Багульник

                    Шикамару прекрасно осознавал природу своих чувств к Ино, представляя её с другим мужчиной. Запоздалый стыд безжалостно хлестал, напоминая — не думал о ней, не думал, как она будет себя вести, не думал, не думал, не думал. На войне нет времени думать. И смысла тоже нет, когда в твоём распоряжении может быть последний час, последняя минута жизни. Но он не думал до, и лишь сейчас понял, как много равнодушия проявил к ней и продолжает проявлять. Он не знал, могут ли в его сердце появиться чувства к другой женщине, помимо Темари. Но то, что мыслей об Ино стало слишком много в голове, удивляло.       Когда он понял, что это Сай, его ослепила ярость. Не только за то, что это он, сколько за то, что они могли не ограничиться её единственной течкой. Что он всегда находился рядом и мог быть причиной её отказа от близости. Что к природе и инстинктам примешались чувства, в то время как сердце Ино должно принадлежать только ему! Шикамару понимал, что это не так. Понимал, что ничем не заслужил её любви. Но горечь при мысли об Ино, полюбившей другого, неприятно тянула под рёбрами. Словно она была его собственностью, вся она: и тело, и разум, и сердце. Это было даже как-то обидно, хотя Шикамару ненавидел это определение собственных чувств. Ино не думала о нём, прекрасно жила в его отсутствие, менялась, а теперь смотрит на него, как на помеху к счастью.       Если бы кто-то рассказал о подобных отношениях в семье, Шикамару, возможно, возмутился отношению мужа к жене. Самым ужасным было то, что это он — тот самый равнодушный муж, которому с радостью наставила рога жена. И как бы ни пытался, не может найти злости на Ино. Той самой, настоящей чистой злости, не приправленной чувством вины.       А теперь, поняв, что она также не знала, Шикамару в этой вине захлёбывался. Смотрел на её бледные щёки, слышал слабое дыхание, держал в руках осторожно, такую хрупкую, и не мог понять, что и когда с ним пошло не так, раз он причиняет этой женщине боль снова и снова? Он осторожно коснулся её губ, невольно залюбовался ими, глубоко вздохнул, когда ресницы затрепетали и расфокусированный взгляд скользнул по лицу. Ино моргнула, всмотрелась в него и испуганно дёрнулась, выпрямляясь. Шикамару сразу же убрал руку с плеча, но не сдвинулся с места.       — Как ты себя чувствуешь? — спросил тихо.       Она молчала, лихорадочно осматривая кабинет. С ужасом посмотрела на Шикамару, не скрывая вопрос в глазах.       — Я велел ему уйти пока, — нехотя ответил он. В груди снова неприятно кольнуло — знала или нет, между ними явно что-то было.       С явным облегчением Ино прикрыла глаза и выдохнула. Потом посмотрела на Шикамару.       — Вы не имеете права его убивать.       — Вот как? — он нахмурился. Вина виной, но её дерзость выходит за все рамки. — Почему?       — Вы сами знаете, что Сай-сан оказал слишком много услуг семье, чтобы быть казнённым за то, что вас не было рядом.       — По-твоему, я должен спокойно смотреть на него теперь? Держать при себе? Или… может, ты хотела бы приблизить его к себе, Ино? Если до сих пор не приблизила.       — Приблизила бы, если бы не была вашей женой, — безжалостно ответила она, поднимаясь. Шикамару моментально вскочил следом, впился взглядом в упрямые глаза.       — И этими словами ты хочешь склонить меня помиловать его?       — Я не взываю к благородству сюдзина, зная, что оно неоспоримо и незыблемо. — Ино вскинула подбородок. — Верю, что вы не станете принимать поспешных решений и поймёте, что Сай-сан был незаменим во время вашего отсутствия, и речь идёт совсем не о… — она запнулась и покраснела, опуская глаза. Но обдумать новость можно будет потом, в одиночестве. — Речь идёт о его настоящей помощи в ведении дел провинции. И вы не можете просто закрыть на это глаза.       — Закрыть глаза на то, что он спал с тобой?       — Я закрыла глаза на Темари-сан, сюдзин. Это был ваш выбор и веление вашего сердца. Сай-сан таковым для меня никогда не являлся. И его нельзя винить в том, что он оказался рядом.       — Ты винишь меня, но ревновать запрещаешь, — тихо сказал Шикамару, не скрывая рвущуюся наружу горечь.       — Я бы гордилась вашей ревностью, не будь она ревностью альфы к своей омеге, — в тон ответила Ино.       — Теперь ты ставишь мне в вину мою же природу? — у Шикамару голова шла кругом. Он совершенно не понимал логики, которой она руководствуется.       — Я не прошу вас забыть, сюдзин. Прошу лишь простить и взываю к вашему разуму, свободному от проявления любых чувств.       Шикамару пристально посмотрел на неё, потом медленно, нехотя кивнул.       — Хорошо. Я объявлю о своём решении к вечеру. Пока можешь идти. И Ино, — она остановилась на пороге, — если я узнаю, что вы встречались, о решении разума можешь забыть.       Она и не надеялась увидеть Сая. Хотя бы потому, что эта встреча будет стоить ему жизни, которую сейчас она с таким трудом спасла. И как бы ни хотелось в последний раз заглянуть ему в глаза, зная теперь, что это он был тем трепетным чутким любовником, это было слишком опасно. Потрясение, вызванное признанием Сая и обвинением Шикамару, оказалось так велико, что слабость свалила с ног, едва Ино оказалась в своей спальне. Не обращая внимание на взволнованную Майко и множество дел, которые необходимо завершить до конца дня, Ино просто легла и закрыла глаза. Она не могла позволить себе плакать, чтобы Шикамару не заметил следов горя, сокрушившего её, почти сломавшего. Горя, отнявшего человека, которому была по-настоящему не безразлична. Который видел её и только её. Поддерживал, утешал, ободрял.       К вечеру поднялся жар. Влажный шёлк облепил тело, дыхание стало горячим, губы пересохли. Сознание путалось, Ино то выплывала на поверхность, то погружалась в тяжёлый горячечный бред, в котором всё смешалось, и реальность стала неотделима от фантазии. Казалось, что она видит Шикамару, склонившегося над ней, слышит его голос. А после его лицо расплылось и превратилось в лицо Сая.       К утру Ино проснулась разбитой. И с тем же разбитым сердцем узнала, что приказом Шикамару Сая отослали в Коноху, вернув в элитный отряд АНБУ, из которого когда-то забрали. Всё было кончено, и тоска о несбывшейся и несбыточной мечте навсегда поселилась в груди. Следующую неделю Ино ходила безмолвной тенью, пряча боль глубоко внутри. Но вскоре дом заполнился гостями, и волей-неволей пришлось возвращаться к жизни, выныривая из тусклого кокона, в который она завернулась.                     — Ино-сама, позвольте выразить вам своё восхищение!       Киба смотрел на неё горячими глазами, широко улыбаясь. Наруто сидел рядом, громко пересказывал Темари последние новости из Суны, из которой недавно вернулся. Вопреки всем правилам, она сидела тут же и чувствовала себя как никогда свободной. Словно вместе с Кибой, Наруто и новостями от братьев глотнула свежего воздуха. Ино скользила вокруг стола, разливая саке и поднося подносы. А после привычно села за спиной Шикамару, равнодушно глядя на свои ладони, лежавшие на коленях.       Равнодушие служило почти непробиваемым панцирем, пока внутри билось отчаяние и мысли о том, что жизнь, не принадлежавшая ей никогда, теперь вообще ничего не стоит. Кто заметит, если она исчезнет? Кто станет её оплакивать? Сын быстро забудет, Шикамару, наверное, вздохнёт с облегчением, разве что Ёшино прольёт пару слезинок, да верная Майко будет рыдать.       Чем громче становились голоса за столом, чем звонче звучал смех Темари, тем сильнее крепло решение. Ино посмотрела на спину Шикамару, вздохнула, но в повисшей тишине её вздох прозвучал слишком громко. Шикамару обернулся, в глазах явственно прочиталось удивление — он попросту забыл, что она до сих пор здесь.       — Ты можешь идти, — сказал с виноватой улыбкой, и она стала последней каплей, окончательно заморозившей сердце. Кивнув, Ино вышла, не чувствуя ничего, кроме холодной решимости. Кайкэн в рукаве впервые ощущался приятной тяжестью, а ведь за годы ношения его Ино научилась не замечать вес. Она сухо отпустила Майко, а на её слова о том, что Ёшино просила зайти, ответила, что обязательно заглянет утром, а сейчас пусть Майко извинится за отсутствие.       Оставшись одна, Ино достала свадебный оби, тщательно перевязала себе лодыжки, села на колени и глубоко вздохнула, доставая кайкэн. Перерезать горло несложно, главное — сделать это движение, а там придётся лишь немного потерпеть. Надежды в этом доме не приживаются, она устала хоронить их под слоями шёлка и нагромождением пустых улыбок. Единственный выбор, который вольна сделать, — как уйти, и его у неё никто не отнимет.       Ино посмотрела на кайкэн, вздрогнула, когда сталь отразила свет, и осторожно провела большим пальцем по острию. Сглотнула, проклиная себя за короткую слабость и страх, скрутивший внутренности. Закрыла глаза, выпрямилась, вознесла короткую молитву Ками и крепко сжала рукоять.       — Ино-тян! — испуганный голос Ёшино ворвался в сознание отточенной бритвой. Кайкэн выпал из руки, когда она сжала запястье и схватила за плечи, с силой встряхнув. — Ты что тут удумала?!       — Я дочь самурая и жена самурая! — Ино со злостью сбросила её руки. — Не вам решать, когда мне уйти!       — Что случилось, если ты приняла такое решение? Тебя обесчестили? Твой муж мёртв, и ты хочешь последовать за ним?! Или это просто обида одинокой девочки, у которой забрали игрушку?!       — Для вас я и есть игрушка! Для всех вас! Никому не станет плохо от того, что я перестану существовать!       Ёшино хлёстко ударила её по щеке, так, что голова мотнулась. Сузила глаза и процедила:        — Приди в себя. Не верю, что ты это говоришь!       Ино судорожно вздохнула и вдруг сложилась пополам, утыкаясь в колени. Напряжение, копившееся так долго, хлынуло горькими слезами. Было ли в ней на самом деле столько обиды? Была ли это лишь обида?       — Я не нужна ему, — горько заговорила сквозь непрерывно льющиеся слёзы, — никому больше здесь не нужна… никому…никому… я так устала быть ненужной…       Ёшино молчала, терпеливо позволяла выплакаться, поглаживая по спине. Кивнула Майко, чтобы принесла успокаивающий чай. Ино жёг стыд за безрассудный поступок. Мало того, что решила оставить сына, так ещё как бы выглядела её смерть сейчас, в присутствии друзей Шикамару? Она бы обесчестила его, а не освободила.       Когда Ино наконец затихла, Ёшино подцепила её подбородок двумя пальцами, заставляя посмотреть на себя. Платком стёрла слёзы и покачала головой:       — Ты нужна Шикамару больше, чем можешь себе представить. Просто он сам пока этого не понимает. Ты как клинок, который надо закалить, чтобы он стал настоящей катаной. Ты стальная и несгибаемая, хотя считаешь себя слабой. А Шикамару во многом ещё мальчишка, которому пришлось слишком быстро повзрослеть и слишком много всего пережить. Он не знает тебя, а ты? Ты его знаешь?       — Вы защищаете его, я понимаю, — опустила глаза Ино.       — Ответь на вопрос: ты его знаешь? На самом деле знаешь?       — У меня не было возможности его узнать. А сейчас нет желания.       — Ино, — Ёшино снова заставила на неё посмотреть, — я действительно тебя понимаю. И то, что случилось с Саем-саном… прости меня. Мы все хотели сделать, как лучше.       — Я не виню вас.       — В моей жизни было много чего, что, возможно, смутило бы тебя или поразило. Но я перешагивала через каждое новое препятствие и шла дальше. Рядом со своим сюдзином. Ты хочешь, чтобы рядом с ним была только Темари-сан?       — Он выбрал её сердцем.       — Тебя он тоже выбрал, — резко сказала Ёшино. — Или ты об этом забыла? И только от тебя зависит, станет ли этот выбор более осознанным, или так и останется на уровне инстинктов.       — Мне не нужна эта взаимность. И борьба за его сердце тоже не нужна.       — Ты любишь Сая-сана?       Ино вздрогнула, испуганно моргнула. Честно прошептала:       — Не знаю.       — А Шикамару?       Она отвернулась. Что бы ни было на сердце к Шикамару, эти чувства мало вязались с любовью. Будь у неё выбор, Ино стала бы женой Сая. Но, встреть она Шикамару, разве не поддалась бы велению тела?.. Ино запуталась. Выходило, она немногим лучше него, только родилась женщиной, что ограничило право свободы выбора. Что бы она чувствовала к Шикамару, любя Сая, но желая близости с ним? Как бы вела себя, будь мужчиной?       Она не могла оправдать его жесткость в постели. Но остальное поведение… поддавалось столь любимой им логике. Или нет?       — Выброси мысли о смерти, — сказала Ёшино. — И начни думать о жизни. О долгой жизни, которую ты можешь прожить в тени. А можешь — достойной женой.       Достойной. Оставшись одна, Ино горько улыбнулась. Опять долг, о котором нельзя забывать ни на мгновение. Да, в словах Ёшино был смысл. Но они не пробились к сердцу.                     — Сразу две женщины, Шикамару-доно! Одна другой красивее. — Киба опирался о колено, покачивая в руке отёко. Темари давно ушла к себе. — Как ты с ними справляешься?       — Я не думал, что это будет так проблематично, — вздохнул Шикамару, потирая переносицу.       — Они слишком разные, — заметил Наруто. — Знаешь, я не представляю, что было бы, приведи я в дом ещё кого-то. Хината-кими только с виду кажется кроткой. Оказывается, в клане Хьюга буквально все созданы из камня.       — Хината-сан бьёт тебя? — хмыкнул Киба.       — Нет, даттебайо, — округлил глаза Наруто. И вдруг покраснел. — Просто она такая… Упорная. И упрямая. Никогда бы не подумал…       Шикамару задумчиво смотрел на него. Он был на их свадьбе, помнил тихую радость, которой светилось лицо невесты. И горделивую улыбку друга, смотревшего на неё. Они также не были знакомы до свадьбы, но Наруто явно оказался мудрее и подобрал к своей жене ключ, в то время как Шикамару взломал замок ломом.       — Ино-сан чем-то похожа на Хинату-кими, — задумчиво сказал Наруто. — Мне кажется, они смогли бы подружиться.       У Ино не было подруг. По крайней мере, он ни о ком не знал. У Темари их тоже не было, но Темари с детства была окружена мужчинами и не стремилась к женскому обществу.       — Возможно, вам стоит приехать как-нибудь вдвоём, — протянул Шикамару.       — Скажи, а как ты делишь их внимание между собой? — Киба снова вернулся к прежней теме. — Приходишь по расписанию? Никогда бы не подумал, что тебя хватает на двух сразу.       — Тебя бы не хватило? — коротко улыбнулся Шикамару, поморщившись про себя. Говорить, что жена вообще его к себе не подпускает, он не собирался. Ксо, это так дико звучало!       — Меня и на пятерых хватит, — подмигнул Киба. — Только я пока и одну не нашёл…       Было странно слышать, что ему кто-то может завидовать. Сам себе Шикамару не то, что не завидовал — раздражённо понимал: зашёл в тупик.       После разговора, оставившего почему-то слишком горький осадок, Шикамару впервые с возвращения не позвал Темари к себе. Всю ночь лежал один, смотрел в потолок и порой выходил покурить, вспоминая равнодушные, пустые глаза Ино. Он сделал всё, чтобы оттолкнуть её от себя, а теперь пожинает плоды своего отношения к ней.       Мать сказала, что Ино нездоровится, и он несколько дней не видел её, хотя мог бы просто зайти и спросить, как дела. Но Шикамару вдруг почувствовал, что робеет перед ней, пусть и не должен. Груз совершенных проступков и сказанных-не сказанных слов тяжестью лёг на грудь. Пока Наруто и Киба развлекались, путешествуя по его провинции, Шикамару всё чаще впадал в задумчивость, ожидая течки Ино. При одной мысли об этом воспламенялась кровь, а голову заполняли ядовитые мысли: каким был с ней Сай? С кем ей было лучше? И главное: как он может если не исправить всё, то хотя бы начать исправлять?..       Шикамару тщетно пытался медитировать, но не мог утихомирить эмоции, разрывавшие изнутри. В очередной раз вздохнув, он открыл глаза и увидел сидевшую напротив мать.       — Ты давно здесь сидишь?       — Достаточно, чтобы понять, что ты не в силах сосредоточиться на простейших вещах, — с лёгкой улыбкой сказала Ёшино. — Что-то случилось?       — Ничего из того, с чем ты могла бы помочь, — покачал головой Шикамару. Рядом с матерью он заметил поднос с остывающим чайником и одинокой пиалой. Приподнял бровь, ожидая объяснений.       — У Ино началась течка, — спокойно ответила та. Заметив, как он напрягся, собираясь встать, накрыла ладонь, останавливая. — Выпей. И послушай меня. Ино нельзя беременеть. Иноджин дался ей слишком тяжело.       Пиала застыла у губ. Шикамару распахнул глаза, не в силах произнести хоть слово.       — Мы вырезали его из неё, и велика вероятность, что второй ребёнок её убьёт.       Спокойные слова укладывались внутри ровными слоями, кололи шипами сожаления и новой вины. Сын был здесь, живой и здоровый, и даже мысли не возникло, как сложно было явить его на свет. Рука начала дрожать, Шикамару опрокинул отвар и судорожно вздохнул, подняв глаза к потолку.       — Я уже говорила, что ты должен быть с ней сдержанней, — сказала Ёшино. — Напомню вновь. Она не только твоя омега, она твоя жена и заслуживает уважения.       Шикамару чувствовал себя провинившимся мальчишкой, как часто бывало в редких разговорах с матерью. Было странно говорить с ней на подобную тему, и в то же время никто, кроме неё, не смог бы сказать ему этих слов. Просто потому что не посмел бы.       Ино ждёт его. Только его, — ворвалось в мысли, наполнив непривычным ликованием. Все разногласия, что есть между ними, неважны, отступили на второй план, и сейчас он на самом деле нужен так же сильно, как нужна была она всё это время. Шикамару нетерпеливо посмотрел на мать, но она, словно не замечая его состояния, спокойно продолжила:       — Когда мы привели к ней Сая-сана, у неё были завязаны глаза, а в спальне курились благовония с твоим запахом. Знаешь, что она сказала, когда он пришёл?       — Не думаю, что хочу это знать, — сухо ответил Шикамару.       — Она сказала: будьте для меня Шикамару, — безжалостно сказала Ёшино. Шикамару захотелось себя ударить. Избить до бессознательного состояния и бросить подыхать в канаве.       — Теперь ты понимаешь, почему я прошу держать свою страсть в узде?       Стиснув кулаки, лежащие на коленях, Шикамару кивнул, глухо ответил:       — Понимаю, окасан.       — Тогда иди.       Как бы ни сжигало вспыхнувшее нетерпение, слова матери эхом отдавались в голове. Преданности в Ино оказалось гораздо больше, чем он мог представить. Гораздо больше, чем оказалось в нём. Шикамару чувствовал не тяжесть даже — груду камней, заваливших без возможности пошевелиться. Когда осталось только перебирать ошибки и ждать приближения смерти.       — Шикамару! — Темари лучисто улыбнулась, заметив его на женской половине. Шикамару вспомнил, что она присматривала за прачками, но почему им надо было встретиться именно сейчас? — Ты искал меня? — Служанки отступили, оставляя наедине. Подойдя ближе, Темари заглянула в глаза и прошептала: — Я соскучилась. Ты так давно не заходил…       — Прости, мне надо было побыть одному, — криво улыбнулся он. Сейчас, когда в воздухе уже плыл тёмный и густой аромат багульника, он не мог заставить себя думать и подбирать слова. Те расплывались, окутываясь дымкой страсти.       — Я знаю, — Темари хотела было коснуться его щеки, но передумала — начинала постепенно привыкать к проявлению чувств лишь наедине. — Ты придёшь сегодня?       — Темари, — Шикамару глубоко вздохнул, и кровь загустела, пульсируя, спускаясь вниз, — сегодня я не смогу. И завтра тоже.       — Что-то случилось? — она всмотрелась в его дикие глаза и отступила на шаг. — Что-то…       — У Ино началась течка, — коротко ответил он, и от одного её имени, произнесённого вслух, его повело. — Прости, мне надо идти.       Он знал: она стоит, смотрит вслед. Знал, что ей должно быть больно, а он мог бы объяснить больше, про неконтролируемую тягу, про необходимость и потребность. Шикамару поверхностно дышал, с каждым шагом оставляя мысли о Темари за спиной, отдаляясь от них и приближаясь к ней. Единственной, жизненно важной сейчас.       Полуденное солнце освещало коридор, все сёдзи были распахнуты. Но в спальне полумрак мешался с запахом похоти. Ино сидела, прислонившись к стене, плотно сведя подтянутые к груди колени. Пальцы впились в простыню, а во взгляде, который она подняла на него, отчаяние мешалось с жаждой. Шикамару сел перед ней, коснулся щеки, потянулся к губам:       — Только когда в этом есть необходимость, да, омаэ?       Она жалобно всхлипнула, зажмурилась, потянулась к его губам, обвивая шею, но остановилась, почти коснувшись.       — Я ненавижу себя за это, — выдохнула, глубоко целуя. Слабо застонала, когда поцелуи от губ спустились к шее, зашептала прерывисто: — Ненавижу, как откликается моё тело… ненавижу тебя за это…       Она впервые сказала ему «ты», но ликование погасло под болью, что причиняли её слова. Ино лежала под ним, обнажённая, открытая и беззащитная, но беззащитным сейчас чувствовал себя Шикамару, гладя её, целуя, вбирая губами кожу и слушая её слова, рвущиеся вместе со стонами из глубины души.       — Ненавижу, что только с тобой так, — она приняла его, обвила ногами, сладко задышала на ухо, — только с тобой так… правильно… так хорошо… Шикамару…       Он тоже ненавидел её сейчас. За каждое слово, что хлестало по душе, за каждое движение навстречу, заставлявшее чувствовать знакомое, так необходимое единение. Он целовал её метку, перебирая губами, слушал громкие всхлипы и стоны, пока звери внутри пытались сорваться с натянутого поводка и покрыть это отзывчивое тело яркими отметинами. Шикамару обнимал так крепко, что чудилось, будто трещат рёбра. Но Ино отвечала тем же, впиваясь зубами в плечо, мыча, умоляя не останавливаться. Их близость была похожа на битву сейчас, где нет победителей, только проигравшие.       — Я тоже ненавижу тебя, — зашептал Шикамару, когда она задрожала в его руках, стиснула внутри. Увеличившийся узел плотно сцепил, и не осталось ничего, ни одного движения, только слова, такие же обнажённо честные, как те, что говорила она: — Ненавижу за то, как сильно нуждаюсь… ты моя слабость, Ино…       Оба знали, что всё, произнесённое только что, никогда не забудется. Что прежние отношения, пусть холодные, но на грани учтивости и необходимой сдержанности, никогда не вернутся. Ино не знала, как теперь вести себя с ним. Шикамару не понимал, какой найти к ней подход, чтобы ненависть сменилась хотя бы равнодушием. Они молчали, тяжело дыша, избегая смотреть друг на друга, близко-близко, едва касаясь мизинцами вытянутых вдоль тела рук. А после отдавались с той же болезненной страстью, кусая губы, царапая и сминая кожу, не сдерживая криков. Но больше не произнесли ни слова.