Корабль и команда. История "Баунти".

До восемнадцатого века навигация считалась чем-то вроде чёрной магии. У мореходов не было точного метода для определения местонахождения корабля в океане. Вместо этого они в основном полагались на астрономические наблюдения, математические расчёты и, наконец, удачу. Только во время первой экспедиции Кука мореплаватели научились определять долготу и более точно рассчитывать положение корабля.   В старину мореходы использовали ряд приспособлений и методов, которые помогали им ориентироваться в море, то есть вычислять широту и долготу. Но если с широтой всё было просто, то вычисление долготы напоминало гадание на кофейной гуще.   Столетиями моряки ориентировались в океане по звёздам. Например, Полярная звезда указывала направление на север. Но начиная с десятого века, одним из главных навигационных приборов стал компас.   Первые модели компаса представляли собой обычную намагниченную иголку. Однако к четырнадцатому веку их конструкция стала более сложной — добавился диск с делениями (картушка). Кроме того, в навигации морякам помогало солнце. Если наблюдатель находился к северу от тропика Рака (Северного тропика), то в полдень солнце располагалось к югу от судна. Морякам также было известно, что светило движется по небу с востока на запад, причём проходит примерно пятнадцать градусов в час. Таким образом, по солнцу определяли время, используя принцип солнечных часов. Эти простые методы навигации подкреплялись примитивными картами. Но карты помогали ориентироваться в пространстве, только когда моряк точно знал, где находится корабль, что случалось очень редко.   Система определения положения точки на земной поверхности на основе широты и долготы установилась к началу шестнадцатого века. Широту, то есть расстояние к северу или югу от экватора, можно было найти путём несложных расчётов, опираясь на наблюдения за движением небесных тел, в основном Полярной звезды и солнца. В теории, изменив угол между небесным телом и горизонтом, можно вычислить широту, сверившись с таблицами. Уточнить широту помогало сопоставление величины угла с датой. Всё, что для этого требовалось, — безошибочные измерения и комплект астрономических таблиц.   Для измерения угла мореходы применяли целый ряд приборов. Одним из них была астролябия. Астрономы использовали её для определения высоты стояния солнца или других небесных тел. Более прочная морская астролябия нашла широкое применение в пятнадцатом веке, но из-за качки, сделать точные вычисления было очень сложно. Большей надёжностью отличался такой прибор, как градшток.   Градшток представлял собой деревянный брус, на который насаживали под углом девяносто градусов скользящую дощечку. Навигатор направлял градшток так, чтобы его нижний край находился на одной линии с горизонтом. Затем он перемещал дощечку вперёд или назад, пока её верхний край не оказывался на одной линии с солнцем. Расстояние, на котором дощечка находилась от глаза, служило для определения высоты светила.   К семнадцатому веку на смену этому прибору пришёл квадрант Дэвиса. Он напоминал градшток, за исключением того, что человек, проводящий измерения, становился спиной к солнцу и следил за тенью, падавшей на прибор. Ближе к концу семнадцатого века эти инструменты вытеснил секстант, который был похож на астролябию, но лучше подходил для измерений на борту судна. Секстантом пользовался Кук, и хотя большинство современных моряков полагаются на спутники и компьютеры, этот прибор до сих пор не вышел из употребления.   Для определения долготы — положения судна относительно востока или запада — нужно было знать время. Песочные часы точностью не отличались, поэтому требовался надёжный морской хронометр, работающий независимо от движения корабля. Проблемы, связанные с разработкой прибора, были решены лишь в конце восемнадцатого века, а прежде моряки рассчитывали долготу по курсу и скорости движения судна. Для этого требовался лаглинь, точный компас и песочные часы. Ясно, что малейшая ошибка в расчётах могла закончиться катастрофой.   На протяжении столетий астрономы, моряки и математики бились над задачей определения долготы, экспериментируя со сложными вычислениями на основе положения небесных тел. Однако ни один из таких способов не был ни точным, ни практичным, за исключением метода, при котором использовались таблицы лунных расстояний, появившиеся в 1767-м, всего за год до того, как судно «Индевор» отправилось в своё великое плавание.   Джеймс Кук применял этот метод, однако его минусом оказалось то, что лунные расстояния рассчитать было сложно. Поиски более простого способа определения долготы продолжались.   Проблема была настолько насущной, что в 1714 году правительство Англии назначило награду тому, кто найдёт её решение. Сложную задачу одолел часовщик-самоучка Джон Гаррисон. Он подошёл к проблеме с «механической стороны», поставив себе цель создать часы, которые бы работали независимо от движения корабля, влажности и температуры. Ещё они должны были быть прочными и не ржаветь. Работа над морским хронометром Н1 подошла к концу в 1735 году.   Однако для Гаррисона прибор оказался недостаточно точным, и в 1741 году изобретатель изготовил Н2. В то время Британия находилась в состоянии войны. Часы Гаррисона представляли собой слишком большую ценность и не должны были попасть в руки врага, поэтому они хранились в стране, а Гаррисон продолжал улучшать конструкцию. Через несколько лет появился хронометр Н3.   Однако настоящим прорывом Гаррисона стала модель Н4 (1759) — первые «морские часы», которые были опробованы в море и доказали свою точность. Изобретатель решил задачу, однако правительство не признало это и так и не передало ему обещанную награду. К 1770 году морские хронометры вошли в широкое употребление, и Кук использовал один из экземпляров Н4 во время своей второй экспедиции (1772-1775).     Команда явно засиделась на Таити, и недовольство моряков всё больше подогревали стычки между капитаном и его главным помощником...   Наконец, двадцать третьего апреля «Баунти» подошёл к острову Анамока (Номука), входящему в группу островов Хаапай. Для матросов это значило, что испытания достичь глотка воды закончились. Блай снарядил экспедицию на берег, чтобы пополнить запасы пресной воды и дров. Главным капитан назначил Флетчера Кристиана. Поначалу всё шло хорошо, но вскоре моряков окружили и попытались ограбить островитяне, сделав миссию экспедиции практически невыполнимой. Кристиан не мог применить оружие, потому что Блай запретил ему это делать. Кроме того молодому помощнику капитана недоставало опыта поведения в подобных ситуациях.   Когда Кристиан пожаловался Блаю, тот назвал его трусливым негодяем, «который испугался горстки дикарей». Кристиан сказал:   — Сэр, мы не смогли пополнить запасы пресной воды, местные жители помешали нам.   — Что значит, не смогли? Вы не справились с таким лёгким поручением?   — Справился бы, если мне было разрешено использовать оружие, туземцы вели себя агрессивно, и я не мог дальше продолжать буксировку бочек с водой.   — Не могли или струсили? Испугались жалкой горстки дикарей!?   — Проявив осторожность, я не допустил нападения.   — Нападения? О чём вы, мистер Кристиан!? Струсили перед безоружными неандертальцами?   — По моему мнению, они делали миссию экспедиции не выполнимой, и я вернулся на борт, чтобы заручится помощью.   — А по моему мнению, вы типичный трусливый негодяй, который испугался горстки дикарей! Позор! Немедленно возвращайтесь на берег и сделайте свою работу до конца!   Кристиан сдержался, хотя и был в бешенстве, как от поведения островитян, так и от неуважения со стороны капитана. В довершение перед отплытием пропал якорь с баркаса, и Блай арестовал двух островных вождей. Он предпринял безуспешную попытку вернуть якорь силой и заставил вождей в наказание колоть кокосовые орехи.   Помощник капитана был глубоко обижен выговором Блая, но держал свои чувства при себе. Ничто не указывало на то, что он готов был ослушаться капитана или каким-либо образом нарушить дисциплину.   Остров, который во времена Блая называли Анамока, ныне носит имя Номука. Как упоминалось ранее, он входит в группу островов Хаапай в центральной части архипелага Тонга, известного также как острова Дружбы. Блай уже бывал на Анамоке в 1777 году вместе с капитаном Куком, и потому ему было известно, что на нём есть центральное озеро с водой, пригодной, хотя и с некоторой натяжкой, для питья. Кук и Блай не знали, как правильно называется остров, потому что Абель Тасман, нарёкший его Роттердам, по ошибке вместо Номука записал «А намока».   Утром двадцать седьмого апреля Блай вышел из каюты и бросил взгляд на гору кокосов, лежавших в углу квардертека, между боковыми орудиями правого борта. Капитан был уверен, что накануне вечером орехов было больше. Значит, ночью их кто-то украл. Он немедленно созвал офицеров и матросов на главную палубу и начал свой допрос:   — Среди нас снова появился вор. Да, очередной вор на борту. Ночью запас кокосов был вот по эти перилла.   Блай указал тростью на уровень высоты перилл и затем продолжил:   — Утром же, сами можете посмотреть, что вот здесь осталось. Если же вор назовёт себя сам, здесь и сейчас, я накажу только его.   Полное безмолвие... Тишина. Блай опрометчиво спросил:   — Мистер Кристиан, что же вы молчите? Хотя бы сейчас проявите храбрость и честно признайтесь!   Кристиан с удивлённым выражением лица, посмотрел Блаю в глаза и растерянно ответил:   — Мне не в чем признаваться, сэр. О краже кокосов мне ничего неизвестно.   — Но ведь именно вы вчера дежурили на вахте с тремя матросами и хотите сказать, что не заметили кражу дюжины кокосов!?   — Именно, сэр.   — Проклятый пёс! Вор! Это вы украли кокосы, или же ваши вахтенные, в кое во всём равняются на вас, не так ли?   — Называя меня вором, мы оскорбляете мою честь и достоинство! Заберите же свои слова назад. Это не правда.   — Вора помиловать — доброго погубить. Я знаю... вы испытываете моё терпение, когда-нибудь оно закончится, и вы дорого заплатите за свою ложь! Теперь же лучше придержите-ка свой язык и знайте, что я запомню вам это.   Кристиан сильно напрягся, плавно и медленно покивал головой и с трудом сдерживал, вырывающийся наружу гнев. В его голове зародилась такая ненависть, которая рано или поздно проявляет себя в той или иной ситуации. Сильно он был обижен таким выговором капитана, да вдобавок ещё и в присутствии всей команды.   — Мистер Коул, — добавил Блай.   — Да, сэр.   — Осмотрите личные вещи тех, кто нёс вчерашнюю вахту, и урежьте им рацион вдвое.   — Есть, сэр.   — Спасибо. Всем разойтись!   Между тем, стоит пояснить, что капитан Блай всегда был достаточно прямолинейным человеком. Он испытывал недостаток в квалифицированных помощниках и считал Кристиана, а также остальных офицеров неумелыми и, хуже того, некомпетентными. До сих пор ему удавалось справляться с поставленной задачей в основном без их помощи. Именно этот факт частично объясняет его стычки с подчинёнными, казалось бы, по пустяковым поводам, таким как кража кокосов или пополнение запасов воды.   На таком небольшом судне, как «Баунти», места для хранения запасов воды было немного. От берегов Таити парусник отчалил с сорока семью тоннами воды. При обычных обстоятельствах этого хватило бы команде на три месяца. Однако «Баунти» вёз тысячу пятнадцать хлебных деревьев, которые нуждались в обильном поливе — вот почему Блай и решил ограничить воду матросам во благо жизни растений. Достигнув острова Анамока, он собирался восполнить запасы воды и, следовательно, прекратить мучения с жаждой своего экипажа. Сделать это было совсем несложно: экспедиции Кристиана следовало отбуксировать пустые бочки на берег, наполнить их водой из озера, а затем доставить на борт корабля. То, что Кристиан не справился с таким простым заданием, и заставило капитана усомниться в компетентности своего помощника.   В то же время Кристиан, жил «в личном аду». У него было мало настоящей власти над командой, а Блай, казалось, делал всё, чтобы подорвать его и так небольшой авторитет постоянной критикой и оскорбительными высказываниями. Кристиана прилюдно унизили, самолюбию молодого человека была нанесена серьёзная травма, и всё же его следующий поступок представляется неадекватной реакцией на поведение Блая.   В ночь на двадцать восьмое апреля, Флетчер Кристиан достраивал свой небольшой плот, на котором он собирался в одиночку отправиться к ближайшему острову Тофуа. Когда плот был готов, из темноты послышался чей-то хриплый голос:   — Это не плот, а гроб.   Флетчер резко поднялся, распрямился и увидел перед собой Янга.   — Между нами и островом течение в пять узлов. Шансов у вас маловато, чтобы добраться туда живым.   — Я всё же попробую. Рискну.   — Полагаете, никто об этом не думал? Вы не один кто оставил там своих женщин.   Кристиан к этому времени уже спустил плот на воду, а Янг промолвил:   — Флетчер... люди готовы на всё.   Кристиан остановился, остолбенел, тяжкие сомнения его охватили. Посмотрел он изумлёнными глазами на Янга и затем шёпотом спросил:   — Вы что же, подстрекаете меня к бунту?   — На вашем месте я бы встал во главе корабля.   — И что вы ждёте?   — Я сказал на вашем месте, не на своём. Подумайте об этом...   Немного погодя, Кристиан отпустил свой плот на волю волн, и, подойдя к Янгу спросил:  — Считаешь это благоразумным?   — Если хочешь прекратить это безумие, то да.   — Это опасно! Что если бунт будет быстро подавлен, а мы окажемся за решёткой? Ты об этом подумал?   — О, да. Я долго об этом размышлял, Флетчер, и пришёл к выводу, что у нас всё же есть один козырь.   — И какой же?   — Внезапность. Это будет неожиданно, да и к тому же мы хорошо вооружимся и не позволим совершать, какие-либо действия без своего ведома.   — А уверен ли ты, что команда согласиться совершить такое тяжкое деяние?   — Ха-ха-ха... Да перестань. Сколько уже людей было высечено на борту, напомни-ка? Скольким Блай нагрубил и угрожал? Скольким он принёс унижение и боль!? Сколько...   — Хватит! Всё ясно... Но всё же... Ты хоть понимаешь, чем грозит поднятие мятежа? Это ведь не шутки, Янг, назад пути уже не будет. Мы больше не увидим ни своих родных, ни своих близких, никогда не вернёмся на родину, а будем годами скитаться по морям и до конца своей жизни бояться, что нас найдут, поймают и жестоко накажут.   — А ты думаешь, у нас есть выбор? Поверь мне, Флетчер, пройдёт ещё месяц, а то и меньше, и мятеж будет просто неизбежен. Остановившись сейчас, мы лишь протянем некоторое время, за которое Блай нанесёт по нам ещё больше урона. Продолжит наносить удар по нашей чести и достоинству. Ты думаешь, он остановиться? Станет к нам и к команде более милосерднее? Нет! Этот ад ещё долго будет продолжаться... Продолжаться, до тех пор, пока мы не поднимем восстание и не разрушим власть Блая на корабле. Послушай меня хотя бы сейчас, и поверь, что мятеж наш будет оправданным.   Некоторое молчание... Кристиан был сильно встревожен, хотя сам уже раньше и размышлял о мятеже, но наконец, он выдавил из себя:   — Возможно, ты прав... С кого бы только начать заручаться поддержкой?   — С Мартина. Я с ним уже говорил на эту тему, а именно ты и развеешь его последние сомнения. Ладно, всё. Больше нам нельзя здесь находиться вдвоём, вызовем только лишних подозрений. Я пошёл... сообщишь на досуге когда будешь готов.   — Да... иди.   Янг ровным шагом покинул главную палубу и ушёл неизвестно куда. Кристиан же ещё долго прокручивал в голове свой разговор с Янгом и пытался находить хоть какие-то малейшие оправдания своему, пока ещё не совершённому, поступку. Он был сильно взволнован... Конечно! Ведь решиться на такое преступление было нелегко, учитывая тот факт, что он уже был знаком и дружил с капитаном Блаем ещё до начала этого плавания. Именно этот фактор и мешал ему первое время пойти против совести, но вспомнив былые обиды и несправедливые высказывания Блая в его адрес, Кристиан всё же решился сделать роковой шаг, который войдёт в историю, как самый знаменитый и всеми известный мятеж на «Баунти».   На следующий день, вечером, уже двадцать восьмого апреля, Флетчер Кристиан целенаправленно пошёл в каюту капитана, как выясниться позже, это была последняя попытка примирения с ним. Блай в то время разбирал некие документы, и, услышав стук в дверь, сначала шёпотом про себя сказал: «Кого там ещё принесло на мою голову!?», и только потом откликнулся:   — Да, войдите!   Кристиан вошёл и с безнадёжным выражением лица, спросил:   — Можно ли поговорить?   — Я занят, это важно?   — Для вас, полагаю да.   Капитан откинул свой взор от бумаг, затем поднялся с рабочего места и ответил:   — Только кратко.   Флетчер закрыл за собой дверь и начал:   — Уильям, я о вашей дисциплине на корабле.   — Уильям? Не сэр, не капитан, а просто Уильям? Соблаговолите объяснить, почему не по уставу?   — Люди этого не потерпят.   — Не потерпят? Они командуют «Баунти»?   — Будут... если вы не одумаетесь.   — Что вы сказали? Повторите-ка? Они будут командовать!? Вы чем мне грозите!?   — Не грожу, а лишь предупреждаю.   — А-а-а на корабле уже ропот!?   — Нет... только страх.   — Страх!? Именно этот страх всё ещё и поддерживает чёткий порядок на корабле.   — Я так не думаю, и вы это знаете.   — А вам и не надо думать, вы должны подчиняться моим приказам и прежде всего, исполнять свой офицерский долг, чёрт вас побери!   Кристиан, посмотрел на Блая жалеющим взглядом, и с печалью в глазах произнёс:   — Конечно. Разрешите уйти?   — Да! Убирайтесь отсюда немедленно! Вы меня просто поразили! Никак не ожидал от вас такого, мистер Кристиан!   Флетчер живо покинул каюту капитана, и под конец, когда услышал в его крике предложение: «Вы меня просто поразили! », сказал про себя: «О, нет, мистер Блай! Пока вы только удивлены, настоящее поражение вас ждёт уже скоро... ».   Кристиан направился в трюм, где его ждали его соратники. Зайдя туда, он подошёл к ним, а они в своё время, поднялись со своих мест и собрались в кучку. Кристиан прошептал:   — Никого не убивать. Ясно вам?   Миллз, почти в полный голос, ответил:   — Только Блая и всё...   — Никого! Посадим его в шлюпку и закончим на этом.   Заговорщики утвердительно кивнули головами и начали свою спешную подготовку к бунту.