Всё могло быть иначе...

После того памятного богослужения в пуританской церкви Анна сильно изменилась. Её прекрасное лицо утратило былой румянец, став бледным, как саван. Молодая женщина теперь всё чаще закрывалась одна в своей комнате и Шарль мог только догадываться, чем она там занимается. На все его вопросы она либо молчала, либо давала односложные ответы. Анна с горечью осознавала, что не могла открыть секрет подобных перемен даже возлюбленному, даже самому родному и близкому на свете человеку, каковых в ее жизни практически не встречалось. Она не могла рассказать, насколько тяжело терять себя, насколько тяжело подстраиваться под образ, соответствующий религиозной фанатичке, но далекий от нее самой. Анна не могла рассказать, насколько тщательно ей приходилось репетировать перед зеркалом. Недаром говорят, что глаза - зеркало души: взгляд всегда покажет, что чувствует человек, врет ли он или говорит правду. Чтобы скрыть ото всех, включая д'Артаньяна, свою подлинную сущность и вжиться в нужный для выполнения их общего задания образ, Анна старалась сделать улыбку более надменной, взгляд более решительным и строгим, создавая впечатление волевого и бескомпромиссного человека, готового на всё ради своей идеи. Глаза Миледи, в своё время пронзившие сердце д'Артантяна, как две огненные стрелы, выпущенные самим Дьяволом, теперь, когда она всё больше вживалась в роль новообращенной пуританки, пылали тем фанатичным блеском, который Шарль ещё во Франции замечал у пленных еретиков-гугенотов. Во время осады Ла-Рошели гвардейцы кардинала схватили троих лазутчиков, которые под покровом ночи пробрались в королевский лагерь, чтобы выведать информацию о количестве и вооружении французских правительственных войск. Их допрашивал лично Его высокопреосвященство, кардинал Ришельё, прибывший на фронт с инспекторской проверкой. В бывшем крестьянском сарае, хозяин которого, к его несчастью, тоже был гугенотом, гвардейцы обустроили камеру пыток. Д'Артаньян, проходя мимо этого неказистого бревенчатого здания, слышал вопли истязаемых пленников и мысленно представлял, что же происходило там внутри. Через три дня лазутчиков повесили. Они даже перед казнью отказались от исповеди католическому священнику, но когда им надели петли на шеи, о чём-то шепотом молились. Шарль издали наблюдал за экзекуцией и его тогда поразила стойкость гугенотов перед лицом смерти. Но он тогда и в страшном сне представить себе не мог, что его любимая женщина, ради которой он поступит наперекор друзьям, скрестив с ними шпаги, увлечется неким еретическим учением. Английские пуритане принадлежали к той же ветви протестантской ереси - кальвинизму, что и их французские собратья-гугеноты. Поэтому и неудивительно, что их душами владели и повелевали одни и те же бесы, как считал бывший мушкетер. Но самым ужасным для него было то, что теперь и его возлюбленная - Анна, она же леди Энн Кларик - прониклась дьявольским духом протестантизма. Однажды она забыла закрыть дверь в свою комнату и Шарль тайком проник в её опочивальню. Миледи мирно спала, на спинку стула был кое-как брошен её новый, чёрно-белый наряд, чем-то напоминавший одеяние монахини, скрывавший все достоинства её фигуры, а на полу валялась раскрытая книга в толстой кожаной обложке. Видимо, Анна уснула, читая её. Д'Артаньяну даже не нужно было заглядывать в название книги, вытесненное золотыми буквами на гладкой, черной поверхности, он и так знал его: Holly Bible - Святая Библия, в еретическом переводе, запрещенном буллой папы римского. И всё же любопытство взяло верх над церковным запретом. Мысленно помолившись Мадонне и святым угодникам, Шарль аккуратно взял в руки богохульную книгу, держа её в перчатках, словно каждая страница в ней была пропитана ядом: из недавней истории Франции бывший мушкетёр знал, что именно таким образом отравили короля Карла IX - того самого, который устроил еретикам-гугенотам Варфоломеевскую ночь. Духовный яд, состряпанный самим Сатаной - врагом рода человеческого, казался ревностному католику д'Артаньяну намного страшнее любого смертоносного зелья, изготовленного людьми. Открыв наугад, где-то посредине, мужчина начал читать. Благодаря Анне, он уже вполне сносно разговаривал по-английски, но вот конструкции из букв, которые никак не соответствовали произношению, давались ему с трудом. Миледи даже как-то пошутила по этому поводу: мол надо было Его высокопреосвященству сделать д'Артаньяна не лордом Клариком, её мужем, согласно легенде, а полуграмотным слугой - конюхом или лакеем, выходцем из валлийских крестьян. В таком случае ей проще было бы объяснить соседям-аристократам, почему находящийся рядом с ней мужчина коверкает английские слова и не дружит с правописанием. Шарль сначала обиделся на любимую, чей острый язычок способен был ранить его сердце сильнее испанского кинжала. Но потом врождённое упрямство возобладало над обидой и он решил для себя, что выучит назубок этот чертов Инглиш и будет владеть им не хуже здешних колонистов. Дружба с губернатором тоже сыграла немалую роль: у того была огромная библиотека и Шарль часто одалживал у Его сиятельства книги, среди которых были английские переводы французских любовных романов, которые д'Артаньян когда-то читал на родном языке. Что же касается Библии, то её правоверным католикам разрешалось держать у себя дома лишь в переводе с древнееврейского и греческого на мертвую латынь, а толковать Священные Писания имели право только богословы и духовенство не ниже епископа. Мало кто из прихожан, включая аристократов, понимал написанное в главной книге христианства. Сам того не замечая, Шарль углубился в чтение Песни песней: то была единственная книга Священного Писания, посвященная не грозному израильскому Богу Иегове или его сыну Иисусу Христу, не пророчествам о грядущих карах и спасению от них, а земной, плотской любви между мужчиной и женщиной. Анна проснулась и едва не выдала себя, заметив своего возлюбленного за столь необычным для него занятием. Прищурив глаза и продолжая изображать спящую, Миледи наблюдала за д'Артаньяном. У неё даже на мгновение мелькнула мысль, что бывший мушкетёр тоже заинтересовался протестантским вероучением, а значит, сможет ей подыграть во время следующего собрания в имении Макларенов - например, изобразив из себя кающегося грешника, как это сделала она. Но тут произошло совершенно другое, противоположное ожиданиям молодой женщины. Внезапно прервав чтение этой любовной поэмы, написанной царём Соломоном, Шарль вскочил, как ужаленный, швырнул еретическую Библию в камин, где едва теплились остывающие угли, и, злобно ругаясь: "Дьявольщина! Канальи!", выбежал из спальни Миледи. Анна села на кровать и несколько мгновений смотрела на дверь, за которой скрылся её возлюбленный. Запах дымящейся кожи и горелой бумаги вывел её из оцепенения. Огонь в камине, получив свежую пишу, снова начинал разгораться. Женщина вытащила злосчастную книгу и отряхнула её от горячего пепла. К счастью, пламя затронуло лишь обложку и верхнюю часть страниц, не повредив сам текст. Анна грустно улыбнулась, поглаживая Библию, как живое существо, пострадавшее от человеческой жестокости. Слегка обугливвшаяся черная кожа и потемневшие уголки бумажных листов напомнили ей собственную душу, так же обожженную чужим предательством и несправедливостью. Искры сверкнули в её глазах. Нет, Анна не имеет права жалеть себя и становиться слабой! Интересы Франции и задание кардинала - выполнение секретной миссии за тысячи лье от далекой уже Родины - превыше всего! А д'Артаньян... Пусть он думает себе, что хочет. Нужно дать ему время, пока он перебесится, как бывало не раз, и, возможно, поймёт её. Ну а если нет - значит, так тому и быть. Не надо сейчас об этом думать. Миледи подошла к туалетному столику, положила на белую скатерть свою обгоревшую Библию, раскрыла книгу на послании апостола Павла к Римлянам, затем развернула бумажный свиток, умокнула гусиное перо в чернило, села на кровать и принялась строчить секретное донесение Его высокопреосвященству, точнее - эмиссару в Англии, который должен будет переслать его дальше - прямиком в Париж, в резиденцию первого министра и маршала Франции. Внешне это послание походило на исповедь племянницы своему далекому дядюшке, оставшемуся в туманном Альбионе. Юная девушка рассказывала в нём о своих духовных исканиях и переживаниях на пути к познанию воли Господа в своей жизни, об исследовании Слова Божьего и возрастании в христианском благочестии. На самом же деле, за вполне безобидными словами и цитатами из Священного Писания, скрывались закодированные сведения, которые просил разузнать Ришельё. Понять их истинное значение мог только кардинал. А протестантская Библия на английском языке использовалась Анной в качестве хитроумного шифра. Что же касается Шарля, то он, весь кипя от гнева, точно котел с ухой, сидел сейчас в трактире "У толстого Мозеса" и напивался кислым английским вином. Хмельной напиток уже довольно хорошо завладел его сознанием, но бывший мушкетёр, по всей видимости, не замечал этого. Перед его помутневшим взором возникали призраки из прошлого - люди, с которыми д'Артаньяна сводила в разное время судьба: Атос, Портос и Арамис, осуждавшие его за связь с Миледи; королева Анна Австрийская, ради которой он рисковал жизнью, отправляясь в Англию за подвесками; еёмуж-рогоносец - король Франции Людовик ХIII; герцог Бэкингем, зажимающий окровавленной рукой смертоносную рану, нанесенную фанатиком Фелтоном; злополучный де Жюссак; Рошфор; кардинал Ришельё с неизменной хитроватой ухмылкой; Констанция... Шарль встряхнул головой, разметав по лицу свои длинные локоны, пытаясь прогнать наваждение, и тут увидел её. Не мертвую, но живую, женщину из плоти и крови. Этого никак не могло быть на самом деле, но вот она - сидит рядом с ним за грязным столом этого вонючего трактира, держит его за руку, слегка поглаживая, как когда-то, в прошлой жизни, и грустно улыбается. Неужели он сошёл с ума? - Констанция?... - Язык д'Артаньяна заплетался, боготворимый некогда образ шатается со стороны в сторону, но тепло женского тела было вполне ощутимым, обжигающим, как пламя костра инквизиции. И прежняя, давно забытая страсть снова овладела им, как мужчиной, возбуждая желание интимной близости. В ушах д'Артаньяна гудел колокольный перезвон, как на верхушке собора Нотр-Дам-де-Пари во время церковного праздника. - Да, любимый, - слышит он в ответ и проваливается в черную бездну своего собственного ада.

*****

Д'Артаньян проснулся с ужасной головной болью, во рту - привкус отвратного английского вина, в глазах - туман, а по всему туловищу словно проскакал эскадрон кавалеристов. Все его члены ноют от боли и любовной истомы, а внутри - пустота, словно эта дьяволица, принявшая образ мадам Боанасье, высосала из него все жизненные соки, оставив лишь внешнюю оболочку. Шарль поворачивает непослушную шею и видит рядом с собой, на белой постели молодую женщину. Это её он вчера, в хмельном бреду, принял за Констанцию. Женщина не спит и с интересом наблюдает за пробуждением своего любовника. Она и вправду чем-то похожа на неё... Такие же миловидные черты лица, способные соблазнить кого угодно, вот только волосы более темные, глаза - вообще черные, как смола, а кожа - с еле заметным смуглым оттенком. Женщина-дьяволица прижимается к нему своим нагим, горячим телом и д'Артаньян снова чувствует неудержимое желание грешной плоти овладеть ею, как жеребец кобылицей во время спаривания. Желание это настолько сильно, что мужчина не в силах совладать с ним и снова поддается искушению. Все барьеры сняты, все преграды сорваны и душа его летит в пропасть, из которой уже никогда не выбраться. После бурной оргии, закончившейся их обоюдным криком наслаждения, д'Артаньян полностью расслабляется, волна страсти уносит его в неведомую даль. И всё же он находит в себе силы спросить у неё: - Кто ты? Женщина смеётся в ответ, обнажая ровные, белоснежные зубы. - Ты всю ночь звал меня Констанцией. Мне нравится это имя. Но, - она лукаво щурится и отблеск пламени преисподней сверкает в её взоре, - в святом крещении меня нарекли Долорес, а здесь, в колонии, я - Тереза. Моя мать - испанка, а отец - англичанин. Граф Хэммиш. И мы, - она переходит на шёпот, словно боясь быть услышанной, - тайные католики, верные чада римской церкви. Вот, смотри. Только сейчас Шарль замечает между ложбинками её обнаженных, коричневатых грудей, напоминающих два спелых плода экзотического дерева, крохотный золотой крестик с распятием. И у него самого - похожий, но немного больше, подарок матери, с которым он не расстается даже здесь, в стране еретиков-протестантов. Долорес-Тереза продолжает: - Мы вынуждены скрывать нашу веру и посещать англиканские богослужения, но втайне молимся на латыни. А ещё у нас дома есть икона Мадонны с младенцем Иисусом, спасителем рода человеческого. Ты, судя по всему, - женщина поддевает пальчиками цепочку с его нательным крестом, - тоже католик. Чарльз? Или звать тебя Шарль? Хмель опьянения окончательно покидает д'Артаньяна. Как она узнала? Долорес громко хохочет, словно прочитав его мысли. - Ты даже во время любви говорил по-французски, а я хорошо владею этим языком. Моя кормилица была француженкой, она же меня обучила.