Всё могло быть иначе...

Мозг д'Артаньяна лихорадочно работал, мысли вертелись в голове, словно колёса бешеной повозки, запряженной обезумевшими лошадьми и готовой с разбегу сорваться в пропасть. Долорес-Тереза, лукаво щурясь, наблюдая за потугами Шарля придумать правдоподобное объяснение: почему это английский лорд Кларик вдруг оказался французом, да ещё и католиком? Как его вообще занесло сюда - в заморскую британскую колонию, где царят протестантские ереси, мягко говоря, недолюбливающие друг друга: англиканская церковь и конгрегация кальвинистов-пуритан? Но ещё больше те и другие люто ненавидят "папистов" - католиков. Три года назад, например, была казнена юная Мэри Прайс, у которой нашли крестик с распятием и молитвенник на латыни. Девушку вздернули на городской площади, под всеобщее одобрение как представителей официальной церкви, поддерживающей короля, так и пуритан-индепендентов, открыто поносящих царствующего монарха. От этого рассказа Шарлю стало не по себе: чуть больше года назад его самого чуть не повесили за дезертирство, которого он не совершал, а фактически - за спасение Миледи. Атос, граф де Ла Фер, ее бывший муж, называл эту женщину исчадием ада. Анна, Шарлотта, леди Винтер, баронесса Шеффилд... Как же не вовремя она вспомнилась! Пока д'Артаньян вслух сочинял свою историю об английском дворянине-католике, родившемся и долгое время жившем во Франции, чья семья сбежала на континент, спасаясь от религиозных преследований со стороны протестантов, а прелестная искусительница Долорес-Тереза делала вид, что верит каждому его слову, дверь в спальню еле слышно открылась. Чернокожая девушка в белом переднике толкала впереди себя небольшую тележку на колёсиках. Её шея была неестественно длинной, как у гусыни, голову венчала копна курчааых волос, похожих на меховую шапку. Лицо служанки Хэммишей с приплюснутым носом, выпученными глазами и толстыми серыми губами напомнило гасконцу человекоподобных обезьян: этих визгливых животных, сильно походивших на людей, он видел ещё в детстве, на представлении в бродячем цирке. Увидев негритянку, Шарль тут же нырнул под одеяло, а его новая любовница, даже не пытавшаяся скрыть свою наготу, громко рассмеялась: - Эх ты, славный шевалье, а простой рабыни испугался! Соскочив с кровати, она отослала служанку прочь, а сама налила из хрустального графина два бокала рубинового вина. Стянув с Шарля одеяла, Долорес протянула ему один из бокалов. Ароматный запах вскружил ему голову и тут же напомнил родную Францию. Но бывший мушкетер не спешил его пить: а вдруг оно - отравлено? Повторить судьбу бедняги Бризмона ему вовсе не хотелось. Нагая дьяволица уловила его мысли, соблазнительно улыбнулась и первой сделала несколько глотков. Лишь после этого д'Артаньян и себе позволил сделать то же. Вино было отменным, сладковато-приторным на вкус, не чета английской кислятине, которой здесь потчевали колонистов. - Оно изготовлено из лучших сортов винограда, выращенного на Юге Франции, так что не удивляйся. Английские капера - пираты на службе Его величества - на днях захватили французский галеон, где было много бочек с этим божественным напитком. Упоминание о далёкой Родине больно кольнуло Шарля в самое сердце, но он постарался скрыть свои эмоции похвалами в адрес виноделов и морских разбойников. Они осушили несколько бокалов, когда Долорес взяла в руки серебряный колокольчик и дважды позвонила в него. Чёрная рабыня снова вошла в комнату и молча поклонилась своей госпоже, но Шарль больше не прятался от неё. Дьяволица сообщила ему, что Дидоне (так звали негритянку) отрезали язык - дабы не болтала лишнего и хранила секреты своих хозяев. - Твой отец жесток со своими рабами, - заметил д'Артаньян, на что Долорос-Тереза тут же ответила: - Папенька подарил мне Дидону на день рождения, ещё в детстве. Я очень хотела иметь немую рабыню, поэтому велела нашему эскулапу сделать ей эту операцию. Гасконец нервно передернулся. То, с какой лёгкостью его новая пассия говорила о подобных зверствах, вселяло в мужчину суеверный ужас. Но её юная плоть со смугловатым оттенком была так соблазнительна, что д'Артаньян, ради ночи с ней, готов был вытерпеть даже пытки в подземельях инквизиции. Тем более, что сюда, в английскую колонию на далеком материке, палачам римской церкви вход был закрыт. Англичане же, насколько ему было известно, отказались от применения пыток ещё при Елизавете, и еретиков здесь не сжигали на кострах, как в Европе, а просто вешали. Отдав распоряжения рабыне на испанском языке, который Шарль понимал пятое через десятое слово, ещё хуже, чем английский, Долорес опять повернулась к д'Артаньяну. - Скоро сюда прибудет мой отец, граф Арчибальд Хэммиш. Он состоит на службе у губернатора. Так что оденься. Вряд ли тебе будет приятно предстать перед ним в голом виде. Дидона принесла хозяйке розово-золотистое платье с белым зубчатым воротником и помогла в него облачиться. В этом роскошном наряде молодая женщина ещё больше напоминала существо из другого мира, посетившее, по своей прихоти, это земное пристанище грешных людей.

*****

После того, как Шарль пулей вылетел из её спальни, грюкнув дверью, Анна еле сдержала предательские слёзы, едва не брызнувшие из её прекрасных, ярко-голубых глаз. Кроме неё и служанки Кэтти, которая, как предполагала Миледи, сама была тайно влюблена в гасконского дворянина, в доме никого не было. Но даже наедине с собой леди Кларик не разрешала себе быть слабой. Дважды она жестоко поплатилась за то, что просто хотела быть женщиной, желанной и любимой. Первый раз с графом де Ла Фер, которого впервые в жизни искренне полюбила. Второй - с д'Артаньяном, который под покровом ночи воспользовался ею, выдав себя за графа де Варда, а потом жестоко поглумился над ней, написав оскорбительное письмо и признавшись в содеянном. Настоящего де Варда Миледи никогда не любила, но он был чертовски привлекателен. После стольких лет отсутствия в её жизни настоящего мужчины, молодая женщина дала волю желаниям плоти, изнывающей от тоски по любовным ласкам. Несмотря на гнусный поступок, едва не стоивший ему жизни - Анна не привыкла прощать подобных оскорблений и унижений её женского достоинства! - д'Артаньян, не смотря на юный возраст, в постели оказался настоящим Богом из древних языческих мифов. С ним, пусть и назвавшимся чужим именем, леди Винтер испытала такое неземное наслаждение, которого не смог бы ей дать больше никто другой. И она второй раз в жизни влюбилась, окончательно и бесповоротно. Третьего раза уже не будет - это Миледи знала наверняка. Шарль - последний в её жизни, кому она открылась в своих чувствах, как цветочный бутон перед лучами Солнца. Последний, кого она смогла полюбить больше собственной бессмертной души. Ради него Анна готова была пройти сквозь ужас смерти и боль чистилища, сквозь пламя самого жаркого круга Ада, лишь бы только он всегда был с ней и только с ней. Служанку Кэтти она часто ревновала к Шарлю и даже подозревала, что он отвечал ей взаимностью, что было вполне в его натуре: если добыча сама, добровольно лезет в его силки, почему бы не взять её голыми руками? Чтобы потом, удовлетворив свою мужскую похоть, просто взять и бросить, как надоевшую игрушку... Миледи встала во весь рост, сбросила полупрозрачную ночную рубашку и посмотрела на себя в зеркало. Ни годы тяжких испытаний, ни бремя тяжких бедствий, обрушившееся на неё в столь молодом возрасте, ни близость смерти, которая дважды протягивала к ней свои цепкие, костлявые пальцы, дабы увлечь в своё царство вечного мрака и холода, не смогли повлиять на её женственность и красоту. И снова это магическое число "два", словно отражение её собственной, двойственной натуры. Первый раз её спасло само провидение: граф де Ла Фер, повесивший свою жену на дереве, как простую нищенку, укравшую у него кошелек на рынке, не стал дожидаться, пока она задохнется и станет куском безжизненной плоти, качаемой ветром. Всадив шпоры в бока своего коня, он умчался прочь с места казни, словно подгоняемый легионом демонов. Анна дергалась в петле, борясь за жизнь, пробовала высвободить связанные за спиной руки, захлебывалась от боли и отчаяния, пытаясь что-то крикнуть вдогонку ожесточившемуся на неё супругу, но напрасно. Силы покидали её, красные круги плыли перед глазами, а в сознании мелькала единственная мысль: "Он так и не узнает о своём неродившемся ребенке...". Накануне Анна, по известным ей, как женщине признакам, распознала свою беременность и была очень рада, что дитя появится на свет Божий в законном браке, от любимого человека. Любимого... Палача. Решившего одним махом убить их двоих. Впрочем, о сыне он тогда даже не догадывался: при всём своём внешнем благочестии, именитый дворянин де Ла Фер был вовсе не чужд плотских утех до венчания в церкви. Но в тот раз сама Владычица Ночи отпустила её в мир живых. Ради чего? Возможно, ради мести и восстановления справедливости. Ради сына, который должен был появиться на свет в назначенное Богами и Природой время. Второй раз её спас молодой гасконец - королевский мушкетёр д'Артаньян. Анна уже ни на что не надеялась. Десять мужчин - четверо мушкетёров, их слуги, лорд Винтер - младший брат её второго мужа, лишивший законного наследства саму Миледи и её сына, и палач из Лиля - единственный, у кого был повод ненавидеть Анну, собрались на берегу реки, чтобы убить одну женщину. Их слова и обвинения звучали, как смертный приговор, но ни один суд - ни человеческий, ни Божий - не признал бы законности этого решения. Но для её убийц это было не важно: они сами взяли на себя роль судей, присвоенную ими себе самим же. Д'Артаньян... Его голос, дрожащий от волнения, диссонировал с общим хором и это вселило в молодую женщину искру надежды. Она видела, как блестят, в свете Луны, глаза самого юного из мушкетёров. И этот взгляд влюбленного мужчины, вынужденного делать самый трудный выбор - между дружбой и любовью, между долгом и чувствами, ни с чем нельзя было спутать. Одна короткая фраза, которая могла стать для неё последней, признание в любви, переходящее в крик отчаяния, всё это возымело своё действие и спасло Анне жизнь. Д'Артаньян скрестил шпагу сначала с Атосом, её бывшим мужпм, потом с Арамисом, не состоявшимся аббатом. Это дало ей шанс скрыться в темноте лесной чащи, а дуэль гасконца сразу с тремя тогдашними друзьями спутала планы самозванных судей. А потом она спасла Шарля - от виселицы, упросив кардинала, а тот - короля о помиловании бывшего мушкетёра. Так что теперь они с д'Артаньяном - квиты. Жизнь - за жизнь, что вполне справедливо. Всё это произошло не так давно, но, кажется, целую вечность тому назад. Миледи никогда не страдала нарциссизмом, но ей нравилось, обнажившись, разглядывать собственное зеркальное отражение, ища несуществующие изъяны в безупречном теле. Анна хотела не только обладать любимым мужчиной, но и самой быть для него идеалом красоты. И лишь одна уродливая деталь - позорное клеймо в виде лилии, незаживающая память о прошлом - нарушала целостность всей изумительной картины, достойной кисти самого лучшего и талантливого художника. Тяжело вздохнув и несколько мгновений разглядывая розовый цветок, которому всегда цвести на её плече, Миледи отвернулась от зеркала, снова набросила на себя ночную рубашку и позвала Кэтти. Сегодня у неё - очередной тяжелый день, полный забот о благе Франции: кардиналу нужно, чтобы они с Шарлем выполнили это чертово задние, и они его выполнят - любой ценой, во что бы то ни стало. Но прежде, чем служанка принесла завтрак, Анна сняла с шеи серебряный медальон и раскрыла его. На одной из створок был крохотный портрет мальчика - её сына Жана Франсуа, или, как назвал его лорд Винтер-старший, супруг Анны: Джона Фрэнсиса. Где он теперь? Что с ним? Вторая створка пустовала: второй муж Миледи, будучи уже немолодым и далеко не красивым мужчиной, не захотел увековечивать себя подобным образом. Поцеловав портрет сына и прошептав ему несколько нежных слов, словно Жан Франсуа мог их услышать, Анна закрыла медальон и снова повесила его на шею. Её лицо приобрело каменное выражение отчужденности и отрешенности от мира, как и подобает истинной пуританке, стремящейся к возрастанию в благочестии.