24.11.2009.
Чан содрогается в очередном немом крике, что пытается вырваться из его грудной клетки, пока руки обнимают собственные плечи и пытаются унять сильную дрожь, бьющую его уже час. С того самого момента, как Чонин пропал. Чонин, его мальчик, пропал. Второй раз. Неужели Чан был настолько плохим отцом? Он ведь всегда делал всё для детей, для Чонина, никогда не кричал и не ругался: что бы не учудили его дети, он всегда был понимающим к ним, даже если ему не нравились взгляды или мнение его детей. Он никогда не был против их личной жизни, которую они, в силу своего возраста, старались скрыть, никогда ничего не выпытывал из них и не пытался упросить рассказать о чём-то, ведь он знал, что они расскажут, если захотят. Чонин не захотел. Для Чонина Чан был плохим. Чан не успевает погрузиться в омут своих тревожных мыслей с головой, лишь со всхлипами глотает слёзы, когда его неожиданно хватают за плечи, разворачивают к себе и обнимают. Крепко обнимают. Чанбин. Чанбин молчал. Он всегда молчал, когда Чану было плохо. Он просто обнимал его, прижимал его дурную голову к своей широкой груди и успокаивал одним лишь присутствием. Чан благодарен ему за это. Благодарен за то, что младший опять оторвался от своих планов и дел и прибежал к нему. Чану стыдно, но приятно. Минхо стоит в двух шагах от них, смотрит на заплаканное лицо Чана, его красный и текущий нос, беспокойные, метающиеся по помещению глаза, и полураскрытые губы, пропускающие тяжёлое дыхание, сбивающееся из-за частого шмыганья. У Ли вот-вот у самого глаза заслезятся от такого зрелища, а в груди сеется тревога — Чонина нет, он пропал. — Чан, успокойся, и давай по порядку. — Говорит серьёзно Чанбин, отстраняясь от старшего. — Как ты понял, что Чонин пропал? — Его н-нигде нет... — Дрожащим голосом отвечает Чан. Минхо никогда не слышал, чтоб голос Чана звучал так. — Детям звонил? — Нет. Они бы позвонили, если бы Чонин пришёл к ним. — Он мог пойти гулять? — Продолжает спрашивать Чанбин. — Обычно он.. предупреждает меня. — Чан вытирает глаза тыльной стороной ладони, смахивая горячие слёзы. — Но сегодня ушёл, ничего не сказав. Я даже не видел, как он ушёл. Чанбин хочет что-то ответить, но Чан перебивает его, хватается за широкие плечи и смотрит в глаза таким обеспокоенным и жалобным взглядом. Минхо читает в этих глазах полное отчаяние. — Чанбин, послушай. — Чан вновь дрожит. — Я читал в дневнике Чонина, что со школы он уходит с каким-то мужчиной. У Чанбина и Минхо одно лицо, в котором не разглядеть ничего, кроме жуткого удивления и паники. Минхо опять укоряет себя за такие чувства к чужому ребёнку, потому что, ладно, Чанбин — он давний друг Чана, а Минхо.. Он знает Чана и его детей поверхностно, всего неделю. Но он так привязался к ним, а особенно к Чонину, который так трепетно гладил его кошку за ухом. У него болит сердце за этого мальчика. — Ты думаешь... — Чанбин сглатывает образовавшийся ком в горле. — Чонин мог пойти на встречу с ним? — Я не хочу об этом думать, Бин! — Взвывает Чан, сжимая верха одежды Чанбины и зажмуривая глаза, желая скрыть свои слёзы. — Я надеюсь, что это не так, и с Нини всё хорошо. Минхо не может больше терпеть, ему и самому очень больно. Он ступает ближе к Чану и Чанбину, осторожно опускает ладонь на плечо старшего и медленно поглаживает, стараясь успокоить. Чан вздрагивает от удивления и распахнутыми глазами смотрит на Минхо, словно и не заметил его ранее. Скорее всего, так и есть, думает Ли. — Чан, не надумывай лишнего. Ещё ничего не известно, не думай о плохом. — Голос Минхо подрагивает, что сильно удивляет его самого. — Есть ли какая-то информация об этом мужчине в дневнике Чонина? — Только имя. — Задумывается Чан. Кажется, успокоился. — Ким Сынмин. Чанбин напротив заметно напрягается и хмурится, но молчит. Минхо подаёт голос вновь. — В прошлый раз Чонин был у меня из-за моих кошек.. Может, сходим к моему магазину и проверим, вдруг он опять там? — Хорошо. — Кратко отвечает Со и отпускает Чана, который, смотря на Минхо, согласно кивает.***
— Когда ты перестанешь быть таким? Когда уже перестанешь выглядеть и вести себя как баба?! Отец отвесил Хенджину уже третью пощёчину. Больше не трогает, лишь давит его, как таракана, этими унижающими фразами. — Опять сбежишь со своим этим гомиком? Хенджин молчит — перечить отцу бесполезно, уверять в чём-то, и объяснять что-то — тоже. Йеджи с мамой стоят в дверном проёме, и тоже молчат. Мама содрогается в ужасе каждый раз, когда отец поднимает голос, а Йеджи смотрит мрачно и даже незаинтересованно. Стерва, сказал бы Джисон. Но Хенджин не говорит такого, лишь смотрит на младшую с мягкой, едва заметной улыбкой. Мама никогда не просила отца прекратить кричать и бить сына, ибо он мог поднять руку и на неё — она этого боялась. Хенджин не хотел, чтобы отец бил маму, поэтому никогда не просил её пытаться влезть в их мужские разборки. Отец не любил Хенджина, и юноша это знал, прекрасно знал. С самого детства отца не устраивал его сын: со спортом у старшего Хвана не вяжется, оценки по физкультуре удовлетворительные — пощёчина, крики. Хенджин совсем не мужественный, он костлявый и длинный, мышечной массы в нём немного, волосы у него длинные, роскошные и вьющиеся, как у мамы — отец наматывает их на кулак и бьёт лицом о стену. Хенджин — гей, — отец в ярости. Отец продолжает плеваться в Хенджина ядом, даже когда разрешает уйти в свою комнату. Для Хенджина это лишь фоновый шум, ибо он думает, как скрыть от школы наличие будущих синяков на щеках, думает о том, как его Сони будет зол, когда увидит. Как будет целовать его больные щёки и приговаривать, что он убьёт папашу Хвана. Хенджин нежно улыбается на свои мысли. В его комнате темно, включать свет опасно — отец сможет увидеть его слёзы. Хенджин закрывает за собой дверь и усаживается на пол у стены, подтягивая к себе свои колени и обнимая их. По щекам катятся первые горячие слёзы, обжигая красную кожу лица. Отец всегда ругал Хенджина за слёзы, иногда даже бил. Парню кажется, что он совсем не умеет быть сильным. Когда дверь в его комнату открывается Хенджин даже не поворачивается, смотрит в пол, затаив дыхание, боясь издать хотя бы один болезненный всхлип, который бы сдал его с потрохами. Дверь закрывается и рядом с ним присаживается хрупкое тело — Йеджи. — Опять плачешь? — Спрашивает девушка упрекающим тоном. Хенджин хочет её ударить, но быстро отгоняет от себя такие мысли. — Ты ненавидишь меня? — Что? Всхлип. Хенджин поднимает голову и смотрит на Йеджи ошеломлённым взглядом, пытаясь уловить в девичьем лице шутку, усмешку или хоть грамму чего-нибудь, кроме бесчувствия. Она даже не смотрит на него в ответ. — Нет.. — Дрожащим голосом отвечает Хенджин. — Нет, нет, никогда. Я никогда не смогу ненавидеть тебя, я ведь люблю тебя, Йеджи. Ты ведь моя сестра. Единственная, самая талантливая сестра на свете. Девушка молчит с минуту, пока Хенджин продолжает, словно в бреду, говорить, что никогда не сможет возненавидеть свою любимую родную сестру, а потом, улыбнувшись, обхватывает его дрожащие плечи руками, обнимая. — Спасибо, братец. — Я не ненавижу тебя, Йеджи, и никогда не буду. Я люблю тебя, сестричка моя. Голос Хенджина надламывается болезненно. Отец был рад рождению Йеджи. Всегда носил её на руках, расхваливал её достижения в пошиве одежды, говорил, что его девочку ждёт великое будущее. Хенджину всегда твердил о том, что он своими картинками ничего не добьётся. Хенджин с болью и завистью смотрел в детскую кроватку своей сестры, у которой толпами собирались родственники, умиляясь его сестричке, в комнату маленькой девочки, в которой всегда наблюдал отца, читающего ей очередную книжку, помогающего строить кукольные домики, и с видом выдающегося эстета выбирающего, какое платье ей надеть на утренник в детском саду. Хенджин не слышал и пары хороших слов от отца. Хенджин всегда был слабаком, тряпкой, бездарным позорищем, так ещё и геем. Отец ожидал от сына наилучших результатов во всём, но все результаты дочери были для него лучшими. Первый блин комом, так оно, верно? — Больше не показывай свою слабость. Отец опять будет кричать, это пугает меня. — Без каких либо объяснений говорит Йеджи, отпуская брата, и поднимается, скрываясь из виду. — Конечно. Конечно, я больше не буду слабым. — Говорит в пустоту своей тёмной комнаты, одной рукой смахивая с глаз слёзы, а второй трогая ранее ударенную щеку. Хенджин тихо выбирается в ванную комнату, чтоб умыться, и надеется, что не встретит отца в коридоре.***
Всю дорогу до магазина Минхо Чана трясло, а вместе с ним потряхивало и Минхо, который шёл с ним под руку, оказывая таким образом огромную моральную поддержку, за что старший ему безмерно благодарен. Чанбин шёл рядом. Будучи очень напряжённым он даже не оставил гитару в кофейне Чана, взяв её с собой, мол, вдруг придётся огрести кого-нибудь по хлебальнику. — Чонин много писал о том человеке? — Спрашивает Со, когда они преодолевают пешеходный переход. — Не очень много. — С какой-то печалью отвечает Чан, крепко сжимая всей своей рукой руку Минхо, который вот-вот взорвётся от близости старшего, мысленно продолжая себя уверять, что Чану плохо и он нуждается в его поддержке, и воспринимать это так — глупо и оскорбительно. — Как Чонин его называл? — Продолжает спрашивать Чанбин. — Ким Сынмин. Минхо врезается лбом в широкую спину Чанбина, не замечая, как тот остановился. Он тихо извиняется, и вместе с Чаном смотрит непонимающе на застывшего Чанбина. Тот молчит, сглатывает ком в горле. — Чанбин? — Чану страшно и нервозно от одного только вида друга. — Что-то не так? Ты его знаешь? — Знаю. — Просто отвечает Чанбин. — Не знаю, сколько во всём Сиднее Ким Сынминов, но один из них был моим парнем. Между ними виснет тишина. Минхо совсем ничего не знает о прошлых отношениях Чанбина, не считая того, что Со встречался с одним парнем. Видимо, упомянутый Ким Сынмин и был парнем Чанбина. Чан был удивлён не менее, и это заметно по его глазам. Они не обсуждали своих партнёров, не смотря на то, что дружили очень давно и были близки. Чанбин не спешил рассказывать о своих бывших, а Чан не напирал. Захочет — расскажет. Чанбин не рассказывал. — Ну, чего встали? — Отрезает Чанбин, подталкивая Чана и Минхо идти. — Давайте быстрее. — Кто такой Ким Сынмин? — Интересуется Минхо. — Мой первый, единственный, и бывший парень. — Пожимает плечами, поправляя лямку чёрной майки под кожанкой. — Я его хорошо знаю, он безобидный человек. Если только не связался с какой-нибудь омерзительной компанией. В таком случае пойдёт напролом. — Ким Сынмин.. — Дрожащий голос Чана удивлял и даже пугал Минхо, который жался к нему ближе, как бы показывая, что он рядом. — Он мог связаться с плохой компанией? — Да чёрт его знает. Сынмин слишком непредсказуем. Больше они не говорят, потому что Минхо прерывает разговор, предупреждая о приходе к его магазину. Он быстро открывает ворота ключом и пропускает Чанбина вперёд, пока Чан всё ещё держится за его руку и ощутимо дрожит. Минхо кажется, что дрожь Чана усиливается, поэтому он останавливается, заглядывая в глаза старшего. — Хен, все в порядке? — Минхо смотрит на два коричневых омута, в дневных лучах солнца переливающихся и отдающих золотым отблеском. Не так ярко, как у Феликса, но тоже прелестно. Из прелестных омутов льются слёзы. — Чан, не плачь. — Минхо, я плохой отец. — Со слезами на глазах и неподдельной горечью в голосе заявляет Чан, тяжело всхлипывая и прилагая все свои усилия, чтобы не закричать от душевной боли. Минхо рвёт на части. — Нет, нет, Чан, не говори так. Ты прекрасный отец. — Он берёт лицо Чана в свои ладони, оглаживает скулы и заплаканные щёки, собирая большими пальцами слёзы, смотри прямо в глаза так нежно, как только умеет. — Ты прекрасный отец, и это правда. Твои дети любят тебя, они доверяют тебе. Ты сделал их жизнь лучше, они живут благодаря тебе. Были бы они такими счастливыми и жизнерадостными, если бы не встретили тебя? Чан неуверенно отрицательно мотает головой, всхлипывая и прикрывая глаза, ибо из-за пелены слёз он не видит лица Минхо. — Минхо, ты не понимаешь.. — Хочет возразить Чан, но Минхо его прерывает. — Нет, я всё понимаю. — Настаивает на своём Минхо, усаживаясь на корточки. Чан следом оседает на колени, продолжая дрожать и плакать. Минхо не отступает. — Ты замечательный отец, прекрасный родитель, и я говорю это как тот, кто знает историю Феликса и Джисона. Разве их родители — хорошие? Конечно нет. Твои дети любят тебя, а ты любишь их. — Мягко говорит Минхо, ладонями вытирая глаза Чана от влаги. — Ты любишь их, поддерживаешь, понимаешь и принимаешь такими, какие они есть. Ты не прогоняешь их, не ненавидишь, ценишь, и делаешь для них всё, на что способен. Ты же горы готов ради них свернуть, да? — Минхо, ты правда не считаешь меня плохим отцом? — У Чана голос болезненно дрожащий, осипший и такой отчаянный. — Не считаю. Я тебе больше скажу, будь я младше — я бы хотел быть твоим ребёнком. — На лице мягкая стеснительная улыбка, а взгляд, полный тепла, обращён прямиком в чужие глаза. — Минхо.. Голос Чана тихий и такой благодарный. Мужчина хочет сказать что-то ещё, но его прерывает громкий голос Чанбина, который, видимо, уже успел осмотреться. — Эй, голубки, чего засели? — Гнусаво спрашивает тот, шагая ближе. — Минхо-хён, ты знал, что в твоём заборе огромная дыра? — А, это.. Довольно давно. — Пожимает плечами Минхо, медленно поднимаясь на ноги и помогая Чану встать. — Я не знаю, откуда она там. — Когда я пробегал через твой двор она уже там была. — Подмечает Чан, оттряхивая свои колени от пыли. Минхо уже успел забыть, что познакомились они совершенно недавно. Рядом с Чаном его преследует чувство, что они знакомы всю жизнь. — Это странно. — Хмурится Чанбин, направляясь в сторону упомянутой дыры. Минхо и Чан идут следом. — Аварии не было? — Нет конечно, я бы знал об этом. Минхо до сих пор поражала вся эта ситуация с его забором. Кто и как мог сотворить такое? И, самое главное, зачем? Хотя Чанбин и преувеличивал, дыра не была огромной, но была довольно большой. Настолько большой, что в неё бы с лёгкостью пролез какой-нибудь ребёнок. Ребёнок. Чонин. Минхо начинает трясти, он даже думать не хочет, что Чонин мог пролезть через неё на дорогу и... Они слышат крик. Не человеческий, а кошачий. Все трое мигом оглядываются на подрагивающие кусты, из которых раздавалось громкое мяуканье. Минхо прокручивает в голове события сегодняшнего дня и убеждается, что Суни, Дуни и Дори остались дома и точно никаким образом не могли сбежать. Когда причина шума выбирается из кустов у Минхо замирает сердце, Чанбин ахает, а Чан падает на колени и облегчённо, но так болезненно выдыхает. Чонин нашёлся. Чонин держал в руках маленького чёрненького писклявого котёнка, который был весь мокрый, в царапинах и грязи. Как и сам Чонин, измаравший свои светлые штаны в траве и земле. Мальчик осматривает старших, перехватывает котёнка осторожно, и бежит с яркой улыбкой к Чану. У отца на глазах вновь выступают слёзы, но он такой счастливый, когда прижимает Чонина с маленьким котёнком на руках к себе, целует эти мягкие щёки и пушистые волосы, что у Минхо аж на сердце кошки скребутся. Точно, кошки. — Нини, послушай. — Тихо зовёт Минхо, наклоняясь к мальчику. — А откуда у тебя котёнок? Чонин смотрит на Минхо и показывает какие-то жесты, за которыми внимательно следит Чан. Он отвечает на вопрос Минхо. — Чонин говорит, что услышал крик и нашёл котёнка. — Бан Чан с нежностью гладит сына по голове, второй рукой смахивая слёзы. — Скорее всего в прошлый раз Дуни принесла его.. Нашла же где-то такого малютку. — Минхо протягивает руки к котёнку с вопросительным взглядом, спрашивая у Чонина, можно ли взять его, на что тот кивает и суёт пушистый комочек в руки Минхо. — Ух, какой маленький. Прямо как Дори когда-то. — У тебя есть кошки? — За спиной Минхо появляется Чанбин и с заинтересованным умилением смотрит на котёнка. — Да, трое! Суни, Дуни и Дори. Мои дети. Пока Чанбин увлечённо слушал рассказ Минхо о его кошачьих детях, поглаживая маленькую пушистую головку котёнка указательным пальцем, словно боясь навредить, Чан серьёзно и взволнованно смотрит на Чонина. — Нини, маленький мой, почему ты ушёл и ничего не сказал? — Чан не злился на него. Никогда не злился, просто слишком волновался, так ещё и Минхо с Чанбином отвлёк, попросив помочь с поисками. Перед ними ему особенно сильно. Он гладит сына по плечам, заверяя, что даёт обещание не ругать его. И он сдержит своё обещание. — Я скучал по Михо. — Шмыгнув носом, показывает Чонин, и тут же утыкается папе в шею, начиная тихо плакать. Ему стыдно. У Чана рушится душа, и он не знает, от чего именно: от того, что его сын плачет, или того, как Чонин произносит имя Минхо. — Шшш, маленький. Всё хорошо. — Чан гладит Чонина по спине успокаивающее, покачивает легонько из стороны в сторону. — Просто в следующий раз говори мне, что хочешь к Минхо. Мы вместе пойдём к нему или он к нам, договорились? Больше не уходи так, хорошо? Чану приходится отстраниться от сына, чтобы взглянуть на его лицо. Тот кивает, обещая, что такого больше не повторится. Чан целует его лоб. — Чан, Нини, пойдёмте в магазин. Котёнку нужно обработать раны. — Объясняет Минхо, на что Чан кивает и поднимает Чонина на руки, относя в сторону магазина. Минхо не смел мешать их семейной идиллии, поэтому лишь с печалью смотрел на них, стараясь не отвлекать. Но котёнок на его руках болезненно запищал, когда Чанбин погладил его по спинке, и это значило, что медлить нельзя. Минхо всегда на всякий случай носил с собой запасные ключи от магазина. Этот случай настал. И вот, Чанбин с интересом и удивлением рассматривает полки с антиквариатом, Чан сидит за столом и спрашивает о Ким Сынмине, ока Чонин записывает ответы выданной Минхо ручкой на какой-то листочек. Сам Ли Минхо тихо, притаившись на диване, промывал и обрабатывал ранки на теле котёнка. Позже становится известно, что Ким Сынмин не опасен, как и подозревал Чанбин. Чонин рассказывает, что Ким Сынмин хорошо знает язык жестов, очень умно и красиво говорит, а так же живёт как настоящий серьёзный богатей. Когда Чанбин слышит о будущем ребёнке Сынмина задумывается. — Мы по этой причине и расстались. — Пожимает плечами, когда Минхо, уложивший котёнка спать и теперь обрабатывающий ранки на руках Чонина, спрашивает о их отношениях. — Его отец не принимал наши отношения, потому что Сынмин обязан был жениться и принести родного наследника. — Вы долго были вместе? — Присоединяется к расспросам Чан, сидя на соседнем от Минхо стуле и держа на своих коленях Чонина, чтоб Ли было удобнее. — Полтора года. — И как далеко всё зашло? — Непринуждённо спрашивает Минхо и дует на особо глубокую ранку, чтоб не было так больно. Чонин даже не пискнул. Зато повисла неловкая тишина, Чанбин и Чан уставились на Минхо. — Что?.. — Поднимает свой взгляд на них и не понимает, что сказал не так. — Минхо, может, не при Чонине? Он ещё ребёнок. — Тихо отвечает Чан. — Но я ничего такого не сказал... — Ты буквально спросил, был ли у нас секс. — Прыснул чанбин. — Чанбин! — Чан шлёпнул его по руке, на что тот зашипел. — А что не так!? — Я даже не об этом! — Плаксивым голосом взвизгнул Минхо, пряча лицо в детской груди. Чонин лишь гладит его по голове с усмешкой. — А о чём тогда? — Ну.. — Запинается Ли, краснея до ушей. Ему было неловко говорить на тему отношений. — Ну, ты сильно любил его? Хотел быть с ним до конца жизни? Хотел никогда не отпускать его руку? Чанбина вопрос Минхо поражает своей невинностью, как, собственно, и Чана, который смотрит на него не моргая. Его взгляд почти стеклянный. — Я никогда не думал об этом. Сынмин хороший партнёр, классный парень, и я правда любил его, но с ним слишком сложно. — Пожимает широкими плечами Со. — Я не такой уж романтик, как ты. — Видимо, у меня просто какие-то не такие представления о любви. Слишком сказочные. — вздыхает Ли. — Не слушай его, Минхо. — Громко и уверенно перебивает его Чан, берёт его уже пустые ладони в свои и смотрит прямиком в глаза. — У тебя замечательные представления о любви. Ты очень чувственный, для тебя важны искренние чувства, и это правильно. Не важно, насколько нереальным и сказочным это кажется, ты этого заслуживаешь, Минхо. Минхо ощущает, как внутри что-то рушится и на месте этого чего-то разливается тепло — такое незнакомое и приятное, оно прожигает его его грудь, норовя вырваться и сжечь его как изнутри, так и снаружи. Чан улыбается ему, показывая эти замечательные ямочки. Минхо чуть не поддаётся вперёд в желании поцеловать их. — Спасибо, хен. — Смущённая улыбка растягивает его губы. — Не за что. После твоей сегодняшней поддержки я был обязан сказать это. — Голубки, я не хочу вас прерывать, но уже поздновато. — Вынимая из кармана свой мобильник и смотря на экран, говорит Чанбин. — Я пока до конца Сиднея доберусь уже вечер будет, а мне до закрытия общаги нужно успеть, так ещё и в магазин сходить надо. — И гитару свою забрать. — Дополняет певчим голосом Чан, спуская с коленей Чонина и поднимаясь. Минхо следует его примеру. — Точно! Чанбин прощается и быстрым шагом направляется к выходу, предупреждая, что ждёт Чана на улице. Чан и Минхо остаются наедине. С Чонином, который спешит обнять Минхо на прощание. — Что будем делать с котёнком? — Спрашивает Минхо, кивая в сторону дивана, на котором мирно спал упомянутый комочек шерсти. — Я заберу его, если можно. — Правда? — Да. Чонин всегда хотел котёнка, а этого он сам нашёл и даже спас. Пусть живёт у нас, я постараюсь приучить его к кофейне. Нини, забирай котёнка. — Чан подталкивает сына к дивану и тот с сияющими глазками подходит к котёнку. — Хорошо. Я уверен, ты справишься. Чонин медленными поглаживаниями будит котёнка, чтоб не брать его сонного на руки, ведь это не честно, он так сладко спит. Чан и Минхо неловко молчат. У Минхо горят щёки. — Ну, тогда.. Пока? — Приходи завтра. — Как под гипнозом выдаёт Чан, смотря на лицо младшего, но тут оттряхивает голову, извиняясь. — Если хочешь, конечно. Нини и остальные будут рады тебя видеть. И я тоже буду рад. Чан будет рад его видеть. — Да, конечно! Я обязательно приду завтра. Если можно и вы будете не заняты. — Ты можешь приходить в любое время. Даже в выходные дни. Даже не в кофейню, а ко мне. Просто стучи понастойчивее, чтоб я точно услышал. — Он вновь улыбается. — Пока? Чан раскрывает руки для объятий и Минхо, чуть медля, падает в них, обнимая Чана на прощание. Минхо старается впитать в себя этот момент, запах Чана — эти яркие яблоки, которые приятно и правильно укутывают его. Он без стеснения нюхает Чанову шею, от которой особенно сильно пахнет парфюмом. К ним подходит Чонин с котёнком на руках и Чан отрывается от Минхо. Минхо впервые хочет, чтобы Чонин задержался, давая им больше времени. — До завтра, Минхо! — Чан прощается, Чонин машет ему свободной ручкой. — До завтра. — С тёплой улыбкой отвечает Минхо. Они ушли. Где-то за дверью он слышит возмущающийся голос Чанбина, который жалуется, что Чан задержался, и называет Чана и Минхо голубками. Чан что-то отвечает, но Минхо уже не слышит. Он садится на стул, где ранее сидел Чан с Чонином на коленях, зарывается пальцами в собственные волосы и глубоко вдыхает этот запах. По его щеке катится первая слеза.