К чёрту моё достоинство, сэр? Тогда к чёрту отправлюсь и я сам!   Браун хотел кинуться за борт, но послышался жуткий крик, и он застыл на месте. По палубе прошла вибрация, и пронёсся глухой хруст костей. Команда собралась у тела, разбившегося бедолаги Хиллбранта, и глухое недовольство и ненависть к капитану с этого момента увеличились ещё больше. Все кинули ужасающий взгляд на труп, кроме же Блая, продолжающего вести диалог с Брауном:   — Надеюсь, вы довольны, мистер Браун? Мачта не место для новичков, даже опытные моряки...   Неожиданно со спины, с прыжка, на Блая бросился Линклейтер и повалив того с ног, принялся душить голыми руками, при этом яростно крича:   — Ах ты, мерзавец! Я тебе горло порву, ублюдок!   В мгновение Уильям Коул и Джон Фрайер оттащили, а вернее сказать оторвали матроса от капитана, и крепко схватив того, ждали дальнейших указаний. Джеймс Моррисон помог капитану подняться на ноги. Тот отряхнулся, надел шляпу, достал из-под пазухи платок и, протирая им лицо, сказал:   — Мистер Фрайер, этого человека следует протащить под килем. Сегодня мы дадим ему время подумать, а утром исполним наказание.   — Маспрэтт, Беркитт, отведите его в трюм и наденьте кандалы! — скомандовал Фрайер.   Двое матросов подхватили своего товарища за подмышки, надели на него кандалы и повели в карцер за решётку.   — Норман, Квинтал, уберите тело! — приказал Моррисон.   Матросы подхватили труп за руки и за ноги, и понесли его в каюту, для подготовки к похоронам. Флетчеру вдруг внезапно стало плохо, он схватился за сердце и упал бы, если бы не прислонился к бортику закреплённого баркаса. Команда по-прежнему стояла у места гибели и не хотела расходиться. Только после того как Блай надорвал голос, они принялись за работу. Теперь, помимо грязи, матросы очищали палубу и от разводов свежей крови.   Кристиан же, уединился в свою каюту, сев за стол, он разложил фигуры на шахматной доске и принялся играть сам с собой, чтобы немного отвлечься и успокоиться. Тут, в каюту ворвался Янг и возмущённо высказал своё мнение:   — Ты слышал!? Он не может так поступить...   — В следующий раз, перед тем как войти, потрудись стучаться.   — Не нужно меня обманывать, Флетчер. Ты относишься к этому, так же как и я. Он изверг, и, по-моему, он просто спятил!   — Прежде всего, он капитан, пусть и излишни увлечённый наказаниями. А ты простой офицер, знай, своё место и престань нести эту чушь!   — Не надо меня учить, Флетчер. Пусть я и гардемарин... ты должен предотвратить его наказание! Слышишь? Протаскивание под килем не законно, это равносильно казни несчастного!   — Как же ты проницателен, Янг! Конечно, он решил его казнить, а как бы, по-твоему, наказали меня, если б я ударил капитана?   — Тебя бы повесили, но дело не в этом.   — Именно в этом.   — И, тем не менее, протаскивание под килем не законно. Даже простой матрос имеет право на суд.   — Всё хватит... Садись, предлагаю партию в шахматы, бери белые, с ними у тебя будет преимущество первого хода.   Янг, как истукан стоял возле Кристиана и просто обомлел. Кристиан вскричал:   — Довольно, Янг! Садись! Ну же!   — Думаю, мы не поняли друг друга, Флетчер, очень жаль...   С этими словами, Янг выбежал из каюты, захлопнув за собой дверь.   На следующее утро, двадцать первого апреля, штурман Фрайер созвал всю команду на главную палубу, за наблюдением наказания. Моряки перешептывались и топтались, стоя на палубе в толпе. Заскрипела лестница, по которой волокли Линклейтера. Показались Уильямс и Маккой, которые несли на себе виновного. Джон Фрайер подошёл к матросам и нелепо спросил:   — Что случилось?   Скинув с себя тело, Маккой ответил:   — Сэр... Он мёртв...   — Что значит мёртв? Как...   — Бедолага перерезал себе горло и скончался.   — Пере... Что? Откуда он взял нож!?   К этому времени, капитан Блай вышел на палубу, и, придя в недоумение, подошёл к штурману и спросил:   — Мистер Фрайер, что произошло?   — Матрос перерезал себе горло и скончался на месте.   — Кто отводил его в карцер?   — Я отдал приказ Маспрэтту и Беркитту это сделать.   — Маспрэтт! Беркитт! Живо сюда!   Из толпы неохотно выползли двое матросов, и подошли к капитану и остальным. Блай живо спросил:   — И как вы это объясните?   — Сэр, мы всего лишь заковали его в кандалы, и, проведя в карцер, заперли и оставили его там одного, — ответил Беркитт, глядя в глаза капитану.   — Хотите уверить меня, что по его последней просьбе вы тайком не подсовывали в карцер лезвие ножа?   — Но мы и в правду не делали этого! Прошу, поверьте нам! — вскрикнул Маспрэтт.   — Кто? Кто из вас это сделал? Признавайтесь!   Беркитт высоким тоном ответил:   — Клянусь Богом, мы ничего подобного не совершали!   — Нам и нужды то не было давать ему нож, он нас ни о чём не просил! Клянусь, это правда! — откликнулся Маспрэтт.   — Я даю вам последний шанс! Либо вы скажете, кто из вас отдал ему нож или Богом клянусь, вы до конца своих дней будете вспоминать этот день!   Матросы раздражённо покачали головами и вместе одновременно произнесли:   — Мы не делали этого, сэр! Наша совесть чиста!   — Ах, так! Проклятье! Лжёте, мерзавцы!   В глазах тех двух моряков вспыхнуло пламя и то, что творилось в тот момент у них на душе, трудно описать словами. Блай вскрикнул:   — Мистер Фрайер!   — Да, сэр!   — Установите три решетчатых стойки по левому борту и подготавливайтесь к большой демонстрации.   — Слушаюсь... сэр, — уныло ответил тот.   Следующее зрелище было, наверное, самым жестоким и отвратным на борту «Баунти»...   Вскоре, стойки были подготовлены, и команда ждала самого жуткого зрелища за всё своё плавание. Коул со своим помощником привязал к решётке Беркитта, затем Маспрэтта, а на счёт третьего места он спросил у Блая:   — Кто третий виновник, сэр?   Блай указал глазами на лежащий ничком труп Линклейтера и сказал:   — Вон он. Заждался уже, бедолага.   — Сэр... я не понимаю.   — Линклейтер. Берите его и привязывайте к последней стойке.   — Но он же мёртв, сэр.   — Не заставляйте меня повторять приказа.   Коул обомлел, сердцебиение усилилось, он окинул взглядом экипаж. Матросы были на взводе, и в душах у них похолодело от страха. Блай прервал молчание своим звонким голосом:   — Мистер Коул! Исполняйте приказание!   Коул подозвал своего помощника:   — Моррисон!   Тот, завершив с Маспрэттом, подошёл к боцману. Коул сказал:   — Помоги поднять тело.   — Какое тело? Линклейтер? Ты, что!? Он же мёртвый!   — И без тебя знаю! Не спорь!   К последней стойке вскоре был привязан и труп матроса Джорджа Линклейтера. Блай скомандовал:   — Мистер Коул, мистер Моррисон и ты, Черчилль, возьмите плётки и встаньте напротив виновников!   Моряки взяли плети-девятихвостки или как их тогда называли «кошки», и встали напротив побелевших от страха и отчаяния бедолаг. Черчилль напротив Беркитта, Моррисон напротив Маспрэтта, а Коул напротив трупа Линклейтера.   — Что ж... — обратился Блай к команде. — Думаю, это будет хорошим уроком для тех, кто всё ещё думает, что имеет право угрожать, лгать и применять силу против своего капитана. Вы будете подчиняться всем моим приказаниям до конца плавания, и никто этому не помешает. Никто! Я буду продолжать поддерживать строгую дисциплину, и если кто-нибудь посмеет нарушить её, то вскоре он окажется на их месте (указал Блай на троих связанных моряков). Вы поняли меня!?   — Так точно, сэр! — выбросила из себя толпа моряков.   — Хорошо! Черчилль, мистер Моррисон, мистер Коул, каждому по две дюжины ударов! Начинайте!   Это было самое отвратное и страшное наказание, проходивших когда-либо на борту «Баунти». Синхронно и громко свистели кнуты, в тот день. Под гробовое молчание свист плетей казалось, звучал ещё громче... Многие матросы тогда упали поочерёдно на палубу, где их стошнило. Атмосфера была пропитана кровью и смертью. Маленькие кусочки человеческого мяса отлетали в разные стороны, а кровь окрашивала палубу в тёмно-бурый цвет.