Приближаться к другим островам никто больше не решался — без оружия, изгнанники могли повторить печальную судьбу своего товарища. Единственной их надеждой был капитан Блай, ведь только он один разбирался в навигации.
После отплытия с Тофуа, следующие несколько дней баркас прорывался сквозь штормовой ветер, а Блай тщательно следил за потреблением воды и провизии. Позже он напишет: «Сейчас выдал по чайной ложке рома каждому человеку с четвертинкой плода хлебного дерева... Я твёрдо решил продержаться восемь недель, даже если дневной паёк будет ещё меньше». Команда использовала парус, когда только это было возможно, но при таком скудном питании люди уже через неделю начали терять силы. И всё же выбора у них не было. Все это время Блай фиксировал свой путь, используя лаглинь для измерения скорости судна и квадрант для определения широты. Долготу без морского хронометра капитан мог определить только приблизительно.
Во время очередной скудной трапезы, между моряками завязался вот такой диалог:
— Всех обнесли, мистер Коул? — спросил Блай.
Тот прохрипел в ответ:
— Всех, сэр.
— Тогда жуйте медленно ребята, для своего же блага.
Лоуренс Лебог задал вопрос капитану:
— Далеко ли ещё идти, сэр?
— Не думайте об этом... думайте лучше о том, сколько мы прошли.
В сильном волнении, грызя ногти и поникнув головой, Лэмб высказал:
— Никогда нам уже не увидеть Британии. Это ведь конец...
Блай вспыльчиво в ответ:
— Ещё раз так скажешь и вылетишь за борт. Не отчаиваться! Помните о моей клятве данной вам! Мы увидим Британию, и увидим, как Флетчер Кристиан болтается на реях... а с ним и его пираты!
Справив нужду, Фрайер заправил штаны, уселся на своё место и сказал:
— Как думаете, сэр, где сейчас, мистер Кристиан?
— Я могу лишь предполагать, что он вернулся на Таити.
— Да, но надолго ли? Вряд ли он там останется.
— Он показал бы себя со стороны глупца, если б остался на Таити. Наверняка он уже ищет надёжное укрытие в тихом океане, где его не найдёт британский флот. Но рано или поздно его всё же найдут, и тогда, Флетчер Кристиан, сильно пожалеет о содеянном и сполна заплатит за своё свершённое преступление. Вот увидите, правосудие свершится! Мы с вами ещё постоим в первых рядах у эшафота и будем с насмешкой наблюдать за его казнью и казнью его всех приспешников. Флетчер Кристиан совершил ужаснейшую ошибку в своей жизни и теперь уже ничего не изменишь... Вот мы здесь, без еды, без воды, испытываем голод, холод, страх и мучения, как физические, так и душевные, а он сейчас где-нибудь в тропиках или же в уютной каюте, сидит, развлекается, а в голове только одна мысль: найти надёжное укрытие. Мы не должны отчаиваться, мы должны жить и идти вперёд, только вперёд, чтобы вновь увидеть свою родину, своих любимых, жену, детей. Мы пройдём этот путь, и клянусь Богом, наше плавание ещё войдёт в историю, а мятежники получат по заслугам.
О Лоуренсе Лебоге известно крайне мало, и всё же расскажем о нём:
Лебог родился предположительно в Канаде или Соединенных Штатах приблизительно в 1748 году. Плавал с Блаем и Кристианом на судне «Британния» в Вест-Индию. Был одним из самых старших и опытных членов экипажа «Баунти».
О его поведении на судне практически ничего не известно, кроме того, что в самом начале плавания он донёс на моряка Джона Миллза о краже двух головок сыра, вследствие чего, Миллз был высечен на борту одним из первых, а кража двух несчастных сырных головок так и не прояснилась.
Во время плавания на баркасе Лебог тяжело заболеет, но всё же выживет. Не будем забегать вперёд и продолжим рассказывать о легендарном плавании капитана Блая и его верных подчинённых.
В одно раннее утро, морякам-изгнанникам море принесло новые мучения. Волны вздымались всё выше к небу, начал моросить дождик, да к тому же с запада, всё ещё дул холодный ветер. Команда в баркасе оживилась, Блай отдал приказ:
— Мужайтесь, ребята! Больные и слабые пересаживайтесь ближе к центру, берите бочонки, другие ёмкости и набирайте дождевой воды. Остальные... пересаживаются на края баркаса и прикрывают телом своих больных товарищей от волн.
— Есть, сэр! — окликнул Коул.
Моряки быстро организовались, и, не смотря на усталость, довольно-таки стремительно образовали живую стену на границах судна. Сам же Блай сел в ряды тех, кто примкнул к краю борта, и таким образом моряки образовали некое продолговатое кольцо, которое защищало от холодных волн слабых людей, набирающих в это время в бочонки воду, падающую с неба.
Вот дождь усилился, а поочерёдно налетающие волны стали казаться невыносимыми.
Моряки прижались, друг к другу как можно плотней, я в спину почти беспрерывно была морская вода... кровь в жилах стыла, а всё тело пронизывалось мурашками. Блай, зажав между ног бортовой журнал, очень опасался, что он намокнет, его мысли были забиты только этим, и поэтому жгучая боль в спине казалась ему более терпимой, нежели остальным. С каждым налётом ледяной воды на человеческое тело, спину словно прокалывали тысячью иглами, сердце замедляло свой темп работы, а дрожь всех конечностей усиливалась всё больше и больше. Зубы от холода отстукивали ритм, и капитану Блаю, и остальным морякам, пришлось тогда очень и очень тяжко.
К тринадцатому мая непогода в море, наконец, утихла. Благодаря шторму команда сумела пополнить запасы пресной воды, но еды еле хватало, чтобы выжить. Блай использовал свинцовую дробь из пистоля, чтобы отвешивать порции заплесневелого корабельного бисквита, который «могли, есть только те, кто оказался в столь отчаянном положении». После двух недель путешествия Блай определил, что они проплыли примерно тысячу триста миль и находятся между Новыми Гебридами и северо-восточным побережьем Австралии, неподалёку от Большого Барьерного рифа.
И действительно, через одиннадцать дней команда услышала шум волн, которые разбивались об огромный коралловый риф. На острове Воскресенья, команда капитана Блая высадилась, где произошёл один страшный случай. На прибрежных камней сидели четыре морских птицы, Блай увидев их, дал следующие указания:
— Чёрт, как жаль, что у нас нет мушкетов... Мистер Коул, возьмите с собой Лоуренса и Лэмба и идите к баркасу. Там возьмите вёсла и несите сюда.
— Хорошо, сэр.
Остальным морякам, Блай сказал не шуметь и ни на шаг не приближаться к птицам.
Именно они должны были сегодня накормить голодных и уставших людей. Пройдя немного времени, показались Коул, Лэмб и Лебог, и у каждого в руке по веслу. Блай шепнул:
— Аккуратно и бесшумно продвигайтесь к вон тем камням и делайте, что вам надлежит.
Четверо крачек в это время безмолвно сидели на камнях у моря и ни о чём даже не подозревали.
Трое моряков с вёслами медленно ползли по песчаному берегу и всё ближе и ближе приближались к пище. Остальные внимательно наблюдали за всем этим и молили Бога, чтобы всё у них получилось. Вот они уже близко... Коул поднял весло к верху над головой, Лебог также замахнулся и Лэмб, засмотревшись на крачек, не смотря под ноги, вдруг нечаянно споткнулся об какую-то корягу или камень в песке и вместе с веслом резко рухнул вниз. Деревянное весло ударилось о камень, где сидели птицы, это было так неожиданно и нелепо, что Блай наблюдая за всем этим, просто обомлел от отчаяния.
Четвёрка крачек вмиг вспорхнула в небо, оставив после тебя только белый птичий помёт... Коул с досадой сказал:
— Эх, что же ты, Лэмб. Подвёл всех нас.
— Совсем уже на ногах не держишься, так не ходил бы, нам теперь из-за тебя страдать... — дополнил Лебог.
Капитан Блай в это время разинул рот и всё ещё не мог поверить в случившееся. Коул с Лебогом понесли вёсла назад, сказав по пути:
— Простите, сэр. Не вышло...
Блай плотно сжав губы, навострив взгляд, озлобился, а пульсирующая и мучительная боль у виска прибавила злости, он быстрыми шагами пошёл прямо на Лэмба. Тот уже поднялся на ноги и отряхался от налипшего песка. Лэмб и не предполагал, что с ним будет в последующую минуту, он успел только сказать:
— Сэр, простите...
Блай замахнулся и сделал сильнейший удар по лицу. Лэмб откинулся назад, но не упал, прикрыв окровавленный рот рукой, он попятился назад. Блай гневно проговорил:
— Неуклюжий болван! Всех нас сегодня еды лишил, поганец проклятый! Чёрт бы тебя побрал!
В последующие секунды, моряк Роберт Лэмб был публично избит капитаном Блаем за свой несуразный проступок.
Барьерный риф был довольно-таки опасным местом для плаваний, но к счастью, Блаю удалось отыскать проход в этой смертельной преграде. Преодолев её, моряки ступили на берег необитаемого острова. Блай предположил, что они были неподалёку от Кейп-Йорка, северо-восточной оконечности Австралии. Блай писал: «Раз пять, не меньше, мы приставали к берегу, где нас встречали то голые скалы, то враждебные племена. С запасами было плохо, с мужеством команды и того хуже... »
За мысом лежал фарватер, ведущий к Тимору и Батавии. Команда отдохнула на островке несколько дней, но пищи, кроме устриц, там не было. Моряки снова вышли в море, а с берега за ними наблюдали аборигены.
Время от времени моряки дополняли свой рацион парочкой сырых морских птиц.
Команда попытала счастья на другом острове, но он оказался ещё более бедным в плане провизии. И вскоре, плотник Уильям Пёрселл бросил вызов капитану, усомнившись в его компетентности.
Блай делал очередные записи в своём бортовом журнале: «Среда, 31 мая. Пришлось урезать довольствие ниже необходимой нормы. Люди пытаются сбить вёслами, попавших в парус морских птиц... »
Уильям Коул заросший густой бородой, сидя на коленях, разделывал на скамье последнюю тушку птицы, разделял сырое мясо на несколько кусочков и раздавал их морякам. Отрезав, последние частички мяса от брюха он спросил:
— Кому этот кусок?
— Мне! — донёсся слабый голос Лебога.
Коул протянул ему эту дольку, затем отрезал последние частички мяса и задал тот же вопрос.
— Кому этот?
Блай промолвил:
— Мистеру Нельсону.
Побледневший от усталости и голода, Нельсон, сидя у руля, покачал головой. Из рук в руки моряки передали ему небольшой кучек мяса, но в тот в ответ сказал:
— Нет, спасибо. Отдайте молодым матросам, им нужнее...
— Мистер Нельсон, приказываю здесь я. Ешьте! — громко отчеканил Блай.
Тогда, ботаник протянул вперёд дрожащую руку, в её заложили кусочек пищи и затем он съел свою дольку мяса. А Пёрселл тем временем возмущённо спросил:
— А остальные как же?
Коул, заматывая тряпкой лезвие ножа, в ответ глухо прохрипел:
— Жди своей очереди, Пёрселл, как и другие.
— Это не справедливо! Некоторые люди не ели много дней!
— Довольно, Пёрселл. Закройся... — буркнул Блай.
Вообще Уильям Пёрселл, был довольно-таки вздорным и в то же время смелым человеком. При этом свою работу плотника он всегда хорошо выполнял. И столь долгое и мучительное плавание сказалось на его рассудке...
Не рассказать подробнее об этом человек просто не возможно, начнём же:
Уильям Пёрселл родился в Дептфорде, пригороде Лондона, десятого февраля 1762 года.
Несмотря на молодость, профессиональный плотник и столяр Пёрселл был одним из самых уважаемых членов экипажа «Баунти». Имел крайне строптивый характер: на протяжении всего плавания постоянно спорил и пререкался с Блаем.
Двадцать восьмого августа 1788 года во время стоянки в бухте Адвенчер «в самой наглой и предосудительной манере», как писал Блай, отказался участвовать в общих работах по поиску пресной воды и заготовке древесины. Неповиновение капитану строго каралось, но Блай, однако, от наказания Пёрселла воздержался, а только посадил его на время под арест.
Четвёртого декабря того же года, на Таити, Пёрселл снова не подчинился распоряжению Блая и в оскорбительной форме отказался вытесать точильный камень для таитянского друга Блая по имени Хитихити: «Есть закон, чтобы забирать у меня одежду, но нет закона, забирать у меня мои инструменты! ». Блай и на этот раз ограничился однодневным арестом плотника.
Известен факт, что накануне мятежа Кристиан жаловался Пёрселлу и боцману Коулу на Блая, и плотник безуспешно пытался успокоить помощника штурмана. Во время бунта восставшие отправили Пёрселла на баркас, конфисковав половину его инструментов и удержав на борту его помощников, Нормана и Макинтоша.
На баркасе Пёрселл окончательно стал врагом Блая. Тридцать первого мая между ними произошла самая серьезная стычка, которая чуть было, не привела к новому мятежу...
Плотник вскочил с места, взял в руки небольшую дубинку и яростно прокричал:
— Нет не довольно, сэр! Я вот, что скажу вам, офицерам достаётся вдосталь! А ведь так нельзя!
Блай недовольно в ответ:
— Закрой свой рот, Пёрселл...
— Я ведь ни чем не хуже вас, сэр! И вы это знаете! Прекрасно знаете!
— Что ты там сказал? Что сказал?
— Я сказал, что я не хуже вас!
Блай, оскалив зубы, дрожащими от злости красными глазами глянул на Пёрселла и резко поднялся с места. Затем перешёл с одного конца баркаса, на другой, и, встав напротив обезумевшего моряка, вскричал:
— А я вот в этом не уверен!
Пёрселл дрожащими от бессилия руками, зажав в одной руке дубинку, свирепыми глазами смотрел на Блая. Находясь в полном отчаянии, он предпринял попытку нанести удар, но Блай вовремя подхватил дубинку, при этом свирепо проговаривая:
— Отдай, чёрт побери! Отдай её! Отдай! Отдай же!
Пёрселл разжал руку, и дубинка оказалась у Блая. Замахнувшись ею над головой, он пригрозился:
— Сейчас голову размозжу! Сядь на место! Быстро! Быстро я сказал!
Пёрселл, как истукан стоял на месте, и вдруг задрожал от страха и безысходности.
— Сядь... Сядь! Сядь, чёрт возьми!
Только после того как Блай замахнулся этой дубинкой по его лицу, Пёрселл свалился вниз и по глазам его покатились горькие слёзы. Блай выбросил дубинку в море, а Пёрселл вдруг снова поднялся, и, шмыгнув носом, глотая слова, произнёс:
— Знаете, о чём я жалею, сэр? Нет? Да-к я вам скажу! Я жалею, что сел в этот проклятый баркас и не остался на корабле! Я о многом пожалел, прибывая в этом плавании и...
— Хочешь бросить мне вызов!? Одумайся пока, не поздно! — обнажив саблю, сделал последнее предупреждение разъярённый Блай.
Перселл, закусив губу, вытер кровь, потёкшую из носа, и, кивнув головой, скорее не сел, а упал на своё место. Поникнув головой, он больше ничего не посмел сказать.
Глубоко вздохнув и успокоившись, Блай спрятал саблю в ножны и обратился к боцману:
— Мистер Коул, отдайте ему мою долю.
Коул отдал Пёрселлу последнюю дольку сырого птичьего мяса и тот, сжав его в руке, жадно засунул в глотку, вытирая слёзы с лица. Блай, закашлявшись, отхаркнул кровяную слюну за борт, обтёр подбородок рукавом рубахи и с нарастанием голоса запел:
«О, благодать, спасён тобой.
Я из пучины бед;»
Коул с Фрайером присоединились:
«Был мёртв и чудом стал живой,
Был слеп и вижу свет»
Запели все хором:
«Сперва внушила сердцу страх,
Затем — дала покой.
Я скорбь души излил в слезах,
Твой мир течёт рекой.
Прошёл немало я скорбей,
Невзгод и чёрных дней,
Но ты всегда была со мной,
Ведёшь меня домой.
Словам Господним верю я,
Моя вся крепость в них:
Он — верный щит, Он — часть моя
Во всех путях моих.
Когда же плоть моя умрёт,
Придёт борьбе конец,
Меня в небесном доме ждёт
И радость, и венец.
Земля истает словно снег,
Иссякнет солнца свет,
Тобой призвавшим меня здесь,
Навеки я согрет.
Пройдут десятки тысяч лет,
Забудем смерти тень,
А Богу так же будем петь,
Как в самый первый день»
Второго июня баркас обогнул Кейп-Йорк и вошёл в бурные воды Торресова пролива (между Австралией и Новой Гвинеей). Часы Блая больше не шли, поэтому ему удавалось лишь примерно определять время, а значит, и расстояние, пройденное судном. Тем не менее, он прикинул, что им осталось пройти ещё тысячу четыреста миль. Однако силы людей были на исходе. Измотанные, истощённые, замёрзшие моряки стонали от боли и усталости. Их поддерживала только надежда.
Одиннадцатого июня, изнеможённая команда Блая еле держалась на ногах, да и сам он был очень слаб. Теряя надежду, Блай делал последние свои записи: «Не могу больше писать, покидают силы... Дорогая Бетси, кланяясь от меня твоим родителям и нашим любящим дочерям... », тут он услышал, что кто-то глухо шепчет:
— Мистер Блай, мистер Блай...
Блай прекратил писать, и, приблизив ухо к лежащему Нельсону, сказал:
— Говорить вам только во вред, лучше отдохните и крепитесь.
— Я скоро отдохну, у меня будет много времени для отдыха — целая вечность. Я умираю! Когда мой дух отлетит, прах мой мне уже будет не нужен... Умоляю, вас...
Прошу... употребите мою плоть во спасении остальных.
— Нет, нет, мистер Нельсон, мы цивилизованные люди, а не сборище дикарей.
Цивилизованными людьми и умрём... не тревожьтесь.
Так, через несколько часов, ботаник Дэвид Нельсон скончался, сил и времени для похорон у Блая не было, он приказал лишь накрыть тело чем-нибудь и оставить лежать на своём месте.
Место и дата рождения Нельсона неизвестны и по сей день. Он, как и его коллега Браун, служил садовником в Королевских Кью-Гарденз и, как и Блай, участвовал в Третьей экспедиции Кука (1776-1780): Блай был штурманом на «Резолюшн», а Нельсон — ботаником на «Дискавери».
Сэр Джозеф Бэнкс рекомендовал его кандидатуру Адмиралтейству, и пятого мая 1787 года, еще даже до того, как выбрали судно, Нельсон и его коллега Уильям Браун стали первыми, кого назначили в экспедицию за хлебным деревом.
На «Баунти» его любили все, и офицеры, и матросы. На борту, он был самым порядочным, добрым и честным человеком. На Таити Нельсон был одним из немногих, кто все двадцать три недели провёл на берегу, собирая саженцы. Во время мятежа бунтовщики не выпускали его на палубу, а затем предоставили право выбора: остаться на борту или сесть в баркас. Нельсон выбрал второе.
Путешествие на баркасе подорвало здоровье Нельсона и под конец плавания, он умер от тропической лихорадки.
В 1792 году Блай, будучи на Ван Дименовой Земле (ныне – остров Тасмания, Австралия), назовёт один из местных холмов Горой Нельсона. Это название сохраниться и по сей день.
Дни и время тянулись мучительно медленно, а моряки уже практически не чувствовали конечностей, и испытывали жуткую боль в области живота. Голод порождал страх и смятение, сам Блай был сильно измучен и в последние дни плавания, очень страдал от страшной, и почти нестерпимой боли в мышцах тела. Но всё же, пришёл борьбе конец...
Четырнадцатого июня команда капитана Блая достигла Тимора. Блай и его люди были скорее мертвы, чем живы. Землю вдали заметил Томас Холл, о-о-о это было что-то невероятное... Чувство радости прибавило сил и он, поднявшись на ноги, словно сумасшедший, неистово и громко, даже очень громко, засмеялся, подняв глаза к небу.
Остальные же члены баркаса тихо и глухо сопели предсмертным дуновением. Холл, передвигаясь к Блаю, продолжал гоготать, и, обрушив свою увесистую руку на плечо капитану, начал трясти его из стороны в сторону и повторять:
— Сэр, проснитесь! Сэр, сэр, сэр... сэр!
Капитан лениво разомкнул очи, пробудился и недовольно проворчал:
— Что ещё? Что вам надо?
— Земля! Земля, сэр! Земля!
— Что? Что вы сказали!?
— Земля! Сэр, земля!
Холл указал на виднеющийся в тумане остров. Блай широко раскрыл глаза, и, пробуждая боцмана, начал твердить:
— Мистер Коул, поднимайте флаг. Мистер Коул, мистер Коул, мистер Коул, проснитесь!
Уильям Коул неспешно протёр сонные уставшие веки, поднялся с места и невольно переспросил:
— Что простите, сэр? Что?
— Мистер Коул, поднимайте флаг. Не пристало приходить к берегу без флага... Мы... победили море... добрались! Господи... О, боже! Мы справились! Добрались...
Коул упал на колени прямо к мачте, прокрутив верёвки, он поднял британское знамя вверх. Пробуждённые этой долгожданной невероятной и радостной новостью, моряки взялись за вёсла и принялись медленно, но верно плыть к берегу.
Позже, будучи уже на суде, Блай расскажет:
«Я предложил моим спутникам высадиться на берег. — Некоторые едва могли передвигать ноги. От нас остались лишь кожа да кости: мы были покрыты многочисленными ранами, наша одежда превратилась в лохмотья. В этом состоянии радость и благодарность вызвали слёзы на наших глазах, а жители Тимора молча, с выражением ужаса, удивления и жалости смотрели на нас. Так с помощью надежды и веры, мы преодолели невзгоды и трудности столь опасного путешествия! Сойдя на берег, и держа в трясущихся от слабости руках бортовой журнал, я отдал честь, идущему мне навстречу офицеру, и успел только сказать: Сэр, я лейтенант Уильям Блай... английский морской офицер, и я намерен заявить о случае пиратства... » После чего я упал на колени и рухнул вниз, потеряв сознание... »
Выдержать путешествие длиной более чем три тысячи миль на беспалубном судне и скудном пайке уже само по себе было невероятно. Но ещё больше поражает навигационное мастерство Блая. Он проложил курс к Тимору без карты, располагая лишь самыми примитивными навигационными приборами. В кризисной ситуации он проявил великолепные управленческие навыки и показал себя одним из самых выдающихся штурманов своего времени. Только единицы мореходов были способны на подобный подвиг — вести судно, практически не имея навигационного оборудования.
Капитан Блай совершил, пожалуй, самый главный подвиг в своей жизни. За семь неполных недель плавания (сорок восемь суток, если считать от дня мятежа, двадцать девятого апреля, до дня высадки в Купанге четырнадцатого июня) перегруженный баркас преодолел три тысячи шестьсот восемнадцать морских миль. Это шесть тысяч семьсот километров: как от Москвы до Сахалина!
Под конец этого мучительного и героического плавания, стоит рассказать о судьбе ещё одного незатейливого и храброго моряка. Речь пойдёт о Томасе Холле, значившимся на «Баунти» обыкновенным коком.
Он родился в Дархэме (северо-восток Англии) приблизительно в 1749 году. На «Баунти» — с двадцать восьмого ноября 1787 года.
О Холле известно крайне мало. Он — единственный из экипажа «Баунти», кто по непонятным причинам не был включен в официально опубликованный список команды. Кроме того, Блай почему-то не описал его в своем отчете.
О кулинарных талантах Холла можно только догадываться. Во всяком случае, никаких нареканий на качество приготовленной пищи у Блая не встречается. Помощник боцмана Моррисон упоминает лишь, что однажды, защищая в драке запасы еды от голодных матросов, Холл сломал два ребра.
Когда начался мятеж, Холл колол дрова для своего камбуза и впоследствии никакого участия в бунте не принимал.
К концу плавания на баркасе он тяжело заболел, и Блай по прибытию в Батавию отправит его в местный госпиталь. Где Холл и умрёт одиннадцатого октября 1789 года, сорока лет от роду.
Продолжим рассказ и о судьбе плотника Уильяма Пёрселла...
В сентябре 1789 года, по дороге из Купанга на борту шхуны «Ресурс», после очередного конфликта Блай арестует Пёрселла и Фрайера. Джон Фрайер вскоре извинится и будет освобожден, а плотника продержат в кандалах до прибытия в Самаранг первого октября.
В своем отчете Адмиралтейству Блай обвинит Пёрселла (единственного из всех лоялистов) в систематическом неповиновении, нарушении субординации, упрямом поведении и так далее, всего в шести пунктах. Командование вынесет плотнику официальный выговор. На судебном процессе Пёрселл, будучи лояльным к Питеру
Хейвуду, тем не менее, упомянет, что видел юного гардемарина с оружием в руках.
После суда Пёрселл поможет брату Флетчера Кристиана, Эдварду, собирать факты, дискредитирующие капитана Блая.
Дальнейшая жизнь Пёрселла остается неизвестной. Он умрёт глубоким стариком десятого марта 1834 года, через сорок пять лет после мятежа, в сумасшедшем доме госпиталя Хаслар в Портсмуте.
Так же стоит затронуть судьбу и моряка, Роберта Лэмба. Его роль на «Баунти» была ничтожной, но всё же не рассказать о нём, было бы не уважительно.
Роберт Лэмб родился в Лондоне примерно в 1766 году.
Двадцать девятого декабря 1788 года на Таити Лэмб получил двенадцать ударов «кошкой» за то, что прозевал кражу своего резака.
В день мятежа Лэмб поначалу присоединился к восставшим и даже взял в руки мушкет, но затем передумал. Он стал единственным из высеченных на борту «Баунти», кто в итоге не примкнул к мятежникам и сел на баркас.
На острове Воскресенья, у Большого Барьерного Рифа, Лэмб был побит Блаем за то, что распугал птиц, которых моряки должны были поймать для пропитания. Позже, уже в Батавии, Лэмб признается, что сам, сидя в гроте, пока никто не видел, съел сырыми девять крачек.
Лэмб умрёт предположительно от малярии на борту судна, плывущего в Англию.
Впоследствии будет похоронен в море.
Подвернулся тот момент, когда можно рассказать и о боцмане Уильяме Коуле.
Дата и место его рождения неизвестны.
Коул участвовал во всех трех экспедициях капитана Кука, четырежды побывал на Таити (на «Баунти» — в пятый раз). Знал и любил культуру Южных Морей.
Во время плавания капитан Блай был очень доволен работой Коула. За всё плавание, Коул ни разу не воспротивился капитану и всегда чётко и правильно выполнял свои обязанности боцмана.
Коул был одним из тех на борту «Баунти», кто знал, что Кристиан собирается сбежать на плоту. Во время мятежа Коул и Пёрселл пытались уговорить Кристиана, остановиться. Когда Кристиан напомнил, какие унижения ему приходилось терпеть от Блая, Коул якобы ответил: «Я знаю это очень хорошо, мистер Кристиан. Мы все знаем это, но бросьте это, ради бога! »
Чуть позже Коул вместе с Фрайером пробовали убедить Кристиана просто арестовать Блая и вернуться с ним в Англию. Это именно Коул умолял Кристиана дать лоялистам большой баркас, а не шлюпку, как хотели мятежники – по словам Коула, шлюпка нуждалась в ремонте и была непригодна для плавания. Наконец, Коул требовал отдать им компас и, несмотря на протесты Квинтала, настоял на своем.
Перед тем, как лоялисты отчалили, помощник Коула Моррисон крикнул ему, что он остается на «Баунти» только из-за того, что ради своей семьи не может рисковать своей жизнью, пускаясь в опасное плавание на утлом баркасе. И Коул ответил: «Да благословит вас господь, мой мальчик. Если бы не моя жена и семья, я бы сам остался! »
На Тофуа, перед атакой дикарей, Коул самоотверженно выполнил поручение Блая и спас судовой журнал, пронеся его сквозь толпу агрессивно настроенных туземцев.
На суде Коул будет свидетельствовать в защиту юного Хейвуда и своего помощника Моррисона. В результате их всё же приговорят к смертной казни, но вскоре помилуют.
Дальнейшая судьба Уильяма Коула, боцмана «Баунти», остается неизвестной.
Закончит эту главу, история и судьба штурмана Джона Фрайера. Ранее о нём мы уже говорили и теперь продолжим рассказ:
Почти три года, на протяжении всего плавания (на «Баунти», потом на баркасе и на шхуне «Ресурс») Блай всячески третировал Фрайера. Многие исследователи считают, что Фрайер имел гораздо больше поводов, чем Кристиан, поднять бунт против капитана.
Однако во время мятежа Фрайер не только не примкнул к восставшим, но и активнее других пытался остановить Кристиана. Хотя позже, в своем отчете, Блай обвинит Фрайера в бездействии. Его каюта находилась рядом с капитанской, и, по словам Блая, в открытый дверной проём штурман видел, как арестовывают капитана (они якобы даже встретились глазами), но ничего не предпринял. У Фрайера была пара мушкетов и патроны, но он никак ими не воспользовался. На суде Фрайер объяснит это своей полной растерянностью в первые минуты мятежа.
Зато потом штурман, тоже арестованный, вступил в яростную перебранку с бунтовщиками. Он пробовал поговорить с Кристианом, даже пытался примирить его с Блаем, требовал, вместе с боцманом Коулом, чтобы лоялистам предоставили большой баркас вместо непригодной шлюпки. В один момент Фрайер был на волосок от смерти: Кристиан приставил к его груди дуло пистоля и пригрозил, что выстрельнет, если тот сдвинется еще хоть на дюйм.
Во время плавания на баркасе, через некоторое время, лоялисты разделились на две группы: одни поддерживали капитана Блая, другие были за штурмана Фрайера.
Несколько раз дело доходило до серьёзных стычек. В конце концов, уже по дороге из Купанга в Батавию на судне «Ресурс», Блай прикажет заковать Фрайера и плотника Пёрселла в кандалы. Двадцать второго сентября 1789 года Фрайер извинится и будет освобождён.
На суде Фрайер честно расскажет о конфликте между капитаном и Кристианом и будет свидетельствовать в пользу Моррисона и Хейвуда.
В дальнейшем, несмотря на нелестные рекомендации Блая, Фрайер успешно продолжит карьеру морского офицера. Он прослужит штурманом ещё на нескольких военных судах и выйдет в отставку шестого апреля 1812 года в чине штурмана первого ранга. Джон Фрайер скончается в родном городке Уэллс двадцать шестого мая 1817 года в возрасте неполных шестидесяти пяти лет.
