Багульник

                    Солнце ещё не вошло в свою силу, едва грело, мягко касаясь кожи. Подвернув рукава, Ино расправляла простыни, развешанные на длинных верёвках. В стороне Майко выбивала футон, все сёдзи были раздвинуты, и ветер гулял по дому. В кувшине на энгаве стояли белые камелии — вчера Майко принесла. Садовник весь день обрезал кусты, жаль было выбрасывать такую красоту. Ино не знала, как Шикамару отнесётся к цветам в спальне, поэтому они так и остались на энгаве. Только ночью, когда он ушёл, Ино вышла, села рядом и долго смотрела на цветы, матово белеющие в темноте, ловящие лунный свет. Обняв колени, она положила на них голову и задумчиво погладила лепестки. Она такая же: сначала растили с любовью, потом срезали и отдали в чужие руки, в которых когда-нибудь завянет и будет выброшена. Взгляд порой соскакивал на цветы, в утреннем свете казавшиеся ещё красивее.       — Ты хорошо управляешься, — в коридоре из белых простыней, трепещущих на ветру, показалась Ёшино. Ино моментально бросила работу, раскатала рукава и поклонилась.       — Спасибо, Ёшино-сама.       — Слуги тебя любят. — Ёшино заметила цветы, но ничего не сказала. — Я рада, что такая хозяйка появилась в нашем доме.       — Окасан умерла, когда мне было десять. Всё поместье отосан доверил мне.       — Ты знаешь, что значат камелии? — спросила Ёшино, и Ино похолодела — вдруг решит, что это подарок?       — Их срезал садовник, Ёшино-сама, — дрожащим голосом проговорила она. — Цветы должны были выбросить, но если вас оскорбляет их вид, я тотчас распоряжусь…       — Они значат нежную любовь. Ты это знаешь, верно? — Ёшино склонила голову набок. — Не бойся, я знаю, что это наши цветы. Думаешь, кто-то позволил бы тебе похваляться чьим-то расположением? Или что Шикамару смог бы спокойно смотреть на них, зная, что кто-то проявляет знаки внимания его жене? Ино, ты побледнела. Как себя чувствуешь?       — Всё хорошо, Ёшино-сама, — пролепетала Ино. Только представив, в какую ярость мог бы впасть альфа, посмей хоть кто-то так нагло выказывать своё расположение, Ино почувствовала тошноту.       — Шикамару-кун может показаться тебе холодным, но это не так. Он очень привязан к тебе.       О, Ино могла бы много рассказать о том, насколько «холодным» бывает её муж. Но правда заключалась в том, что Ёшино и так всё известно. Все служанки, кроме Майко, отчитывались перед ней, и Ино ощущала себя под постоянным присмотром. Знала, что каждый шаг, каждый жест, каждое слово будут переданы, и не могла позволить себе расслабиться, даже оставаясь наедине с собой. Прошло два месяца, а она до сих пор оставалась чужачкой, которой мало доверяют.       — Сюдзюн тоже вёл себя… слишком порывисто, когда мы только поженились, — задумчиво проговорила Ёшино, глядя на ряды простыней. — Иногда мне казалось, что я не переживу его напора и силы. Но со временем мы смогли найти подход друг к другу, уверена, у вас с Шикамару-куном будет так же.       Ино молчала, глядя на крыши большого дома, видневшегося над верхушками сосен. Она не думала, что когда-нибудь Шикамару увидит в ней что-то большее, кроме собственности. Но с этим можно было бы смириться, если бы не одно «но»: Ино не просто терпела его близость. Её сущность приняла его безоговорочно, а вместе с принятием пришла связь, которую невозможно разорвать. Всё внутри откликалось на одно лишь его присутствие сладкой болью. Его запах подавлял, заставляя склонять голову, но он же успокаивал, дарил ощущение дома. Это казалось диким, но сердце замирало всякий раз, когда он проходил мимо, а когда смотрел — пускалось вскачь. От звука его голоса в груди вибрировало в ответ, и иногда, оставаясь одна, растерзанная его ненасытностью, Ино тихо шептала его имя, надеясь, что когда-нибудь сможет произнести его вслух.                     Ёшино смотрела на задумавшуюся Ино и улыбалась про себя. Если бы в мужчинах было чуть больше чуткости и прозорливости… Прекрасное воспитание, приятная внешность, тихий голос и изящные руки, конечно, говорили о многом, но большее оставалось скрыто. В Ино чувствовался стержень, несгибаемый и крепкий, как бамбук. Она прятала себя настоящую за набором качеств, необходимых идеальной жене, но Ёшино понимала — это защита, которую не проломить насильно, только заботой и нежностью. А Шикамару до сих пор был слишком слеп, чтобы разглядеть за омегой, принадлежащей ему, напуганную одинокую девушку, отчаянно нуждающуюся в тепле.       Даже если бы могла, Ёшино не стала бы вмешиваться. Всё, что могла — ждать и надеяться, что сын прозреет скорее, чем огонь в Ино на самом деле погаснет, оставив пустую оболочку. Времени у них много, спешить, конечно, некуда, но стоит хотя бы немного подтолкнуть сына к жене, намекнув, что неплохо бы проводить с ней время и вне спальни. Быть может тогда проблема, которая уже начинает себя проявлять, уйдёт сама собой.       Ёшино забеременела Шикамару спустя месяц после свадьбы, и если бы он родился бетой, смогла бы выносить ещё нескольких сыновей. Но альфа дался слишком тяжело. Пожелай Шикаку ещё детей, она бы умерла, но родила второго сына. Шикаку решил, что жена для него важнее, и предпочёл пить подавляющие силу семени отвары, но не рисковать её жизнью. Ино до сих пор не могла понести, и это было странно.       — Инузука-сама уже ждёт в павильоне Тающей воды, Ёшино-сама, — к ним подошла служанка, и Ёшино наконец вспомнила, зачем пришла.       — Ино, пойдём, Инузука-сама пришла ради тебя.       — Ради меня?       После свадьбы никто не приходил в поместье непосредственно к ней, даже отец, выдав замуж дочь, отбыл в столицу по делам даймё и только слал письма. Сдерживая дыхание, чтобы не выдать волнение, Ино шла за Ёшино, сжимая запястья, спрятанные глубоко в рукавах бледно-розового кимоно. Тонкие золотые цепочки с розовыми бериллами на концах, что украшали её причёску, мерно колыхались в такт шагам, тихо звеня, и Ино казалось, что сквозь этот звон слышно, как громко стучит сердце.       Павильон Тающей воды стоял в глубине сада, немного на возвышении. Из него открывался вид на Фудзияму, чья вершина в это время года была едва покрыта снегом. Подножие горы скрывалось за холмами и густыми лесами, в ясную погоду можно было видеть её склоны, в пасмурную оставался только силуэт, вершина терялась в облаках. В этом павильоне Ино ни разу не была — сюда отправляли женщин рожать. Это рассказала Майко, и поняв, куда именно они идут, Ино похолодела.       Их ждала высокая, крепкая женщина в тёмно-синем кимоно с моном Инузука на вороте. Её щёки поначалу показались ярко накрашенными, но позже стало ясно, что это клановый знак, с которым рождаются все в их роду. Женщины Инузука все были омегами, но секрет того, как они смогли добиться подобной плодовитости, строго охранялся.       — Инузука Цуме, позволь представить тебе жену Шикамару, Яманака Ино.       — Так вот как выглядит омега, из-за которой половина столицы до сих пор утопает в слезах?       Голос у Цуме был хрипловатый, грубый и тёплый. Приподняв голову Ино за подбородок, она внимательно рассматривала её светлыми карими глазами. Потом посмотрела на шею и усмехнулась.       — Шикамару часто ложится с тобой?       Ино покраснела и умоляюще посмотрела на Ёшино. Та ободряюще кивнула, давая понять, что надо говорить только правду.       — Каждый день, — выдавила Ино. Цуме смотрела внимательно, словно пыталась вывернуть душу наизнанку, и Ино вспомнила о клановых техниках проникновения в разум, впервые пожалев, что так ими и не овладела.       — Ложись, — скомандовала Цуме, указывая на кушетку, накрытую плотным покрывалом. Ино задрожала, опускаясь на неё, послушно согнула ноги в коленях и, не выдержав, закрылась рукавом, пряча полыхающее лицо. Чужие пальцы заставили дёрнуться, но Цуме что-то успокаивающе зашептала, исследуя её мягко и осторожно.       — Когда в последний раз у тебя была течка? — деловито спросила Цуме, полоская руки в протянутой служанкой чаше с водой.       — Полгода назад, — прошептала Ино, спешно приводя в порядок одежду. Уши всё ещё пекло, от унижения она задыхалась.       — Что? — Цуме повернулась к Ёшино. — О какой беременности может идти речь, если девочка ни разу не испытала истинного единения со своим альфой? Тебе нравится делить с ним ложе?       — Мне нравится всё, что нравится сюдзину, — сдавленно проговорила Ино. Она держалась из последних сил, чтобы постыдно не разрыдаться. Как можно задавать подобные вопросы, да ещё и при слугах?!       — Лжёшь, — добродушно сказала Цуме. — Ёшино-дано, ты же знаешь, что без течки зачатие невозможно. А судя по тому, как несдержан твой сын, время течки может быть отодвинуто. Причём на неопределённый срок.       — И что ты предлагаешь?       — Я оставлю травы, ускоряющие обмен веществ, а ещё тебе придётся сказать Шикамару-сану, что какое-то время он не сможет возлежать с женой. Ему бы следовало быть более предупредительным. Если бы она хоть раз достигла вершины, течка пришла бы быстрее.       Дано. Значит, с Ёшино они были давними подругами. Ино жадно слушала каждое слово, трепеща при мысли, что скоро её жизнь снова изменится. Первый раз течка случилась, когда ей было тринадцать, и никого не было рядом, чтобы объяснить происходящее. Ино думала, что умирает, так сильно скрутило низ живота, а от непонятного томления хотелось выть в голос и сделать хоть что-нибудь, чтобы от него избавиться. Она двое суток сходила с ума, лихорадочно умоляя помочь, но служанки, не знакомые с этим, испуганно молчали. Потом приехал отец и быстро разобрался что к чему. Ино дали отвар зверобоя и мелиссы, а после — свитки, в которых был подробно описан и процесс течки, и его влияние на жизнь омеги, и роль альфы в этом. С тех пор Ино мечтала об альфе, который сделает её своей истинной. Но приближение неотвратимого напугало, словно перед ней уже возвели эшафот, но пока не назначили день казни.        — Не надо бояться, — ласково сказала Цуме, заметив, как побледнела Ино. — Всё пройдёт прекрасно, вы с Шикамару-саном отлично подходите друг другу.       Почему все так уверены в этом? Она ему совершенно не подходит.       Взволнованная, Ино решила пройтись по саду, прячась от солнца под расписным зонтиком. Майко почтительно шла позади, и хотелось обсудить с ней всё, но кто даст уверенность, что никто не подслушивает? Гета зарывались в мелкий белоснежный гравий, изогнутые сосны и кедры бонсай источали смолянистый аромат, от которого становилось легче на душе. Заметив клён, полыхавший кроваво-красной листвой впереди, Ино пошла к нему, но, не дойдя несколько шагов, остановилась, почувствовав запах вереска, принесённый ветром. Сердце забилось быстрее, Ино неосознанно стиснула черепаховую ручку зонтика и заставила себя не шевелиться, глядя, как приближается муж с Саем и Доно в двух шагах за спиной. Заметив её, они остановились, а Шикамару пошёл дальше. Дождавшись, пока Ино выпрямится после поклона, он шагнул к ней, ступая под тень зонтика, почти задевая его лбом. Непозволительно близко для открытого всем ветрам сада.       — Что сказала Инузука-сама? — спросил он без предисловий. Значит, о визите знал заранее. Но в этом доме никто не стал предупреждать Ино, хоть это и касалось непосредственно её. Пустота в груди тоскливо завыла ледяным сквозняком. Прямо перед глазами была его грудь, и Ино предпочитала рассматривать мон с кандзи, точным отражением её метки, чем посмотреть на Шикамару.       — Ёшино-сама объяснит вам, сюдзин.       — Я спрашиваю тебя, а не её, — с лёгким раздражением сказал он. Подцепив подбородок двумя пальцами, Шикамару вынудил поднять глаза, и Ино почувствовала, что тает под его взглядом. Тонкие брови вразлёт, чёрные ресницы, длинный прямой нос — будь он хоть немного уродливей, было бы проще смириться со своей судьбой. Горло сжалось, Ино в отчаянии поняла, что не может произнести ни слова. Оцарапав горло острым комком, она нашла в себе силы ответить.       — Инузука-сама оставила травы для отвара, который ускорит приближение течки, — сказала, краснея, злясь на смущение, которого не должно быть перед мужем, когда обсуждаешь подобное.       — А ещё? — тихо спросил Шикамару, поглаживая большим пальцем её подбородок. От этого движения под кожей разлились ручейки тепла, стекая вниз, к животу.       — Сказала, что вам стоит воздержаться от посещения моего ложа, сюдзин, — прошептала Ино, снова сглотнув. В этот раз во рту, наоборот, собралось слишком много слюны. Сердце стучало быстрее, Ино знала, что и запах её стал ярче, потому что зрачки Шикамару сузились, а губы слегка приоткрылись. Как ей хотелось, чтобы он хоть раз коснулся ими нежно, невесомо. Чтобы в животе задрожали колокольчики, трепеща серебряными язычками. Шикамару не ответил. Соскользнул от подбородка к шее, спустился ниже, слегка сдвинул ворот кимоно, открывая метку, и неожиданно ласково погладил. Мышцы внизу живота сжались так сладко, что Ино несдержанно выдохнула и тут же испуганно распахнула глаза, глядя на него. Крылья его носа затрепетали, Шикамару опустил руку, сжал ладони в замок за спиной и слегка склонил голову набок.       — Скоро начнётся сезон дождей.       — Поэтому сегодня мы проветривали дом. Говорят, будет сыро.       — Я распоряжусь, чтобы в твою комнату поставили котацу. В вашей провинции затяжные дожди редкость.       — Мне нравится дождь, — слабо улыбнулась Ино, глядя поверх его плеча. — Он завораживает.       — Я вновь и вновь хочу спросить, меня ты любишь ли? А дождь, что знает все, лишь льет сильнее… — тихо продекламировал Шикамару.       Щёки закололо от прилившей крови. Ино опустила голову, зонтик дрогнул. Это был самый длинный разговор, что когда-либо между ними происходил. Шикамару ушёл, оставив стоять посреди сада и пытаться разобрать, что именно он хотел сказать этим хокку.       Дожди начались внезапно. Ино проснулась от стука по крыше, выбралась из-под одеяла и приоткрыла сёдзи. Сад скрылся за серебристой завесой, пахнуло сыростью и мокрой землёй. Наскоро перекусив, Ино выбрала светло-серое кимоно с лёгким перламутровым переливом и, подумав, набросила на плечи широкий плащ — кто знает, не испортят ли капли дорогой шёлк.       Шикаку и Шикамару даже не повернулись, когда она вошла с подносом. Над столом плыл табачный дым, хотя кисэру лежали в стороне, на отдельном столике. Пока Ино накрывала, Шикаку говорил тревожные вещи, от которых кровь начинала стынуть в жилах. О нападении на даймё и возможности близкой войны. О том, что надо собрать всех самураев и быть готовыми выступить, когда потребуется. Шикамару кивал, замечая, что надо проверить запас оружия и взрывных печатей, но замолчал, когда Ино начала расставлять тарелки. Протянув отёко, он едва заметно коснулся её пальцев. Губы дрогнули, Ино коротко посмотрела в его глаза и бесшумно отступила за спину.       Больше о войне никто не говорил. Обычные обсуждения урожая, сбора податей, проблемы жителей близлежащей деревни — Ино постепенно начала разбираться в этом. Местные дела мало отличались от тех, что она вела дома. Но никто не спрашивал, понимает ли она в счётных книгах, умеет ли вообще считать.       Возвращаясь в свою половину дома, Ино остановилась на энгаве и, не удержавшись, залюбовалась дождём. По пруду шла рябь, плавали разномастные пузыри, и карпы резвились, изредка выныривая на поверхность. Гортензии облетали, усыпая лепестками траву.       — Подожди, — окликнул Шикамару, когда она заметила его и собралась уйти. В это время дня в главном доме ей было не место, Ино и так нарушила правила, задержавшись дольше положенного.       — Когда я был маленьким, во время дождя часто прятался от отосана в одном месте. Хочешь, покажу?       Ино неуверенно кивнула. Прошло несколько дней после их последней ночи. Она исправно пила отвар, но никаких изменений не чувствовала, только спать стала лучше, и наконец сошли все синяки. Это временно, Ино прекрасно всё понимала, поэтому наслаждалась короткой передышкой, стыдясь радости, вызванной ею. Хотя Шикамару не приходил, его запах, густеющий с каждым днём, заставлял задыхаться. Послушно последовав за ним, Ино завернула за угол и удивлённо оглянулась — энгава была пуста. Внезапно вынырнувшая из ниоткуда рука заставила взвизгнуть.       Они оказались в небольшом проёме, образованном стыком угла дома и подпоркой энгавы. Мелкие брызги дробились на перилах, оседая на коже. Шикамару улыбнулся её реакции, улыбка вышла настолько искренней, что Ино, не выдержав, улыбнулась в ответ. Протянув руку, она подставила ладонь под стекающий с крыши ручей и пошевелила пальцами.       — Ты, вероятно, рада, что я не прихожу, — прошептал он, становясь за спиной и опуская руки на плечи. Ино напряглась. Ладонь задрожала и безвольно упала, роняя капли на пол.       — Это не было моей просьбой, сюдзин.       — Знаю. Ты такая терпеливая, омаэ. — Его губы не касались шеи, но Ино чувствовала их властную влажность, внутренне сжимаясь. К спине прижималась твёрдая грудь, дыхание шевелило волосы на виске. — Окасан сказала, что я виноват в том, что ты до сих пор не забеременела.       — Сюдзин, — Ино коснулась его руки в надежде снять, но он лишь сжал крепче. Её ладонь так и осталась лежать поверх его.       — Тебе ни разу не было хорошо со мной, так?       Ино испуганно молчала, зная, что любой ответ прозвучит оскорблением: либо она оскорбит его ложью, либо оскорбит его мужскую силу. Хватка на плечах внезапно ослабла. Ладони скользнули к локтям, и губы наконец коснулись шеи чуть ниже уха. Поцелуй вышел лёгким, как прикосновение пера, но Ино стало жарко, крохотные колокольчики наконец зазвенели в животе.       — Тебе нравится так? — его шепот, заглушенный дождём, звучал слишком интимно. Ино прикрыла глаза и выдохнула:       — Да.       — Хорошо.       Губы раскинули сеть коротких поцелуев по шее, едва прихватывая кожу. Подумалось, что поцелуи могут быть очень сладкими, когда губы мягкие. Что если бы Шикамару всегда целовал её так, вместо того чтобы кусать и с силой всасывать кожу, она с радостью отвечала бы тем же. Между ног становилось всё горячее, и запах вереска вскоре перекрыл всё вокруг, заставляя голову кружиться. Пальцы Ино на его плече задрожали, захотелось прижаться к нему всем телом, встретить, наконец, губами губы. Но что-то изменилось, она почувствовала, когда поцелуи стали глубже. Приоткрывая губы, Шикамару вбирал её кожу, водил по ней языком, с каждым поцелуем становясь несдержанней. С тихим протяжным стоном он развернул Ино, прижал к дому и влажно поцеловал.       Она откликнулась, кладя руки ему на грудь. Замирая от сладости, сжимающей всё внутри, робко погладила его, поднимаясь выше, к открытой шее. Его губы всё ещё были мягкими, почти нежными, но вот Шикамару шумно выдохнул и прижался к ней знакомо, грубо, обнимая и притягивая к себе. Ино ахнула, когда он сжал ягодицу, упёрлась в грудь, пытаясь оттолкнуть. Но он только перехватил запястья, задирая над головой и вдавливая в стену, а второй рукой начал задирать кимоно, жадно целуя шею.       — Сюдзин… — от ужаса Ино на время онемела. — Прошу, сюдзин, не надо…       Шикамару не слышал. Громко дыша, он уже гладил обнажённое бедро, сминая кожу. Она чувствовала его возбуждение даже сквозь несколько слоёв одежды, и от отчаяния хотелось кричать. Но всё, что Ино могла себе позволить: бессвязный шепот, надежду, что он услышит.       — Сюдзин, прошу… — всхлипнула она, когда он отпустил её и сжал грудь. — Сюдзин, здесь могут увидеть… прошу, нас могут увидеть… Шикаку-сама… Ёшино-сама… Сюдзин…       Упоминание родителей отрезвило. Шикамару моментально отпустил её, уткнулся лбом в плечо и разладил измятое кимоно.       — Иди к себе, — сказал он глухо, выпрямляясь и отворачиваясь. Ино не пришлось упрашивать: она торопливо пошла прочь, боясь оглядываться. Сердце колотилось в горле, между ног было так влажно, что бёдра скользили, потираясь друг о друга при ходьбе. Только оказавшись в относительной безопасности женского крыла, она заставила себя идти медленней.       Шикамару был её мужем и, конечно, никто не стал бы мешать, пожелай он взять её хоть посреди двора. Но Ино не знала, смогла бы пережить подобный позор или нет. И не хотела проверять.       Губы полыхали, впервые испытав на себе настоящий поцелуй. Хотелось прижать к ним ладонь, но не угадать, как могут расценить этот жест служанки, наблюдавшие за ней. Опустившись на дзабутон, она приняла пиалу из рук Майко, выпила горький отвар и попросила принести всё для рисования. Но руки слишком дрожали, чтобы держать кисть. Вздохнув, она отложила её и задумалась. Видимо, ей никогда не суждено испытать его нежность, но ради коротких моментов, подобных сегодняшнему, можно вытерпеть всё что угодно.       Спустя два дня Шикамару отбыл в столицу — отчитаться перед даймё о ходе подготовки к войне. Никто не говорил вслух, но она практически стала реальностью. Шёпотом называлось имя Учиха Мадары, пропавшего без вести несколько лет назад. Теперь он объявился и, кажется, был намерен свергнуть самого императора. Для Ино война была страшным, неизведанным словом, приносящим славу воинам и горе их женам. Оно страшило, но приближалось неотвратимо, отражаясь в глазах притихших слуг, в сосредоточенности самураев, в том, как много их стало теперь в поместье.       Ино проснулась посреди ночи от острой боли, прошившей тело. Выдох, вдох, низ живота потянуло, внутри образовалась пустота, которую надо заполнить прямо здесь и сейчас. Заполнить до предела, иначе сойдёт с ума. Теперь Ино точно знала, что означает эта тяга, знала, как от неё избавиться, но могла лишь молча сжиматься в узел на футоне, кусая губы. Поместье было полно альф, но ни один из них не смог бы ей помочь, даже если бы она попросила — Шикамару до сих пор не вернулся.       Утром пришла Ёшино. Присела перед Ино, глядя на раскрасневшееся лицо и лихорадочно блестящие сухие глаза, коснулась щеки тыльной стороной ладони. Ино тяжело дышала, сжимая простыню с такой силой, что та трещала.       — Ёшино-сама, — хрипло простонала она, с силой прикусывая щёку. — Мне надо… мне так надо…       — Знаю, девочка. — Ёшино снова её погладила. — Мы уже послали за Шикамару. Ты должна потерпеть.       — Раньше было не так… — Ино вдруг выгнулась дугой, замычала сквозь плотно сомкнутые губы. Вытолкнула: — Раньше было не так… сильно…       — Распусти ей волосы, — скомандовала Ёшино Майко. — Отведи в офуро, я скажу, какую воду надо приготовить. И никуда не выпускай из покоев, как бы ни просила. Омеги плохо контролируют себя в период течки. Не хватает ещё отбивать её от наших альф.       — Но… они же не чувствуют меня…       — Достаточно того, что ты почувствуешь их.       Отдав все распоряжения, Ёшино вышла, молясь ками, чтобы даймё отпустил Шикамару, и чтобы за это время Ино не сделала ничего лишнего.