Капитанская херня или как Пушкин в гробу перевернулся

Спустя пару дней я, Савельич и Маша уехали в одну из деревень, где поселил ее в одну из изб. Мы жили там несколько месяцев, и дня не проходило как я вспоминал всё, что происходило у нас с Емельяном, вспоминал нашу ночь, тот день в лесу, думал как он, волновался, даже жалел, что не поехал с ним, но боялся что меня потом посчитают предателем отечества, хотя я уже и так предал его как только мог, так что мне нечего было терять. В один из дней мне прислали бумагу в которой было сказано, что меня вызывают в Казань в следственную комиссию по делу Пугачева. Бумага вылетела из рук. Сказать что я был удивлён так это ничего не сказать. Долг – долгом, но я больше всего стал волноваться за Пугачева, думал что с ним что то случилось и просто так не прислали бы ему эту бумагу.  Я собрался и уехал, хотел я больно поискать Пугачева, а потом уж и поехать в следственную комиссию, ведь объяснение бы я нашёл уж точно и мне бы поверили.  На прошлом месте пристанища пугачевского не нашёл я их, а везде всё было разгромно. Тогда я не на шутку испугался, а сам поехал дальше искать. Савельичу пришлось ехать со мной. Савельич всю дорогу нылся, что нужно поехать назад, что мне этот Пугачев не сдался и что мне надо прийти в себя, но я не слушал его. Долго мы ехали пока не увидели каких то мужиков. Это были те самые караульные пугачевского пристанища! Ещё никогда я не был так рад. Подъехав к ним я стал просить отвести меня к их владыке, а сам еле сдерживал улыбку.  Казаки с недоумением отвели меня к самозванцу, где приняли меня как родного.  «Ваше благородство! Проходите!» — Воскликнул радостно  Пугачев сидя за столом, когда я вошёл в порог избы. Снова его серьёзность пропала и он улыбался мне. На моем лице появилась нескрываемая улыбка, которую я и не собирался сдерживать. Пугачев выгнал всех приближённый своих, что вызвало недовольство, но Емельяну было всё равно. Когда все ушли, то я быстро подошёл к нему и без всяких манер крепко обнял его, прижимая к себе и вовсе не собирался отпускать. Пугачев был немного удивлён, но всё же обнял своего возлюбленного в ответ. Да, Петра уже можно было так назвать, ибо он давно был не равнодушен к нему.  Отстранившись я схватил его за руку, ведь так чувствовал себя спокойнее. «Я искал тебя, на старом месте тебя не было, я так перепугался.» — Промолвил я, разглядывая знакомые, практически родные черты лица Емельяна. «Да, вот, разгромили меня. Но ничего, сбежал я и собрал больше казаков.» — С ноткой грустил говорил самозванец, но после улыбнулся от таких приятных слов, ведь ему было приятно, что кто то волнуется за него. Притянув меня он стал целовать меня, уже более уверенно.  Вскоре мы сидели с Пугачевым за столом, трапезничали, да попивали вино. Я хоть и ел, но было видно, что взволнован чем то, что заметил самозванец. «О чем горюешь? — Спрашивал он.  Не уж о той сироте?»  Видно заревновал Пугачев, подумав именно о ней. «Нет, мне вот бумагу прислали.. в следственный комитет отсылают по поводу твоего дела. Не знаю, что делать.» — Честно ответил я, как то грустно взглянул в сторону Пугачева. «А ты оставайся со мной. Коль поедешь, то пропадёшь. — Пугачев слегка пи обнял меня одной рукой и улыбнулся. Я слегка улыбнулся и вскоре мы продолжали трапезничать, выпив достаточно много вина. Уже будучи пьяными, я подошёл к самозванцу и схватил его за руки, прижав к его «трону», а после втянул в поцелуй. Мужчина не сопротивлялся и ответил на поцелуй, проникая в его рот своим языком, а после резко встал, прижимая меня к стене и начиная доминировать. Вскоре мы были в горница и я лежал на широкой кровати Пугачева. С меня стянули одежду, а дальше я смутно что помнил. Целуя нежные губы, что так жаждали этого, я погружался в некую эйфорию и все проблемы ушли на второй план. Пугачев без всякой растяжки входит в меня, но медленно, а другой рукой начинает стимулировать мой возбуждённый орган. Я хочу кричать от боли и наслаждения, но из моих уст лишь вырываться негромкие стоны, шипение и мычания. Но я сдерживаюсь, боюсь, что кто то услышит или осудит. «Ваше благородие, поласкайте мне уши вашим сладким голоском.» — Промолвил Пугачев, после чего ввёл в меня свой орган полностью. Я как по приказу перестал сдерживаться и довольно таки громко простонал и уже не сдерживался.  Самозванцу это понравилось и он продолжал неспешно двигаться, то припадая в моей шее и покрывал ее поцелуями, то резко оставлял засосы, зализывая сразу же укусы. Он хитро улыбался, жмурясь, а глаза слегка бегали из стороны в сторону, видно нервничал, хотя старался не показывать это.  Сколько времени прошло я уже не помню, ведь разум совсем уплыл, так же как и Пугачева. Проспали мы до позднего утра. Я проснулся раньше и уже оделся, направляясь искать в избе хотя бы стакан воды, где нашёл его. Дальше я достал ту бумагу из кармана и перечитывал её несколько раз решил всё-таки поехать, но так как я ещё не в себе и моя головушка ещё болела я уронил случайно опустевший стакан на пол, что разбудило Пугачева. Емельян открыл глаза и приподнявшись увидел меня. «Славно утречко. — Пугачев уже привык к пьянкам и ему уже не было особо плохо.  Ваше благородие уже встало, куда то спешите?» Самозванец потянулся и стал быстро одеваться. Я кивнул. «Мне надо в Казань в судебную комиссию. Иначе меня и без того арестуют за то, что якобы скрываюсь. — Я был серьёзен и уже был одет и готов был уходить.  Прости, Емельян, но мне пора. После суда сразу к тебе приеду, а потом к родителям своим.» Оторопевши Пугачев вскочил, за считанные секунды оделся, пока я вышел из «дворца». В конце он надел свою шубу, сапоги на ходу и выбежал из избы. Я уже позвал Савельича который уже садился на лошадь, а я шёл к своей. «Стой! — Резко ко мне подбежал Пугачев, схватив меня за плечи, а после буквально повис на мне, хватая меня за ворот, за шею, не желая отпускать меня. Вернитесь, ваше благородие! — Кричал Пугачев, а все уставились на нас.  Я уже был серьезно настроен на то, чтобы поехать в Казань и не мог отступать. Хоть мне и хотелось побыть со своим возлюбленным, но понимал что надо срочно выезжать. Обернувшись я схватил Емельяна за кисти рук, а после резко притянул его к себе и быстро коснулся своими губами его губ. Даже поцелуем это было назвать сложно. Все казаки смотрели на нас и были удивлены не меньше самозванца, который удивлённо раскрыл глаза, не выдавая больше не слова. Я быстро запрыгнул на свою лошадь и уехал вместе с оторопевшим Савельичем.  «Пётр Андреевич, зачем ты сделал это?» — Удивлённо спрашивал он, не зная толи ругать меня, толи нет. «Влюбился я в него..» — Уже робко отвечал я, глядя на старика.