Молибдат цинка

      — Просто… помедленнее, — сказал Бутчер, осторожно отодвигая лоб Патриота. Но давящиеся звуки продолжили раздаваться, даже когда член выскользнул из задней части ротовой полости. Бутчер поморщился. — Тебе не обязательно вбирать его целиком.       Как только Бутчеру удалось полностью оттолкнуть от себя Патриота, тот закашлялся.       — Прости.       Голос Патриота был чертовски хриплым и надломленным. В животе Бутчера все свернулось в тугой тянущий ком.       — У тебя хорошо получается, — убеждал Патриота Бутчер, хоть собственные слова показались ему стремными, как только покинули рот.       Чуть ли не светясь решимостью, Патриот снова насадился на член Бутчера. В отсутствии усилий его было точно не обвинить. Отсасывая, он не забывал держать зубы подальше, и каждый раз, когда он отчаянно вбирал воздух, его щеки резко впадали. Если бы он снова не совершил прежнюю ошибку и не начал давиться членом, Бутчер мог бы предположить, что он занимался подобным раньше.       — Эй, не будь жадиной. — Бутчер был вынужден в который раз оттолкнуть Патриота. — У тебя не выйдет горловой, даже не пытайся.       В том, чтобы наблюдать за достоянием всей Америки, буквально давящимся членом, определенно было нечто удовлетворительное. Мышцы горла Патриота извращенно приятно сокращались — но Бутчер с трудом прогонял прочь мысли о том, что суперовский рот и суперовское горло Патриота могли с легкостью причинить ему вред, пусть даже неумышленно — когда срабатывал рвотный рефлекс.       Патриот стоял на коленях между ног Бутчера. Затем присел обратно на пятки, чтобы передохнуть и дать скопиться большему количеству слюны.       Наверное, использовать для минета одержимую собой пизду, отчаянно жаждущую увидеть пущенный «Воут» в эфир похоронный фарс, было немного жестоко.       — Эй, расслабься, я включу телек в любом случае, ты не обязан…       — Настолько плохо, да? — перебил его совершенно удрученный Патриот. Бутчер не поверил своим глазам.       — Нет, просто… Тебе, кажется, неудобно.       — У меня нет опыта, — огрызнулся Патриот. Бутчер понятия не имел, как следовало ответить на этот негодующий, оборонительный тон.       — Все хорошо, ты отлично справляешься. Думаю, всего лишь переусердствуешь. — Бутчеру не верилось, что они и вправду вели подобный разговор. — Просто оставайся в зоне комфорта.       Он убрал упавшие на лицо Патриоту волосы обратно.       Патриот снова придвинулся к нему, вынужденный вслепую пробираться к его члену. Взяв в рот, он возобновил движения и на этот раз решил резко не насаживаться. Честно говоря, он выглядел вполне в своей тарелке — так думал Бутчер, наблюдая за тем, как сомкнутые вокруг его члена губы скользили назад и вперед в спокойном, естественном ритме. Насколько было бы хорошо, имей он возможность без последствий избавиться от металлической пластины на глазах Патриота и увидеть, что там за ней? Был бы взгляд Патриота внимательным, сохранял бы тот зрительный контакт? Или, быть может, смотрел с желанием? Его тело определенно реагировало: его собственный наполовину стоящий член заинтересованно покачивался, пока корпус двигался вперед-назад. Бутчер был вынужден признать, что на самом деле отсасывал Патриот отменно. Он больше не пытался устанавливать рекорды и доставать носом до пресса Бутчера.       — Ты молодец, — то ли промурчал, то ли рыкнул Бутчер, запуская пальцы в светлые волосы Патриота. Приходилось противиться желанию грубо схватить их и потянуть на себя. Бутчер буквально ощутил воодушевление Патриота, когда тот услышал похвалу. Воодушевление тут же перешло в более влажные, жесткие движения ртом.       — Осторожней, — предупредил Бутчер, невесомо похлопывая Патриота по щеке. Просто чтобы напомнить, что перед ним был человек.       Патриот дал понять, что услышал его, неопределенным, раскатистым «М-м-м». Ощутив вибрацию на члене, Бутчер не сдержал громкого стона. Его ноги задрожали.       — Я почти, приятель, — сказал он, отчаянно пытаясь не зажмуриться, не потерять бдительность в присутствии столь опасного создания, — к которому Бутчер был так тесно, уязвимо близко. Но не вышло: его глаза закатились, а концентрации хватило лишь на то, чтобы удержаться от соблазна жестко выебать рот, по-прежнему послушно обернутый вокруг его члена и отсасывающий — благослови его бог, — даже когда Бутчер ощутил пульсацию в члене и спустил прямо в суперовское горло.       Бутчер посмотрел вниз. Патриот снова сидел на пятках.       — Ты все проглотил? Уверен, что никогда не занимался этим раньше?       Патриот пожал плечами.       — Мне так больше нравится. Подумал, что тебе, возможно, тоже.       Неожиданно у Бутчера пропало настроение. Блаженная послеоргазменная дымка резко рассеялась. Тошнотворная картина Бекки и Патриота вместе ворвалась Бутчеру в мозг, и он удивился, как мог в принципе периодически забывать, кем являлся человек, сидящий напротив него. Кто знает, что на самом деле произошло в кабинете в тот судьбоносный день? Бутчер не собирался узнавать у этого ублюдка: не желал нарваться на извращенный репортаж с места событий. Но даже несмотря на незнание, Бутчеру было трудно отпустить.       Он сжал руки в кулаки. Ему стало любопытно, мог ли Патриот, столь беззаботно сидевший у Бутчера в ногах, ощутить его гнев через сердцебиение.       Даже если мог, то не подавал виду. Он прижался к Бутчеру и уложил щеку ему на бедро в странной, застенчиво-заигрывающей манере.       — Так что, разрешишь мне посмотреть? Который сейчас час?       — Начало через двадцать минут, — холодно ответил Бутчер.       — Возможно, они пустят предварительное шоу.       — Только не говори, что «Воут» припасли для похорон красную дорожку. Если так, я отказываюсь смотреть это дерьмо.       Патриот замер. Казалось, он затруднялся сформулировать ответ.       — Билли, не мог бы ты…       Патриот прикусил губу. Он называл так Бутчера с тех пор, как они начали трахаться. Бутчер не был уверен, что ему нравилась подобная фамильярность. Особенно рьяно пизда использовал уменьшительно-ласкательную версию имени, когда собирался попросить о чем-то вопиющем.       — Не мог бы ты, пожалуйста, умоляю, снять эту хуйню с моих глаз, чтобы я смог по-настоящему посмотреть?       Бутчер рассмеялся.       — Разумеется, нет.       — Билли…       — Даже, блядь, не надейся. Это не обсуждается.       — Пожалуйста? Обещаю, я не буду использовать тепловое зрение.       — Тогда ты гребаный идиот.       Бутчер не до конца понимал, почему так разозлился. Если честно, пизда вел себя чертовски послушно, как только они перешли грань. Разумеется, он продолжает ныть по поводу клетки, в которой Бутчер оставлял его на целый день, чтобы поработать в Нью-Йорке и заодно проветрить мозги. Но Патриот не упрямился. Терпеливо ждал, пока Бутчер развяжет ему ноги, ужинал с ним за столом и никогда не жаловался, даже если ужином являлся скорбный, разогретый в микроволновке пирожок «Хот Покет». Все это ощущалось двояко: и развратно, и по-домашнему. Бутчер бы солгал, сказав, что не ждал каждого вечера с нетерпением.       Его бесила легкость, с которой у него получалось проводить время с Патриотом и затаскивать его к себе в постель каждую ночь. Азарт, который он ощущал, наблюдая за этим монстром — раскрасневшимся, взволнованным, умоляющем о разрядке, а следом прижимающимся в стремлении получить как можно больше телесного контакта. В действиях Патриота не проглядывалось ни грамма стыда и стоицизма.       — Что мне, блядь, нужно сделать, чтобы ты, наконец, начал мне доверять? — обреченно проговорил Патриот. Его голова по-прежнему покоилась на бедре Бутчера.       — Невероятно. Нет ничего, что бы ты мог сделать. Пять недель в клетке, а все равно не дошло? — проворчал Бутчер.       Патриот ничего не ответил. Раздраженно выдохнув через рот, он, однако, потерся щекой о внутреннюю сторону бедра Бутчера.       — Ты можешь подняться, сесть мне на колени, и я закончу то, что ты начал. А затем мы можем включить этот цирк, который тебе так не терпится глянуть, — буркнул Бутчер.       Уголки рта Патриота забавно опустились, но он не ослушался. Поднявшись, он развернулся и усадил себя на колени к Бутчеру, потираясь голым задом о его по-прежнему расстегнутую ширинку в попытке удобней расположиться. Бутчер потянул Патриота на себя за талию, а второй рукой принялся дрочить ему. Получалось так естественно, как будто член Патриота был продолжением его собственного тела. Патриот тотчас попытался толкнуться в кулак, но рука Бутчера на талии не давала ему сдвинуться. Концы металлической арматуры, которая удерживала вместе запястья Патриота, впивались в торс Бутчера, но он был вынужден мириться с подобным неудобством.       — Билли…       Его собственное имя на губах Патриота перешло в низкий, гортанный звук, затем, как подумалось Бутчеру, спустившийся к диафрагме и срезонировавший там глубокой вибрацией. Патриота было так легко вывести из себя, и он был настолько невозмутим и безжалостен, когда это кому-то удавалось. Сопротивление было бесполезно.       Он покрылся испариной и тяжело дышал. Прежде чем он кончил, забрызгав спермой собственные колени, пол и даже немного стол, Бутчер сделал всего лишь несколько резких движений.       Все это время за ними внимательно следил Террор. Бутчер был вынужден признать: его подбешивало даже то, что за ними наблюдала его собственная собака.       Когда он собрался встать и убрать с пола, Патриот попросил его подождать.        — Не знаю, смогу ли сейчас подняться, — произнес он со странной, немного робкой хрипотцой.       — Мне-то что. Это ты думал, как бы не упустить зрелище по телеку.       — Стоп, что? Сколько сейчас?! — с тревогой спросил Патриот. Бутчер расхохотался: пизда, похоже, и вправду не хотел упустить ни минуты.       — Я слежу за временем.       Заметно расслабившись, Патриот заерзал на коленях Бутчера, съехал вперед и запрокинул голову, опершись ей на его плечо.       — Раз уж ты не разрешил мне посмотреть по-настоящему, то тебе придется все описывать.       — Я даже не уверен, сможет ли мой желудок переварить целый час этого отборного дерьмища, приятель. На меня не рассчитывай.       Разумеется, Бутчеру не хотелось признаваться, что он просмотрел каждое интервью, каждую бессмысленную пресс-конференцию Патриота и — да-да — не пропустил ни единого спецпоказа в честь дня рождения. Конечно, все это было во благо миссии, чтобы не упустить ни один лакомый кусочек информации. Бутчер научился мастерски анализировать язык тела Патриота перед объективами камер, изучил, как изменялся его тон во время лжи — или при нахождении на сцене с кем-то хотя бы мало-мальски для него интересным. Бутчер был в курсе самых редких проблесков его искренних эмоций, когда оператору удавалось заснять Патриота где-то на заднем плане. Бутчер не горел желанием подсчитывать даже приблизительное количество часов, проведенных за просмотром и прослушиванием эфиров с Патриотом из года в год, пусть даже фоном.       — Давай, поднимайся. — Бутчер похлопал по бедру оккупировавшего его колени Патриота, прежде чем встать самому. Следом прошелся по комнате и включил телевизор, тут же принявшись щелкать каналы. — Черт возьми, да эта херь везде. VNN, «Новости «Воут», «Местные новости», C-SPAN… Черт, они даже прервали вещание PBS. Разве восемь вечера по будням — не прайм-тайм?       — Оставь эфир «Новостей «Воут», — заявил Патриот. — И почему ты так удивлен? Вообще-то, я большая шишка.       — Был большой шишкой, — поправил его Бутчер. Он вернулся к Патриоту и вытер сперму с его тела с помощью бумажного полотенца. Возможно, риск включать эфир был лишним. Бутчер даже не знал всей программы — только то, о чем упомянула Энни. Ее песенный номер, перед этим речь Бездны, затем — официальное заявление от кого-то в правлении «Воут», возможно, самого Стэна Эдгара. Вполне вероятно, о расформировании или ребрендинге «Семерки». Бутчер предполагал, что, услышав панегирик в свою честь, Патриот перечеркнет весь прогресс в обучении. «Воут» не имели возможности связаться с Бутчером, но Хьюи от их множественных запросов знатно натерпелся. Бутчер не думал, что они решатся провести похороны, не будучи уверенными, что Патриот на самом деле умер. Он решил, что для перестраховки они оставят его в статусе пропавшего без вести, но, видимо, общественность требовала ответов на вопросы.       — Сейчас начнется, — пробормотал Патриот, вслепую продвигаясь к дивану. — Будешь мне все описывать.       Присев рядом с Патриотом, Бутчер сделал негодующий голос, но на самом деле ругаться ему не хотелось:       — Ну, начал мигать их вырвиглазный логотип большой «V» со стандартным «Наши герои — просто супер» внизу, на случай если кто-то забыл, кто владеет половиной планеты и является создателем данного шедевра.       — Сколько собралось людей?       — Откуда мне, блядь, знать? Ты можешь сделать такой же вывод по звукам аплодисментов. Они особо не светят зрителей. И вообще, какого хера они хлопают? Слишком пошло для подобного события.       «Приветствую всех, кто пришел сюда лично, а также миллионы зрителей, прильнувших к экранам телевизоров у себя дома…»       — Они что, доверили прощальную речь гребаному Бездне?! — тотчас взорвался Патриот.       — А кого бы ты предпочел? — хмыкнул Бутчер.       — Ты прав, все они как на подбор, один жальче другого. Но я бы выбрал Мэйв, хоть она и поставляет тебе временную «Ви».       «…собрались здесь, чтобы выразить нашу безмерную скорбь и почтить память си… сильнейшего американского супергероя, Патриота».       — Боже, кретин не может прочитать ебучий текст с экрана!       «Однако Патриот, которого вы наблюдали с экранов телевизоров, был лишь частью его настоящего. Я знаю наверняка. Являясь лидером «Семерки», он практически взял меня к себе под крыло, помог достичь предела возможностей. Мы были очень близки. Однажды он сказал мне: «Бездна, если со мной что-то случится, не позволяй им забывать… Все, что я сделал, я сделал ради американского народа, ради настоящих героев».       Патриот фыркнул.       — Хера с два я бы сказал ему что-то такое. Но звучит неплохо, спичрайтеры потрудились на славу.       «Он был непоколебимым борцом за мир не только для Америки, но и для всего мира. Стал первопроходцем в службе супергероев за рубежом. Он не любил хвалиться достижениями, но на самом деле он жертвовал огромные суммы в детские больницы, пополнял фонды психиатрической помощи ветеранам войн и даже участвовал в мероприятиях по очистке океана от пластика…»       — Какого хуя?! «Воут» позволяют ему молоть чушь о своих проектах во время прощания со мной?       Бутчер цокнул языком:       — Если тебе не нравится — можем выключить.       — Нет! То есть… Оставь.       «…чем он только не жертвовал на постоянной основе. И, в конце концов, пожертвовал самым ценным. Жизнью».       — Какая поразительная театральная подача. А эта гребаная пауза! Жалкий третьесортный актеришка. Чем он там занимается, пока говорит? Вальсирует на сцене с микрофоном у гроба?       — Типа того, — сказал Бутчер. — По крайней мере гроб выглядит неплохо. Дорогое дерево, золотая отделка. Вокруг красные, белые и синие букеты. Прямо сейчас Бездна приблизился к нему, ласково оглядел и положил руку на крышку.       «Прощай, дорогой друг. Ты покинул нас слишком рано, но с нами навсегда останется пример, который ты подавал нам всей своей жизнью».       — Вот дерьмо, четыре кадета выносят огромный американский флаг, — рассказывал Бутчер. — Они накрывают им гроб. Я думал, так делают только на прощании с ветеранами или типа того.       — Надеюсь, это издевательство наберет больше пунктов рейтинга, чем было с Невидимым, — пробормотал Патриот.       Бутчер искоса на него посмотрел.       — Почему ты так об этом беспокоишься? Не могу представить причину, по которой тебе должно быть не все равно.       — Рейтинги измеряют мое влияние, мое наследие. Они… Они что, прервались на ебаную рекламу во время моих похорон?!       — Нет, это музыкальный номер Звезды. И успокойся уже, не то выключу.       Бутчеру показалось забавным, как Патриот молча сжал губы в тугую линию, услышав угрозу.       Бутчер перевел взгляд на загоревшийся экран телефона и увидел, что на нем высветилось имя Райана. Черт, он, должно быть, смотрел прощание. Неудивительно: эту херь пустили по стольким каналам. Бутчер быстро напечатал:       «Прости, не могу поднять. Перезвоню через пять минут».       — Извини, любовь моя, мне придется снова запереть тебя в клетке, — сказал он, вставая с дивана.       — Тебе позвонил Райан? — спросил Патриот. Бутчер не хотел признаваться вслух, что он был прав. Каким-то образом пизда услышал, как он печатал ответ.       — Я оставлю телек включенным, но мне нужно ненадолго уйти, — ответил Бутчер, намеренно проигнорировав вопрос.       — Что ты собираешься сказать ему, когда он обо мне спросит? А?       Патриот не сопротивлялся, пока Бутчер связывал его ноги шнуром.       — Спасибо за понимание, любовь моя, скоро вернусь.       Бутчер быстро поцеловал Патриота в лоб. Это задумывалось как шутка, своеобразная пародия на сцены из пятидесятых, в которых муж оставлял женушку дома, но Патриот так стремительно поднял голову, а выражение его лица тотчас сменилось на искренне серьезное, что Бутчер осознал: Патриот не воспринял это как шутку. Осознал: он впервые поцеловал его, хоть дрочил ему каждый день.       Бутчер встал на ноги и вышел из клетки. Он закрыл ее на замок, в то время как Звезда еще не успела добраться до бриджа сентиментального, ура-патриотического дерьма, сочиненного для нее «Воут». Бутчер прибавил звук — вдруг Патриот не сможет услышать ничего за пределами гостиной. Впрочем, Бутчер не питал иллюзий.

      ***

      Он увидел запрос на видеозвонок. Они с Райаном делали так в Нью-Йорке, но никогда в Дрейхуке. Предварительно захлопнув дверь кадиллака, Бутчер глубоко вдохнул и принял вызов.       — Привет, Райан!       Он попытался настроить голос, чтобы тот звучал как можно более обыденно.       — Ты вел машину? Прости.       — Нет, все в порядке. Свернул на безлюдную дорогу.       — Тогда, думаю, ты не видел, что идет по телевизору, — опустил взгляд Райан. — Там показывают похороны папы. Получается, он на самом деле мертв. В конце концов.       — Да, видел программу вещания на сегодня. — Бутчеру приходилось подбирать выражения. — Ты в порядке?       — Да, я… Просто чувствую себя странно. Иногда мне снятся сны, в которых папа подлетает к окну дома. Он злится на меня и потом убивает. Я думал, что буду счастлив, если мне не придется бояться его возвращения. Но он… Он не был совсем плохим. Кажется, он беспокоился обо мне. Хотел, чтобы я всему у него научился. Я всю жизнь мечтал встретить папу, а когда встретил, то так и не успел как следует узнать его. Не уверен, я чувствую… облегчение, но в то же время мне немного грустно, что он ушел навсегда.       Бутчер не мог не ощутить, как в груди жалобно потянуло: выражение лица Райана было печальным и задумчивым. Видимо, он продолжил перебирать воспоминания у себя в голове.       — Грусть — это нормально, — сказал Бутчер. — В конце концов, он был твоим отцом.       — Прости, я знаю, ты его ненавидел. Он отобрал у тебя маму…       — Райан, послушай, неважно, что я чувству… чувствовал по отношению к нему. Он твой отец.       — На самом деле я хотел сказать кое-что еще. Ты предупреждал не искать ничего о папе в интернете, но я не смог. Я читал о нем на разных сайтах. И люди говорят, что на самом деле он не умер, потому что не нашли тело, и что он где-то в лабораториях «Воут» или улетел в космос.       — Ясно.       — На самом деле папа говорил, что его растили без мамы и папы, и что он никогда не играл в бейсбол, что рос в лаборатории с врачами или типа того… И некоторые люди в интернете тоже об этом пишут, как минимум, что о нем нет ничего в публичном доступе, а значит, у него что-то не так с прошлым. Я просто подумал… Они вроде как много знают. А потом я испугался, что он до сих пор жив и, возможно, меня ищет. Что все это время он на самом деле провел в космосе — ну или как-то так. Думаешь, он правда умер?       Бутчер вздохнул.       — Компания, о которой ты говоришь, «Воут»… Они часто лгут. Так что возможно, что он жив. Но на твоем месте я бы не переживал. Не думаю, что он увидит тебя из космоса. Думаю, он подлетит поближе к земле.       Райан робко пожал плечами, но улыбнулся впервые за весь разговор.       — И кое-что еще, Райан. Не думаю, что твой папа когда-то захотел бы прилететь и убить тебя. — Бутчер выдохнул, переведя взгляд на дом позади. — И если он когда-нибудь покажется, а меня не будет рядом, просто… выслушай его. Попробуй стать ему другом.       Райан был погружен в свои мысли.       — Лучше бы вместо него с неба свалился ты, — выдал он. — Ты сказал, что, возможно, приедешь, но только и делаешь, что откладываешь.       — Обещаю, что приеду, как только смогу отсюда выбраться.       По спине Бутчера стекла капля пота. Разговор ощущался как хождение по лезвию. Бутчер предполагал, что Патриот подслушивал все, о чем они говорили, разве что он не был погружен в происходящее на похоронах. Бутчер понятия не имел, как далеко ему следовало отъехать, чтобы Патриот его не услышал. Но он совершенно забыл, что Райан мог выболтать что-то о своем местоположении. Разумеется, пока Патриот был связан и находился в неволе, это роли не играло. По крайней мере, так убеждал себя Бутчер — но он раздумывал над тем, чтобы сказать Мэллори о переезде, если место будет засвечено.       К счастью, Райан не проговорился. Просто улыбнулся и пожелал Бутчеру спокойной ночи. И, черт возьми, Бутчер на миг увидел в нем присущую Бекке мимику. Стало уютно, но одновременно повеяло ностальгией.       — Спокойной ночи, — сказал Бутчер, маша на прощание, и нерешительно добавил: — Люблю тебя, прости, что тебе приходится через это проходить. Сначала твоя мама, затем отец. Звони мне в любое время, я обязательно приеду.       — Люблю тебя, — ответил Райан и завершил вызов.       Бутчер откинулся на спинку сиденья и принялся таращиться в потолок машины, пытаясь осмыслить диалог. Райан был пацаном семи пядей во лбу, его будет не так-то просто обвести вокруг пальца, тем более при встрече вживую.

      ***

      Когда Бутчер зашел в дом, на экране телевизора одно за другим высвечивались обрезанные фанатские обращения. Террор сидел возле клетки, наблюдая за Патриотом с приподнятой головой.       — Спасибо, — произнес Патриот настолько тихо, что Бутчер едва услышал его из-за представления на экране. Ученики католической школы, выстроившись в ряд, держали таблички с буквами, образовывающими надпись «Наш герой навеки», а мужчина среднего возраста с красным вспученным лицом надрывался, оплакивая потерю «образца для подражания».       — За что?       — За то, что сказал моему сыну, что я никогда бы ему не навредил.       — Я сказал не это, — усмехнулся Бутчер. — Я сказал ему, что ты никогда бы не прилетел к нему, чтобы убить. Как-то не хотелось говорить ребенку, что ты мог бы с легкостью прикончить его во время своей очередной истерики.       Между ними повисла тишина, если не считать все еще шумящий телевизор. Очевидно, Бутчер задел Патриота за живое. Внезапно фанатские ролики оборвались, и показ прервался на рекламу.       «Этой осенью, только на Vought++!..»       Похоже, Патриот не знал, что лучше: попросить Бутчера описать происходящее или упрямо не прерывать тишину. Победило любопытство.       — Что там?       — Мелкий пацан в шлеме бежит к базе или типа того — хер знает, как это зовется в бейсболе. Цвета перенасыщенные. Выглядит, как… трейлер к фильму? Другой пацан стоит с битой.       Патриот заметно напрягся, расслышав, как толпа принялась кричать: «Давай, Джон! Мяч в дом!»       — Пошли титры. «Вы знали его как величайшего супергероя планеты… Пришло время узнать о его скромных начинаниях».       Если честно, Бутчер ожидал яркой реакции, но Патриот молчал. Злость в нем выдавало только тяжелое дыхание.       «Ты рожден для великих дел, Джон. Но никогда не забывай, откуда ты родом».       — Думаю, это кто-то вроде твоего отца. Ты чертишь модели самолета и прочую херотень. Твоя мама входит в комнату с, кажется, сэндвичем с джемом и арахисовым маслом. Ого! Черт, пацан спаивает аккумулятор в модельке самолета, используя тепловое зрение. Выглядит почти мило, и графика ничего такая. Думаю, это тот же ребенок из начала трейлера, но теперь подросток…       — Выключи, — сорвался Патриот.       — Я думал, тебе понравится, что тебя увековечили таким образом. Счастливое детство, американский яблочный пирог и прочая требуха.       — Я сказал, выключи, — процедил Патриот. Затем добавил, опомнившись: — Пожалуйста.       — Как знаешь, — пожал плечами Бутчер. — Думаю, у них еще минут двадцать эфира.       — Ага, наверняка объявят об обновлении состава «Семерки». Или распаде «Семерки». Кому не похуй?       Теперь, когда телевизор был выключен, Бутчер смог расслышать тихое сопение, доносящееся из клетки. Он подошел ближе к прутьям.       — Ты плачешь? Из-за того, что байопик не пустят на большие экраны, а покажут только по телевизору или что?       Патриот не ответил, даже развернул голову к стене, но продолжил плакать сильнее. Теперь всхлипывания было ни с чем не спутать.       Изо рта Бутчера вырвался совершенно идиотский, бесчувственный вопрос:       — Что теперь тебя огорчило?       Он поймал себя на мысли, что странно задавать такие вопросы пленнику; но даже сейчас его голос был больше озабоченным, чем бесцеремонным.       — Всем на меня плевать.       — Серьезно? Ты только что слышал, как все эти люди буквально лили по тебе слезы, и это вывод, к которому ты пришел?       — Никто из них меня не знает. В чем они настоящие эксперты — так это в просмотре дерьмовых байопиков. А затем они будут думать, что знают меня.       Бутчер прикусил губу, размышляя над тем, стоило ли оставить Патриота наедине с самим собой и позволить прийти в себя самостоятельно.       — Я думал, что все это было частью бренда. И что ты рад быть от него неотделимым.       Рыдания лишь усилились. Голос Патриота задрожал, речь прерывалась конвульсивными всхлипываниями.       — Я так старался быть с тобой в хороших отношениях. — Всхлип. — Делал все, что мог, был добр к тебе, как ни к кому другому, и все, что ты даешь взамен… — Всхлип. — Бросаешься ядовитыми словами мне в лицо, насмехаешься, продолжаешь бить по больному.       — Разве? — Бутчер был искренне удивлен. — Я не насмехаюсь над тобой, просто понятия не имею, о чем ты. Кто, по-твоему, должен тебя оплакивать?       — Во-первых, мой сын.       — Прекращай. Барахтаешься в жалости к себе, как… Пацан был готов оплакивать тебя, случись что, но ты не оставил ему причины любить тебя.       Наконец, Патриот развернулся обратно.       — Почему всегда должна быть причина? Почему любовь нужно заработать, заслужить?! Почему хоть кто-то не может полюбить меня за то, кем я являюсь? Что такого сделали все эти обычные люди? — Всхлип. — По какой причине они стоят любви?       — Возможно, они наоборот чего-то не делали. Не разрушали жизни другим людям, не убивали, когда вздумается.       Вместо того чтобы продолжить спор, Патриот расплакался сильнее прежнего. Чего Бутчер от него не ожидал — так это потери контроля над собой, внезапного срыва, спровоцированного всего-навсего фарсом на похоронах. Конечно, разумное зерно в отчаянии Патриота присутствовало: он был официально мертв, в каком-то роде его эпоха подошла к концу.       Возможно, Патриот тоже не ожидал от себя подобной реакции.       — Ты даже не разрешаешь мне увидеть Райана. — Всхлип. — Ты можешь говорить с ним, можешь пожелать ему спокойной ночи и сказать, что любишь. А я нет. — Всхлип. — Я вынужден слушать, как это делаешь ты, и мечтать о разговоре с ним. Ты утверждаешь, что никогда не позволишь мне увидеться с ним, неважно, что я буду делать и как буду себя вести.       — Мы это обсуждали…       — В чем разница между настоящей смертью и всем этим? Я никогда не увижу солнце, никогда не взлечу, даже, блядь, не почешу кожу на лице, когда приспичит! Без разницы, как я буду вести себя! — повторил он. Патриот всегда казался настолько убежденным, что рано или поздно найдет способ освободиться — Бутчер и думать не смел, что на него подействуют подобные угрозы. — Мне нечего ждать, не на что надеяться! — Всхлип. — Не на что. И, наконец, всем плевать на меня.       Он сорвался на рев. Его тело сотрясали всхлипы.       Бутчер вздохнул, не находя в себе сил бороться с припадком. Но он так же не нашел сил уйти и оставить трагичную пизду в таком состоянии на всю ночь, в клетке.       — Мне не плевать на тебя, — проворчал он, входя в клетку. Не дожидаясь сопротивления Патриота, он поднял его на ноги. Патриот не прекратил всхлипывать и попытался снова свалиться на пол, но Бутчер взвалил его через плечо.       — Оставь меня! — закричал Патриот, извиваясь и пытаясь вырваться из хватки Бутчера, пока тот тащил его в спальню.       — Хватит пинать меня. Ведешь себя как мелкий сопляк. — Бутчер бросил его на кровать, возможно, несколько жестче, чем планировал. Но терпение было и так на исходе. — У меня был тяжелый день.       — У тебя всегда тяжелый день! Если бы ты не ушел на дело и не оставил меня одного на целые сутки, возможно, у тебя осталось бы больше энер…       Бутчер придавил Патриота своим весом, не позволяя вырываться.       — Заткнись уже, блядь. Остынь. Ничего не изменилось ни со вчера, ни с позавчера.       Патриот замер, но перемирие продлилось всего пару секунд. Он снова попытался вырваться.       — Нет, — отрезал Бутчер.       Между их лицами оставались несчастные сантиметры, Бутчер чувствовал частое, сердитое дыхание Патриота.       — Я не могу отпустить тебя. Или убрать арматуру с запястий. Или пластину с глаз. Или позволить поговорить с Райаном. Хватит притворяться, будто не знаешь почему. Ты опасен и непредсказуем. Умышленно или нет, ты убиваешь людей. Не потому что мне плевать — как раз наоборот.       — Ты, черт возьми, понимаешь, что я имею в виду не это, — пробормотал Патриот. Его голос звучал низко и хрипло. Затем он выдержал паузу, выглядя неуверенно, прежде чем приподнять голову и найти губы Бутчера своими. Бутчер зарычал, толкнув Патриота обратно, вжимая в матрас, и яростно поцеловал в ответ. Его язык протиснулся в рот Патриота, прошло несколько секунд, прежде чем тот пришел в себя и ответил. Бутчер ощутил странное и вместе с тем невыносимое облегчение, словно он ждал этого момента невыносимо долго, хотя и не помнил, когда об этом думал.       — Так что ты имеешь в виду, а? — спросил Бутчер, наконец, разорвав поцелуй. Он провел рукой по светлым волосам Патриота.       — Я… Я не знаю…       Было совершенно не ясно, помнил ли тот, о чем они говорили минуту назад, прежде чем поддались внезапному импульсу и трахнули друг друга языками. Бутчер не собирался напоминать. Вместо этого он притиснулся к Патриоту и запустил ладонь в мягкие светлые волосы, снова целуя его.       — Уверен, что не хочешь меня, наконец, трахнуть? — спросил Патриот, когда их губы опять разъединились. Его вставший член уперся Бутчеру в бедренную кость. — Наказать за то, что я, как ты утверждаешь, «умышленно или нет» убиваю людей.       — Я никого не трахаю, чтобы наказать, больная ты пизда.       Патриот оскалился.       — Подловил. Я просто подумал, что мне может понравиться.       Только посмотрите-ка, подумал Бутчер. Патриоту потребовалось всего ничего, чтобы от пародии на депрессию не осталось и следа. Бутчер не был уверен, достижение ли это, — но не мог не почувствовать легкое удовлетворение, когда прекратил сетования и стенания Патриота.       — Просто покажи, как это делается, — все настаивал Патриот, для большей выразительности потеревшись о Бутчера бедрами.       — Не думаю, что во мне достаточно храбрости, чтобы заняться с тобой чем-то таким без временной «Ви».       — Тогда, блядь, вколи ее уже, — пробормотал Патриот себе под нос, звуча при этом до ужаса нетерпеливо и немного озлобленно. Однако он услужливо приподнял ноги, когда Бутчер начал стягивать шнур, связывающий их вместе. Патриот машинально разомкнул губы, почувствовав два пальца Бутчера у рта, и начал посасывать их, не дожидаясь указаний. В такие мгновения Бутчер ощущал, будто он и Патриот находились в странной гармонии. Скорее всего, виной тому было гребаное шестое чувство последнего, позволявшее ему предвидеть многое из реакций Бутчера и действовать соответствующе, но в любом случае — ощущалось это приятно. Пальцы Бутчера выскользнули изо рта Патриота, сам Бутчер приподнялся над кроватью.       — Разведи ноги, любовь моя, — произнес он и, как только Патриот повиновался, устроился между его бедер. Сперва «Любовь моя» было чем-то ироничным, уничижительным. И как только оно плавно перетекло в разряд ласкового прозвища? Бутчер изучал член Патриота напротив, приподнятый, уже истекающий предэякулятом, прежде чем провести языком от основания до головки, скользя кончиком по отверстию уретры.       — БЛЯДЬ, Билли! Я так долго не продержусь.       — Кто просил тебя продержаться? — Бутчер снова лизнул отверстие. Патриот выгнулся дугой, жаждя большего контакта.       Бутчер начал медленно вводить в его анус два смоченных слюной пальца. Часть Бутчера осознавала риск, но адреналин вошел в синергию с возбуждением, вызванным стонами и извивающимися движениями впереди.       — Билли…       — Нигде не болит?       Странный вопрос в адрес кого-то буквально несокрушимого — но черт знает, что именно ощущал Патриот в плане боли.       — Н-нет, — ответил тот, хотя, судя по его исказившемуся лицу, можно было подумать иначе.       Бутчер ввел костяшки глубже и согнул пальцы. Патриот перед ним практически распадался на части. Бутчер даже не успел взять его член в рот: стоило ему снова лизнуть тот от самого основания, как Патриот издал долгий стон и кончил. Его член хаотично запульсировал, и Бутчер, решив не испытывать судьбу, вынул пальцы из ануса. Он бы мог прожить без пары пальцев левой руки, но предпочел бы оставить все как есть.       — Боже, выглядишь крышесносно!       Растрепанный, со взмокшими волосами, раскрасневшимся лицом и грудной клеткой — Патриот все еще тяжело дышал и, черт побери, хныкал, когда Бутчер слизывал сперму, приземлившуюся обратно ему на живот. Наконец, Бутчер лег рядом и притянул Патриота ближе. Тот удовлетворенно выдохнул и как обычно уткнулся лицом в грудную клетку Бутчера.       — Ты просто супер во всем, что касается физического контакта. Иногда даже раздражает.       Патриот развернул к нему голову, уже не утыкаясь ей ему в торс.       — Что это значит?       — «Воут» точно не собирались использовать тебя в военных целях? Ну, в качестве какого-нибудь секс-наркотика.       — Я честно не понимаю, о чем ты…       — О том, что ты всегда чертовски хорош в постели.       — Ты даже не… — Рот Патриота скривился в замешательстве, но было похоже, будто он просто подавлял улыбку. — Не кончил. Но… серьезно, «Воут»? Ты, черт возьми, издеваешься? Они даже не потрудились объяснить мне, что такое секс, прежде чем вытащили на публику.       Пока Бутчер пытался осознать услышанное, в комнате воцарилась тишина.       — Погоди, что?       — Ну да, они просто не видели необходимости рассказывать мне об очевидных истинах реальной жизни. В подростковом возрасте я, блядь, начал кутаться в одеяла и неосознанно имитировать совокупление, и я уверен, что они обо всем знали, хотя я вытворял подобное ночью. Я имел так мало представления об элементарных вещах… Ты будешь смеяться, но я думал, что так проявлялась еще одна моя сверхспособность. Что я единственный в мире мог доставить себе такое удовольствие. Я называл это «появлением белого вещества» у себя в голове. Я был таким бестолковым идиотом, но не по своей вине.       — Нет… Не по своей, — согласился Бутчер, все еще поглощенный шокирующими деталями. — Так как… Как ты обо всем узнал?       — Однажды они выбрались со мной на публику, притащили то ли к медиа-коучам, то ли к мозгоправам. Те быстро поняли, что я нихуя не смыслил в обыденных вещах, а обыденные вещи, о которых я имел представление, подцепил из кино и картинок. Так что они показали мне фильмы другого характера, чтобы заполнить пробелы в сознании. У меня просто мозг взорвался. Я так хорошо помню это ощущение, как будто меня со всей дури пнули в кишечник… Я был вне себя от эмоций, впервые увидев голую женщину.       Бутчер осознал, что обнял Патриота и притянул к себе ближе, зарываясь носом в его волосы.       — Что было потом? Они выпустили тебя в свет?       — «Выпустили» — громко сказано. Меня осторожно демонстрировали определенным группам людей, например, фокус-группам, устраивавшим мозговой штурм в попытках построить с нуля мою супергеройскую идентичность. Процесс был довольно затянутым. И да, они привели в лабораторию пару проституток. Я случайно превратил руки первой в кровавое месиво, потому что мы трахались, переплетя пальцы, а я не умел контролировать себя, когда кончал. Хер знает, что с ней стало потом. Вторая продержалась дольше, наверное, пару дней в той пустой комнате. Она показала мне довольно много поз, научила, как быть обходительным и называла «сладким милым мальчиком». Я сразу решил, что влюбился. — Патриот коротко иронично рассмеялся. — Потом, когда пришло время оплаты, она просто встала и ушла. Я плакал без остановки, потому что не знал, как все работало в реальном мире.       — Это… какой-то пиздец, приятель. И ты до сих пор верен людям, которые все это с тобой проделывали?       — С чего ты взял? Да, я работал на компанию. Но я прекратил общение с людьми, напрямую вовлеченными в мое воспитание.       — В твоем случае «работал» — мягко говоря, преуменьшение. И как ты вообще оставил свое настоящее имя в пользу торговой марки, придуманной фокус-группой?       — Потому что Джон — такое же ненастоящее имя, как то, что я использую сейчас. Просто ничем не примечательное. Они называли меня так, когда использовали в качестве подопытной крысы. Так что извини, если я не хочу возвращаться в то время.       — Справедливо, — согласился Бутчер, ощущая, что разговор шел куда-то не туда. — Значит, тебе это нравится? Когда тебя называют сладким милым мальчиком? Я могу попробовать.       — Да пошел ты.       — Нет, я серьезно. Я не против добавить что-то подобное в наш репертуар.       Патриот не ответил, но прижался теснее. Металлические шнуры скрипнули при движении.       Бутчер разблокировал телефон и увидел сообщение от Хьюи, которое тот наверняка отправил ближе к концу спецэфира «Воут».       «Что это значит? Ты не передашь его «Воут»?»       «Нет», — написал Бутчер.       Через пару минут пришел ответ:       «Он все еще жив?»       Устало выдохнув, Бутчер напечатал: «Ага». И добавил: «Но под контролем». В последнем, правда, Бутчер был не так уж уверен.       — Перестань переписываться со своими друзьями, — проворчал Патриот.       Несмотря на то, что Бутчер успел привыкнуть к странному шестому чувству своего пленника, он все равно спросил:       — Откуда ты знаешь, что я переписываюсь именно с ними?       — Когда ты отвечаешь им, а не Райану, то очень раздражительно стучишь пальцами по клавиатуре.       Не оставалось никаких сомнений: пизда был ревнивым, жадным до внимания засранцем.