***
Гето стоял над раковиной еще минут десять, пытаясь отдышаться. Он не привык чувствовать себя выбитым из колеи, потому что изо всех сил всегда старался избегать этого состояния: Гето обеспечил себе стабильный заработок, не сопровождающийся излишними рисками и чрезмерным вниманием посторонних, и не встречался с людьми, которые могли бы пошатнуть его незыблемое благополучие, выстроенное столь старательно. Любой шаг в сторону был чреват разрывом. Между удобством и любовью Гето теперь всегда выбирал первое: этот вариант был безопаснее всего. Иногда такой подход к отношениям разбивал сердца по-настоящему хорошим людям, встречающимся на пути Сугуру, но он всегда понимал заранее, что когда-нибудь они уйдут и драматично заблокируют его номер напоследок — чтоб наверняка. Никто, кроме него, не хочет удобства. Все хотят любви. Гето никогда не пытался кого-нибудь обмануть. Знали ведь, на что идут. Спокойствие, конечно, не являлось любовью, но всегда было заманчивым на начальных этапах. Он мог его обеспечить. Однако теперь, стоя в тесноте уборной и исступленно глядя на свои покрасневшие губы в отражении зеркала, Гето не знал, что и думать. Его бесценное спокойствие было нарушено самым грубым образом. Он не мог до конца осознать произошедшее: Годжо дразнил его весь вечер и раздражал до горячки, а потом взял и поцеловал, и сам Гето, черт возьми, не оттолкнул его. Даже не попытался. Все было даже хуже, намного хуже: Сугуру этого хотел. Хотел даже больше, чем мог себе признаться; больше, чем кто-либо мог понять. Ненормальное желание, первобытное и дикое. Но Гето хотел еще, еще и еще, и поэтому ему было по-настоящему страшно. Страшно не чувствовать это — страшно осознать, что он и вправду жил во лжи. Расставание с Сатору было тяжелым бременем его души, но со временем Гето стало казаться, что многие из тех чувств, что Сатору когда-то заставлял его испытывать, стали просто выдумкой его сознания, приукрашенной с течением времени. Может, они не так и сильно любили друг друга? Может, Годжо не так хорошо целовался, не так хорошо занимался сексом? Может, у него было нормальное чувство юмора, а Гето просто никогда по-настоящему не понимал его? Теперь-то Гето знал наверняка: Годжо был взрывом, началом и концом, фейерверком на ночном небе и первым снегом в начале зимы. Годжо был нереален и эфемерен, будто видение. Годжо заставлял его душу петь и расцветать, тянуться к ней в гипнотическом бреду. Годжо был не похож на остальных. Гето не были нужны остальные, никогда не были. Он напрасно пытался сравнить жизнь с существованием. Нет, это было неправильно и глупо. Полная бессмыслица. Они же как-то прожили эти годы. Все это время Гето объяснял себе, что, может быть, если бы их любовь и была настолько священной, они бы не смогли по-настоящему расстаться, а поступились бы интересами и принципами ради друг друга и впредь не расходились бы никогда. Но все случилось с точностью до наоборот, поэтому Гето понял, что их история была лишь одной из тысяч таких же. Линии их жизней пересеклись, но так и не сплелись в нечто единое. Абсолютно нормальный итог, но иногда он казался Гето противоестественным. Они не были одними из тысяч. Они были Гето и Годжо, Сатору и Сугуру. Это должно было что-то значить. Сугуру вышел из уборной, предварительно умывшись ледяной водой и прополоскав рот. Его сердце трепетало. Что он сейчас скажет Сатору? Какую ветвь выберет? «Поцелуй меня еще раз, а то я не совсем понимаю, что чувствую»? «Ах ты мудак, почему мы не сделали это раньше»? «Больше не смей ко мне приближаться»? Когда Гето подошел к Секо и незаметно осмотрелся, Годжо нигде не было. Сукуна что-то раздраженно бурчал себе под нос, неаккуратно наливая виски в стакан и расплескивая напиток по сторонам. Рико смиренно и печально сидела на стуле, глядя в пол. Юки и Чосо посапывали, оперевшись друг на друга. Утахиме давала какие-то указания официантам и смеялась, чем смущала их. — Что это с ним? — Гето кивнул головой в сторону Сукуны и сел рядом с Секо. — А, — не сразу отозвалась она, — просто Мэй-Мэй его отшила. Надеялся, ему перепадет, но ты же знаешь, какие у нее правила. — Она вообще представляет себе, сколько бабок ушло на все эти татуировки? — громко возмутился Сукуна и подкинул кубик льда в воздух. — Продажная сука. — Господи, — вздохнул Гето. Он пытался успокоиться, но чувствовал, что руки трясутся, да и его внешний вид оставлял желать лучшего: волосы растрепались, рубашка безобразно помялась. Сугуру не понимал, куда делся Сатору: может, на улицу вышел? Нет, терраса была пуста. Может, он ушел спать? Нет. Гето бы сейчас точно не заснул, а он даже не был инициатором поцелуя. — Он уехал буквально несколько минут назад, — прошептала Секо. — Что у вас там произошло? На нем лица не было. — А как ты думаешь? — Гето протер глаза и устало опустил руки на колени. — Это были худшие пять минут в моей жизни. — Пятнадцать. — Не может быть. — Может. Мы просто решили вас не беспокоить. Да и играть уже было как-то неохота. Сколько же они процеловались? В голове Сугуру все произошло за считанные секунды. Он промолчал, потому что сказать ему было нечего. Гето вообще не хотел спать, хоть и был больше жаворонком, нежели совой. Но сейчас его наоборот штормило и морозило, сна не было ни в одном глазу, и, чтобы заглушить бушующие чувства, он вытащил Секо на улицу на быстрый перекур, за что получил грозный взгляд от Утахиме. Она помахала ему кулаком и прошептала: «Убью». Никотин его совершенно не успокоил — только пальцы себе отморозил. Зал незаметно опустел: официанты убрали всю посуду и навели порядок. Сукуна ушел спать в одну из гостевых комнат, прижав к груди бутылку виски и напевая какую-то народную песню, но тут же после него вернулся почти протрезвевший Нанами. Секо усадила Утахиме себе на колени и поцеловала ее плечо. Все вместе они стали вспоминать колледж. К разговору присоединилась даже Рико, пускай она все еще выглядела подавленной: такое случалось, когда в мире человека, тянущегося к свету, солнце вдруг исчезало, а вместе с ним гасли и все ожидания. Таким солнцем был Годжо. Гето знал это, потому что сам чувствовал себя потерянно теперь, когда он уехал. Чего-то не хватало. Под четыре утра, когда у всех глаза уже слипались и зрение становилось мутноватым, Гето стало легче. В состоянии полудремы ему было проще списать произошедшее на дурное стечение обстоятельств или опьянение. Может, они вдвоем и правда были не в себе, ничего страшного. Рано или поздно это забудется. Вряд ли Сатору захочет выйти на контакт: в конце концов, Сугуру прямо сказал, что между ними ничего не будет. Он бы не солгал ему прямо в лицо, ведь так? Тем более, Годжо уехал, ни сказав больше ни слова. Чем это было, если не концом? А потом Гето увидел оставленный Годжо телефон, небрежно валяющийся на столе и ранее прикрытый салфетками. Сугуру взял его и попытался разблокировать, но он был полностью разряжен. Гето подумал, что это — просто вопиющая безответственность. И тут же ему пришла в голову интересная, азартная мысль: надо отвезти этот телефон Сатору и кинуть его ему прямо под дверь, чтоб знал на будущее. Так Гето точно минимизирует вероятность их встречи в ближайшее время. И, боги, как же эта идея его взбодрила.***
До восхода солнца было еще гарантированно два-три часа, и мороз все еще был чудовищным и сковывающим, проникая сквозь одежду. Небо еще даже не начало светлеть. Гето выкуривал очередную сигарету, пока ждал такси и дрожал от холода, и параллельно выстраивал у себя в голове целую цепочку оправданий, зачем же среди ночи он едет домой к Годжо отдавать ему какой-то там телефон. В конце концов, Сатору может позволить покупать себе новый телефон каждый день, с его-то деньгами. Может быть, у него даже есть второй, или третий, или десятый. Да и что, у него нет менеджеров, которые разрулят дела вместо него? Конечно, есть. Но с другой стороны, а вдруг этот телефон — единственный? Вдруг у него завтра важная встреча, а он потеряет самое главное средство связи с окружающим миром? Вдруг приедет забирать его? Сугуру был настроен выспаться и войти в новый день без каких-либо упоминаний Годжо Сатору. Гето неожиданно для самого себя оказался очень сердобольным человеком. Внезапно в нем взыграл скрытый ранее синдром матери Терезы. Очень кстати. К слову, Гето даже не знал наверняка, верен ли тот адрес, который ему сообщила Секо. Сугуру, в общем-то, и так его помнил, поэтому мог у нее и не спрашивать: это был всего лишь адрес той квартиры, которая была у Годжо еще со времен их юности. За эти годы он вполне мог купить себе еще одну или даже несколько, а может, теперь он предпочитал исключительно пятизвездочные отели. Никто не знал наверняка. План Гето был совершенно ненадежен, но в этом была его прелесть: Гето решил довериться судьбе, а не мудрости собственных решений, на которую он привык опираться всю жизнь. Если он не застанет Сатору — что ж, так тому и быть. Идея бросить телефон на пороге уже казалась просто кощунственной. Это было бы слишком неуважительно. Надо заканчивать все на хорошей ноте, ведь так? В прошлый раз у Сугуру не слишком хорошо получилось, но в этот обязательно получится. Просто отдать телефон. Ничего больше. Это все ради того, чтобы потом никогда не видеться. Пожилой таксист, приехавший за Гето на старенькой «Субару», выглядел крайне недовольным: сугробы окутали улицы снежным покрывалом, и до резиденции, где проводилась свадьба, его скромная легковушка доехала с трудом. Вдобавок от Сугуру пасло сигаретами и алкоголем на весь салон. Удивительно, что его вообще не высадили. Гето давно не видел ночной город: он уже пару лет назад переехал в тихий пригород Токио, застроенный лишь миниатюрными домиками, а потому башни небоскребов и постоянно мигающие сигналы светофоров резали ему глаза, пускай и были по-своему прекрасны. Несмотря на позднее время, улицы были полны людей, укутанных от непогоды в забавные длинные куртки и неуверенно шагающих по скользким тротуарам. Ночные клубы работали на полную катушку. Кто-то радовался снегу и лепил снеговиков, делал снежных ангелов. Гоночные машины лихо рассекали дороги, по которым ехал Сугуру, с шумом и ревом обгоняя нарочито медленного таксиста. Гето вспомнился спорткар Годжо, на котором он ездил раньше: черный и с черными дисками, мечта любого подростка по сей день. Годжо любил скорость, и Гето постоянно закрывал глаза, когда он выполнял очередной опасный маневр. Многоэтажный дом, где по идее все еще находилась квартира Сатору, был высоким и солидным, но одновременно и слишком посредственным для проживания в нем мировой суперзвезды. Когда Сугуру оказался напротив входа в до боли знакомый подъезд, у него тут же появилась целое море сомнений касательно его «блестящей» идеи. Во-первых, с каждой секундой Гето все меньше понимал, зачем он сюда приехал. Сатору, в конце концов, мог самостоятельно приехать и забрать свой телефон на следующий день. Или его наверняка можно было отправить доставкой. Они бы даже не обязательно встретились. Во-вторых, Сатору мог давно уже продать эту квартиру, и тогда Гето в полпятого утра позвонит в домофон каким-то незнакомым людям, а что может быть хуже неуважения к чужому отдыху? Правильно, ничего. Они вполне могут вызвать на него полицию. Сердце в груди Сугуру бешено стучало, когда он по памяти ввел номер квартиры и нажал на звонок. Таксист уже уехал, а на еще одного у Сугуру не было денег, поэтому терять было почти нечего. Сначала Сугуру обрадовался, что, возможно, в квартире пусто: противный сигнал звучал и звучал, но никто на другом конце на него не реагировал. В общем-то, Годжо мог поехать веселиться дальше и прийти домой куда позже: это было вполне себе вероятно, а, значит, потенциально оберегло бы Гето от подобных необдуманных и глупых решений, как встреча с бывшим посреди ночи. Может, это было бы даже к лучшему. Что Сугуру скажет себе завтра, когда вспомнит, что проделал такой путь ради Сатору и его дурацкого телефона? Разве ему не будет стыдно? На эти риторические вопросы можно было даже не отвечать. Но потом раздался глухой писк, и дверь подъезда щелкнула и открылась, а вместе с ней все пути отступления были отрезаны. Когда Гето ехал в лифте на двадцать пятый этаж, он себя проклинал. Собственный телефон в его кармане неожиданно завибрировал: Гето только успел увидеть, что ему пришли какие-то сообщения от Сукуны, но потом двери лифта открылись, и он даже не стал проверять содержимое. Может, Сукуна тогда побыстрее уснет и не станет ему докучать. На секунду Сугуру испугался, что Сатору встретит его в самом тамбуре, но там, на радость, было пусто. Впрочем, у него даже не было гарантий, что ему открыл именно Сатору. Может, у кого-то просто с утра пораньше взыграло любопытство. Может, его сейчас убьют. Было бы неплохо, а то все конкретно задолбало. Однако как только Гето подошел к знакомой двери, она тут же отворилась. Его ждали. В дверном проеме стоял именно Годжо Сатору. Он уже явно принял душ и собирался отходить ко сну: на нем были только пижамные штаны, а на лоб он сдвинул свою неизменно черную маску для сна; белые волосы были взъерошенными и влажными. На груди Годжо еще сохли капельки воды. Что-то в этом всем было настолько интимным и домашним, что Гето на пару секунд смутился. Вдобавок тело Сатору выглядело намного лучше, чем он его помнил. Более мужественное и идеальное. Годжо казался удивленным и одновременно очень уставшим, и на его лице отражалась совершенно не та реакция, которой от него ждал Гето. Чего он ожидал на самом деле: фейерверков и радости? Серьезно? Боже, пару часов назад они целовались. Сатору лениво оперся локтем на косяк и скрестил руки на груди. — Вау. И зачем ты приехал? — бесцветно спросил он. Пока внутри Сугуру все взрывалось и горело от напряжения, Годжо выглядел неестественно спокойным, будто бы делал Гето одолжение или насмехался над ним. Ни следа от того Годжо, каким он был на свадьбе. — Ничего не забыл? — только и выдавил из себя Гето, выгнув бровь. — Сказать, что ты стал явно хуже целоваться? Решил промолчать. Гето закатил глаза. Он проклинал себя сильнее и сильнее, самыми искусными и длинными словами, но самобичевание занимало его голову в гораздо меньшей степени, чем он был готов себе признаться. Сугуру правда не хотел вестись на эту уловку, но так и не смог удержаться. — Я что-то не заметил, чтобы тебе не понравилось. Чего не оттолкнул тогда? — он прищурился. — Не мог поверить своим губам, — хмыкнув, пожал плечами Годжо. — Так что? — Что? — Зачем приехал? У Гето почти задергался глаз. Зачем он сюда приехал? Хороший вопрос. Отдать телефон? Точно? Он тут же то ли разозлился, то ли разочаровался в чем-то, чему не хотел давать название. Сугуру раздраженно нырнул рукой в карман своей куртки и достал мобильник Сатору. Слова застревали в горле, будто кости. — Ты оставил. Годжо поднял брови и уставился на Гето так, будто он сошел с ума. — Ты среди ночи привез мне мой телефон? — Да, взял и привез! — не сдержался Сугуру, потому что в его голосе уже чуть ли не сквозили истерические нотки. Если Сатору сейчас не подыграет ему в нормальности всей этой ситуации, все будет кончено. Гето никогда не простит себя за такой позор. — Как можно было забыть, черт возьми, телефон? Гето протянул проклятый мобильник Годжо. Тот неуверенно забрал его себе и, пару раз безуспешно попытавшись включить устройство, усмехнулся, склонив голову. — Я бы спокойно завтра его забрал. Не стоило так напрягаться. — Простой благодарности было бы достаточно. Гето почувствовал, как у него горят уши, но их прикрывали его растрепавшиеся от ветра волосы, а потому все было в относительном порядке. — Спасибо, Сугуру. На этом все? — Да. — Ну, тогда… до встречи? Гето подумал: видно ли со стороны, в каком он бешенстве? Как он зол и расстроен? Как он не понимает самого себя? Конечно, ехать сюда было абсурдно. Стоять здесь и разговаривать с Сатору было абсурдно. Лелеять в сердце хоть какие-то чувства к человеку, которого стоило уже миллион раз забыть, было абсурдно. Сугуру не любил делать первые шаги, не любил просить внимания: либо он его получал, либо нет, и в обоих случаях ему было от этого ни жарко ни холодно, но только не с Годжо. Что Гето хотел заполучить? Мировую звезду, сияющую только для него, упавшую ему в руки? Или единственного человека, который знал его настоящего? Нет. Он не хотел ничего из этого. Только не сейчас, когда его жизнь наладилась. Стала такой, какой Сугуру всегда хотел ее видеть: спокойной и размеренной. В этом же было его счастье, так ведь? Гето посмотрел на Годжо и нетерпеливо сказал: — Да. До встречи. И ушел, не оглядываясь.***
Когда за спиной тяжелая входная дверь в квартиру Годжо захлопнулась с громким звуком, Гето хотел впечатать кулак в стену. Каким-то образом за эти несколько минут лифт успел уехать, поэтому в его ожидании Сугуру достал собственный телефон из кармана и таки зашел в переписку с Сукуной. «во-первых ты полное чмо» «меня ты расстроил тем что ты до сих пор подстилка певички» «а бедняжку рико ты расстроил тем что увел у нее такой джекпот из-под носа» «ты ей оч не понравился» «берегись скотина» Гето тяжело вздохнул и зашел в лифт. Он напечатал:«отвали»
И ему тут же пришел ответ: «как ток ты ушел она позвонила кому-то» «я ниче не слышал но адрес она назвала» «ну тот куда ты поехал» «надеюсь он хотя бы тебе отсосет за старания. ну ты и дебил» Сугуру не хотел даже знать, о чем говорит Сукуна. Он просто мечтал поскорее уехать из этого дома, и плевать, что в кармане у него лежала сущая мелочь. Общественный транспорт или даже пешком по гребаному холоду, но только бы не оставаться здесь лишнюю минуту. Гето прокручивал эту мысль в голове, пока в окошке подъездной двери, с которого хорошо просматривалась улица, он не увидел толпу народа с камерами и не понял, что сюда пришли папарацци, и они ждали. Ждали кого-то конкретного. Гето тут же оцепенел, все еще держась за ручку двери, а потом отшатнулся от нее, словно ошпаренный. Нет, только не это. Он же так устал. Он же так любил свою личную жизнь и то, что никому до нее нет дела. Он же поступил по-хорошему и привез чертов телефон. За что ему это? Толпа чертовых фотографов, которым прекрасно известно, кто живет в этом доме. Публике останется сложить два плюс два и получить готовый ответ: вот же он, тот самый Сугуру Гето, которого вы можете знать по статьям про Годжо Сатору, прямо под заголовком «Личная Жизнь» в «Википедии». Помните его? Так вот, он снова здесь! Удивительно, не правда ли? Сугуру вспомнил, как тогда, когда их фотографии опубликовали в первый раз, он был подавлен. Он был на дне. Ужасное время. Жестокость людей, с которыми он каждый день ездил в метро и брал свой утренний кофе, поразила Гето. Они желали ему смерти, поливали грязью его внешность и характер, про который даже ничего не знали. Они облюбовали все его открытые соцсети и устроили там публичную казнь. Гето никогда не сможет это забыть. Но, возможно, если бы Сугуру не был таким уставшим и вымотанным, он бы вышел на улицу. Плевать ему бы было на это пресловутое чужое мнение, потому что они могли бы засунуть его себе в задницу. Он уже не был подростком, а был взрослым человеком, знающим себе цену, но так вышло, что сегодня он уже взял на себя слишком многое. Толпу папарацци, готовых разорвать тебя за хороший снимок, Гето был не готов выдержать. Ему нужен был отдых. Отдых от всего в этом мире. Он хотел выспаться и забыть этот день, как страшный сон. Гето сел на ступеньку и прикрыл лицо руками. Ничего страшного, он немного посидит здесь и подождет, пока они не уйдут. Рано или поздно они же должны понять, что здесь их не ждет ничего сенсационного, не правда ли? Уже через несколько минут Сугуру почувствовал, что в подъезде, вообще-то, было ощутимо холодно: его пальцы замерзли, а из носа потекли сопли. Он хотел спать, пить, есть и сходить в туалет. Гето отлично слышал, как переговаривались люди за дверью подъезда и обреченно понимал, что уходить они не собираются. Не для этого они сюда приехали. Придется ждать до самого утра. Боги, только не это. Нет, нет и еще раз нет. Он будет сидеть тут. Тут же вполне сносно. Жаль, нет какого-нибудь автомата с напитками, но жить же можно. Немножко потерпеть. Через еще пару минут у Гето затек зад, и он принялся нервно ходить туда-сюда, чтобы размяться. А потом Гето услышал, как кто-то зашел в подъезд, и очнулся только тогда, когда уже ехал вверх в лифте и смотрел на кнопку с цифрой «25», подсвеченную красным светом. Сначала Сугуру сказал себе, что ему просто надо в туалет. Это была единственная причина, почему он снова ехал на этаж к Годжо. Сукуна бы посоветовал ему «обоссать дверь этого гандона». А потом Сугуру тихо рассмеялся. Каким же он был придурком. Не Сукуна.***
— Не прошло и пяти минут, — открыв дверь, сказал Годжо, будто ситуация была для него обыденной. Гето до этого звонил в нее добрую минуту. — А ты уже тут как тут. — Вообще-то, прошло минут пятнадцать. — Не считал. Что-то случилось? Вызвать тебе такси? — Сатору выглядел взволнованным, хотя старался открыто этого не показывать. Его голубые глаза бесстыдно изучали Сугуру, но при этом одновременно излучали тревогу. — Там долбанная куча папарацци, — Гето обреченно вздохнул. Ну да, вот он и сделал это: пришел сюда снова, разрушив свою изначальную цель не видеться с Годжо еще один раз. — И я не хочу попадаться им на глаза. — Понятно, — кивнул Годжо и сразу же отошел в сторону, придерживая дверь. — Что ж, заходи. Увидев неуверенность, отразившуюся на лице Гето после этих слов, он сонно улыбнулся и добавил: — Если не планируешь спать на моем пороге, как верный пес, конечно же. — Ни за что. И Гето зашел. Голоса в его голове заливисто хохотали.***
Внутри квартира Сатору выглядела чертовски дорого в самом грязном смысле этого слова: мраморная плитка и окна в пол, приятный запах кожи и жасмина, слишком огромный для одинокого человека мини-бар со стойкой из темного дерева и гигантский плазменный телевизор, напоминающий домашний кинотеатр. Когда Гето был здесь в последний раз, все было несколько иначе. Не такое пафосное. Ремонт был свежим и выполненным со вкусом: тут явно постарались дизайнеры. Впрочем, Гето допускал, что у Годжо запросто могло быть гораздо больше талантов, чем было известно его фан-базе. Раньше он преуспевал во всем, за что бы ни взялся. Сугуру неторопливо повесил куртку в шкаф и снял обувь. Из какой-то комнаты тихо играла музыка, на кухне шумела кофемашина. Вид на город был потрясающим уже с коридора. Здесь было явно лучше и теплее, чем в подъезде. Гето едва проглотил смешок. Он был удивлен крепости собственных нервов: это же надо, оказаться здесь и не сходить с ума от стыда? Во что он решил превратить свою жизнь: в идиотскую комедию? Годжо смерил его долгим взглядом, но Гето даже не смог на него взглянуть: рассматривал что угодно, только не родное лицо. — Воняешь сигаретами, как бомжара, Сугуру, — весело сказал Сатору, будто решив разбавить обстановку, и театрально помахал рукой у себя перед носом, как бы отгоняя противный запах. — Ради всего святого, сходи в душ перед сном. Я нечисть в кровать не пущу. Гето чуть не поперхнулся от такой наглости. Он скрестил руки на груди и прищурился. — Я не собираюсь здесь задерживаться. Даже не мечтай. Годжо весело хохотнул и взял с полки чашку с чем-то дымящимся. Гето тут же почувствовал манящий аромат кофе и удивился: раньше Сатору не любил этот напиток, предпочитая ему чай. Кофе всегда был прерогативой Гето. — О, поверь, они будут стоять там еще долго, — Годжо поджал губы. — Эти ребята натренированы ждать, будто цепные псы. Гето хотел то ли съязвить, то ли пошло пошутить, но в итоге принял решение держать язык за зубами. Он все-таки был здесь гостем. Сатору не был обязан ему помогать, но делал это. У Сугуру не было причин злиться. Он вспомнил их юность — обстановка располагала. Множество мелких моментов: и хороших, и плохих. В этой самой квартире они ругались и выясняли отношения до самого утра, занимались сексом ночи напролет и хохотали до слез. Годжо готовил Гето завтрак и всегда умудрялся спалить яичницу, ну а кофе он делал просто отвратительнейший. Они вместе напивались и пели караоке, читали друг другу книги и смотрели все фильмы из списка «мелодрамы, которые доведут вас до слез». А потом они стали друг другу чужими. Вот так вот. Знали наизусть тела друг друга, засыпали под сонное дыхание друг друга, вытирали слезы друг друга — и за один вечер это ушло, растворилось навсегда в пучине времени. Что-то, что казалось вечным, просто обрушилось. Оба смирились. — Сукуна сказал, это могла быть Рико. Может, у нее есть связи с папарацци, — Гето устало вздохнул. — Дай мне какую-нибудь одежду. В этой просьбе было что-то уютное, домашнее и родное. По какой-то причине, когда Сугуру произнес эти слова, они согрели ему сердце. Он просто устал. Годжо спокойно кивнул. Отдав Гето свою чашку, он залез в шкаф. Сугуру наблюдал, как мышцы двигаются у него под кожей. — Их не было здесь, когда я вернулся, так что он вполне может быть прав, — сказал Сатору. — Хотя я не думал, что Рико на такое способна. Он достал черную футболку и черные домашние штаны и протянул их Сугуру. Тот молча вернул ему чашку, беря вещи под руку. Они обменялись долгими взглядами. Гето кивнул в знак благодарности, но так и не смог выдавить из себя улыбку. — Полотенца найдешь в шкафчике. В ванной, где пахло бергамотом и персиками благодаря солидному диффузору, по какому-то непонятному наитию Гето поднес чистую одежду к лицу и сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Знакомый запах грейпфрута, пропитывавший одежду Годжо, ласкал его обоняние, вызывая мимолетную дрожь по всему телу. Это был запах Сатору, не изменившийся за годы. Когда-то он сводил Сугуру с ума, и, кажется, это тоже было неизменно. Гето судорожно вздохнул и тут же убрал вещи от лица. Он оглядел огромную каменную раковину, почти не заставленную принадлежностями для ухода: было понятно, что Годжо живет здесь один, да и заезжает сюда не так часто. Одинокая зубная щетка печально напомнила Гето собственный дом. Одиночество срослось с его кожей уже так давно… не то что Сугуру ни разу не пробовал жить с кем-то — попытки просто проваливались. Он не чувствовал комфорта, живя с другими, чужими людьми. Их поцелуи по утрам не радовали его, заряжая на весь оставшийся день, а завтраки в постель почти не вызывали благодарности, которой заслуживали. Гето нравилось быть одному, но сегодня что-то в факте того, что за стеной его ждал Годжо, приносило умиротворение. У Гето ведь никогда не было человека роднее Годжо. Пускай это было чем-то из прошлого, Сугуру понял, что оно так и не ушло окончательно, и испугался. Испугался того, не перепутает ли простое чувство ностальгии с настоящими чувствами. Расцветали ли они в нем заново или это было всего лишь нечто фантомное и давно забытое? Нет, Гето не собирался об этом думать. Одна ночь, и они больше никогда не увидятся. Слишком долгие годы порознь должны были сделать их с Сатору чужими людьми, окончательно привыкшими к самостоятельности. Наверняка ничего бы теперь у них и не вышло. Это был решенный момент. Гето снял с себя грязную одежду и зашел в душевую кабину, где тоже пахло грейпфрутом. Он включил воду и с удовольствием подставил ей лицо. Шампунь, гель для душа — все пахло Сатору. Это сводило Сугуру с ума каждую секунду. Теплая вода непрерывно текла по телу и должна была расслабить его после такого тяжелого дня, но он только распалился еще сильнее. Этот чертов запах был невыносим и прекрасен одновременно. Гето был готов им дышать, им и только им, всегда. Он хотел окружить себя этим запахом и задохнуться им же. Разве Гето так скучал по нему раньше? Когда через пару минут Сугуру опустил голову и открыл глаза, он с ужасом понял, что у него встал. Гето недовольно вздохнул и тут же резко включил ледяную воду. Ну уж нет. Так не пойдет. Впрочем, надолго этого не хватило: Гето вышел из душа и вытерся полотенцем, которое пахло Годжо, надел одежду, которая пахла Годжо, и все началось по новой. Если теория про то, что люди подходят друг другу по запахам, была достоверной, то Сугуру уже давно нашел (и потерял) того, с кем у него была стопроцентная совместимость. Ничей другой запах не вызывал такой отклик у его тела: ему встречались и приятные, и не очень, но все они даже близко не стояли с этим. Как Гето будет спать, если Годжо даст ему постельное белье с этим запахом? Он же просто не сможет уснуть. Может, стоит снять напряжение? Точно нет. Гето не собирался мастурбировать в этой чертовой ванной. В запотевшем зеркале Гето увидел, что у него покраснели щеки. Одевшись, Сугуру вышел, на ходу расчесывая пальцами влажные волосы. В одной из полок он нашел одноразовую зубную щетку и избавился от раздражающего привкуса сигарет во рту. Годжо ждал его на диване: сидел в телефоне около розетки, но, как только увидел Гето, встрепенулся и уставился на него с довольной улыбкой. — Спать хочешь? — только и спросил он. — Ни капли, — ответил Гето и не соврал. Сугуру сел рядом с Сатору и поджал под себя ноги. Его немного трясло. — Давай выйдем на улицу, — неожиданно для самого себя сказал Гето. Голова перестала работать, и все стоп-краны вылетели. Гето был в отчаянии. Он хотел разобраться в себе, но никак не мог. Он не мог знать наверняка, если бы не попробовал довериться своему сердцу хоть раз. Гето хотел Годжо. Игнорировать это было невозможно. Ему попросту не стоило сюда приходить, но он пришел. Он знал, куда идет, и знал, что его там ждет. Знал, что здесь, в квартире Сатору, он не сможет себя контролировать, но пошел ведь. Потому что хотел. Давно. — Зачем? — только и спросил Годжо, недоверчиво выгнув бровь. — Если ты хочешь покурить, у меня есть балкон, но там чертов дубак, и ты опять пропахнешь сигаретами. — Я не хочу курить, — парировал Гето. — Тогда что? Там же папарацци. Не ты ли не хотел попадаться им на глаза? — Плевать на них. Пусть все узнают, что я тут. Дам им повод оторваться. Годжо подскочил с дивана и стал напротив Гето, глядя на него сверху вниз. Гето вздернул подбородок вверх, не разрывая зрительного контакта. В его голове был хаос, он перестал пытаться следить за словами: пусть сами идут из его рта. — Сугуру, у тебя голова еще мокрая. Какая тебе улица? Какой повод оторваться? Ты в душе головой ударился? Сатору пытался коснуться ладонью волос Сугуру, чтобы подтвердить свои слова, но Сугуру цепко перехватил его руку. Гето трясло, швыряло из стороны в сторону. Сам он не знал, что делать, но тело знало, и он подчинился, отключив голову. Одна рука Гето нежно оцепила запястье Годжо там, где можно было почувствовать пульс, а другая мягко сжала чужие дрожащие пальцы. Они всегда нравились Сугуру: изящные и длинные, часто холодные, но такие родные. Раньше при наблюдении за движениями рук Годжо у Гето часто захватывало дух. Эти сухожилия и вены он видел в своих снах. Сугуру, ведомый этими мыслями, поднес руку Сатору к своему лицу и порывисто поцеловал костяшки, прижимаясь к ним губами, к каждой по очереди. Потом он целовал пальцы Годжо, быстро и беспорядочно, а еще через мгновение приник к внутренней стороне ладони, прижал ее к своей щеке и потерся, будто ласковый кот. Все это время они смотрели друг на друга, глаза в глаза. — Зачем ты это делаешь? — хрипло спросил Годжо. В его голосе были и возбуждение, и боль, но большой палец коснулся скулы Сугуру и трепетно по ней прошёлся. Годжо почти не дышал, Гето — тоже. Всем, что имело значение, была ладонь Сатору на его щеке. Такое забытое, такое прекрасное ощущение. — Не знаю, — невозмутимо ответил Гето, хотя сердце стучало у него в висках. — Потому что хочу. Останови меня. Именно сейчас и только сейчас. Останови, если не хочешь этого. Годжо промолчал: его глаза блестели. Немного сдвинув ладонь, он коснулся большим пальцем губ Гето, медленно обвел контур нижней и шумно выдохнул. Один этот звук заставил Сугуру слепо желать большего. Он почувствовал себя по-настоящему живым, способным любить и хотеть до одури. Это было легко, когда рядом был Сатору. Это было невероятно. — Мы уже попробовали все, чтобы забыть друг друга, — севшим голосом сказал Гето и накрыл руку Годжо своей. — Что нам терять? Может, мы проведем вместе эту ночь и поймем, что все точно кончилось. — Думаешь? — недоверчиво спросил Сатору. Уголки его губ поползли вверх. Гето хитро улыбнулся и парировал: — Конечно нет.***
Годжо не был способен думать. Ни единой мысли о том, как они к этому пришли, не осталось. Он просто сгорал изнутри и наконец мог позволить этому пламени разгореться, став пожаром, пожирающим все на своем пути. Годжо опустился на диван рядом с Гето, спиной откинувшись на подушки, и Сугуру, зная, что делать, тут же сел ему на колени, лицом к лицу, и крепко обвил руками его шею. Сатору прижал Сугуру к себе как можно ближе, нагло залез под его майку, невесомо провел кончиками пальцев по позвоночнику, судорожно вдохнул его запах и потрясенно, сокрушенно охнул. Он ждал этого целую жизнь. Все годы, проведенные порознь, он мечтал о Гето. Представлял его, целуя других, трахая других, и запрещал себе мечтать, что когда-нибудь Сугуру снова будет здесь, телом к телу. Что Годжо сможет касаться его так, как захочет. Снова, как уже мог когда-то. Они столкнулись лбами, и их носы соприкоснулись и с нежностью потерлись друг о друга. Чужие губы были запредельно близко, от них веяло сладостью, от них шло тепло, которое через дыхание передавалось в тело, разжигая острое желание. Сатору не собирался просто заняться сексом: он слишком любил Сугуру, чтобы вот так легко взять его. Это было бы слишком пусто и поверхностно. Не для этого эти чувства расцветали все десять лет. Ладони Годжо скользили по спине Гето, и он выгибался им навстречу, жадно ловя каждое прикосновение. Руки Гето обхватывали шею Годжо, сжимали и оттягивали волосы на затылке. Он дрожащими пальцами коснулся лица Сатору, любовно задев подбородок; дразняще прошелся ими по сильной шее, чувствуя на кончиках все вздохи и хрипы. Их губы то почти соприкасались, то отстранялись друг от друга. Дыхание обоих стало шумным и порывистым. Лицо горело. В этом зале было так мало воздуха. — Если завтра я уйду… ты будешь жалеть о том, что происходит? — шепотом в чужие губы спросил Гето, еле выговаривая слова. Его язык заплетался от возбуждения. — Никогда, — тихо и уверенно ответил Годжо и тут же поцеловал его. Сначала они целовались издевательски медленно: неспешно пробовали друг друга на вкус, будто впервые, мокро и несмело сплетались языками, нежно оттягивали чужие губы. Гето был настолько на грани, что уже бесстыдно стонал Годжо в рот. Его руки изучали тело Сатору, пальцы дразняще цеплялись за выпирающие ребра. Постепенно поцелуи углублялись, становились грязнее, интимнее: больше слюны, укусы до боли и тут же — извиняющиеся зализывания ранок. Майка, которая была на Гето, безжалостно отправилась куда-то на пол: Годжо чуть не разорвал ее, пока пытался стянуть. В какой-то момент Сугуру откинулся немного назад и хотел завязать хвост, потому что собственные пряди так и норовили попасть в рот, но Сатору резко притянул его к себе снова и грубо намотал его волосы на свой кулак, а потом поцеловал с еще большей остервенелостью. Никто и никогда так не целовал Гето, кроме Годжо. Никто так хорошо не знал, что ему нравится, хотя Гето и пытался объяснять. Никто не пах так возбуждающе. Никто не касался тела Гето так хорошо, так правильно. Для Гето все становились ничем, когда рядом был Годжо. Он должен был им хвастаться еще тогда, в семнадцать лет. Он должен был взять себя в руки и дать всем понять, что это — его. Они могут ненавидеть Гето, поливать дерьмом, сходить с ума от зависти и мечтать о его смерти, но у них никогда не будет Годжо. А у Гето он был. Гето должен был относиться к этому, как к благословению, а не как к проклятию. Гето должен был каждый день признаваться ему в любви. Гето должен был вести себя с Годжо совершенно иначе. Он мог все исправить. Будущее было упряжкой в его руках. Губы Сатору переместились на шею Сугуру. Он сильно прикусывал кожу, присасывался к ней, проводил по ней языком, будто слизывая ее вкус, ее запах. Годжо оставлял за собой засосы, полупрозрачные и налившиеся кровью — Гето это чувствовал, но ему было все равно. Он хотел, чтобы засосы от Годжо покрыли все его тело: шею, бедра, живот, плечи и ребра. Пусть все знают, где побывали губы Годжо, где оставили следы его зубы. Ради этого Гето был готов выйти на улицу в одних трусах, несмотря на холод, и попозировать перед чертовыми папарацци. Он хотел, чтобы эти фотографии разлетелись по всей сети. Весь интернет бы знал, что они занимались сексом, и пусть. Могут снять на видео, если захотят. А они непременно захотели бы. В самом разгаре очередного поцелуя Годжо подхватил Гето, взявшись внизу под коленями, и поднял его в воздух. Гето крепко ухватился за сильную шею, выгнувшись в спине. Руки Годжо сжимали его ягодицы до боли, которая граничила с удовольствием так близко, что полностью с ним сливалась. Сугуру еще ярче почувствовал у себя между ног стоящий член Сатору, который уже не могли скрыть домашние штаны, и игриво вильнул бедрами вперед. Сатору чуть наклонился назад, но не упал. Он держал Сугуру очень хорошо. Так, будто бы никогда больше не собирался отпустить. — Трахни меня на столе, — требовательно прорычал Гето. В ответ он услышал лишь довольный смешок. Годжо донес его до стола и опустил, сметая чужим телом все лишнее с поверхности: на пол полетела стопка салфеток и пустая коробочка из-под лапши. Гето беззвучно обрадовался, что на столе не было посуды, которая могла бы разбиться, но Годжо хотел его так сильно, что, должно быть, был готов стоять даже на осколках. Сугуру оперся на руки и развел бедра в стороны, а когда Сатору навалился на него, целуя, истязая, Сугуру обвил его торс ногами, а потом положил одну руку на его спину и впился в нее ногтями. Они не прекращали целоваться, кусать и облизывать друг друга. Гето давно так никого не хотел, Годжо — тоже. Они знали тела друг друга наизусть, но это не делало секс пресным или приевшимся. Желание было еще более сильным, чем когда-либо. Годжо отошел на пару секунд, чтобы взять из комода в зале презервативы и смазку, и, вернувшись, стянул штаны с Гето вместе с трусами одним резким движением. На его лице читалось предвкушение, смешанное с любовью. Сугуру чувствовал это. Знал, что любим. От одной этой мысли можно было кончить. Член Гето, твердый, налитый кровью, влажно шлепнулся о бритый пах. Гето исступленно посмотрел на Годжо из-под полуприкрытых глаз; его щеки раскраснелись, а губы опухли от поцелуев: он всхлипами умолял ускориться. Сатору нетерпеливо вылил кучу смазки на свою ладонь и принялся неспешно, но умело ласкать Сугуру: он начинал от основания члена и медленно шел вверх, к чувствительной головке, блестящей от предсемени, где круговыми движениями большого пальца заставлял Гето стонать еще громче и громче, развратнее и разнузданнее. Сугуру охотно принимал ласки: его бедра самопроизвольно дергались вверх резкими толчками навстречу мягкой ладони, ноги сами раздвигались шире и шире. Губы Сатору оказались на его шее, ключицах, поочередно обсосали бусинки сосков. Гето запрокинул голову назад. Мокрая дорожка из поцелуев опустилась к его ребрам, прошла через живот, и через пару секунд он почувствовал влажные, горячие губы на своем члене. Годжо сосал ему с таким видом, будто ждал этого целую жизнь: причмокивая и постанывая, лаская яички рукой. Во взрыве удовольствия Гето почувствовал, как Годжо аккуратно ввел в него один палец: он принялся медленно и осторожно растягивать его, изнутри касаясь стенок. Сугуру так хотел скорее почувствовать его внутри себя. Он хотел слиться с Годжо воедино, как можно ближе. Сначала ощущения в анусе были скорее неприятными, но с каждой минутой наслаждение проступало сильнее и сильнее. Сугуру не знал, на чем сконцентрироваться, чтобы не кончить раньше времени. Рот Годжо был тоже чертовски хорош. Как он все еще стоял в штанах и даже не трогал себя, Гето не понимал, но изменить ситуацию не смог бы. Оставалось надеяться, что Сатору знает, что делает. За первым пальцем последовал второй, входя уже глубже и быстрее: Сугуру начал насаживаться на них задом, резко двигая бедрами. Он стонал так громко, что срывал себе голос и наверняка перебудил всех соседей, но знал, что это доставляет Годжо неимоверное удовольствие. Когда пришел черед третьего пальца, Сатору нехотя выпрямился: член Гето выскользнул из его рта с мокрым звуком. Сугуру грубо притянул Годжо к себе и хрипло сказал: — Я больше не могу терпеть. — Славно, потому что я тоже, — ответил Годжо. Он снял штаны с трусами и ногой отшвырнул их в сторону, одним движением раскатал презерватив по своему члену и медленно вошел в Гето. Они постоянно меняли скорости: сначала Сатору двигался медленно, но, когда понял, что Сугуру растянут достаточно хорошо, чтобы получать удовольствие и только его, начал постепенно ускоряться. Иногда толчки были быстрыми и легкими, а иногда медленными и сильными, будто вдалбливающими в стол, и контраст разливался по телу приближающимся оргазмом. Они страстно целовались, крепко прижавшись друг к другу, руки неустанно перемещались от плеч до бедер, будто рисуя замысловатые узоры, будто стремясь запомнить чужие контуры, запечатлеть их в своей памяти. Стоны сливались в унисон. Иногда они закрывали глаза, а иногда открывали их и смотрели друг на друга, прямо в душу, и эти взгляды говорили намного больше, чем слова. Гето думал о любви. Годжо думал о любви. Она была между ними. Будто по самому красивому и неправдоподобному сценарию они кончили почти одновременно, не разрывая зрительного контакта. Мокрые тела тут же обмякли: несмотря на то, что Сугуру излился себе на живот, Сатору навалился на него всем телом, пытаясь отдышаться. Усталость была приятной, смешанной с истомой. Гето обвил руками шею Годжо и поцеловал его в затылок несколько раз. Сегодня его переполняла нежность. Сегодня он знал, что делать.***
— Я все еще хочу на улицу, — сказал Гето. Они уже успели обтереться влажными полотенцами и в обнимку лежали на диване, перебирая пряди волос друг друга и оставляя нежные поцелуи друг у друга на лице. Годжо фоном включил телевизор: там шла какая-то дурацкая американская комедия, которую они вдвоем видели уже тысячу раз. Для Сугуру гораздо интереснее было слушать, как все десять лет Сатору безостановочно сох по нему, и смеяться от какого-то глупого облегчения. Гето не знал, закончилось ли все или начиналось. До следующего дня он дал себе время просто жить, не думая ни о чем. Годжо рассмеялся и поцеловал его в кончик носа. — Да. Выйдем. Сатору и Сугуру наспех оделись, попутно не прекращая целоваться и хихикать. Гето сходил с ума от нетерпения и случайно надел толстовку Годжо задом наперед, к тому же на ней оказалось какое-то жирное пятно, но это уже не имело значения, потому что все казалось слишком естественным, слишком правильным. Были только они вдвоем и весь мир против них, и впервые Сугуру подумал, что эта битва ему не страшна, пока рядом есть Сатору. — Неужели ты хочешь использовать меня, чтобы прославиться, а, Сугуру? — спросил Годжо, когда они ехали в лифте. — Больно надо, — со смехом ответил Гето. — Хотя, нужна же от тебя хоть какая польза. Годжо закатил глаза. Он взял Сугуру за руку и крепко переплел их пальцы. Они обменялись взглядами и оба расхохотались. У Гето громко-громко стучало сердце. На улице уже окончательно просветлело, но теплее не стало. Когда они вдвоем вышли на улицу и дверь за их спинами хлопнула, папарацци тут же окружили их, как назойливые мухи. Камеры были больше их голов. Некоторые фотографировали молча, просто делая свое дело и уже считая в голове будущую прибыль, а некоторые особо наглые кричали Годжо свои вопросы: — Это ваш парень, господин Годжо? — Господин Годжо, вы можете подтвердить, что ваше сердце занято? — Господин Годжо, вы предпочитаете мужчин или женщины вам тоже нравятся? Сатору ничего им не отвечал и поцеловал Сугуру под звуки вспышек камер и сделанных снимков. Наконец-то все знали. Гето показал всему миру средний палец. Он был свободен.