Январь
19.
Учеба снова начнется в понедельник, но ты тешишь себя фактом, что впереди еще одно мирное воскресенье, прежде чем толпы людей, твои друзья и домашние задания снова отнимут все. Одеваясь по погоде и складывая угли в небольшой рюкзак, ты думаешь, что не особенно многого просишь, и поэтому надеешься, что Большой парень сверху даст тебе передышку хотя бы на одно утро. Но, конечно же, он тебя игнорирует. — Куда это ты намылилась? — твоя мать стоит на кухне слева от тебя, когда ты отскакиваешь от последней ступеньки, и съеживаешься настолько сильно, что фактически замираешь как вкопанная. Краем глаза ты замечаешь, что она не двигается, и решаешь плыть по течению; теперь ты знаешь ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что любая попытка отвлечь ее заканчивается лишь лекцией. Игнорировать ее - не вариант. Собрав всю волю в кулак, ты слегка пожимаешь плечами и идешь на кухню, наклоняясь достаточно, чтобы она могла увидеть твой рюкзак и сама понять причину твоей маленькой экскурсии. На стойке стоит кувшин домашнего лимонада, а рядом с холодильником - несколько бутылок вина, и ты примерно представляешь, что сорвется с ее губ далее, если ее идеальный наряд еще не подсказал об этом. — Оставь это на сегодня, детка. Аврора Блейк и ее дети приедут сегодня днем. Ты ведь дружишь с ними, верно? Она улыбается, и на мгновение ты вспоминаешь документальные фильмы про акул, о которых Лекса рассказывает тебе, когда вы вместе. По ее словам, она не смотрит их постоянно, - она лжет, - но когда она это делает, ей нравится рассказывать тебе маленькие факты о том, как акулы слегка приоткрывают пасть в качестве предупреждения перед нападением. Ты ждешь нападения. — Беллами тоже будет, — и, как ты и думала, вот где собака зарыта. Ты знаешь, что она не фанатка Финна, но на самом деле не знаешь почему. Возможно, он не звездный спортсмен и не на пути к тому, чтобы стать следующим мальчиком-гением, но он по-настоящему мил и редко делает что-то, что может кого-то обидеть. Возможно, он не из благополучного района, его волосы, немного длинноваты для твоих консервативных родителей, и они с Рэйвен определенно вместе собирают байк, который может, в буквальном смысле, сделать твоего отца седым раньше времени - но он хороший. В глубине души он на самом деле хороший человек. — Он такой милый джентльмен. Ты ничего не можешь с собой поделать, когда говоришь: — Я думала, тебе нравится Уэллс? — Кларк, — она легко отмахивается, как будто твой голос был не более чем шепотом, и ты с удивлением берешь яблоко, когда она немного загорается. — Мне нравится Уэллс, он очаровательный молодой человек, и любой девушке повезло бы с ним. Я просто хочу расширить твой круг общения. — С моим кругом общения полный порядок. Я уже знакома с Беллами. — Хорошо, значит, все решено. Ты остаешься, — это не вопрос, и ты, прищурившись, смотришь на нее, вгрызаясь в яблоко с такой силой, что у тебя болит челюсть и грудь. — Я попрошу твоего отца наполнить горячую ванну. Мы можем устроить из этого вечеринку, если погода будет теплой. Отказать твоей маме всегда было трудно, потому что она умеет убеждать окружающих ее людей делать что-то еще до того, как они осознают, на что согласились, и ты ничем не отличаешься. Люди часто комментируют, насколько ты похожа на свою мать в этом аспекте, говоря, что ты способна взять на себя ответственность за группу и к закату заставить их плясать под свою дудку, но это не самый большой комплимент, который ты когда-либо получала. Ты открываешь рот, чтобы возразить, но слишком поздно, и смотришь, как она убегает, крича что-то о горячей ванне, а ответ твоего отца о морозной погоде заглушается твоим собственным сердцебиением. Лекса будет очень разочарована.--
— Что ж, это весело, — пытается Беллами, и ты слегка вздрагиваешь, когда его глубокий голос немного удивляет тебя, но наслаждаешься тем, как он звучит близко к твоему уху, когда он неловко посмеивается. — Думаешь, это было подстроено? Ты оглядываешь комнату и замечаешь, что Октавии разрешили привести Линкольна. — Он сын Индры. Звездный квотербек, — хвасталась Аврора, и ты видела, как твоя мать ощетинилась от этого вызова, но Беллами был один. Ты несколько раз видела его в школе с разными девушками; его изящная внешность, очевидно, привлекала старшеклассниц, и ты знала о слухах о нем и Рэйвен, которые были пущены перед Рождеством. Ходили слухи, что он встречается с девушкой из колледжа, и со своего места ты можешь видеть, как его телефон периодически загорается именем "Эхо". — Что-то вроде двойного свидания? — спрашивает Линкольн, и ты бросаешь на него удивленный взгляд, прежде чем кивнуть. На мгновение он кажется совершенно сбитым с толку и прикусывает губу, совсем как Лекса, когда та думает, и твои мысли сразу же снова возвращаются к девушке. В последний раз, когда ты пропустила воскресенье, она была в отъезде, и с этим ничего нельзя было поделать, тебе пришлось удовлетвориться ее сообщением на День благодарения и обещанием встретиться в другой раз. Но ты хотела увидеть ее сегодня, хотела прояснить, что, черт возьми, произошло у твоей двери через несколько дней после Рождества. Ты хочешь знать, не оставило ли это ее тоже в замешательстве, потому что она купила тебе фотоаппарат, и ты почувствовала ее нервное дыхание на своих губах, а потом... ...потом ничего. Тишина. Ты осознаешь, что твои друзья о чем-то говорят, возможно, о забавной встрече, но ловишь себя на том, что смотришь в окно справа от себя и задаешься вопросом, как поздно будет "слишком поздно" появиться и встретиться с Лексой. Ты не хочешь пугать ее своей нуждой, в этом смысле она похожа на дикое животное, но ты действительно хочешь ее увидеть. Черт, так сильно. Так незаметно, как только можешь, ты вытаскиваешь свой телефон, чувствуя, как внутри все переворачивается, когда видишь изображение (на самом деле 4) Лексы Вудс на своем экране, и тебе больно осознавать, что ты оставила ее одну. Серьезно, думаешь ты, разблокируя телефон и просматривая сообщения, что она с тобой делает?--
Лекса Вудс Я здесь. Лекса Вудс Просто чтобы ты знала и не злилась Я выпила весь горячий шоколад. Лекса Вудс Не хочу тебя торопить, но мне скоро нужно идти на уроки французского. Лекса Вудс Думаю, ты занята. Прости за все эти сообщения. Увидимся в следующее воскресенье?--
Ты не осознавала, что день ускользает так быстро, но ты должна была это понять; ты заламывала пальцы и смотрела в окно, казалось, часами, и, Боже, оказывается так оно и было. Обычно ты проводишь с ней время до позднего вечера либо читая в библиотеке, либо гуляя у реки по своей любимой тропе, но вместо этого ты провела это время дома с людьми, для которых воскресенье не предназначено. — Это Финн тебе пишет? — скалится Октавия, и мгновенно чувствуешь ее неприязнь к нему, чувствуешь этот огонь. Потому что она знает Рэйвен лучше, чем ты, и она видела сердечную боль, которая подпитывала гнев, который тебе пришлось пережить, когда он просил тебя сохранять спокойствие; она видела печаль и слезы там, где ты видела только недоверие и боль. Она знает, на что способен Финн. Ты знаешь, что он ей не нравится, и иногда задаешься вопросом, нравишься ли ты ей вообще. Правда в том, что вы вроде как все собрались вместе, нравилось вам это или нет, и ты буквально чувствуешь, как она закатывает глаза, когда ты отворачиваешься. Финн однажды описал ее как защитницу, и что у нее были на то свои причины. Октавия такая же хорошая как и Финн, решаешь ты, просто по другому и со своими недостатками. Однако ты рискуешь: — Я... Да. Он хочет встретиться, но я, очевидно, здесь застряла. Октавия одаривает тебя взглядом, который неприятным образом согревает тебя изнутри, это беспокоит тебя, но ты выдерживаешь ее взгляд. Она защищает Рэйвен, и у нее есть образ, который нужно защищать перед мамой и братом, но под ним она мягкая. Ты уверена в этом. Ты должна верить, что она тоже хорошая. — Я обещала встретиться с ним сегодня вечером. Беллами громко смеется и толкает тебя в плечо, что только помогает тебе прижать телефон к бедру, потому что ты не уверена, видел ли он имя в твоих сообщениях. — Просто иди, мы прикроем твое романтическое свидание. Не похоже, что мы планируем здесь войну. Повеселись немного. Черт возьми, делай, что хочешь, Гриффин. Ты встаешь и выходишь за дверь еще до того, как Линкольн успевает рассмеяться. Ты не задумываешься, почему твое нутро не взбунтовало, когда он назвал вашу встречу "романтической".--
Ты ждешь возле маленького домика, где, как ты знаешь, она берет уроки французского у мисс Тсинг, и надеешься, что не выглядишь слишком нелепо в своем зеленом пальто и потертых темно-коричневых сапогах. Ты надеешься, что она не разозлится, не разочаруется и не будет избегать твоих глаз, как она это умеет делать, потому что, честно говоря, ты ненавидишь, когда она на тебя не смотрит. Когда она, наконец, выходит, ты не можешь не заметить ее легкую улыбку, то как она прижимает свои книги к груди и вежливо позволяет мисс Тсинг закончить то, что та говорит, прежде чем уйти. Большинство подростков, которых ты знаешь, уже сбежали бы, их учителя прекрасно знают, что они не приносят в их жизнь ничего, кроме домашней работы и скуки, но Лекса всегда так старается для других, так чертовски заботлива, и ты злишься, потому что оставила ее одну и заставила мерзнуть. (В будущем, оглядываясь назад в этот день, ты будешь смеяться, потому что это не первый раз, когда один из вас не приходит, и ты знаешь, что этот не последний.) Проходит всего несколько мгновений, прежде чем она подходит к тебе и к своей машине, ее следы оставляют мягкие вмятины на тонком слое снега на земле, и ты знаешь, что тебя слегка припорошило снегом, пока ты стояла. Она слегка качает головой, как будто не может поверить, что ты стояла на холоде, и убеждаешься в своей правоте, когда она молча проводит тебя в свою машину и включает обогрев на полную мощность, сама слегка дрожа, несмотря на то, что пробыла на холоде не более нескольких секунд. Ты собираешься открыть рот, чтобы объяснить, когда слышишь: — Мне жаль, если мои сообщения обеспокоили тебя, Кларк. Я понимаю, что ты была занята сегодня, — ее голос звучит так устало и смиренно, что ты мгновенно на нее раздражаешься, в животе и груди нарастает иррациональный жар, который напрягает мышцы, пока ты не почувствуешь, как твои пальцы сжимаются на внутренней стороне ладони. — Ты снова издеваешься надо мной, Лекса? Ты же знаешь, что я никогда не бываю слишком занята для тебя, и ты знаешь, что я всегда захочу поговорить с тобой, — в твоем голосе столько же раздражения, сколько ты чувствуешь, и это делает тебя счастливой. Это ее утомительное поведение, когда она боится тебя, переживая, что ты разорвешь эту дружбу, уже начинало надоедать, и ты не знаешь, что еще можешь сделать, чтобы доказать, что она тебе нравится. — Мама устроила мне засаду с долбаным свиданием, ясно? Я направлялась к тебе, а она сказала мне, что я никуда не пойду. Я идиотка, что не дала тебе знать, и я пришла извиниться. Ты ничего не сделала. На лице Лексы появляется выражение, которого ты раньше не видела, и это тебя немного успокаивает. Тебе интересно, как долго придется убеждать ее, что то, что вы разделяете, не является слабостью, неправильным или запретным. Это дружба, и это тепло, и это то, что заставляет тебя ускользать от организованных свиданий и идеальных семейных дней. — Хорошо, — шепчет она, но вполне могла бы выкрикнуть это из-за жара, который разгорается на ее щеках; при том, что она не спорит, что она явно согласна. — Хорошо, — вторишь ты.20.
Она слушает что-то через наушники, глухой ритм, который ты не можешь определить, и ты удивляешься, почему, когда она это делает, это нормально. Ты помнишь, как Октавия однажды сделала это, когда вы вместе занимались; ты сочла это грубым и невежественным. Но Лекса...Когда Лекса делает это, ты знаешь, что это ее тихий способ попросить побыть одной, пока она учится, и тебя это устраивает. Вместо этого ты обнаруживаешь, что наблюдаешь за ней, поджав под себя ноги на большом библиотечном стуле, левой рукой рисуя острые углы ее челюсти и мягкий изгиб шеи. Домашней работы было немного, нужно было всего лишь наверстать упущенное, ответив на несколько вопросов по истории, но ты знала, что Кейн отпустит тебя, если ты одаришь его особенной улыбкой и пообещаешь сделать это позже в тот же день. Твой телефон вибрирует на столе, и ты наблюдаешь, как Лекса поднимает бровь и с любопытством смотрит на устройство. Экран освещает лицо Финна и ты не можешь удержаться от улыбки при виде этого изображения; однажды днем он украл твой телефон и сделал кучу снимков, в основном самого себя, а ты сохранила самые нелепые из них под его контактом. Он почти не протестовал и просто поцеловал тебя в щеку, прижав улыбку к твоей выпуклости, и это воспоминание вызывает приятное трепетание в твоем животе. Звонок прекращается, и через несколько секунд он отправляет сообщение, но ты игнорируешь и это, зная, что все равно увидишь его позже и что, вероятно, это он хвастался тем, что выбил Джаспера с первого места в одной из их игр. — Я знаю, что библиотеки обычно не одобряют это, но, думаю, раз мы остались только вдвоем, и у меня нет никаких претензий по этому поводу, ты могла бы ответить, — Лекса натянуто улыбается, и ты наблюдаешь, как ее челюсть слегка изгибается, придавая ей особую привлекательную притягательность, которую, как ты уже знаешь, попытаешься скопировать позже, когда будешь подправлять рисунок, лежащий на твоих бедрах. Она вытащила наушник, чтобы поговорить с тобой, и ты слегка ухмыляешься, совершенно удивленная тем, насколько она вежлива, несмотря на то, что звонок ее явно расстроил. Ты собираешься ответить, но вместо этого смотришь, как она меняет выражение лица, и делаешь вдох. Так чертовски интересно наблюдать и видеть, как она меняется от одного человека к другому, и знать, просто знать, что ты единственная, кто может видеть мельчайшие различия между ними. Она смотрит на тебя из-под ресниц, на ее лице застенчивая улыбка, и ты знаешь, что она так старается быть "лучшим другом", в котором ты так отчаянно нуждаешься после переезда в Полис. — Мне бы не хотелось видеть тебя в немилости, но я знаю, как Костии не нравилось, если я пропускала ее звонки. Что-то сжимается у тебя в животе при упоминании Костии, и ты не знаешь, что это, но тебе это не нравится. — Воскресенья наши, — ты пожимаешь плечами и наклоняешься, переворачивая телефон так, чтобы никто из вас больше не мог видеть экран.--
Финн Коллинз Приходи после обеда с родителями.--
Ты не лжешь. Ты не лжешь. Ты не лжешь. Ты просто сказала, что, возможно, пообедаешь с ними сегодня, а затем не исправила это, когда он предположил, что эти планы все еще в силе. Ты не лгала о том, где была, потому что, насколько он знал, ты могла обедать в библиотеке... или что-то в этом роде. У тебя возникает легкий укол вины, но ты знаешь, что делаешь это из-за Лексы и ее извращенного образа мыслей, что, делая вид, что вы не знаете друг друга, ты защищаешь себя. Но это все равно кажется неправильным.--
Вы возвращаетесь по домам вместе, но она держится достаточно далеко, что, по твоему, между вами легко могли пройти два человека. Она часто создает дистанцию, и ты немного вздыхаешь, но позволяешь ей делать это, потому что так ей привычнее, и ты не хочешь терять эту дружбу. Она бросает на тебя взгляд раз или два, но больше в прогулке ничего особенного нет, пока она не останавливается на углу улицы, где, как ты знаешь, она всегда сворачивает. Возможно, ты новичок в этом районе, но не настолько, чтобы не знать улиц, и прекрасно понимаешь, что ее путь домой будет быстрее, если она пойдет за тобой по Пайн-стрит, а не свернет; но еще ты знаешь, что Пайн-стрит - это место, где живут Октавия и Беллами, и качаешь головой. — Ты собираешься заставить меня идти домой одну? — предполагалось, что это всего лишь шутка, но она прикусывает губу, как будто действительно собирается проводить тебя домой, и ты немного смеешься про себя. — Почему ты всегда сворачиваешь здесь? Она опускает голову, смотря под ноги, отворачивается вправо, потом снова поднимает ее, и ты уже скучаешь по ее взгляду. — Во второй половине дня у меня уроки игры на фортепиано с матерью Майи, — лжет она, и ты знаешь, что это ложь, потому что ее уроки игры на фортепиано по средам. Однако ты не обвиняешь ее в этом и бросаешь взгляд вдоль улицы, чтобы убедиться, что там тихо, двигаясь вперед только тогда, когда убеждаешься, что вы двое - единственные люди вокруг. Она немного напрягается, но ты протягиваешь руку и кладешь ее на плечо. — Понятно, — лжешь ты ей в ответ, и она кивает, судорожно сглатывая. — В следующее воскресенье? — Да, — улыбается она, и внезапно твой день становится идеальным.21.
Когда ты видишь Лексу на следующей неделе, ты буквально чувствуешь, как твое сердце тянется к ней. Она выглядит бледной и ее немного трясет, но она улыбается тебе, когда вы идете по маленькой тропинке к вашему месту в лесу. Ты сказала своим родителям, что тусуешься с Финном, а Финну — что тебе нужно поработать над проектом с кем-то, о существовании кого он, ты уверена, понятия не имеет. Опять же, технически, ты не лгала; ты не уверена, что Финн вообще знает, что Лекса иногда живет в том же городе. Он упоминает о ней меньше, чем кто-либо другой из твоих знакомых, лишь случайный мимолетный комментарий, если ее имя уже витает в воздухе. Ты подходишь к ней ближе и замечаешь ее лихорадочный взгляд, раскрасневшиеся щеки на бледной коже, и немного надуваешь губы, сочувствуя тому, что она, должно быть, чувствует. — Ты выглядишь... — брови Лексы приподнимаются в вызове, который заставляет тебя смеяться, потому что, честно говоря, она выглядит так, как будто сильный ветер сбил бы ее с ног прямо сейчас. — Холодной, — она смеется над этим, но смех переходит в грубый кашель, и ты качаешь на нее головой, потому что воскресные дни важны, но и она тоже. Почему она не дома, в постели? — Пойдем, тебе пора домой. На улице все еще холодно, и воздух не принесет тебе особой пользы, не так ли? Мы можем встретиться на следующей неделе. В ее глазах мелькает беспокойство, и она качает головой и надувает губы, которые отвлекают тебя на слишком долгое сердцебиение, и ты рада, что она настолько не в себе, что не замечает этого. — Но я хочу провести с тобой немного времени. — Кто-нибудь когда-нибудь раньше называл тебя упрямой? Просто интересно. Она пожимает плечами и одаривает тебя улыбкой, которая действительно заставляет ее выглядеть на свой возраст. — Обычно меня называют просто Лексой.--
В итоге ты ведешь ее в закусочную, а она слишком слаба, чтобы протестовать. Ты не уверена, откуда у нее эта мысль, что люди всегда смотрят на нее, потому что, когда ты ведешь ее за прилавок, кладешь руки ей на плечи и быстрыми движениями подталкиваешь, ты почти уверена, что только Густус поднимает глаза от своего кофе, чтобы отметить ваше присутствие. На его лице написано беспокойство, но он не делает движения, чтобы встать и пройти в подсобку, и ты не уверена, беспокоится ли он о здоровье Лексы или о компании, которую она составляет. Ты действительно надеешься, что это не последнее, потому что тебе искренне нравится проводить время с Лексой, но она всегда отвлекается на книги в библиотеке, а на улице слишком холодно, так что у тебя закончились места, где можно провести с ней время. (Позже, когда ты станешь старше и будешь обнимать любимого человека, ты подумаешь, что, возможно, знаки всегда были рядом.) Ты пытаешься остановить ее, но она отталкивает тебя и готовит вам обеим горячий шоколад и тайком приносит вам обеим черничный маффин из запасного буфета. Она все еще выглядит неважно, но теплее, чем десять минут назад, и ты приписываешь это своей победе, садясь и убеждая ее сделать то же самое, когда становится ясно, что ей больше нечем себя занять. Ты греешь пальцы о кружку перед собой, благодарно улыбаясь Лексе, прежде чем та поднимает на тебя глаза, когда ты прочищаешь горло. — Я не нравлюсь твоему отцу, — говоришь ты, почти подражая тому, что она спросила, когда твоя мама дала понять, что Лексе не слишком рады в группах, которые собирались вне церкви. Как медицинский работник, твоя мама, несомненно, знала, как проецировать свои личные чувства, но ты пока не хочешь иметь с этим дело; ты пока не уверена, как с этим бороться. Лекса минуту молчит, как будто прикидывает, что сказать, и иногда хочется, чтобы она просто говорила то, что думает, а не придумывала ответы, которые, по ее мнению, были бы более уместными. — Он не доверяет многим людям, — наконец отвечает она, и ты облизываешь нижнюю губу. Ты можешь услышать скрытый смысл того, что она на самом деле говорит, и не понимаешь, почему это причиняет боль. — Он просто защищает меня после всего, что произошло. — Костия? Она кивает на это, и ты ненавидишь, как ее глаза затуманиваются при упоминании этого имени. Ты никогда не спрашивала, что произошло - помимо того, что знала, что Лексу выпихнули из шкафа - и хотя люди в городе всегда были готовы высказать тебе свое мнение, ты знаешь, что единственным человеком, который действительно знает, что произошло в тот день, была девушка, сидящая перед тобой. — Не Костия, — отрицает она, как только до нее доходят твои слова, с хмурым выражением на лице. — Безусловно, она имела к этому какое-то отношение, но все изменилось именно после этого. Только что у меня была девушка, которая жила через три дома от меня, которая прожила там всю мою жизнь, а спустя месяц она уехала, и город ясно дал понять, что ее тетя забрала ее из-под моего, ну, влияния. Ты сидишь тихо, пока она впивается зубами в свою нижнюю губу, и ты не знаешь, что сказать. Ты по прежнему не знаешь всей истории, но ты в состоянии понять это; тетя Костии уехала, как только стало ясно, что у нее были отношения с девушкой, и Лексу оставили разбираться с городом, который поспособствовал этому случиться. Ты двигаешься, чтобы протянуть руку, чтобы накрыть ее ладонь своей, но она вжимается в собственное тело, и вместо этого ты позволяешь своей руке лечь на стол. — Мне жаль. Она пожимает плечами и натянуто улыбается. — Все в порядке. Я не должна была быть слабой и позволять ей целовать меня, я должна была защитить ее или сделать все возможное, — шепчет она, и ты можешь сказать, что она сожалеет об этом откровении, поэтому молчишь, надеясь, что она продолжит. — Нам нужно было подождать всего несколько лет, и тогда мы могли бы вместе поступить в колледж, мы могли бы уехать из этого города. Мои родители были не против; я имею в виду, что мою маму нужно было немного убедить, но моему отцу, брату и сестре было все равно. Но Ния... И то, как Лекса выплевывает это имя, с полной уверенность говорит тебе о том, что она испытывает искреннюю ненависть к этому человеку. — Тетя Костии ненавидит меня. Как и мою маму. Говорит, что женщина ее происхождения не должна заниматься политикой, и пытается притвориться, что дело в том, что у нее не полное образование, а не в том, что она черная. Что отвратительно, потому что Костия - смешанной расы, но никто об этом не говорит, понимаешь? Потому что она никогда не была расисткой в открытую. И она...И она забрала у меня Костию, потому что я была слаба. На этот раз ты не колеблешься и встаешь, чтобы в два шага преодолеть расстояние до того места, где она сидит, и крепко обнимаешь ее. — Любовь - это не слабость. Однажды ты мне поверишь.--
Лекса наливает вам обеим еще выпить, когда ты, извинившись, уходишь в ванную. В подсобке есть служебная, но пользоваться ею невежливо, поэтому ты выходишь, чтобы воспользоваться той, что для посетителей, и проходишь мимо столов с людьми, ни один из которых на тебя не смотрит. Это вызывает у тебя своего рода трепет - знать, что ты здесь, с Лексой, а они понятия не имеют об этом. И хотя ты хотела бы сказать всем, что вы с ней друзья, что она не такой уж плохой человек, ты знаешь, что изменить мнение одного человека от ненависти к любви легко, но изменить группу почти невозможно. Ты возвращаешься, когда видишь мелькнувшее знакомое лицо, и у тебя сводит живот. Октавия оглядывается, замечая тебя, и улыбается, полностью поворачиваясь, и ты видишь Линкольна, идущего к ней с двумя молочными коктейлями. Стоило быть осторожнее, ругаешь ты себя, но потом вспоминаешь, как Лекса упомянула, что Линкольн поддерживал ее, и все как-то затуманивается. — Привет, Кларк, — приветствует она, и Линкольн кивает тебе в знак приветствия, тихо ставит молочный коктейль Октавии перед ней, прежде чем самому сесть в кабинку напротив нее. Ты чувствуешь жар взгляда Густуса на своем лице, и ты знаешь, что Лекса ждет тебя... Но ты не можешь пошевелиться. — Что ты здесь делаешь? — О, я... — Линкольн и Густус смотрят на тебя, и ты чувствуешь себя примерно на два фута выше. — Ничего. Октавия бросает на тебя недоверчивый взгляд, но прежде чем она успевает что-либо сказать, ее лицо меняется на пренебрежительно-хмурое, и ты поворачиваешься, замечая Лексу, выходящую из-за прилавка. Можно по разному описать то, как человек заметно сдувается перед тобой, но тебе еще больнее, когда она смотрит тебе в глаза и сразу опускает лицо, прежде чем вернуться в то место, где вы обе сидели всего несколько минут назад. Ты думаешь, что ее выбор - оставить все, как есть, но это не успокаивает чувство в твоем животе. Ты почти уверена, что люди знают, что ты смотришь на нее, и отводишь взгляд, пытаясь придумать оправдание, но Лекса опережает тебя. — Твоя сумка, — тихо говорит она, стоя рядом с тобой, и ты надеешься, что не выглядишь настолько пораженной ее быстрым появлением, как чувствуешь. — Ты оставила это здесь вчера, — ты смотришь на нее и знаешь, что Линкольн видит ее ложь насквозь, но ничего не говорит. Он просто улыбается своей сестре в знак приветствия, а та кратко кивает ему, глазами скользя по Октавии, прежде чем вздыхает. — Октавия. — Лекса. Она не задерживается, как только отдает тебе сумку, и ты снова сглатываешь, не зная, что делать. Ты разговариваешь с Октавией несколько минут, прежде чем заставляешь себя сбежать, быстро выходя из закусочной на улицу. Все так запутано, потому что Лекса - твой друг, и тебе позволено иметь друзей, Боже, но ты уважаешь Лексу больше, чем ненавидишь смущаться, и говоришь себе, что позвонишь ей вечером и все объяснишь. Ты делаешь всего несколько шагов, прежде чем слышишь свое имя и, обернувшись, видишь Линкольна, бегущего к тебе с твоей курткой в руках. Он такой высокий и широкоплечий перед тобой, но говорит мягко, тихо и вежливо, что твое сердце сжимается от счастья, что в жизни Лексы есть кто-то вроде него. — Ты забыла это. Лекса принесла ее, но тебя уже не было, — бормочет он, протягивая материал, и ты хватаешься за него, и слегка хмуришься, когда он не отпускает. — Она моя сестра. Она сильнее, чем кажется, Кларк, но это не дает тебе права причинять ей боль. Ты думаешь, что из-за дружбы выслушиваешь слишком много речей от мужчин в ее жизни. — Говорит парень, который встречается с самой большой фанаткой Лексы, — ты усмехаешься и качаешь головой, вырывая свою куртку из его пальцев. — Смотри ближе к дому, когда говоришь о людях, причиняющих ей боль. — Ты можешь не понимать наших обычаев, но это не значит, что они недействительны, — парирует он, и, возможно, ты впервые слышишь, как его голос поднимается выше обычного низкого бормотания. — Факты просты; Лекса поступает так, чтобы защитить себя, и она прекрасно знает, что любовь не знает границ. Ей может не нравиться Октавия, но она любит меня, и поддержит, чем сможет, точно так же, как и я ее. — Позволив городу смешать ее с грязью? Ноздри Линкольна раздуваются, но ты видишь негодование в его глазах, раздражение от того, что ты называешь его предателем своей семьи. — Ты не знаешь, что мы с Аней делали ради нее, — рычит он, прежде чем закрыть глаза, будто собираясь с мыслями. — Ты ей нравишься, Кларк. Не знаю почему, потому что я никогда не видел тебя с ней, но это ее выбор и я его уважаю, но она моя сестра, и я не хочу видеть, как ей снова причиняют боль. — Я знаю, — ты киваешь, потому что так оно и есть. Потому что ты видела ее лицо, когда она говорила о Костии и Ние. — Ей повезло, что есть такие люди, готовые бороться за нее, как ты. Он слегка посмеивается над этим, и ты знаешь, что он не испытывает к тебе ненависти; он просто научился не доверять всем из-за своей сестры. — Ну, кроме Эйдена, она самая младшая в семье, — пожимает он плечами с нежным видом. — Она практически правит всеми нами. Мы делаем так, как она говорит. И ты знаешь, что он имеет в виду нечто большее, чем просто произнесение защитных речей.22.
Ты не разговариваешь с Лексой после инцидента в закусочной, за исключением нескольких текстовых сообщений, и знаешь, что причина в том, что тебе стыдно за свою реакцию. Где-то глубоко сидит чувство вины за то, что ты предпочитаешь игнорировать ее, несмотря на то, что она постоянно отталкивает тебя, и ты хотела бы знать, как это исправить, потому что тупая боль не дает тебе спать по ночам. Твоя мама заметила; она не раз упомянула о мешках у тебя под глазами и прокомментировала пользу ромашкового чая. Как всегда, ты спокойно принимаешь ее советы, но твое внимание постоянно сосредоточено на телефоне, и ты ловишь себя на том, что молишься о сообщении от нее больше, чем надеешься на сон. Ты почти уверена, что не причинила ей боли до такой степени, что больше никогда не заговоришь, но ты знаешь, что эта игра, в которую ты играешь, начинает выходить за рамки, и тебе не нравится чувство, которое ты испытываешь, когда думаешь о ее потере. На долю секунды ты позволяешь себе задуматься, стоит ли это того, но ты знаешь, что стоит. Ты знаешь, знаешь, знаешь. Она сидит в дальнем углу церковной парковки, когда вы приезжаете, и ты извиняешься перед родителями, прежде чем заверить их, что присоединишься к ним через минуту. Твоя мама бросает на тебя недовольный взгляд, но твой папа отвлекает ее настолько, что ты можешь сбежать и как можно спокойнее подойти к тому месту, где она сидит на стене снаружи. Вокруг люди, потому что твоя мама всегда настаивает, чтобы ты приходила раньше, чем нужно, но они не обращают на тебя никакого внимания, и ты садишься рядом с Лексой перпендикулярно ее телу, и смотришь вниз на свои туфли, когда чувствуешь, как она напрягается. — Ты сегодня не пойдешь внутрь? — по правде говоря, ты знаешь, что твой голос немного дрожит, но ты стараешься держаться нормально. Это тяжело, потому что ты скучала по ней, и ты не уверена, злится ли она на тебя или все в порядке - (потому что это то, чего она хотела, верно?) - или она взвешивает свои варианты того, чтобы вообще не дружить с тобой. Последняя мысль вызывает что-то темное в твоей груди, и ты чувствуешь, как твое лицо немного краснеет, а дышать становится тяжелее. Она слегка подталкивает тебя локтем, и ты счастливо вздыхаешь, наслаждаясь игривым прикосновением. — Аня сказала, что проповедь этой недели о том, как мы все ценны для Бога, — усмехается она, и ты кладешь свою руку рядом с ее на холодную стену, твой мизинец едва касается ее, и ты удивляешься, когда она не отстраняется. — Я не сяду там с кучкой лицемеров. Как они могут говорить, что я ценна для Бога, а потом говорить своим дочерям, чтобы они держались подальше от меня в школе? — ее взгляд темнее, чем ты когда-либо видела, и ты прикусываешь губу, втягивая ее в рот, а затем отпускаешь, пытаясь придумать, что сказать. — Ты ценна для Бога, — шепчешь ты, потому что она ценна, и потому что она важна, и потому что не все относятся к ней так, как люди в этом городе. — Неважно, что они говорят. — Ты в курсе, что, когда я открылась, две недели спустя там была проповедь, в которой обсуждалось, является ли гомосексуальность выбором? Вот с такими людьми мне приходится иметь дело, — шепчет она в ответ, и ты закрываешь глаза. Дома все было совсем не так; люди гуляли, у них были отношения, и, конечно, у них, вероятно, была своя ненависть, но ты не обращала на это внимания, потому что не думала, что тебе нужно знать больше. Хотя сидя рядом с Лексой, ты хотела бы знать больше, ты хотела бы знать, что сказать. Такие девушки, как Лекса, не заслуживали, чтобы люди отворачивались от нее из-за того, кого она любит. — Я не хочу туда заходить. — Тогда не заходи, — ты не уверена, откуда взялся этот маленький прилив смелости, но ты встаешь со стены и протягиваешь ей руку. Она колеблется слишком долго, но ты тянешься вперед и хватаешь ее за пальцы, касаясь ее костяшек. — Ну же. Пойдем? — Куда? — Куда угодно.--
В итоге вы идете в местный парк рядом с ее домом и сидите на качелях. Это очень напоминает тот случай, когда ты спросила ее, лесбиянка ли она, несколько месяцев назад, и с поразительной ясностью помнишь ее ответ. Пытаться понять, как люди могут быть такими недалекими, сложно, и ты пытаетешься отвлечься от этого; вместо этого решая сосредоточиться на девушке рядом с тобой, той, которая сидит на качелях слишком прямо и следит за тем, чтобы ее туфли не царапали грязную землю под вами. — Прости, что оставила тебя в закусочной, — наконец говоришь ты ей, и на сердце становится немного тяжелее, чем несколько минут назад. Ты помнишь, как осунулось ее лицо, и помнишь, как Линкольн посмотрел на тебя, когда велел не причинять ей вреда. — Я не знала, что делать.Ты так непреклонна в том, что люди не должны знать, что мы друзья, чего я до сих пор не понимаю, и я подумала, что возвращаться за прилавок было бы слишком очевидно. — Все в порядке, — она пожимает плечами, и ты видишь, что она говорит серьезно. Ты не знаешь, происходит ли это потому, что она действительно понимает, или потому, что она привыкла к этому. — Я ведь сама просила тебя об этом. При этом ты бросаешь на нее мрачный взгляд, и она немного отшатывается. — Я до сих пор не понимаю, Лекса. Ты мой друг. Я не хочу этого скрывать, особенно когда ты такой хороший человек. Мы ведь не встречаемся, правда? Мы просто друзья, и я не понимаю, как это можно считать чем-то иным, кроме хорошего. — Как думаешь, как бы Октавия относилась к тебе, если бы знала, что мы друзья? Вопрос, который она задает, заставляет тебя на несколько мгновений приостановить свой страстный ответ, и ты пытаетешься по-настоящему подумать об этом. Октавия, кажется, недолюбливает Лексу больше, чем большинство, и ты до сих пор не знаешь почему, но думаешь, что это связано с ее желанием вписаться в общество и не быть настолько игнорируемой. Ты знаешь, что она устала всегда быть второй после Беллами, и считаешь, что она воспользуется любым шансом проявить себя, вписаться, даже если это будет означать уничтожение другого. Тебе кажется, что, возможно, это не настоящая Октавия, но это та Октавия, с которой ты имеешь дело в данный момент. — Мне все равно. Лекса вздыхает, и ты ненавидишь этот шум. — Неправда, — устало возражает она, и ты кладешь обе руки на веревку своих качелей, поворачиваясь, чтобы посмотреть на нее. — Если ты не думаешь, что я тоже не хочу жить в мире, то ты совсем меня не знаешь, но правда в том, что жить в мире должны хотеть все. Я отличаюсь от других, Кларк, я хочу разных вещей для этого города, и люди не всегда хорошо реагируют на перемены. Я не хочу втягивать тебя в это. — Может, я этого и хочу. — Кларк, — она издает смешок, но в его голосе нет радости. — Ты так стремишься все исправить, но это не то, что ты можешь исправить. Ты смотришь на нее и удивляешься, как трудно ей доверять тебе, верить, что ты хочешь понять и помочь.--
Гладкий черный автомобиль подъезжает к воротам парка напротив вас и отвлекает внимание Лексы от вашего разговора. Вы обсуждали свои любимые фильмы, и тебе понравился румянец на щеках Лексы, когда ты предположила, что единственная причина, по которой ей нравится фильм «Семь», - это Гвинет Пэлтроу. Ее губы слегка приоткрываются от раздражения, но она встает с качелей, сложив руки за спиной, и ты смотришь на нее в легком замешательстве. Ты так редко видишь ту сторону Лексы, которую она показывает перед своей матерью, перед своими людьми, что это слегка шокирует, и ты понимаешь, что так привыкла к своей Лексе. Той, которая появляется каждое воскресенье. — Лекса, — зовет глубокий голос через тихий парк, и ты оглядываешься, чтобы увидеть, кто ее звал. Высокий мужчина, лысый, безукоризненно одетый, стоит в ожидании подростка, и не двигается ни на дюйм, не сводя с нее глаз. — Пойдем. Ты ничего не можешь с собой поделать, когда хмуришься и протягиваешь руку, держась за запястье Лексы. — Она не собака. — Кларк, — шепчет она, и ты снова не знаешь, что делать. Ты хочешь уважать ее желания и не хочешь, чтобы у нее были проблемы с людьми из ее окружения, но она слишком молода, чтобы иметь дело со всем этим. — Я должна идти. — Да, — ты хмуришься, но не отводишь взгляда от мужчины, стоящего в ожидании. — Увидимся на следующей неделе, хорошо? Она улыбается, и ты чувствуешь, как ее пальцы касаются твоих, когда она убирает свое запястье из твоей хватки. — В воскресенье, — обещает она, и ты смотришь, как она уходит.ФЕВРАЛЬ
23.
Может быть холодно, но это того стоит, когда ты сидишь на своем месте рядом с рекой; мягкое течение маскируется мелодичным звуком Лексы, когда она смеется над тобой, и ты чувствуешь, как твои щеки розовеют от чего-то другого, кроме пронизывающего холода в воздухе. Ты плохо переносишь холод, тебе это не нравится, и тебе всегда труднее согреться, чем любому из твоих друзей. В то время как Рэйвен и Беллами уютно устроились бы у камина в большой гостиной Монти, ты все равно будешь дрожать под одеялом и свирепо смотреть на человека, который заставил тебя покинуть уют своего дома. (Обычно это Финн.) Но он далек от твоих мыслей, когда ты смотришь, как Лекса снова качает головой, вероятно, глядя на тебя, и ты впиваешься пальцами в материал своего пальто, чтобы удержаться от того, чтобы протянуть руку и коснуться ее. Финн замечательный и добрый, и когда он целует тебя, он такой нежный, и ты клянешься, что чувствуешь, как он улыбается, но Лекса сейчас здесь, ее смех прекрасен, и хотелось бы знать, что все это значит. — Титус - его настоящее имя? — спрашиваешь ты, как только она немного успокаивается, и издает крошечный хрюк, распахивая глаза от смущения, но ты ничего не говоришь и не делаешь, чтобы дать ей понять, какая она сейчас милая. Ее волосы высоко собраны в хвост, несколько прядей свободно падают ей на лицо, когда вы поднимаетесь, и у тебя чешутся руки нарисовать ее или запечатлеть на Полароид, просто чтобы снова пережить этот короткий момент. — Потому что это нелепо. — Нет, — хихикает она, и ты чувствуешь себя опустошенной, когда ее глаза отрываются от твоих. — Это его фамилия. Кажется, его зовут Ричард. — Итак, — ты задумчиво делаешь паузу, прежде чем одарить ее лукавой ухмылкой. — Он официально придурок? И она снова смеется.--
— Итак, в какие неприятности ты попала из-за того, что пропустила церковь на прошлой неделе? — спрашивает она, когда вы обе решаете прогуляться дальше в лес. Зимний пейзаж прекрасен, но деревья снова начинают меняться, а снег с января почти растаял - долгожданное благословение, - но во всем этом есть что-то почти романтическое, что ты не можешь не отвлекаться на все это. Ты едва обращаешь внимание на то, куда идешь, и полностью доверяешь Лексе вести и оберегать тебя, и в какой-то момент задумываешься, как ты, должно быть, выглядишь для нее с остекленевшими глазами и артистичной улыбкой. — Она была недовольна, но я сказала, что плохо себя чувствую и мне нужен свежий воздух, — легко отвечаешь ты, пожимая плечами, упуская из виду, что упомянула и Финна и твоя мать повеселела. Ты ненавидишь это. — Но сегодня я позаботилась о том, чтобы петь очень громко, ты слышала? Лекса издает тихий звук, и ты поворачиваешься, чтобы посмотреть на нее. Она слегка краснеет, ее челюсть двигается, как будто она с трудом сдерживает слова, и ты хочешь, хочешь, хочешь знать, что она собиралась тебе сказать. Стены, которые она воздвигла, всегда сдают оборону, но она так полна решимости построить их снова, что ты не хочешь ничего делать, чтобы не услышать этот смех, поэтому не напираешь. — Да, думаю, все тебя слышали. — Хорошо, — ты киваешь и гордо расправляешь плечи. Вы обе некоторое время снова не разговариваете, и не потому, что не хотите. Ты слишком занята, теряясь в том, как все сверкает и сияет при смене времен года, а Лекса, похоже, полна решимости побить какой-то личный рекорд по прогулкам по лесу и перелезанию через каждое поваленное дерево, которое она могла просто обойти. Она так не похожа на дочерей некоторых политиков, чьи выходные заполнены образовательными мероприятиями и чье будущее распланировано от и до. Она не похожа на изолированного подростка, боящегося быть собой и расстраивать свой город. Она просто Лекса в своих лучших проявлениях.--
Вместе вы возвращаетесь в город и ты видишь место, где она обычно сворачивает, оставляя тебя идти домой в одиночестве, как будто ты никогда не была в ее компании. Она немного замедляет походку, и ты знаешь, что это потому, что она пока не хочет тебя покидать, но в ее сознании идет пока неведомая тебе война, и ты следуешь ее примеру и идешь немного медленнее. Она слегка вдыхает, как будто собирается что-то сказать, прежде чем тихо выдыхает и вообще ничего не говорит. Она такая сложная и в то же время такая притягательная. — У тебя сегодня уроки игры на фортепиано? — ты спрашиваешь, в основном для того, чтобы вы не расставались в неловком молчании. Она колеблется, прежде чем покачать головой. — Нет, семья на этой неделе в отпуске, так что я не иду, — говорит она. Ты смотришь на нее и терпеливо ждешь, задаваясь вопросом, что она собирается сейчас делать и почему не солгала тебе. Было бы так легко вести себя так, будто вы обе движетесь в противоположных направлениях, и ты знаешь, как она нервничает из-за того, что твои друзья видят вас вместе, но ты стоишь твердо. — Я иду прямо домой. — Хорошо, — киваешь ты и прикусываешь губу, когда вы обе проходите мимо поворота, по которому она обычно спускается, чтобы спрятаться и обезопасить тебя. И это странно, потому что мир не перестает вращаться, люди не пялятся, и вы обе идете домой, едва удостоив друг друга взглядом. Однако ты не могла не заметить, что Лексу все это время трясло.24.
Когда ты подходишь к ней за пределами библиотеки в воскресенье после вашей приятной прогулки, она приветствует тебя загадочной улыбкой, и ты задаешься вопросом, из-за тебя ли это или из-за двух горячих напитков, которые ты держишь в руках. Она снова выглядит очаровательно; на этот раз ее волосы распущены, и на ней самые облегающие джинсы, которые ты когда-либо видела, и свободный свитер, прикрывающий ее торс. Она выглядит теплой и манящей, и ты ловишь себя на том, что тебе хочется поприветствовать ее объятиями, в которых ты могла бы утонуть. Хочется почувствовать мягкую ткань ее свитера на своей щеке, хватку ее рук на своей талии, и тебе едва удается вырваться из своих маленьких грез наяву к тому времени, как ты добираешься до нее. (И опять же, в будущем, ты будешь удивляться, почему так долго не замечала знаков.) Ты знаешь, что она выбрала библиотеку, потому что там теплее, чем сидеть на улице. За последние несколько дней погода изменилась, и почва снова стала твердой. Она пишет тебе, что ей нужно несколько книг для школы, но ты знаешь, что она лжет, потому что она выполняет учебные задания примерно на два месяца наперед, и ты знаешь, что она выбрала это место только потому, что прекрасно знает, как сильно ты ненавидишь мерзнуть. — Итак, что мы исследуем на этой неделе? — спрашиваешь ты, располагаясь и ставя оба напитка на стол. Миссис Кейн, библиотекарю, работающему сегодня, Лекса нравится, и пока никто из вас не устроит беспорядок, она с радостью позволит вам перекусить между чтением. Лекса пожимает плечами, хватает первую попавшуюся книгу и бросает ее на стол, поправляя свой большой свитер, прежде чем сесть. Ты приподнимаешь бровь, глядя на нее. — "1491 год: Новые открытия Америки до Колумба", мило. — Сойдет, — это все, что она говорит, и тебе не нужно большего, чтобы увериться, что она предпочла библиотеку своему любимому месту в Полисе просто для того, чтобы согреть тебя.--
Ты уже наполовину нарисовала в уме картину ожерелья Рэйвен, когда она шокирует тебя. — Ты что-нибудь делаешь на День святого Валентина? — на секунду тебе кажется, что твое сердце останавливается, и ты моргаешь, глядя на нее, прежде чем она заговорит снова, едва давая тебе шанс задуматься, почему ты так нервно отреагировала и почему она тебя спрашивала. — Или Финн планирует сюрприз? Финн. — Это не было бы большим сюрпризом, если бы я знала, что он планирует, — парируешь ты и вертишь карандаш в руке. Она не хочет встречаться с тобой взглядом, и ты задаешься вопросом, почему, тебе интересно, что происходит у нее в голове, что заставляет ее одновременно отвлекаться и решить вовлечь в разговор о банальном празднике. — Думаю, мы проведем субботний день вместе, так как в этом году он выпадает на выходные, но толком ничего не знаю. Она кивает на это, прежде чем ее глаза становятся пустыми, темными. — В следующее воскресенье меня здесь не будет, — говорит она, и ты чувствуешь, как у тебя сводит живот. — Но я полагаю, что это хорошо, потому что ты будешь с Финном в субботу, и так сможешь провести с ним еще и следующий день и... — Куда ты собралась? — ты прерываешь ее, потому что по какой-то причине слова Лексы о Финне вызывают у тебя головокружение. Она замолкает и выглядит такой нервной и напуганной, что ты даже не пытаешься побороть желание положить руку ей на плечо, беспокойно хмурясь. — Лекса? — Родители Костии с ней в Калифорнии, — говорит она, и хотя ты знала, что Ния была ее тетей, ты не знала масштабов семейной динамики. Лекса, кажется, тоже это понимает, и прочищает горло, объясняя тебе все. — Ее родители оба работают "врачами без границ". Они уехали на год, и Ния - сестра ее матери, так что Ние логично поручили присматривать за ней, понимаешь? Они должны были вернуться в тот год, когда все пошло не так, но разразился кризис, и они были вынуждены остаться и помочь. — Ее родители знают, что она лесбиянка? — Бисексуалка, — поправляет Лекса, прежде чем снова пожать плечами, и это слово поражает в тебе что-то, о существовании чего ты и не подозревала. — Я думаю, они подозревали. Когда они жили рядом со мной, я часто бывала рядом, и думаю, что они все поняли, но потом им пришлось уехать, а потом Ния переехала присматривать за Костией... Мы выбрали неподходящее время. Ты слегка киваешь, прежде чем смущенная гримаса срывается с твоих губ. — Значит, она снова со своими родителями? — Да, — тихо говорит она, и ты задаешься вопросом, что это значит. Ты задаешься вопросом, означает ли это, что Костия вернется в Полис, и у тебя внезапно болит живот. — Ния сдала дом семье Майи, когда уезжала, так что технически они все еще владеют им, но, в любом случае, в данный момент они с Костией и Нией в Калифорнии. Кос сказала что-то о том, что ее родителям там нравится и, возможно, они останутся навсегда, но они пригласили меня на все выходные. Ния может ненавидеть меня, но ее родители меня просто обожают. — А как же школа? — ты немного ошеломлена, потому что, что, черт возьми, ты должна была сказать? Лекса выглядит такой счастливой, напуганной, влюбленной и...На самом деле ты никогда не думала об этом в таком ключе, и в твоей груди есть что-то темное, от чего ты не можешь избавиться при мысли о том, что Лекса влюблена. Она пожимает плечами, как будто не замечает борьбу в твоей голове. — Я поеду в пятницу днем, как только закончатся занятия, и улечу домой в воскресенье вечером, — говорит она так беспечно, что тебе хочется сердито посмотреть на нее. — Я думаю, что хотела бы увидеть ее, но это, очевидно, означает, что нам придется отменить встречу на следующей неделе. Ты не против? — Ладно, — усмехаешься ты, потому что она уже приняла решение, и внезапно в библиотеке становится слишком жарко. Ты сразу же решаешь, что тебе нужно уйти. Она выглядит обиженной твоим уходом, и ты вздыхаешь, отвлекаясь на то, чтобы собрать все свои вещи, и пытаешься не обращать внимания на то, как пристально она наблюдает, как ты запихиваешь все в свою сумку. Твоя предыдущая мысль поражает тебя, и ты поворачиваешься к ней, не удивляясь, обнаружив, что ее глаза уже прикованы к тебе. Ты можешь почувствовать этот взгляд в любой комнате. — Ты все еще любишь ее? Она честна, когда признается: — У меня никогда не было шанса забыть ее. Ее забрали у меня еще до того, как я поняла, что происходит. Ты думаешь, что это не "да", но и не "нет". — Она любит тебя? — Я не знаю, — тихо признается она, но в ее глазах светится надежда, и ты не знаешь почему, но тебе вдруг хочется плакать. — Но я скучаю по ней и хочу увидеть ее снова. Мы так и не поговорили по-настоящему; Ниа сменила ее номер и удалила из социальных сетей, я ничего не могла поделать. Твой голос лишь слегка дрогнул, когда ты сказала: — Ты должна поехать и увидеть ее, Лекса.--
В ту ночь тебе снится калифорнийское солнце и улыбка Лексы.25.
Она не пишет тебе, когда уезжает в пятницу, и ты впервые спишь с Финном Коллинзом в субботу вечером. Сегодня День Святого Валентина, и это ведь то, что ты должна делать со своим парнем, верно? Особенно, когда он был таким терпеливым и любящим в отношении твоих колебаний. В воскресенье, следующее за Днем Святого Валентина, ты вообще не разговариваешь в течение дня и не обращаешь внимания на то, как это больно. Ты не думаешь о том, что она может делать с Костией на другом конце страны.--
Наконец, до того, как наступит полночь и воскресенье превратится в понедельник, на твоем телефоне загорается сообщение. Лекса Вудс: Воскресенья становятся странным днем, в который я чувствую, что мне непременно нужно поговорить с тобой. Лекса Вудс: Надеюсь, твой День Святого Валентина с Финном был прекрасным.Кларк Гриффин:
Надеюсь, у тебя с Костией тоже все
было идеально.
Кларк Гриффин:
Увидимся на следующей неделе, Вудс.
--
Проходит совсем немного времени, прежде чем твой телефон начинает звонить, и ты чувствуешь комок в горле. Ты никогда раньше не разговаривала по телефону с Лексой; не то чтобы у тебя было какое-то отвращение к разговорам по телефону, но ты разрываешься между нежеланием слышать ее голос после того, как переспала с Финном, и отчаянным желанием, чтобы она успокоила тебя. Он звонит еще два раза, и ты крепко зажмуриваешься, прежде чем нажать зеленую кнопку ответа, быстро поднося трубку к уху. — Привет, Лекса, — ты улыбаешься, и внезапно чувствуешь, что снова можешь дышать. — Кларк. Как ты? Ты улыбаешься ее голосу, тому, как она звучит уставшей и в то же время бодрой, и улыбаешься тому, как это типично для Лексы. Как она звонит тебе, потому что она... Черт, ты точно знаешь, почему она звонит, но ты пока не готова думать об этом. — Хорошо. В церкви было довольно отстойно, ведь ты не услышала мое пение на этой неделе. — Да, должна признать, что мое воскресенье было довольно скучным без этого, — ты слышишь ее смех, и облегчение наступает мгновенно. Ты не думаешь о том, что одна ее шутка вызывает у тебя гораздо более глубокую реакцию, чем получилось у Финна за весь день, который ты провела с ним. — В итоге Финн удивил тебя после нашего разговора? Были цветы, маленький подарок ручной работы. Был секс. Но ты не можешь сказать ей этого, и не уверена почему. — Это было мило, — соглашаешься ты и тихо вздыхаешь. — Как у тебя прошло с Костией? — Замечательно, — ты не уверена, почему это так больно или почему кажется, что твоя жизнь внезапно пронеслась со скоростью 60 миль всего за несколько секунд. Всего несколько месяцев назад тебе казалось достаточным просто слушать, как она разговаривает с тобой, но теперь все начинает поворачиваться вокруг своей оси, и ты действительно хотела бы знать почему (даже если ты знаешь). В тумане своего очевидного откровения ты улавливаешь звук голоса Лексы, и возвращаешься в настоящее настолько, чтобы услышать ее. — Я и не думала, что можно скучать по человеку так сильно, как я скучала по ней. И ты должна радоваться, что она вот так открывается тебе, ты должна чувствовать себя привилегированной, но вместо этого ты чувствуешь, что теряешь ее. Она должна быть твоей подругой, и ты понимаешь, насколько это эгоистично, еще до того, как успеваешь закончить мысль. Боже. Что с тобой не так? — Я скучаю по тебе, — и, черт возьми, зачем ты это сказала? — Я... — ты закрываешь глаза, потому что, чего ты от нее вообще ожидала на это? Что она тоже скучала по тебе? Нет. Она была слишком занята, наверстывая все, что делало ее счастливой до твоего появления в Полисе. — Я вернусь домой раньше, чем ты успеешь оглянуться, Гриффин. Тебе удается игнорировать тот факт, что она не сказала, что тоже скучает по тебе, только из-за того, как она использует слово "домой".26.
Всю следующую неделю ты избегаешь Финна любой ценой, и, к его чести, он больше не настаивает на физической близости. Во всяком случае, он кажется таким же робким, как и ты, и ты рада тому комфорту, который это приносит; особенно сейчас, когда в твоем разуме царит сумятица из-за того, что Лекса и Костия так близки друг к другу. В Google ты набираешь так много поисковых запросов, что у тебя начинает кружиться голова, но слова "сексуальная изменчивость" и "бисексуальность" начинают казаться намного менее пугающими, чем в твоем прежнем городе. Что на самом деле иронично, потому что ты почти уверена, что если бы ты даже прошептала одно из этих слов здесь, в Полисе, то тебя бы прогнали еще до того, как ты успеешь закончить фразу. Самое страшное - это не узнать, что да, тебе могут нравиться девочки и мальчики. Дело в том, что тебе нравится девушка, и осознания этого, просто понимания этой маленькой детали достаточно, чтобы понять, что ты ее потеряешь. Не потому, что ты ей не нравишься, а потому, что она закрыта для любви в целом. Ты на полпути к озеру, с фотоаппаратом в руке и карандашами в сумке за спиной, когда получаешь сообщение, в котором сообщается, что она немного задержится, потому что ей нужно присмотреть за своим племянником, и требуется вся твоя выдержка, чтобы не сбежать.--
Когда она появляется, на ней ее спортивная форма, и это мало помогает уладить смятенные чувства внутри тебя. Ее спортивный бюстгальтер обнажает живот, но поверх него наброшена хлопчатобумажная куртка, расстегнутая и свободная. Ты задумываешься, чем она занималась все утро, потому что она выглядит немного менее собранной, чем обычно, с волосами, собранными в высокий хвост, и простой подводкой для глаз, но ты не спрашиваешь, потому что она выглядит усталой и испытывающей облегчение от того, что наконец смогла сесть. — Извини, если я заставила тебя ждать, — заявляет она, и ты пренебрежительно отмахиваешься от нее, потому что ее дыхание не должно так отвлекать. — Если это поможет, я бежала большую часть пути сюда. — Я была бы польщена, если бы не знала, что ты так помешана на здоровье, — смеешься ты. Ты знаешь, что она прибежала сюда не ради тебя, и ты знаешь, что она прибежала не для того, чтобы убедиться, что тебя не заставили ждать, но мысль об этом отчасти приятная. — Нет, к черту. Я буду очень польщена. Она издает забавный звук и откидывается на камень, упираясь локтями в твердую поверхность, вытягивая свои длинные ноги, и ты наблюдаешь за ней несколько секунд, прежде чем снова перевести взгляд на реку и постоянно растущую линию деревьев. С приближением марта животные начинают просыпаться, и тебе нравятся звуки, которые издают их маленькие ножки по размягчающейся земле, тихое порхание и беготня, когда ты сидишь в тишине с этой странной, очаровательной девушкой. — Я сказала маме, что собираюсь пробежаться, чтобы побить свой личный рекорд, — хихикает она, и ты поднимаешь бровь, не подозревая, что она тоже лгала своим родителям, куда ходила каждое воскресенье. — Я почти уверена, что она думает, что я готовлюсь к марафону, учитывая, как долго я "бегаю" по этому городу с тобой. Это заставляет тебя рассмеяться над собой, и она оживляется от звука; ты уверена, что не должна была этого замечать, но это подогревает что-то внутри тебя, что ты близка к объяснению. — Моя мама думает, что я с Финном. Финн думает, что я со своей мамой. Это надежно. — Пока один не позвонит другому, — возражает она, и ты хмуришься. — Если ты думаешь, что я позволила им обменяться номерами, то ты вообще меня не знаешь, Вудс, — возражаешь ты, и она ухмыляется тебе. Есть негласное ощущение, что вы обе должны скрывать это, но ты знаешь, Боже, ты знаешь, что если бы ты сказала что-нибудь, твоя мама полностью запретила бы тебе разговаривать с такой как Лекса, а Лексе "посоветовали бы" придерживаться людей своего круга, а ты не можешь потерять эту совершенную тишину, которую вы разделяете. Это лучшая часть твоей недели.--
Каким-то образом Лекса убеждает тебя пойти дальше по тропе, о существовании которой ты даже не подозревала, и которая уводит вас обеих выше линии деревьев. Она говорит тебе, что она открыта для публики, но используется редко, и ты могла бы сказать ей об этом по тому, как твои конверсы скользят по неровной земле, но далее она рассказывает о том, как ее мать защищала эту область и как это приятно, и ты не хочешь портить ее плавную речь своими запинающимися словами. Кроме того, вскоре вы выходите на поляну и позволяете своим глазам привыкнуть к виду маленького городка внизу и простору вокруг вас. Как и в прошлый раз, когда она затащила тебя на прогулку среди деревьев, у тебя возникает желание нарисовать все вокруг, но, чтобы сэкономить немного времени, ты просто поднимаешь свой Полароид. — Ты сохранила его, — слышишь ты рядом, как раз в тот момент, когда щелкаешь место, где небо встречается с деревьями, и поворачиваешься к ней с вопросом в глазах. — Фотоаппарат. — Конечно. Это же твой подарок.--
Ты остаешься любоваться городом еще на час; Лекса бормочет что-то о йоге, и ты даешь ей это время и тратишь часть своего дня на то, чтобы сделать еще несколько снимков, чтобы добавить их к своей маленькой коллекции на стене. Если некоторые из них включают в себя безмятежный взгляд, который омывает лицо Лексы, когда она успокаивает сердцебиение и регулирует дыхание, то ты уверена, что заявления о художественной предвзятости будет достаточно для твоего прикрытия. Никто, кто выглядит как Лекса, не должен уходить, не будучи запечатленным в кадре навечно. Она первой нарушает молчание между вами, и ты начинаешь думать, что она самая храбрая из вас двоих, несмотря на ее испуганный вид. — Мы с Костией больше не вместе, — говорит она. — Ох. — Я хотела сказать тебе, поскольку из-за твоих сообщений казалось, что ты предполагала обратное, — продолжает объяснять она, и ты играешь с крошечными картинками в своей руке, дрожание твоих пальцев помогает им проявиться, и ты отворачиваешься, когда линия подбородка Лексы оказывается в фокусе. — Я знаю, что это могло показаться скорее спонтанной поездкой, чтобы увидеть девушку, которую я люблю, но в основном это было для того, чтобы поставить точку. Для нас обеих. Ты киваешь, потому что понимаешь это. Лекса упоминала ранее, как Костию оторвали от нее без какого-либо предупреждения и как ни у кого из них не было шанса снова встать на ноги, и ты знаешь, ты уверена, что для Лексы будет важно, наконец, отойти от своего болезненного прошлого. Ты знаешь, что разрыв может быть тяжелым, однако не сомневаешься, что Лекса - крепкий орешек. — И получилось? В смысле, поставить точку. Она долго молчит, прежде чем кивнуть: — Думаю, да. — Хорошо, — и, черт возьми, на этом следовало бы остановиться, но ты этого не делаешь. По какой-то причине ты думаешь, что это нормально - снова открыть рот и продолжить: — Я слышала, секс при расставании должен быть впечатляющим. Никто и никогда не говорил тебе этого. Ты вспоминаешь то время, когда Рэйвен и Финн расстались и после длительного перерыва, по-видимому, однажды ночью выпустили всю злость и печаль вместе со своими телами. Финн сказал, что это не дало ему того освобождения, на которое он надеялся, а Рейвен сказала, что ей просто стало грустно. Ты стараешься не думать о Финне и Рэйвен в таком ключе, потому что Финн должен быть твоим, но ох... Что, если это не так? Исчезнет ли твоя вина? Потому что ты любишь Финна, да, но ты не уверена, что сможешь любить его так сильно, как когда-то любила его Рэйвен. Лекса издает тихий звук, но это ничто по сравнению с шумом в твоих ушах и гулом в животе. — Ты спала с ней? — если бы ты могла, то сосредоточилась бы на том, насколько недовольно, раздраженно и нелепо это прозвучало со стороны. Это несправедливо, потому что Лекса - твоя подруга, и ты желаешь ей счастья, но она смотрит на тебя широко раскрытыми виноватыми глазами, и тебе не нравится, что от одного этого взгляда ты чувствуешь больше, чем чувствовала вчера под Финном. Ты ненавидишь то, что ревнуешь, когда все еще злишься от собственной ночи Святого Валентина. Тебе неприятно осознавать, что ты ревнуешь. — Мы скучали друг по другу, — тихо говорит Лекса в ответ, и ты качаешь головой, потому что она всегда так дипломатична в своих ответах, и тебе хочется крикнуть ей, что ты ее друг, а не ее родня и не ее родители. Она разговаривает с тобой. — Эмоции зашкаливали, и, несмотря на попытки Нии... — Я тоже спала с Финном, так что, — ее челюсть дергается, слегка двигаясь слева направо, резко напрягаясь от своих слов, твоих слов и раздражения из-за того, что ее прервали. Она смотрит на тебя, и ты не думаешь, что когда-либо видела кого-то с таким взглядом, который ты не могла определить, ее зеленые глаза почти серого цвета, а тело напряжено. Ты хочешь извиниться за то, что выпалила это, в то время как она явно пыталась объясниться с тобой, как это сделал бы друг, но вместо этого ты пожимаешь плечами. — Ты не обязана мне ничего объяснять. Я понимаю это, вот и все. — Верно, — кивает она. — Верно. Ты такая идиотка.МАРТ
27.
Примерно в четверг Финн начинает замечать, что ты избегаешь его, и это единственный разговор, от которого ты не можешь уйти, не тогда, когда он подходит к тебе в закусочной Густуса, и тебе некуда бежать, учитывая, что все смотрят на тебя. Линкольн сегодня работает, и ты замечаешь, как он смотрит на тебя покровительственно, когда Финн начинает теснить тебя, его голос становится все более взволнованным твоим избеганием, но ты качаешь ему головой. Финн уходит в раздражении, когда ты говоришь, что не хочешь разговаривать, и падаешь в кабинку, вздыхая с облегчением, прежде чем замечаешь знакомую фигуру Линкольна, идущего к тебе. — Ты в порядке? Ты храбро улыбаешься ему, но он только терпеливо складывает руки на груди: — Я... ты когда-нибудь чувствовал, что теряешь контроль? — Иногда я беспокоюсь, что могу потерять контроль, — говорит он вместо этого, слегка наклоняя голову, и ты с любопытством наблюдаешь за ним. — Моя семья очень... Мама... — Линкольн борется еще секунду, прежде чем сдается и садится напротив. — Они знают, чего хотят от нас, и мы воспитывались так, чтобы давать это без вопросов. Аня должна пойти по стопам отца в бизнес, Лекса - за мамой в политику, а я займусь юриспруденцией. Ты знаешь, к чему он клонит, и протягиваешь руку помощи. — Ты этого не хочешь? — Я хочу стать врачом, — шепчет он и смотрит вниз на стол. — Никто на самом деле не знает, только Октавия и мои сестры. — Так становись врачом, — ты пожимаешь плечами, как будто это ничего не значит. Он тихо смеется, и ты понимаешь, как именно Октавия влюбилась в него. — Я могу не соглашаться со всем, что делает моя семья, чтобы обеспечить бесперебойную работу этого города, Кларк, но я не предатель. Я у них в долгу.--
Слухи распространяются быстро, и к воскресенью ты уверена, что все в церкви пялятся на тебя; девушка, которая раскрыла свою личную жизнь перед всеми, недостойная дочь доктора. Ты ловишь взгляд Лексы, но вы почти не разговаривали с тех пор, как обе неловко признались, что спали с другими людьми, и ты все еще не готова признать, почему это такая проблема для вас двоих. (За исключением того, что ты знаешь, что происходит. Эти мысли не дают тебе спать по ночам.) — Разве это не твой друг, малыш? — спрашивает твой папа, кивая головой в сторону Лексы, которая, кажется, не в силах отвести от тебя взгляд. Это ты должна разорвать контакт первой, и ты смотришь на своего отца, который выглядит таким знающим и самодовольным, что тебе хочется тут же сломаться и спросить его, что это за чувство. Папа знает все, рассуждаешь ты, он должен знать, почему ты так себя чувствуешь. Ты собираешься открыть рот, чтобы возразить, но твоя мама делает это вместо тебя. — Лекса? Нет. Кларк почти не разговаривает с этой девушкой, так ведь? — в этих словах присутствует резкость, и ты не хочешь рисковать, и лезть на рожон. Поэтому ты согласно киваешь, и твоя мама выглядит удовлетворенной. Ты знаешь, что твой отец выглядит обеспокоенным, вопрошающим, но ты не можешь оторвать глаз от своей обуви.--
Ты видишь, как Лекса крадется к задней части церкви, когда все расходятся, и незаметно ускользаешь от своих родителей, твои ноги разбрасывают мелкие камешки по земле, когда ты спешишь увидеться с девушкой, которую ждала всю неделю. Она прислоняется к стене, когда ты поворачиваешь за угол, ее пальцы порхают по экрану телефона, когда она отвечает на сообщение, и ты прочищаешь горло, чтобы привлечь ее внимание. — Привет, — тихо говорит она, и ты щиплешь себя за руку, чтобы не расплакаться от облегчения, что она заговорила с тобой. Даже если все остальное - сплошная неразбериха, у вас все равно будет воскресенье.--
Ты пишешь своей маме, что встречаешься с Октавией, и впервые за долгое время ни один из вас не делает попытки покинуть территорию церкви. Немного дальше по тропинке находится кладбище, и вы обе направляетесь к нему, рассеянно перебирая пальцами, пока Лекса рассказывает тебе о своих уроках игры на фортепиано, а ты неопределенно отвечаешь, что поссорилась с Финном, но она, кажется, понимает, что ты не хочешь об этом говорить. — Почему Октавия ненавидит тебя? — спрашиваешь ты, садясь на скамейку, и Лекса почти виновато смотрит вниз на свои пальцы. - Ты не обязана мне рассказывать, но я слышу, что она говорит о тебе, и это несправедливо. Линкольн - твой брат, и он выбирает ее сторону. Я просто этого не понимаю. — Нет, все в порядке, — она пожимает плечами и делает глубокий вдох. Этого достаточно, чтобы дать тебе понять, что она доверяет тебе все, что собирается сказать, и ты молча ждешь. — Это случилось несколько лет назад, до того, как я открылась и поняла, кто я такая. Меня выгоняли из дома из-за Ани и ее проблем, понимаешь? Единственный пацифист из всех нас - Линкольн, поэтому, когда мы с Аней ссорились, он оставался спокойным и все исправлял. Мы с Костией...Мы ненавидели такую жизнь, эту "привилегированную" жизнь, где наше будущее было предопределено, и мы думали, что обретем больше, если уйдем. Мы сбежали в какой-то хостел недалеко от гор, нам казалось, что это романтично. Моя мама сходила с ума от беспокойства, но я думаю, из-за Ани и всего, что там происходило, ей пришлось остаться дома. Это Линкольн пришел за мной. Ты улыбаешься, потому что это звучит именно так, как он бы поступил. — Линкольн любит тебя. — Я знаю, — говорит Лекса, и ты скорее слышишь улыбку в ее голосе, чем видишь. — Когда Линкольн любит кого-то, это навсегда. Октавии повезло в этом смысле. — Однако семейная преданность всегда должна быть на первом месте, — настаиваешь ты, потому что она заслуживает гораздо большего. — Он всегда должен быть на твоей стороне. Любовь, может, и важна, но ты тоже очень важна. Важнее, чем то, что она заставляет его чувствовать. Лекса качает головой, и ты стискиваешь зубы, глядя на нее. — Октавия... Она спасла Линкольна. Не ненавидь ее за то, как она относится ко мне; мы в основном остаемся вежливыми, если это необходимо, и почти не разговариваем. Мы семья, потому что так должно быть из-за моего брата, но она хороша для него, и мы оба достаточно взрослые, чтобы признать это, — она выглядит виноватой. Так невыносимо виноватой, и ты не знаешь, что делать. — Никто не говорит об этом, потому что Титус следит за тем, чтобы все, что ты видишь, было тем, что позволяет видеть моя семья. Когда Линкольн нашел нас, мы были на вечеринке. Там были наркотики... Ты молчишь, но мысленно возвращаешься к тому, как Линкольн, с твоим пальто в руках, говорил, что ты понятия не имеешь, на что он пошел ради своей сестры. Говорил, что боялся потерять контроль. — Я не осуждаю тебя... — Его не должно было там быть, — настаивает она, и это почти рычание, достаточно низкое, чтобы заставить тебя отпрянуть на спинку скамьи. — Он был там из-за меня. Чтобы защитить меня. Любовь сделала меня слабой, эгоистичной, и я вела себя так, будто мы с Костией были единственными важными людьми, я сказала ему, где мы, потому что предполагала, что он не придет, что он скажет моей маме, что от нас слишком много хлопот, но он все равно появился. Потому что это Линкольн, и ему не все равно, — Лекса ждет несколько секунд и усмехается, раздраженная на себя. — Наркотики, которые они принимали, я даже не могу назвать, но Линкольн был каким-то образом втянут в это. Это было по его собственной воле, он никогда бы не сделал ничего подобного, клянусь. Он рассказал Октавии только о том, что произошло на самом деле, но я точно знаю, что нам потребовались месяцы, чтобы вернуть его... Октавии потребовались месяцы, чтобы вернуть его. Вот почему она меня ненавидит. Она замирает и с надеждой смотрит на тебя. — Я знаю, ты думаешь, что ее ненависть неоправданна, но это не так, Кларк. Ты стремишься все исправить, но это не то, что можно исправить, это то, что я должна принять сама. — Ты не одна, — мягко возражаешь ты, и твоя рука ложится на ее руку. — Я рада, что ты здесь, Кларк. И Боже, ты тоже рада. — Спасибо, что доверила мне это, я знаю, как это тяжело для тебя, — мягко говоришь ты и чувствуешь ее руку на своей, ее пальцы переплетаются с твоими. Ей не нужно больше ничего говорить.28.
В пятницу вечером ты спрашиваешь своего папу, что такого было в твоей маме, что заставило его так легко в нее влюбиться. Эта идея засела у тебя в голове с тех пор, как ты оставила Лексу на той скамейке на кладбище, голос твоей мамы взывал к тебе как предупреждение и давал вам достаточно времени, чтобы разойтись. Когда она спросила, где ты была, ты сказала ей, что искала вдохновение для занятий по искусству, что на кладбище есть красивые памятники, которые можно нарисовать, и она восприняла это достаточно легко. Ты не сказала ей, что твоя рука все еще хранила тепло в том месте, где Лекса держала ее, и что твое сердце распирало от того, насколько сильно она доверяла тебе свою темную сторону; ты не сказала ей, что твоя неделя стала идеальной благодаря эмоциональным пятнадцати минутам в воскресенье. Вот почему ты спрашиваешь своего отца. — Я просто знал, — он пожимает плечами, и ты радуешься, что твоя мама сегодня работает допоздна, потому что если есть что-то, чего ты ждешь больше, чем воскресных вечеров с Лексой, так это вечера кино с твоим отцом. Он занят приготовлением куриных крылышек для вашего ужина, а ты занимаешься остальным, но ты знаешь, что его внимание полностью приковано к тебе, даже когда он причмокивает губами и гордо напевает над своим "знаменитым" соусом. — Почему ты спрашиваешь, детка? Ты пожимаешь плечами и отводишь взгляд, но твой папа - один из немногих людей, который может видеть тебя насквозь, даже если его собственные глаза закрыты. — Мне нравится история о том, как вы встретились. — Она рассказывает это лучше, чем я, — он мягко улыбается и раскладывает курицу по тарелкам, и ты наблюдаешь, как его лицо на секунду скрывается под паром. — Она вылечила мою руку, когда я зажал ее, ремонтируя домкрат. Она вошла в ту комнату, и, клянусь, у меня началось еще большее кровотечение, потому что мое сердце забилось как сумасшедшее. Один взгляд на нее, и я чуть не умер; я знал, что она станет для меня всем. — Отвратительно, — хихикаешь ты. — Романтика? — Кровь, — язвительно замечаешь ты в ответ, прежде чем снова протрезвеешь, упираясь руками в кухонную стойку. — Когда ты понял, что влюблен в нее? Он улыбается той своей улыбкой, которая предназначена только для твоей мамы; ты знаешь, что у тебя есть своя собственная, но когда речь заходит об Эбби, он смягчается, и его лицо расслабляется. Его глаза сияют. Ты надеешься, что будешь выглядеть так, когда влюбишься. — С того самого момента, как я увидел ее, малыш. — Папа, — увещеваешь ты, и он смеется в такт твоему закатыванию глаз. — Перестань. Я говорю серьезно. Он наклоняется над стойкой, упираясь локтями в твердую поверхность, и смотрит на тебя своими глазами, которые так похожи на твои. — Я тоже, — торжественно кивает он, и его слова звучат настолько серьезно, что ты чувствуешь, как в груди разгорается жар. — Я увидел ее, и еще до того, как она закончила осматривать мою рану, я запланировал первое свидание, свадьбу и назвал нашего первого ребенка. Я не могу этого объяснить, Кларк, но я просто знал. Ты вздыхаешь, потому что надеялась на большее. Как это должно помочь твоему замешательству, если он так уверен в том, что сразу все понял? — В чем дело, малыш? — Ни в чем, — ты качаешь головой и хмуришь брови в попытке отвлечь его. - Да ладно тебе, старина. Покажи мне, почему "Звездный путь" лучше, чем "Звездные войны". Он не заглатывает наживку, и ты съеживаешься под его любящим взглядом. — Думаешь, ты влюблена в Финна? Нет. (И, надо же, ты должна была предвидеть, как быстро отреагировала, чтобы опровергнуть этот вопрос.) Он смотрит на тебя и, кажется, обдумывает, что сказать. На секунду ты поражаешься тому, как Лекса делает то же самое, когда обдумывает и планирует ситуацию, прежде чем дать достойный ответ. — Это кто-то другой? — ты, должно быть, выглядишь испуганной, потому что ему требуется всего секунда, прежде чем накрыть твою руку своей. — Кларк, это из-за той девушки Вудс? И ты оглушена сигналами тревоги в своем сознании. Ты не можешь думать. Не можешь дышать. И все это время он сидит и доброжелательно смотрит на тебя, понимающе, с любовью. Он терпелив, а ты паникуешь. Ты вырываешь свою руку из его и делаешь движение, чтобы покинуть кухню, но он быстрее, и его большая ладонь обхватывает твой бицепс. Его хватка настолько мягкая, что ты знаешь, что можешь высвободиться из нее, потому что прекрасно знаешь, что он никогда и ни за что не причинит тебе вреда, но ты стоишь неподвижно, если не считать дрожи в мышцах. — Малышь, поговори со мной. Ты захлебываешься словами, быстро тряся головой, а голос дрожит, когда ты произносишь умоляющее: — Папа. — Эй, — твердо говорит он, и, прежде чем ты успеваешь опомниться, оказываешься в его объятиях, знакомый запах его промасленной рубашки окутывает тебя, и ты вцепляешься в джинсы дрожащими пальцами. — Эй, я здесь, Кларк. Я здесь. Не волнуйся, ладно? Папа здесь. Ты успокаиваешься под его успокаивающий голос.--
Когда ты просыпаешься в субботу, а твоя мама на кухне, он просто улыбается тебе и ведет себя так, будто пятничного вечера никогда не было. Ты никогда не чувствовала себя такой любимой, как сейчас.--
— Думаю, что порву с Финном. Ты не ожидала, что скажешь это, и когда Лекса делает паузу в своем письме, ее ручка застывает прямо над курсивными буквами, ты знаешь, что она тоже не ожидала, что ты это скажешь. Она позволяет тишине воцариться вокруг вас в библиотеке, и ты пользуешься моментом, чтобы разобраться, что чувствуешь по поводу того, что только что сказала. Вдалеке слышен тихий скрип тележки с книгами, которую катит миссис Кейн, а над вами, в детском отделе, слышен мягкий голос жены пекаря, читающей своему сыну сказку. Несколько секунд Лекса не двигается, пока ты не издаешь тихое "О" в ответ на свои собственные слова, и она молча опускает ручку, поерзав на стуле, чтобы посмотреть на тебя, и когда ты переводишь на нее свой взгляд, твое сердце учащенно бьется от того, что ты видишь. За беспокойством и замешательством ты видишь надежду. — Хорошо, — медленно шепчет она, и ты задаешься вопросом, потому ли она такая тихая, что вы в библиотеке, или потому, что она так же затаила дыхание, как и ты, при признании. — Почему? — Я не люблю его, — уверенно отвечаешь ты, и это не ложь. Ты отрицаешь, что все твои мысли были о ней, слившись в одно сбивающее с толку пятно, которое привело к твоему решению, но ты полагаешь, что ей не нужно этого знать. Ещё нет. — Я не могу продолжать лгать ему и делать вид, что мы счастливы, когда это не так. Он хороший парень, у него прекрасное сердце, но я морочу ему голову, а он этого не заслуживает. Она мягко кивает тебе, ее нижняя губа на мгновение шевелится под зубами. — Ты в порядке? — Я не знаю, кто я такая, — смеешься ты, и тот факт, что тебе удалось сказать так много, приносит облегчение. — Вот почему я это делаю. Я не знаю, кто я или что я такое, и мне нужно разобраться в этом, прежде чем позволю кому-то другому войти в мой мир. Лекса одаривает тебя милой улыбкой, от которой у тебя сводит живот, и ты немного отстраняешься, глядя на свою работу по математике, а она возвращается к своему эссе по истории. Ты уверена, что ты не единственная, кто чувствует перемену между вами двумя, но, к ее чести, Лекса ничего не делает и не говорит по этому поводу. Ты понимаешь, что она дает тебе время. Она позволяет тебе разобраться во всем самостоятельно и оказывает тебе посильную поддержку. — Лекса? — ты замолкаешь, и она нежно смотрит на тебя, ее глаза мягче, чем обычно. — Почему ты позволяешь всем в этом городе так плохо думать о тебе? — Я не позволяю, — возражает она в ответ, и ее глаза на мгновение отводятся от тебя, когда ты фыркаешь на нее. Ее глаза находят тебя через несколько секунд, и она слегка ухмыляется оттого, что ее поймали на лжи; она с улыбкой соглашается. — Не всем. Не тебе. Ты крепче сжимаешь ручку, и если ты придвинешь свой стул поближе к ней, как только она вернется к своей работе, ты никогда никому не расскажешь.29.
Рано или поздно это должно было случиться, но ты все равно удивляешься, когда Беллами ловит тебя, идущую к твоему месту на природной тропе. На нем длинные баскетбольные шорты и облегающая зеленая майка, испачканная потом от его очевидных тренировок. Его волосы растрепаны, веснушки выделяются в свете ранней весны, и он улыбается так, словно искренне рад тебя видеть. Странно, думаешь ты, когда он приближается, как большой щенок, что воскресный день так сильно ассоциируется у тебя с Лексой, что ты вроде как забыла о существовании других людей в этом городе. Ты встречаешься с ней немного позже обычного; ее подруга Луна пригласила ее выпить кофе, и тебе пришлось помогать своей маме убираться в гараже после церкви, что отняло у тебя больше времени, чем хотелось. Ты не уверена, кто такая Луна, но Лекса казалась взволнована встречей с ней, и как ты могла ей отказать? — Привет, принцесса, — приветствует он, и ты с прищуром смотришь на него. Финн однажды назвал тебя так в школе, что произвело большее впечатление, чем следовало. Прозвище немного раздражает тебя, но ты отмахиваешься от него, когда Беллами наклоняется, чтобы быстро обнять тебя в знак приветствия, его улыбка почти шире его лица. — Что ты делаешь так далеко от города? По его вискам стекает немного пота, волосы влажные, но ты все равно можешь признать его привлекательную внешность. Кем бы ни была девушка, с которой он сейчас, ей повезло. Беллами, несмотря на все его недостатки, хороший парень, и хотя тебе не терпится уйти от него, это не потому, что тебе не нравится проводить с ним время. Это потому, что ты знаешь, что твое воскресенье тратится впустую. — Мне нужно было прогуляться, мама сводит меня с ума, — говоришь ты, потому что это не ложь. Она продолжает говорить о Финне и знакомить его со всеми, говорит о том, что Кларк нужно больше улыбаться глазами, а не губами, говорит о колледжах, стажировках и докторских степенях. Ты вроде как хочешь, чтобы она продолжала говорить об Уэллсе, потому что чувство вины за то, что она говорит о Финне, слишком велико. Беллами кивает, как будто понимает, и ты улыбаешься, потому что знаешь, что он понимает; твоя мама не скрывает своей любви к Беллами и того, что могло бы расцвести между вами двумя. — Не хочешь составить компанию? До вечера я свободен, — предлагает он, и от его глубокого голоса у тебя по спине пробегают мурашки, этого успокаивающего звука почти достаточно, чтобы заставить тебя согласиться. Но воскресенье - для Лексы, и ничто не помешает тебе провести с ней время. Ты знаешь, что твои друзья хотели бы, чтобы ты чаще проводила с ними выходные - ну, Беллами, Рэйвен и Уэллс так и сказали - и ты уверена, что они устали от оправданий, но ты не можешь оставить ее. Тебя слишком сильно тянет к ней. Ты мотаешь головой, и он пожимает плечами, не настаивая. — Думаю, мне нужно немного проветрить голову, — говоришь ты ему, и тебе нравится, что он легко воспринимает твои слова. Беллами живет по своим словам "делайте все, что, черт возьми, хочется", и ты отчасти восхищаешься этим; он не задает вопросов людям, когда они хотят побыть одни, он не подталкивает и не тыкает пальцем, и он не тот парень, к которому можно обратиться за советом, но на него можно положиться, и тебе это нравится. — Хорошо, Гриффин, — отдает он честь и проходит мимо тебя, чтобы направиться обратно в город. — Но мы с Мерфи устраиваем сегодня вечер покера, не хочешь присоединиться к нам? Рейвен будет там с Уиком, и я уверен, Линкольн и Октавия будут не против твоего присутствия. — По-моему, это слишком похоже на тройное свидание, — шутишь ты, и он громко смеется, отступая назад, не сводя с тебя глаз и разводит руки в стороны, пожимая плечами. — Когда ты собираешься признать, что вы с Мерфи влюблены? — Когда этот город будет готов к красоте однополых отношений, — шутливо бросает он в ответ, но это вышибает воздух из твоей груди. — Напиши мне, Грифф, — Беллами подмигивает тебе, прежде чем развернуться на пятках и начать медленную пробежку обратно в город. Ты дважды моргаешь, прежде чем тебе удается пошевелить ногами. Какого хрена?--
Когда ты приходишь к реке, Лексы нет, поэтому ты садишься, снимаешь со спины сумку, открываешь альбом для рисования на странице, которую пытаешься усовершенствовать, и подносишь уголь к бумаге. В скетчбуках запечатлены различные образы: глаза Линкольна, ожерелье Рейвен, руки Октавии. Маленькие, нежные образы, которые твоя художественная сторона отчаянно пыталась уловить и усовершенствовать. Есть маленькие изображения водной ряби, нежных цветов, растущих на берегу, длинных конечностей и душераздирающих улыбок. Тебе бы очень хотелось по-настоящему нарисовать Лексу, размышляешь ты, затеняя ее подбородок, но ты не уверена, что у тебя достаточно таланта, чтобы отдать ей должное. Изображение, над которым ты работаешь, основано на одном из полароидных снимков, сделанных тобой, когда она показывала город с самой высокой вершины; она стоит к тебе спиной, ее голова немного наклонена вправо, а глаза закрыты. Ты знаешь, что она расслабляется перед началом занятий йогой, но изображение было слишком красивым, чтобы его не запечатлеть, и ты глубоко надеешься, что передала именно то, что увидела, на бумаге перед собой. — Это я? Ты поворачиваешься как раз вовремя, чтобы увидеть, как она приближается, и не можешь удержаться от улыбки при виде этого зрелища. Весной она прекрасна, думаешь ты. На ней обтягивающие джинсы землистого цвета и бледная жилетка, которые контрастируют с ее кожей, глазами и волосами. Она уверенно идет вниз, и ты замечаешь коричневые сапоги, которые она предпочла надеть, и что-то подсказывает, что она оделась так не из соображений практичности. Эта мысль заставляет тебя покраснеть. Она садится рядом с тобой и показывает на картинки, которые ты рисуешь, и ты вспоминаешь, что забыла ей ответить, поэтому киваешь, ослабляя хватку на альбоме, чтобы она могла взять его у тебя из рук, и ты нервно вздрагиваешь, когда она сканирует глазами страницу. Она смотрит на тебя, прося разрешения полистать твои рисунки, и ты снова киваешь, слегка пожимая плечами, прежде чем наклониться ближе к ней, твое плечо касается ее плеча, пока она тихо сидит и изучает твои творения. Ты не стыдишься их; ты знала, что умеешь рисовать с юных лет, и почти уверена, что Октавия видела твой набросок глаз Линкольна на уроке рисования. — Это исследование красоты, — говоришь ты ей наконец, и она мычит, давая понять, что услышала тебя, но в остальном молчит, ее пальцы скользят по линиям, которые ты нарисовала своими руками. — Предполагается, что мы должны передать суть красоты человека. Глаза Линкольна - это целая история сама по себе, руки Октавии храбрые, ожерелье Рейвен придает ей силы, — ты задаешься вопросом, не глупо ли твое объяснение, но ты помнишь, как твой отец говорил тебе, что искусство - это то, что ты создаешь, что оно субъективно, и твое представление о красоте отличается от чьего-то другого. Она пристально смотрит на тебя, и ты облизываешь нижнюю губу, твое сердцебиение учащается при виде того, как потемнели ее глаза и напряглись мышцы лица. — Ты выбрала мою спину? — Нет, — отрицаешь ты и возвращаешься к изображению, которое с самого начала привлекло ее внимание, твои пальцы благоговейно скользят по нему. — Твой еще не закончен. Я не могу выбрать в тебе что-то одно. И ты думаешь, может быть, когда-нибудь сможешь стать такой же храброй, как Лекса.--
Ты рассказываешь ей о том, как столкнулась с Беллами, когда вы вместе возвращались в город, и она, похоже, не слишком шокирована, но смеется, когда ты выдвигаешь свою теорию о том, что он и Мерфи спят вместе. Она отрицательно качает головой, и это заставляет тебя надуться, но открыто протягивает руку и весело хватает тебя за локоть, и большинство твоих рациональных мыслей вылетают у тебя из головы. — Джон не гей, — твердо говорит она, и тебе требуется несколько секунд, чтобы понять, что она имеет в виду Мерфи. А потом тебе требуется еще несколько секунд, чтобы понять, что она назвала его Джоном. В какой-то момент ты начинаешь задумываться, не провалилась ли ты в кроличью нору, потому что твой день становится действительно странным. — Откуда ты знаешь наверняка? Она снова улыбается, и тебе нравится тот факт, что ты теряешь счет тому, сколько раз она тебе улыбалась. Тебе нравится, что теперь это естественно для нее. — Он встречается с Эмори, — мягко объясняет она, и ты уже готова запротестовать, прежде чем осознаешь, что не уверена, о ком она говорит. Ты хочешь чувствовать себя виноватой из-за того, что многого не знаешь о своих друзьях, но, на твой взгляд, они не самые открытые люди. — Она ходит в мою школу. Он милый. — Мерфи? Мы говорим об одном и том же парне, верно? Друге Беллами, — шутишь ты, и она перестает сжимать твое предплечье и берет за руку. Часть тебя рада, что она справа от тебя, потому что ты уверена, что твое сердце бьется громче, чем должно. — Ты думаешь, он милый? — Он очень умный, — пожимает она плечами, и ты наблюдаешь за ней; ты еще так многого о ней не знаешь. — Просто по-тихому. Ты киваешь, потому что больше ничего не можешь сделать; Мерфи - друг Беллами, и ты знаешь о нем столько же, сколько и о Линкольне. Из того, что ты можешь сказать, у него есть степень в области сарказма, и ему нравится класть ноги на стол, но Финну он не особенно нравится, а это значит, что ты проводишь свои обеды с ним. Тебя переполняет чувство вины из-за того, что ты до сих пор не рассталась с ним, но ты боишься, что он спросит причину, а ты не знаешь, сможешь ли ответить, не чувствуя себя так, словно вонзаешь нож ему в грудь. — Как прошел обед с Луной? — О, это было прекрасно, — отвечает Лекса, и ты не испытываешь укола ревности, когда слышишь, как она это говорит, не то что с Костией. Может быть, это потому, что твоя рука крепко держится за ее, или потому, что ты начинаешь разбираться в себе, но тебе нравится это чувство гораздо больше, чем то, что ты испытывала раньше. — Она пытается заставить меня присоединиться к команде по фехтованию, потому что у нее идеалистическое представление о том, что она может меня победить. Я сказала ей, что подумаю об этом. Ты с недоверием смотришь на нее. — В вашей школе есть фехтование? — Ты решила заострить внимание на этом? — Нет, просто, — ты делаешь паузу и пытаешься представить Лексу в спарринге, быстрые взмахи руки, уравновешенное тело. Твои брови выгибаются дугой. — Может, тебе стоит попробовать. Она пожимает плечами, и ты с тяжелым сердцем идешь к привычному перекрестку. Она до сих пор остается загадкой, и ты надеешься, что она удивит тебя и снова пойдет с тобой, но ты знаешь, что не стоит спрашивать, если это ее отпугнет. — До следующего воскресенья, — бормочет она и расцепляет ваши руки, но ты чувствуешь, что хмуришься, и тянешься, пальцами обхватывая ее предплечье, не давая ей уйти. — А мы не можем встретиться на неделе? Ты не уверена, почему это говоришь, но сейчас это стало очевидным, и Лекса смотрит на тебя таким взглядом, который говорит, что она не хочет тебя разочаровывать, но должна. — Я не знаю, насколько это было бы мудро, Кларк. Что подумает твоя мать? — Мне все равно, — ты пожимаешь плечами, и она морщится от того, как легко ты отмахиваешься от ее слов. Тебе интересно, слышала ли она их раньше; может, так говорила Костия до того, как поцеловала ее, и мир Лексы рухнул. — Мы не можем продолжать это делать. Ты моя подруга, Лекса. Я горжусь тем, что я твой друг, и мне все равно, что могут подумать люди в городе. Она выглядит измученной, и ты немного ненавидишь себя за то, что причинила ей боль, но воскресных дней становится все меньше, и ты думаешь, что она тоже это знает. — Ты говоришь это сейчас, но ты не осознаешь, какую ненависть испытывают люди, — шепчет она и мягко качает головой. — Я не позволю тебе это почувствовать. — Лекса, — ты стискиваешь зубы и хочешь расплакаться. Она такая упрямая и такая бестолковая, что ты удивляешься, как она вообще может видеть сквозь все стены, которые когда-либо возводила. — В чем настоящая причина? Почему ты не можешь позволить себе быть счастливой? — Потому что люди, находящиеся у власти, быстрее падают духом от счастья, чем от одиночества, — цитирует она, и это настолько срежиссировано, что ты уверена, что это было заложено в нее с рождения. Небо начало немного темнеть, но вокруг вас двоих мягкий голубой оттенок, и ты смотришь на нее, на ее бледную кожу и темные кудри, и не отрицаешь того факта, что хочешь ее поцеловать. — Если я когда-нибудь стану лидером... — Ты вообще хочешь быть мэром? Хочешь заниматься политикой? — она опускает взгляд, и ты знаешь, что она у тебя в руках. Но ты не знаешь, как с этим справиться. — Лекса, жизнь должна быть больше направлена на то, чтобы делать других людей счастливыми. Речь должна идти о чем-то большем, чем просто о ежедневном выживании. Тебе не кажется, что каждый заслуживает большего? Чем просто просыпаться и быть тем, кем тебе велят быть? — Возможно.30.
К сожалению, Финн, похоже, улавливает твое настроение гораздо быстрее, чем ты надеялась, и в четверг вечером все рушится. Ты совсем не хочешь причинять ему боль, но когда он появляется у твоей двери с печальным выражением лица и поникшими плечами, ты знаешь, что это начало конца, и все потому, что ты была слишком напугана, чтобы сделать это самой. Он плачет, когда спрашивает, не в нем ли дело, не слишком ли сильно он на тебя давил, а ты качаешь головой, потому что на самом деле это не его вина. Ты ничего не можешь поделать с тем, в кого влюбляешься, и в другой жизни ты уверена, что это мог бы быть Финн, но в этой - нет. Он уходит, пообещав остаться друзьями, и ты скрепляешь это объятием, прежде чем войти в дом и протиснуться мимо родителей в свою комнату. Тебе не грустно, что все кончено, тебе грустно, что ты причинила боль кому-то особенному. Кларк Гриффин: Я порвала с Финном.Лекса Вудс:
Мне так жаль.
Жаль, что сейчас
я не могу быть рядом с
тобой..
Кларк Гриффин: На данный момент этого достаточно.--
Впоследствии ты оказываешься на пике своей популярности теперь, когда ты одинока, и тебе хочется посмеяться над иронией. Рейвен притягивает тебя в объятия и предлагает выпить глоток своего знаменитого "Ракетного топлива" на вечеринке в пятницу вечером, а Октавия дает тебе несколько советов по любви и заявляет, что она всезнающая, поскольку у нее единственной длительные отношения. Ты улыбаешься и, по большей части, принимаешь это, потому что знаешь, что твои друзья просто пытаются помочь. Они подбадривают громче, ставят музыку, наполненную басами и топают ногами по земле, когда танцуют, пытаясь помочь и отвлечь тебя настолько, чтобы ты смогла пережить расставание. Ты не можешь не улыбнуться на их старания, и вскоре тоже начинаешь кричать, петь и топать ногами. В разгар веселья ты обнаруживаешь, что тебя бросает к Мерфи, который встречает тебя тихим ворчанием, его руки быстро тянутся к твоим локтям, чтобы поддержать, но ты уверена, что он будет отрицать, что когда-либо делал это, если его спросят. Ты смотришь на него блестящими глазами, твой рот немного кривится от алкоголя, и тебе кажется, что он тихо смеется, но его лицо кажется таким же бесстрастным, как и всегда. — Ты знаешь Лексу Вудс? — спрашиваешь ты, и он прищуривается, но ты держишься стойко, горячий напиток в твоем желудке придает немного больше смелости, чем ты привыкла. — Она говорит, что да. Он пожимает плечами, глядя на тебя.— Наверное. Она ходит в школу с кем-то, кого я знаю. — Эмори, — киваешь ты, и он слегка вздрагивает, защищаясь, прежде чем, кажется, понимает, что ты представляешь меньшую угрозу, чем он мог на самом деле ожидать. — Вы с ней друзья? — спрашиваешь ты. — С Эмори? — С Лексой. — О, — фыркает он и оглядывает комнату. Ты не уверена почему, но чувствуешь защитную волну в своей груди, и не знаешь, хочешь ли накричать на него за то, что он смущается из-за Лексы или колеблется, когда дело доходит до разговора о ней. — Откуда ты ее знаешь? — По церкви. Он отпускает твои локти, чтобы почесать затылок, и бросает на тебя суровый взгляд. — Она хороший ребенок, — говорит он, и это заставляет тебя немного рассмеяться, потому что именно это сказал бы твой отец. — Немного задумчивая, местами грубоватая, но нельзя ее винить. Целый город отвернулся от нее, потому что она хотела быть честной сама с собой. Это было довольно отстойно. Твои глаза широко раскрыты, когда ты смотришь на него с благоговением, потому что Мерфи, кажется, много знает о Лексе, и ты хочешь узнать больше. — Как бы то ни было, чем скорее она уберется из этого города, тем лучше для нее. Она далеко пойдет, Эмори говорит, что она чертовски умна, а в ее семье сумасшедшие связи. Как только она закончит школу, она, вероятно, отсюда сбежит, — продолжает он, и то легкое, счастливое чувство, которое было у тебя раньше, начинает уходить. Ты не отвечаешь и позволяешь Октавии оттащить тебя, чтобы научить танцевальному движению с Рэйвен.--
Она пишет тебе в воскресенье утром, чтобы встретиться с тобой вне церкви вместо того, чтобы отправиться в одно из ваших мест, и ты чувствуешь, как в твоем животе поднимается комок нервов. Тебе интересно, услышала ли она наконец тебя; что ты не стыдишься ее, что хочешь, чтобы люди знали твоих друзей, что ты пойдешь на бой, если до этого когда-нибудь дойдет. Ты на ее стороне. Когда твоя мама просит тебя сесть в машину, ты говоришь ей, что встречаешься с Рэйвен поболтать о девичьем, потому что тебе все еще немного грустно из-за Финна, и тебя подташнивает, когда она понимающе надувает губы и нежно целует тебя в висок. Твой отец стоит немного в стороне, и ты избегаешь его взгляда, потому что все еще не можешь лгать ему, особенно теперь, когда думаешь, что он знает. Твоя мама уходит поговорить с друзьями, а ты идешь в противоположном направлении, когда Лекса пишет тебе, что она немного дальше по дороге на своей машине. Ты не упускаешь из виду, как твой отец понимающе наблюдает за тобой.--
— Мне нужно выполнить несколько поручений для моей мамы, — объясняет Лекса, когда ты садишься в машину и пожимаешь плечами, просто счастливая быть в ее компании. Прошла долгая неделя после вашего расставания и слов Мерфи. Ты не уверена, почему именно они остаются с тобой, особенно с учетом того, что Лекса не раз говорила, что ее будущее связано с Полисом. Хотя ты думаешь, что он прав, Лекса заслуживает большего, чем руководить городом людей, которые слишком зациклены на своих привычках, чтобы принимать что-то новое. — Куда мы направляемся? — спрашиваешь ты. — Это маленький городок примерно в часе езды отсюда, — мягко говорит она, как будто только сейчас поняла, что втянула тебя в приключение, на которое ты на самом деле не соглашалась. — Если только ты не хочешь, чтобы я отвезла тебя домой? Ты улыбаешься и протягиваешь руку, твои пальцы танцуют вдоль крошечных косточек на ее запястье, и она поворачивает свою руку ровно настолько, чтобы ты позволила своим пальцам спуститься вниз и переплести с ее. — Просто веди, Лекса.--
Лекса, кажется, оживает, когда она не в пределах Полиса и не под прицелом людей, смотрящих на нее, и от одного взгляда на нее у тебя болит сердце. Она такая радостная, какой ты ее не видела за те шесть месяцев, что знаешь ее, она улыбается, показывая зубы, и кожа вокруг ее глаз покрывается морщинками, и тебе ничего не остается, как следовать за ней повсюду и пытаться запечатлеть все это в памяти. Вы находитесь на симпатичном маленьком рынке, дорога до которого заняла у вас сорок минут, и Лекса проводит большую часть своего времени у прилавков, разглядывая крошечные товары, ее внимание полностью сосредоточено на продавце, и кажется, что она впитывает столько информации, сколько может за тот короткий промежуток времени, который у нее есть. Ты смотришь, как она нюхает цветы, как пробует пирожные и фрукты, и задаешься вопросом, где эта Лекса, когда ты возвращаешься домой. Ты задаешься вопросом, кто она такая, когда тебя нет рядом. — Кларк, ты должна попробовать этот яблочный сидр, — говорит она сквозь гудение толпы, и ты не в силах остановиться, поскольку ноги уже движутся к ней, несмотря на то, что разум говорит тебе просто остаться в стороне и не потакать ей. — Это потрясающе. Она подносит свою чашку к твоим губам, и ты игнорируешь тот факт, что она делится ею с тобой, вместо того чтобы налить тебе свою. На самом деле это не должно иметь большого значения, поэтому ты стараешься сохранять спокойствие, потягивая кисло-сладкую жидкость и пробуя то, что попробовала Лекса, вместо того, чтобы сосредотачиваться на пятне от блеска для губ на ободке. Это восхитительно, и ты слегка вздрагиваешь от терпкости яблок, прежде чем карамельная сладость обволакивает твой язык, а глаза загораются, что только заставляет Лексу тихо рассмеяться. — Мы возьмем одну бутылку, — решительно говорит она и достает деньги, чтобы расплатиться. Она берет свой товар, и вы двигаетесь дальше, но ты не можешь не заметить, как она держится ближе к тебе за пределами Полиса и города, который следит за каждым ее шагом. Тебе нравится эта версия Лексы; эта расслабленная версия, которая носит распущенные волосы и не стоит спокойно, пока другие люди говорят ей, что для нее лучше. — Для чего мы вообще здесь? — наконец ты спрашиваешь, и она пожимает плечами, моргая, чтобы скрыть свою вину, и ты не можешь удержаться от улыбки. — У тебя нет никаких поручений для твоей мамы, не так ли? Она привлекательно краснеет, прежде чем помотать головой. — Честно говоря, я уже начала уставать от одних и тех же трех мест. Я подумала, что было бы неплохо провести некоторое время вместе в другом месте, — признается она, и ты сияешь от ее слов, потому что это означает, что она думала об этом, о тебе. — Ты не против? Ты киваешь ей, и она закусывает губу, когда ты говоришь: — Я бы последовала за тобой куда угодно, Лекс.--
По дороге домой вы заходите в ресторан быстрого питания, и она покупает бургер размером с ее лицо, который, ты почти уверена, она не доест. Когда она это делает, все, что ты можешь сделать, это смотреть с недоверием, а когда она ухмыляется, как будто знает, что ты думала, что она не сможет этого сделать, у тебя в животе разливается тепло. Это то, чего ты ждала месяцами; этот свободный, непринужденный, нежный тип дружбы, который не предполагает, что кто-то из вас будет оглядываться через плечо или ждать, пока другой сбросит ботинок. Этот смех и слащавая музыка, льющаяся из ее динамиков, и горчица на подбородке; это все те вещи, и ты вынуждена глубоко дышать, чтобы убедиться, что это реально, что у тебя есть шанс. Как и в большинстве случаев с Лексой, все заканчивается слишком рано, и ты видишь табличку "Добро пожаловать в Полис!" перед машиной задолго до того, как хочешь ее увидеть. Тобой овладевает холодная отстраненность, потому что ты только что провела последние несколько часов, смеясь и шутя, и знаешь, что чувствует Лекса, когда она свободна от своих ограничений, и ты не хочешь возвращаться к этому, не хочешь прожить еще неделю без нее. Рассуждения заполняют лишь небольшое пространство в тебе, и ты готова посмотреть правде в глаза, или, по крайней мере, надеешься, что готова. — Тебе обязательно сейчас домой? — Лекса смотрит на тебя, когда говорит, и ты уже видишь, как маска сползает обратно, видишь, как она сжимает руль, чтобы не держать тебя за руку, как делала это по дороге из города, видишь, как ее напряженные плечи возвращаются на место. И это убивает тебя. — Мы могли бы провести немного времени у реки. — Твоя мама не будет интересоваться, где ты? Ты слегка ухмыляешься и прислоняешься головой к окну. — Ты когда-нибудь говоришь о чем-нибудь, кроме того, что люди подумают о нас? При этих словах она немного расслабляется и снова заезжает на церковную парковку, припарковываясь у входа, чтобы ей было легче уехать, а тебе уйти незамеченной. — Прости, что не смогла отвезти тебя домой, — извиняется она, и ты качаешь головой, поднимая руку, чтобы остановить ее. — Все в порядке, я понимаю, —терпеливо говоришь ты, потому что это все, что ты можешь сказать ей сейчас. Ты поворачиваешься, чтобы посмотреть на нее, но обнаруживаешь, что она уже смотрит на тебя, и позволяешь своим губам слегка приподняться в улыбке, не особенно готовая к тому, что ваш день с ней закончится, но зная, что ее беспокойство будет только расти, чем дольше ты будешь оставаться с ней в машине. — Жаль, что я не могу заставить тебя видеть хорошее во всем. Ты удивительный человек, Лекса. Пусть весь мир увидит это. Она медленно моргает, ее рот приоткрывается, и тебе кажется, что ты никогда раньше не видела, чтобы она теряла дар речи. — Чем больше времени мы проводим вместе, тем меньше у меня причин продолжать скрывать это, — говорит она, прежде чем быстро прочистить горло, ее глаза расширяются. — Наша дружба. Скрывать нашу дружбу... Вот что я хотела сказать, — она снова выглядит встревоженной, и ты протягиваешь руку, касаясь ее бедра. — Я могу справиться с тем, что скажут мои друзья. Там к тебе относятся с уважением, в которое, думаю, ты сама не веришь, но сомневаюсь, что их реакция будет столь гневной, как ты себе представляешь. Лекса пожимает плечами, но не делает никаких движений, чтобы заставить тебя перестать прикасаться к ней. — Может быть, и нет, но я знаю, что твоей маме будет не все равно, — отвечает она, и ее голос звучит тихо, хотя в машине вы только вдвоем. — После Костии моя мама настороженно относится ко всем, кто входит в мою жизнь, и у меня такое чувство, что если бы они когда-нибудь встретились как нечто большее, чем просто покровители церкви, то сомневаюсь, что они сошлись бы во взглядах. — Нет, наверное, ты права, — смеешься ты, но это не мешает тебе наклониться к ней ближе. — Но мне неприятно, что ты так поступаешь с собой. За один день ты заставила меня улыбаться больше, чем за все время, что я провела со своими друзьями на этой неделе. — Ты заслуживаешь больше улыбаться, — шепчет Лекса, и ты закрываешь глаза, когда видишь, как она поднимает руку, едва касаясь кончиками пальцев твоей щеки и линии подбородка. Она замолкает, и ты судорожно сглатываешь, пользуясь своим шансом, и поднимаешь руку, чтобы удержать ее пальцы на своей коже. — Кларк. — Я знаю, ты напугана и думаешь, что счастье - это иллюзия, что любовь - это слабость и не служит никакой цели, но я хочу доказать, что ты ошибаешься, — говоришь ты ей, не уверенная, к чему это приведет, но когда ты открываешь глаза, она смотрит на тебя с удивлением и ты не хочешь, чтобы это прекращалось. — Прятаться от своих чувств - это не то, что делает тебя храброй, Лекса. Встретиться с ними лицом к лицу - да. Ее губы слегка дрожат, и ты наклоняешься ближе, желание поймать их и заставить остановиться почти захлестывает. — Костия... — Всегда будет важна, — киваешь ты, стараясь поймать ее взгляд, когда говоришь это, чтобы дать ей понять, что ты честна. — Но ты тоже важна. Не позволяй другим диктовать тебе, что чувствовать.--
Проходит всего секунда, и ее губы прижимаются к твоим в самом нежном поцелуе, который, как тебе кажется, ты когда-либо испытывала. Она отчаянно толкается и тянет, рука, которую ты все еще держишь под своей, раскрывается и прижимается к твоему подбородку. Когда ты целуешь ее в ответ, раздается тихий звук, почти стон, и ты задыхаешься у ее губ от того, как хорошо все это ощущается. И это именно то, чего ты так долго ждала.--
Несколько часов спустя, лежа в постели, ты подносишь руку к губам и ощущаешь вкус яблок, карамели и блеска для губ одновременно.31.
Когда ты на самом деле позволяешь себе думать о том, что произошло между тобой и Лексой, ты не волнуешься так сильно, как ожидала. Ты думаешь, что любить девушек - это одно, но действовать в соответствии с этими чувствами - совсем другое. После поцелуя Лекса мягко отодвинулась, и ты посмеялась над тем, как она затаила дыхание, будто, если она сделает хоть какое-то движение, все исчезнет. Однако тебе было знакомо это чувство, и теперь ты это понимаешь, потому что, когда ты действительно задумываешься, это все становится очень опасным. Твоя мать убьет тебя, и ты это знаешь, и даже если отец поддержит тебя, ты знаешь, что будет тяжело встречаться с Лексой и найти признание, и кто знал, что один поцелуй может открыть так много дверей? Ты вроде как жалеешь, что не почувствовала этого с Финном. По крайней мере, так было бы проще.--
Она расхаживает взад-вперед, когда ты подходишь к реке, но ты еще больше удивляешься тому, что она здесь. Ты наблюдаешь с опушки леса, как она панически расхаживает, ее руки двигаются почти так же быстро, как и рот, и ты чувствуешь, как выражение твоего лица смягчается. Без сомнения в Лексе есть что-то таинственное, но тебе нравится, что ты могла предвидеть эту реакцию несколько дней назад. За неделю, прошедшую между вашим поцелуем, ты почти ничего не слышала от нее, кроме случайных сообщений, и ты вроде как сомневалась, что она будет придерживаться вашего ритуала, но ты знала, что она в любом случае будет нервничать, и отчасти гордишься тем, что ты сама смогла так хорошо с этим справиться. — Если ты пытаешься сочинить речь в своей голове о том, почему тот поцелуй был неправильным, то сообщю тебе сейчас, что это, скорее всего, заденет мои чувства, — говоришь ты, сходя с тропы и приближаясь к тому месту, где она выкапывает для себя небольшую траншею рядом с рекой. — И не заставляй меня говорить о том, что ты сделаешь с моим эго. Лекса тихо вздыхает, прежде чем засунуть руки в карманы, ее взгляд устремлен куда угодно, только не на тебя. — Ты не думаешь, что это была ошибка? — Нет, — честно отвечаешь ты и делаешь шаг к ней. — Ты почувствовала, что я поцеловала тебя в ответ, или нам снова придется вернуться ко всей этой истории с эго? — Я почувствовала это, — кивает она, и кончики ее ушей окрашиваются в нежно-розовый цвет, к которым так и хочется прижаться губами. — Я просто в замешательстве. Тебе нравятся девушки? Ты пожимаешь плечами. — Прямо сейчас мне нравится девушка. Это нормально? — Да, — выдыхает она. — Все в порядке. Камень слева от вас, кажется, является вашим негласным местом, где вы можете посидеть вместе, и ты делаешь шаг к нему, прежде чем Лекса останавливает тебя, подбегая ближе и кладя руку тебе на живот, чтобы ты не уходила. Это очаровательно, особенно учитывая то, как она хмурит брови в замешательстве, потребности и небольшом стрессе. Ты хочешь отмахнуться от этого, но знаешь, что это уже достаточно страшно; ты не хочешь давить ни на кого из вас, это ново для вас обеих. — Я не хочу делать что-то, о чем потом пожалею, — бормочет она, и ты наклоняешься ближе, чтобы расслышать ее, твои собственные руки осторожно опускаются на ее бедра. Ты никогда раньше так не обнимала девушку, и у тебя была близость только с одним человеком, прежде чем Лекса ворвалась в твою жизнь и перевернула все с ног на голову; тебе нравится, как это ощущается, насколько естественно вы стоите вместе. — Я не хочу снова оставаться одна, Кларк. Что, как я понимаю, звучит па... — Не заканчивай это предложение и не извиняйся за то, что чувствуешь, — строго говоришь ты ей, встречаясь взглядом с ее обеспокоенно нахмуренным лицом. — Лекса, я поддержу все, что ты сделаешь. Обещаю. Она вздыхает. — Я не хочу причинять тебе боль. — Ты этого не сделаешь. — Твои друзья. Твои родители. Люди в этом городе неумолимы, — заикается она, и ты качаешь головой, потому что слышала это месяцами, и месяцами, и месяцами. Сейчас это утомляет. Ты устала. — Кларк... — Позволь нам быть единственными людьми, которые сейчас имеют значение, — говоришь ты ей, прежде чем наклониться и снова поцеловать ее.--
Когда ты целуешь Лексу, ты чувствуешь, как что-то оживает внутри тебя; что-то царапает твою грудь, твое сердце, твое горло, и это вызывает отчаяние внутри тебя, где единственный источник облегчения - прижаться губами к ее губам. Она столь же страстно отвечает и целует тебя так, словно это последнее, что она когда-либо сможет сделать, как будто твои губы - ее единственный шанс на счастье, и она ловит их между тихими стонами и судорожными вдохами. Лекса целуется так, словно знает, чего хочет, и от этого у тебя дрожат колени, а руки обретают смелость. Она вызывает у тебя реакцию, которую не смогли бы выразить словами даже лучшие рассказчики. Твои руки перемещаются с ее бедер, где они были всего несколько мгновений назад, вверх по бокам, спине, плечам, и ты зарываешься ими в распущенные волны ее волос. Она размягчается, прижимаясь к тебе, и когда ее тело прижимается к твоему, ты чувствуешь, как расслабляется каждый ее мускул, как будто она тоже этого ждала, как будто она наконец смирилась с тем, что накапливалось между вами последние полгода. — Мы не можем этого сделать, — шепчет она, но не делает ни малейшего движения, чтобы отстраниться от того места, где она прижимается к тебе, и ты можешь чувствовать каждый удар ее сердца в такт своему собственному. — Я погублю нас. — Я тебе не позволю. Она все еще выглядит взволнованной, и ты воспринимаешь это как сигнал отойти от нее, дать ей то пространство, в котором она так явно нуждается, и она прерывисто вздыхает при твоем движении. Ты знаешь, что это быстро, ты полностью осознаешь это, но ты также осознаешь, что знала Финна намного меньше, чем Лексу, и никто и глазом не моргнул на это. Во всяком случае, все это поддерживали. — Что бы ни случилось, — умоляет она, что привлекает твое внимание. — Что бы ни случилось между нами, обещай мне, что у нас всегда будет воскресенье. — Лекса... — Обещай, — хнычет она, и ты разрываешься между желанием заключить ее в свои объятия, защищая, и ворваться в свой маленький городок Полис и ударить каждого человека, который заставил ее себя так чувствовать. — Я не могу потерять воскресенье с тобой. — Ты не потеряешь, — говоришь ты ей и наклоняешься, чтобы поцеловать ее в щеку. — Воскресенье всегда будет твоим.--
Когда ты возвращаешься домой ближе к вечеру, то обнаруживаешь, что улыбаешься на пустом месте. Потому что Лекса, возможно, все еще напугана, и вы еще не поговорили о том, что это значит, но ты знаешь, что это приятно, и, по крайней мере, на данный момент, этого достаточно. — Кларк, — слышишь ты и, обернувшись, видишь своего отца, ожидающего тебя на кухне. — Мы можем поговорить?