Багульник

                    Сезон дождей закончился, утра стали ясные, слегка тронутые морозом. Лужи во дворе подёрнулись ажурной ледяной коркой, звонко хрустевшей, когда на неё наступаешь. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, Ино несла ликорисы в храм. Дыхание вырывалось короткими облачками пара, оседало на ледяных губах. Ёшино уже была там. Она казалась чайкой с перебитыми крыльями с распластанными по полу рукавами белоснежного мофуку. Положив цветы, Ино опустилась рядом и низко поклонилась. Плотная ткань приглушенно скрипнула. В молчании текли минуты, слова молитвы вырывались из сердца, и Ино не могла точно себе сказать о ком просит удзигами — о Шикаку-саме и его благополучном перерождении, или о Шикамару.       Дни превратились в непрерывный кошмар, из которого нет выхода. Представлять, что чувствует Ёшино Ино было страшно. Сердце болело от постоянной тревоги за судьбу Шикамару, но если бы она его лишилась… Не проходящая пустота в груди увеличивалась с каждым вдохом, и только крохотная искра света, горевшая внутри, спасала от окончательного падения в пропасть. Беременность давалась тяжело. Крохотный альфа, едва зародившись, начал показывать характер. Изматывающая тошнота превратила Ино в подобие собственной тени, лимонное и мятное масла, расставленные на андонах по всему дому, поглотили дикий вереск, словно и не было его никогда. Превозмогая слабость, Ино день за днём проводила за делами поместья, разбирала просьбы деревенских и вассалов. Сай всегда был рядом, помогал советами, мягко указывал на ошибки. Как только тошнота отступила, пришёл голод, зверский и изматывающий. Рядом всегда стояла тарелка с мандзю — Ино терпеть их не могла, но сын, видимо, перенял вкусы отца.       Ёшино погрузилась в глубокий траур, практически всё время проводила в храме, но Ино не могла позволить себе выдохнуть и замереть в скорби. К возвращению Шикамару всё должно оставаться неизменным, порядок в провинции надо сохранить любой ценой. Прислушивались к Ино вассалы неохотно, поэтому она предпочитала общаться с ними через Сая.       Новости о войне доходили редко, чаще всего неутешительные и пугающие. Отбросив императорскую армию к самому краю страны Огня, Учиха Мадара захватывал новые и новые провинции, устанавливая в них своё господство. Говорили, что он умеет поднимать мёртвых. Говорили, его гендзюцу способны погубить весь мир. Говорили, он ест младенцев, выдирая их из утроб матерей. Про попавших в плен тоже было мало известно. Кому-то повезло, их содержали, как ценных пленников, которых при случае можно обменять. Кому-то было лучше умереть, чем оказаться в плену. Жуткие слухи ходили о ронинах, примкнувших к Учиха Мадаре. Хидан, Какузу, Дейдара, Кисаме, Сасори… У них не было ни клана, ни земель, не было ничего, кроме жажды крови ради крови. Ходили слухи, что Сасори создаёт из пленников живых кукол, подвешивая на крюки за кожу и заставляя двигаться, пока плоть не вырвется из тела. Слышали, что Дейдара, мастер по работе с огнём и порохом, помещает взрывчатку в различные части человеческого тела, а потом смотрит, как его разрывает на куски. О Хидане почти ничего не было слышно, и это молчание пугало больше всего.       Ночами, прижимая руки к округлившемуся животу, Ино кусала губы, сдерживая рвущийся из самой глубины души тоскливый вой. Серый, чёрный, белый — весь мир приглушил краски, ничего не осталось. Каждую свободную минуту она думала о Шикамару, тянулась к нему, представляя, что он почувствует. Писала письма, длинные, полные тоски, складывала их в шкатулку и иногда перечитывала, словно Шикамару рядом и может услышать. Они только начали жить, только начали узнавать друг друга по-настоящему, могли стать по-настоящему счастливы.       Весна пробралась в дом тонкими запахами прогревшейся на солнце земли и ароматом первоцветов. Небо наливалось цветом, солнце — теплом, на полях начали всходить первые посевы. Работы прибавилось: Ино регулярно получала обращения крестьян с просьбами, жалобами, и снова просьбами.       — Не на каждую необходимо отвечать, окусан, — заметил Сай, когда Ино, устало потирая висок, отложила очередной свиток, на котором корявым почерком староста излагал проблемы жителей крохотной деревни на западе провинции.       — Если люди не находят помощи у сёгуна, о какой верности может идти речь? Учиха захватывает земли одну за другой, и во многих находит поддержку народа. Шикаку-сама и сюдзин правили мудро и справедливо, и я продолжу так же. Если… — голос дрогнул, — если сюдзин не вернётся, у нашего сына должна быть процветающая земля, а не выжженная пустошь.       Желтые нарциссы пестрели вдоль дорожек, от запаха розовых, белых и голубых гиацинтов кружилась голова. Ино неторопливо шла по саду, думая, что жизнь продолжается, несмотря ни на что.       — Ты отлично справляешься, — сказала Ёшино. Она всё ещё была в белом, Ино оставила лишь белый оби, исполнив просьбу Ёшино снять траур. — Но отдыхать надо чаще. В твоём положении нельзя перетруждаться.       Ино подумала, что, если бы Ёшино вернулась к выполнению своих обязанностей, стало бы легче. Они обе это понимали. Резкий толчок заставил охнуть и согнуться пополам, но Ино почти сразу выпрямилась, побледнев.       — Тебе надо лечь. Возвращайся к себе. — Ёшино подозвала Майко, но не успела договорить, замолчав на полуслове. Повернувшись, Ино прижала руку к груди, удерживая подскочившее вверх сердце. В ворота въезжали всадники. Переглянувшись, женщины поспешили к дому, когда подошли, первый из них уже спешился.       Высокий, с волосами чернее самой чёрной ночи, он смотрел непроницаемыми, холодными глазами, в самой глубине которых вспыхивали кровавые искры. Тяжелая, давящая аура альфы вызывала желание припасть к земле и не шевелиться.       — Учиха Саске, — холодно представился он. Ёшино слегка склонила голову, Ино осталась стоять прямо, только опустила глаза. Его отряд спешивался, распоряжался резко, нагло, и внутри просыпался гнев.       — Провинция Нара отныне отходит к владениям Учиха. — В руках показался свиток. Помедлив, Саске передал его Ино. Она взяла его осторожно, словно ядовитую змею, которая в любой момент может укусить. Развернула.       — Мы проголодались в дороге, прикажите накрыть стол.       Не дожидаясь ответа, он вошёл в дом, трое его самураев — следом. Переглянувшись с Ёшино, Ино распорядилась проводить их в помещения для воинов и отправилась на кухню. Ледяной ком заморозил сердце, руки слабо подрагивали. Она тщетно пыталась успокоиться, отдавая приказы, но голос всё равно дрожал. Сай-сан уехал в дальнюю деревню, ту самую, откуда недавно пришла просьба о помощи, немногочисленные беты мало что могли сделать против хорошо вооруженного отряда Учихи Саске.       Когда Ино вернулась, он уже сидел на месте Шикаку, а там, где обычно был Шикамару, теперь находился рыжеволосый крупный мужчина с красным лицом. С удивлением среди них Ино заметила куноичи — девушку с дикой, яркой красотой и волосами цвета переспелой клубники. Ёшино была тут же, но прислуживать не спешила. Тяжело ступая, Ино встала рядом и лишь тогда осмелилась вновь посмотреть на Саске.       — Это Джуго, Суйгецу и Карин, — поочерёдно представил он шиноби. — Распорядитесь, чтобы их хорошо разместили. Мы останемся здесь, пока не будем уверены, что ваша провинция с искренней благодарностью приняла помощь благородного клана Учиха и перешла на его сторону.       Лёгкая ирония в голосе крохотными льдинками осыпалась Ино под ноги. Она спокойно встретила его взгляд, крепко стиснув руки под животом. Саске словно лишь сейчас заметил его. Уголок рта слегка приподнялся в намёке на улыбку.       — Сын Шикамару-куна? — От небрежности, с которой он произнёс имя мужа, Ино вновь гневно вспыхнула. — Мы учились вместе в Академии, — добавил Саске, с лёгкостью считав её гнев. — Ленивый гений Нара — так его называли. Что ж, даже самые гениальные порой проигрывают.       — Гений Мадары-сана неоспорим, — произнесла Ино, едва шевеля помертвевшими губами.       — Хорошо, что вы это понимаете, Ино-сан.       Вошли служанки, и пока накрывали на стол, никто не проронил ни слова. Ино с отчаянием думала, что придётся приготовить ему покои Шикаку, и поглядывала на бледную Ёшино, за всё время так и не поднявшую глаз. Тайком Ино смотрела и на куноичи Карин, которая вела себя рядом с Саске непринуждённо и просто. Они вместе? Стоит ли распорядиться, чтобы её поселили рядом?       Если бы только она была куноичи… Сильной и смелой, владеющей смертельно опасными техниками, а не бытовой ерундой вроде призыва воды, чтобы набрать чаны для стирки, или зажигания огня, чтобы развезти очаг. Она не раз видела, как изящно обращается с кистью Сай, рассылая крохотных чернильных мышек в разные концы провинции. Как создаёт птиц, которые с лёгкостью могут унести несколько человек. Её клановые техники тоже считались опасными, но никто никогда не стал бы учить им Ино. Она даже кунай бросить не могла, слишком тяжелым и неудобным тот казался.       К ночи дом стал походить на склеп — тихий, стылый, где ходят на носочках и говорят шепотом. Громкий смех Суйгецу разносился далеко за пределы главной комнаты, заставляя нервы дрожать. Ему вторил низкий голос Джуго и визгливый — Карин. Ино лежала, поглаживая живот, моля малыша успокоиться и дать хоть немного передышки, но тот, словно почувствовав ауру чужого альфы, вертелся, заставляя шипеть от боли.       — Ино-сама, вас просит к себе Саске-сан.       Перепуганная Майко заглянула в спальню. Ино похолодела. Он отпустил их с Ёшино почти сразу и больше не выказывал интереса. Вспоминая всё, что слышала об Учиха Мадаре, Ино с трудом переставляла ноги, леденея от ужаса.       В покоях Шикаку-сана на мужской половине Ино уже бывала не раз с тех пор, как приняла управление домом. Задержав дыхание, она дождалась, пока распахнут сёзди. Саске стоял у выхода на энгаву, длинная чёрная тень лежала на полу, словно перечёркивая комнату, деля её на две неравные половины. Он повернулся не сразу: дождался, пока она подойдёт.       — Посмотрите на меня, Ино-сан, — сказал ровно, сложив руки за спиной. Ино послушно подняла глаза и утонула в кровавом мареве, прикованная к месту без возможности пошевелиться. Сколько это длилось, она так и не смогла понять: может, секунды, может, годы. Но когда шаринган погас, оставив кровавые искры в непроницаемом чёрном, её замутило.       — Мадара считает, мы должны укреплять свои позиции в захваченных провинциях, — начал он так спокойно, словно ничего не произошло. — В этом я с ним согласен, хотя предпочёл бы… менее радикальные методы.       Саске посмотрел на живот, и Ино подавила желание накрыть его, защитить. Сердце забилось быстрее, от испуга пересохло во рту.       — Когда? — коротко спросил он.       — Через месяц, — шепнула Ино, не в силах совладать с голосом.       — Я возьму вас, когда придёте в себя после родов, — сухо, словно констатируя, что на улице идёт дождь, произнёс Саске. Двумя пальцами сдвинул кимоно с плеча, рассматривая метку. Ничто в Ино не шевельнулось от прикосновения. Метка спала, откликаясь лишь на прикосновения того, кто её оставил. — Моей силы хватит, чтобы её перекрыть.       Он опустил руку и отошёл к столу, больше не глядя на Ино. Поднял подставку для кисэру и начал внимательно её рассматривать.       — Сына Шикамару я воспитаю в традициях Учиха. Когда придёт время, вы станете моей женой и родите сыновей. Не бойтесь, — он вернул подставку на место и взял кисть, — я не буду ложиться с вами чаще, чем это необходимо. Меня мало интересуют чужие омеги.       Ино дышала через раз, слушая монотонный голос, решающий её судьбу. Саске говорил об этом, как о свершившемся факте, уверенный в том, что Шикамару уже мёртв или почти мёртв. Если так, то ей нет никакого дела до будущего, хоть рядом с Саске, хоть рядом с кем угодно. Он сказал, что не убьёт сына, этого достаточно, чтобы смириться с любой жизнью.       Но смиряться не получалось. Шли дни, и весна, раскрасившая всё яркими сочными красками, не могла пробиться сквозь туман, в котором жила Ино. Теперь у неё было слишком много свободного времени, слишком много, чтобы думать, думать, думать и не находить выхода. Учиха Саске пугал до дрожи, его воины, хоть и вели себя тихо, смотрели на неё с жадным липким любопытством. Ино понимала, что Саске поступает с ней достаточно благородно. Мог бы не ждать, пока родит. Мог бы отдать воинам. Мог бы смотреть, как они развлекаются с ней после того, как взял бы сам. Мог бы убить, заставить вырезать ребёнка из чрева. Ей следовало быть благодарной судьбе, Ино знала.       Благодарной, когда отец выдал за Шикамару. Благодарной, когда Шикамару был груб и неистов. Благодарной за крохи тепла, что ей достались. И сейчас тоже… надо было благодарить ками за нового мужа, который будет распоряжаться ею.       Ино застывала от страха, боясь собственных мыслей, слишком смелых и неправильных. Она хотела стать сильной. Вырваться из оков правил и долга, стать свободной. Путь воина давно перестал быть мечтой, но Ино знала — в ней достаточно внутренней силы, чтобы самой распоряжаться своей жизнью, если ками будет угодно, чтобы Шикамару погиб.       Его образ постепенно размывался в памяти, порой она с трудом вспоминала его лицо, голос. Только пустота внутри не стала меньше. Порой Ино начинала задыхаться, холодели руки, ноги, сердце билось так, словно хотело проломить рёбра.       Она лежала, всматриваясь в ворсинки на васи. Начинался новый день, один в череде одинаковых, неразличимо серых. Тень мелькнула в углу, привлекая внимание. Ино приподнялась на локте, взволнованно наблюдая за крохотной чернильной мышкой. Быстро поднявшись, Ино схватила лист бумаги, и мышка прыгнула на него, превращаясь в ровные столбцы.       Шикамару-сан сбежал, его удалось переправить в Суну. Держитесь, Ино-сан.       Прижав руки к груди, Ино смотрела, как догорает бумага, впервые за несколько месяцев улыбаясь. Улыбка сменилась гримасой, когда малыш особенно сильно толкнулся. Горячая вода потекла по ногам, расплываясь лужей не полу. Тяжело опершись о стол, Ино медленно выдохнула и позвала Майко.       

***

             Вода заливала рот, нос и уши, лёгкие жгло, руки царапали край чана в тщетной попытке вытолкнуть тело наружу. Перед глазами начало темнеть. Широко распахнув рот, Шикамару резко открыл глаза. Он всё ещё задыхался. Насквозь мокрое хаори прилипло к телу, пот струился по лицу, сердце громко стучало.       Кошмар, один из череды непрекращающихся, тех, что останутся с ним навсегда. До сих пор не верилось, что прямо сейчас никто не ворвётся в спальню, не выдернет из постели и не потащит в пыточную. Что постыдный страх не скуёт, что придётся держаться из последних сил, лишь бы не начать умолять остановиться. Что смех с истеричным нотками не зазвучит над головой.       Когда не снились кошмары о плене, Шикамару снилось, что он бежит, но ноги по колени погружаются в землю, а смех всё звучит, приближаясь. Тьмы внутри теперь было слишком много, чтобы надеяться на полное от неё избавление. Отняв жизнь в первый раз, Шикамару почувствовал, как внутри что-то умерло. Гораздо позже смерть стала обыденностью, и очередной застывший взгляд не вызывал ничего, кроме стылого равнодушия.       Шикамару чувствовал себя надломившимся. Хидан почти полностью его сломал. Это сейчас, в безопасности, можно было со стыдом вспоминать собственную слабость. Он выдержал, сохранил честь, не предал ни Хокаге, ни императора. Выдержал всё, но теперь вспоминал, как кричал каждый раз, когда тела касался раскалённый прут. Как давился тошнотворным страхом, глядя на многочисленные щипцы, крюки и спицы, разложенные на столе. Хидан любил боль ради боли, и в этом была его сила.       Там, в плену, Шикамару почти не думал об Ино. Она осталась в памяти чем-то светлым и незапятнанным, робким и нежным. Каждый жест, каждая близость, каждая её слеза теперь заставляли сжиматься от чувства вины. Вдали от неё и её дурманящего запаха он видел все свои поступки иначе и не мог понять, как стал таким чудовищем по отношению к девушке, от которой не видел ничего, кроме покорной отзывчивости.       Бежать получилось спонтанно, у Хидана осталось всё: родовые доспехи, оружие и меч отца. Об отце Шикамару вовсе не думал: тот погиб, как настоящий воин, с честью. Будет время для скорби, но сейчас его не было. Это война, здесь умирают.       В Суне всё было иначе: другой климат, другая архитектура, другие обычаи. А ещё здесь было тихо. Вспоминая непрерывный грохот взрывных печатей, крики раненных, ржание лошадей Шикамару порой думал, что здесь даже слишком тихо.       — Шикамару-дано, не спишь? — приглушённый голос Наруто раздался за дверью.       — Заходи, — ответил Шикамару, выбираясь из постели и завязывая хаори плотнее.       — Слышал, Саске-кун примкнул к Мадаре. Как он мог, даттебайо? — Наруто расхаживал по комнате, и полы его хакама оборачивались вокруг ног, когда он резко останавливался.       Шикамару вздохнул и сжал переносицу — это была скверная новость. Они до сих пор не могли найти Учиху Итачи и не знали, поддержит ли тот Мадару, а теперь новость о Саске…       — Хьюга ответили, — снова начал Наруто, не останавливаясь. — Хиаши-сама сказал, что поддержит альянс, если я возьму в жены его дочь, Хинату.       — Это неплохой выбор, — заметил Шикамару, подумав об Ино. — Она омега из благородного клана. Хороший союз.       — Ты счастлив в браке?       — Да, — не задумываясь, ответил Шикамару. Так и было. По крайней мере, перед его отъездом. Им было дано слишком мало времени, чтобы как следует узнать друг друга, но он был готов исправить каждую свою ошибку, лишь бы предоставился шанс.       — Кстати, — Наруто достал из-за пазухи свиток. — Тебе письмо от Сая-дано.       — Что сразу не сказал? — возмутился Шикамару, выдёргивая его из рук и лихорадочно разворачивая. Чем дальше читал, тем больше темнело его лицо.       — Что? — выдохнул Наруто.       — Саске занял провинцию Нара, — глухо проговорил Шикамару.       Стало тихо, только за окном завывал ветер, шелестя сухим песком. Альянс вновь собирал силы, но для выступления слишком рано — бессмысленно. Что станет с его землёй, когда вернётся? Останется ли, куда возвращаться?.. Что будет с матерью и Ино? Как они сейчас? Если бы он только мог быть рядом!       — Мы вернём страну Огня, — серьёзно сказал Наруто, кладя руку на плечо. — Ты мне веришь?       — Верю, — вздохнул Шикамару. Да, вся ирония заключалась в том, что Наруто умеет увлечь, воодушевить и заставить поверить в свои силы. Его уникальная способность помогла собрать альянс шиноби, и сейчас Наруто оставался едва ли не единственным, кто удерживал его от распада.       Наутро их ждал Гаара. Резиденция Казекаге находилась в центре Суны. Созданная целиком из камня, она походила на улей, в котором только один вход и множество окон-сот, открытых всем пустынным ветрам. По дороге Шикамару встретил Кибу, раздражённо отмахивающегося от мелкой мошкары и цедящего приглушённые проклятья.       — Устал от этого песка, — пожаловался он, отплёвываясь после очередного порыва ветра, налетевшего из ниоткуда.       Шикамару кивнул, подумав, что лучше так, но на свободе. О плене его мало кто спрашивал, рассказывал он и того меньше, но тень Хидана преследовала неотступно, и Шикамару знал — ему не будет покоя, пока лично его не убьёт.       — Шикамару-сан, Киба-сан! — Темари вышла из лавки, приподняв коричневый от песка полог, укрывавший вход.       Она всегда появлялась так — внезапно, и Шикамару не мог привыкнуть, но находил особую прелесть в этих появлениях. Сменив форму шиноби на местную одежду, она стала ещё привлекательней. В Суне не носили кимоно — слишком непрактично. Здесь женщины и мужчины предпочитали длинные тонкие шаровары и тунику с длинными разрезами на бёдрах. Соломенные, коротко стриженные волосы были собраны в хвостики, зелёные глаза ярко горели на загорелом лице.       — Темари-сан, — поклонился Шикамару. Под бормотание Кибы о том, что ему срочно надо освежиться, он остался с Темари наедине.       — Вы идёте к Гааре-нии-сану? — спросила она, поправив боевой веер. С ним Темари не расставалась даже дома, словно и тут в любой момент ожидала нападения и была готова его отразить.       — Да, — коротко ответил Шикамару, невольно любуясь ею. Юношеская влюблённость прошла. Шикамару уходил на войну мальчишкой, а сейчас чувствовал себя мужчиной в годах, несмотря на то, что ему едва минуло девятнадцать: слишком многое пришлось пережить и испытать, чтобы остаться прежним. При виде Темари он больше не краснел, и язык не прилипал к нёбу. Шикамару знал точно, чего хочет, и её он хотел. Не как альфа хочет омегу, а как мужчина хочет женщину. Он хотел её себе и только, хотел, чтобы была рядом, громкая, яркая. Чтобы согревала холодными ночами, слушала и предлагала, поддерживала и придавала сил.       Темари была так же далека от него сейчас, как и прежде — Шикамару нечего было ей предложить. Он больше не считал Ино помехой счастью, потому что понял: Ино — часть его души, их судьбы неразрывно связаны. Но это не мешало желать Темари, любоваться ею и мечтать о близости.       — Слышала, Учиха захватил вашу провинцию.       Они пошли рядом. Темари постоянно останавливалась то у одной лавки, то у другой, словно её вдруг сильно заинтересовали товары, выставляемые здесь изо дня в день, из года в год.       — Надеюсь, с вашей семьёй всё в порядке, — добавила она тихо.       — Я тоже очень на это надеюсь.       — Ваша жена беременна, — продолжила Темари. Шикамару кивнул — эту новость он узнал практически сразу после смерти отца.       — Желаю вам сильных сыновей, Шикамару-сан, — сказала она ровно, но что-то в её тоне заставило остановиться и посмотреть в глаза. Там плескалась тоска и тяга, схожая с его, отчего внутри всё затрепетало.       — Спасибо, — глухо ответил он. Что-то плескалось между ними, невысказанное. Хотелось удержать его, поймать, как тень в силки, и не выпускать, а приручить.       — Гаара-нии-сан ждёт, — напомнила Темари с неожиданной мягкостью. Кивнув, Шикамару продолжил путь. До резиденции они дошли в молчании.