Inevitability

      Чимин от на себе касаний Намджуна плавится, заражается его голодом, первым, сдергивая с него рубашку, его бедра седлает. Не позволяет ему с собой долго нежничать, боится к нему больше нужного привязаться, хотя знает прекрасно - давно уже, но что он отрицает упорно и от чего внутри становится больно невыносимо. Уверен был, когда шпионом для Алкида стать согласился, что ничто его поколебать не сможет, с пути правильного не собьет, но, познав любовь, сжимающего его талию сейчас, альфы, просчитался жестоко, в этой любви утонул без возможности выбраться. Омегу никто никогда так, как Намджун, всепоглощающе не любил, в по-прежнему небьющееся сердце не возвращал жизнь, не заботился. Тэмин скорее берет, чем отдает, все соки из тела, часто распятого под собой, выжимает, забыть о мести Хосоку не позволяет и умело им в своих руках, на контрасте со взглядом ледяным, горячих вертит, на него давит, напоминая для чего это все задумано было. С безумием в глазах темных, почувствовав на Чимине аромат Первородного, в нутро едва ли повлажневшее вколачивается до звонких шлепков и болезненных стонов. Чимин по-первости думал, что в Алкиде так проявляется ревность и она ему льстила, Алкид ему нравился, не мог не. Лидер ахиллов многое для него сделал, от участи спас незавидной, как и обещал, всему обучил, нарек своим фаворитом, направил. И он, правда, ему благодарен, к нему испытывает что-то похожее на любовь, но до того, что родились с Намджуном, не дотягивающее. Оно этому противоречит, вынуждает сомневаться в намеченной цели, ненавидеть себя, но все равно не отступиться, возложенную на себя роль играть продолжать. А играть ли? То, как Чимин требовательно, насаживаясь на член Чона, его губы ищет, как ему всем существом отдается - не сыграть, не подделать, и от осознания этого сгорать, не находить себе оправдания, но Чимин, упиваясь им отведенным, искать и не собирается. Сознательно свой мир до спальни тонов древесных сужает и уходить за ее пределы не хочет, от альфы с ароматом сосновым не хочет. Здесь, в его объятиях, он просто влюбленный омега, здесь, ладонями шаря по его мускулистой спине, он в ней нерушимую опору находит и здесь же, умирая и вновь возрождаясь, он оставляет свое сердце. - Что с тобой, солнце? Где моя на твоем лице улыбка любимая? - спрашивает Намджун, перебирая пальцами мягкие прядки лежащего на его груди вампира. - Просто переживаю за тебя. Особенно когда не знаю всех деталей, - отвечает Чимин, задумчиво водя ладонью по животу мужчины. Несколько часовое послабление закончилось, пора возвращаться к, грузом неподъемном лежащей на его плечах, миссии. - Не поделишься? - Я бы не хотел тебя в это втягивать, но ты же, не получив ответов, все равно не успокоишься, - устало вздыхает Чон, скорее по привычке, чем из необходимости. - Верно, - шелестит омега, игриво щипая его за сосок. - Не дразнись, малыш, а то, вместо требуемого, кое-что другое получишь, - перехватывают чужую маленькую ладошку, на ее тыльной стороне невесомый поцелуй оставляя. - Я не против, но только после того, как ты мне все расскажешь, - взгляд исподлобья лукавый, теснее прижимаясь к обнаженному телу. - На тебя никакой выдержки не напасешься, - беззлобный смешок, быстро на чертах острых сменяющийся серьезностью. - Появилась третья сила, Чимин. От Сокджина нам о ней не особо много узнать удалось, но, думаю, он еще, учитывая, что Хосок остался с ним один на один, разговорится. - Ну да, чего еще ожидать от твоего брата как не пыток? - неприязненно фыркает Пак. - Но ты-то куда, Джун? Как ты допустил во всем этом участие ребенка? - Как я уже говорил, ему ничего не грозит, как и то, что Хосок не всегда посвящает меня в свои планы, хотя должен признать, что в сложившейся ситуации иного выбора не было. Сокджин был готов, держа в кармане капсулу с ядом, распрощаться с жизнью, лишь бы ничего нам не выдать. Такая фанатичность пугает, более того, такие люди ради своих целей и идеалов способны пойти на все, но, к нашему счастью, любовь отца к сыну все-таки здесь оказалась сильнее, что дает нам отличную возможность использовать его в дальнейшем как двойного агента.       Чимин на это с трудом улыбку ироничную сдерживает, на деле - прошитую горечью, которой насквозь пропитан и которой Намджун, всецело ему доверяя, не замечает и не ведает, что на груди змею ядовитую пригрел. Чимин, ублажая Тэмина вчера, лично подобное определение себе дал, чувствуя, как все сильнее удавка на его шее затягивается и видя Ада открывшиеся перед собой врата, куда за все им совершенное- без нареканий пойдет. - Умно, - только и может в итоге он выдавить и через секунд несколько с лживым интересом в голосе добавляет. - Так что там с нашими врагами? Что они из себя представляют? - Их лидер зовется Алкидом, а сама организация - ахиллы, конкретные цели же пока не ясны. Но меня больше волнует то, что они, по сути, воруют метаморфов, делая из них подопытных кроликов, чтобы себе тех силы заполучить, - лоб альфы расчерчивается глубокой морщиной, отображая скопившуюся, но подавляемую злость. У Чимина аналогичное душу, вопреки всему, не до конца потемневшую, терзает, тому, чему подвергаются в Гиндере оборотни противится, но под давлением жажды мести к вампирам смиряется, зная, что все это делается для свержения Хосока, но, а после, Тэмин не раз его заверял, пленники будут освобождены, но главное, больше не будут кем бы то ни было преследоваться. - И как для нас удачно, что именно Сокджин волков переправлял через море, а значит, сможет и переправить кого-то из твоих людей и желательно метаморфа, - легко план Первородных раскусывает, не одну махинацию провернувший, омега. Глупым Чимин никогда не был, если только неосторожным, но не теперь, когда, как лезвие смертоносное, заточился, оковы наивности сбросил, научился сквозь строки читать, а читает он на свою беду многое. Любовь к нему в глазах карминовых Намджуна и не ее в агатовых Тэмина. В них скорее страсть, обладания жажда, желание сломать, подчинить, использовать, мысли о чем Чимин от себя гонит упорно, им верить отказывается. Чимин от альфы с ароматом лилий морозных зависим. Сердцем любит первого, а второго душой, и от этих противоречий задыхается, самоуничтожается, на миллион обуглившихся лепестков распадается, видя в них свою запекшуюся кровь. Ад ближе, чем он думает. Ад в нем самом. - Твоя проницательность всегда меня поражала, солнце. Похоже, Сан такими темпами скоро лишится работы, - улыбается Чон, целуя парня в висок, глубже бергамот его кожи вдыхая. - Меня вполне утраивает роль твоего омеги, на остальное не претендую, - от касания, приятными мурашками вниз по скуле сбегающего, довольно жмурится Пак. - Даже на роль моего супруга? - вопрос вкрадчивый без доли в нем шутки. - Что? - поднятый на Намджуна ошарашенный взгляд. - Как будто ты не знал к чему все идет. - А ты не спешишь? - Предлагаешь мне еще тысячу лет подождать? - иронично бровь выгибают. - Джун, я... - теряется Чимин, вместо радости, боль чрезмерную ощущая, в груди тяжесть и на языке тлен. - Просто скажи, да или нет, - в глаза багряные, отчего-то слезящиеся, требовательно смотрит вампир. Не такой он реакции ожидал от забравшего его сердце омеги. Ни разу в его чувствах не сомневался, каждой клеточкой своей кожи их к нему ощущал, не меньшее в себе нося. - Конечно, да, Джуни, но мог бы как-то и поромантичнее мне предложение сделать, - неловко смеется омега, повисшую тишину разбивая. Разбивая себя.       У Намджуна улыбка облегченная появляется на губах. Давно уже настолько, как сейчас, не боялся, с таким отчаянием на лице, сбросив все маски, ответа не ждал, зная, что отрицательный его бы сломал, почву из-под ног выбил, на существование старое-новое обрек бы. Только с Чимином вкус истинный жизни познал и ту самую, которую не надеялся встретить. Всего себя семье отдавал, о всяком позабыв счастье, но подспудно его желая, к нему стремился. - Обязательно сделаю, малыш, но для начала... - резко на спину опрокидывают Чимина, над ним нависая. - ... тебя за долгие раздумья следует наказать. - Сомнительное наказание, господин Чон, - улыбается кокетливо Пак, приглашающе разводя в стороны молочные бедра, а внутренне умирать продолжает, слезы силясь сдержать, закрывает, чтобы лица любимого не видеть, глаза и надсадным давится стоном, когда Намджун в него до конца входит. Боли наслаждение без граней. Избранная им участь, наперед о ее последствиях зная, но неотвратимая, как и любовь, которую никогда не ждут, пустоту призванную заполнить, Чимина - похоронить.

***

      Тэхен тенью неслышимой в свою спальню проскальзывает, сразу же взглядом останавливаясь на обнявшем его подушку Чонгуке, отчего в нем привычная пустота сменяется чем-то иным, пока ему непонятным, будоражащим кровь ледяную. Никак из мыслей этот строптивый оборотень не уйдет, все внимание на себя перетягивает, желать заставляет даже не вкус его вновь попробовать, а его самого, Омега думает, что все дело в том, что альфа - метаморф, хотя подобных ему и не мало побывало в его постели, но, вопреки всему, зависимость от них не вызвало, а Чонгук... Чонгук, как будто, другой, он его не боится, не прогибается, внушению сопротивляется, то, что на языке лежит, прямо озвучивает, в глазах ненавистью к нему полыхающей завораживает, но Тэхену хотелось бы увидеть в омутах аметистовых нечто другое, отыскать в них недостающее тепло, которое, как сотни лет уже, не чувствует, а, отключив эмоции, и подавно. Тогда что это, прикасаясь к чужой щеке, если не оно? Насладиться, источающей аромат горького шоколада, кожей ему не дает ее мгновенно проснувшийся обладатель. Руку его перехватывает, тонкое запястье сжимая до красных отметин и на него обыденно смотрит зло, аметист на янтарь изменяя. Опасно, равно как и прекрасно. - От тебя воняет кровью. Хорошо повеселился? - неприязненное выплевывает альфа. - Не особо, и предпочел бы лучше провести время с тобой. Но что поделать, мой дорогой братец слишком переживает за своего волчонка, чтобы один на один меня с вами оставлять в особняке, - непринужденно омега пожимает плечами, освободиться от болезненной хватки попыток не предпринимая. Кажется, этой болью наслаждается, ее жаждет, представляет, как пальцы Чонгука не на запястье сомкнутся, а на его шее. Себе подчинят. - Неудивительно, знаешь, - фыркает парень, выпуская руку вампира. - Пришел за добавкой? - спрашивает, замечая алые капли на его одежде. - Вообще-то, это моя комната, красавчик, собственно, как и моя постель,а пришел я банально поспать, - усмехается Тэхен, беззастенчиво обнаженный торс напротив разглядывая. - Но, если ты так хочешь, то можно заняться чем-то более интересным. - Хочу я или не хочу, тебя, уверен, волнует в последнюю очередь. К чему эти игры? - А к чему серьезность? За тысячу лет мне ее хватило сполна, поэтому сейчас я просто предпочитаю наслаждаться жизнью и брать из нее все. Она мне задолжала, - «за все мною пролитые слезы, мою боль» не договаривает и, скидывая обувь, подползает к отстранившемуся оборотню ближе. - Разве жить с отключенным эмоциями это жизнь? - произносит Чонгук, позволяя омеге устроиться на его бедрах.       Омега на мгновенье, сцепляя руки на его шее, теряется. Такого вопроса он от него не ждал. Под ребрами давно позабытое заскреблось, о том, кем был, напоминая и о том, чего вспоминать ни в коем случае не следует, а иначе назад откатиться, в бездну, из которой, как думает, выбрался, обратно упасть, после в ней утонуть. - Думаешь, будучи при них, я жил? - в иронии горькой приподнимается уголок губ вишневых. - Я страдал, Чонгук. Того, кем стал, не принимал, ненавидел, пробовал себя убить, но все тщетно. Я не просто бессмертен, я проклят. А похоронив чувства и себя старого, я освободился, с мучениями для сердобольного Тэ-Тэ покончил - ему в этом жестоком мире места нет и никогда не будет, - слов подтверждение Чимина , в котором, глядя в, для кого-то, но не для Чонгука, пустые глаза вампира, не усомниться. Жалость к нему почувствовать, сочувствие, возможно, но сразу же оное на корню задушить. Тэхен от него этого не заслуживает. Тэхен выбор сам сделал, все, что в нем оставалось хорошее, руками своими уничтожил, прекрасно зная, что после еще большим монстром станет, немало крови прольет. Но отчего тогда Чонгук сейчас по его щеке ведет бледной, с себя демона прекрасного не скидывает, разрешает своих ему губ коснуться. Дар же плохого предчувствия молчит, ничем не выдает, что омега для альфы представляет какую-либо опасность, а она есть. Альфе о том аромат говорит сочный ягодный, под кожу въедающийся, туманящий разум и волка внутри подчиняющий. - Ты чувствовал боль, а значит, жил, значит, боролся, - выдыхает в чужие уста Чонгук. - И я бы предпочел сейчас в глаза того Тэхена смотреть, а не в твои. Это не для него в этом мире места нет, а для тебя, потому что ты слабак, дикарка, и такой ты мне омерзителен, - сказанным удар наотмашь наносит по маске вампира, но она за годы слишком окрепла, не трещинами от произнесенного покрылась, а расползлась в ядовитой улыбке. - Омерзителен? Хорошо, очень хорошо, - самодовольный смешок, словно Первородному озвученное оборотнем нравится, но, не ломающему изнутри ногти об его ребра, юноше с цветочной поляны. - Тогда покажи мне это, покажи насколько я тебе противен, - глаз контакт магнетический и следом ударившийся спиной об простыни распятый под Чонгуком Тэхен.       Чонгук внушению на этот раз нисколько не сопротивляется. До хруста костей омегу сжимает в руках, рвет на нем блузку, штаны и белье кружевное, оставляя его полностью обнаженным. Телом покорным подспудно любуется, замечая веснушки почти исчезнувшие меж острых ключиц, на животе плоском, хрупких плечах. Желание изобличает в себе их сызнова поджечь и в сердце небьющееся вдохнуть жизнь, прежнего Тэхена вернуть. В губы в бархатном стоне разомкнутые оголодало вгрызается, ощущая вплетшиеся в его темные волосы тонкие пальцы, впитавшие кровь бесчисленных жертв. Рычит, намертво пригвождая вампира к постели, жадно, об чужие клыки ранясь, вылизывает податливый рот, будто его сожрать собирается. Вампир его торс стройными ногами в ответ оплетает, требовательно сочащимся смазкой членом об него трется, намеренно провоцирует, душит своим проклятым запахом, самим собой. Стягивает с Чонгука преграду последнюю и за своеволие в шею укус с ядом оборотня получает, но его действие нейтрализовать не спешит, жилку бешено напротив пульсирующую не прокусывает. Знает, что не умрет, зато в агонии невыносимой биться будет и самозабвенно на предстоящие муки плюет. Ему нужна эта боль. Чонгук прав, с ней он себя живым ощущает. - Давай же. Я хочу чувствовать твою ненависть, - в однозначном намеке бедрами навстречу альфе толкается, но тот почему-то медлит. Над ним замирает, вглядываясь в карминовые глаза, ладонью по ране рваной ведет, всем нутром противясь ее нахождению на совершенной коже и тому, что она ему доставляет. - Пей, - разрывает зубами свое запястье Чонгук, сразу же прикладывая его к губам омеги. - Зачем? Разве ты не этого хотел, когда вонзал в меня клыки? - отталкивает от себя руку вампир. - Я вот этого. И какого черта ты опять моему внушению сопротивляешься? Или все твои слова о том, как я тебе омерзителен, неправда? - расплывается в ироничной улыбке. - А быть может, захотел мне эмоции вернуть? - целенаправленно на растерявшегося метаморфа давить продолжает, не догадываясь, как на самом деле к истине близок. - Это невозможно, Чонгук, а, если даже и да, то фатально. Для нас обоих. - Заткнись, - насильно вдавливает окропленную кровью ладонь в его рот и одним слитным движением во влажную узость его ягодиц входит. Не отрывая от него руку, в простыни вдалбливает, темп бешеный за считанные набирает секунды, силясь погасить вулканами извергающуюся от сказанного ярость. Вместе с тем, наслаждение запредельное испытывая, сущность волчью внутри не удерживает. Хвостом проявившимся по бедрам лупит покорившегося омеги, захлебывающегося гранатовым наркотиком и удовольствием его разрывающим по частям.       Тэхен в лопатки мощные ногтями вцепляется, притягивает Чонгука к себе ближе. Пользуясь его отвлеченностью, с трудом отрывается от его ладони, меняя ее на вздувшуюся от напряжения смуглую шею. Ноги закидывает ему за спину, там их сцепляет, слухом чутким ловя очередной громкий рык. Рана затягивается, но яд, Первородному кажется, остается, не тот, что следовало бы, а много худший, обрекающий на от черного волка зависимость, на него. Чонгук думает схоже, но остановиться не может, только сильнее в себя Тэхена вжимает, одним на двоих проклятием теперь пораженный, дорогу прокладывающим прямиком в Ад, куда не хотел и где сердце мертвое так и не забилось, а его собственное по ощущениям от осознания этого остановилось. Они с Тэхеном не истинные, они друг для друга никто. Случайно на орбите встретившиеся спутники, при столкновении взорвавшиеся, с осколками чужеродными в своих механизмах сейчас собирающиеся. Равноценный обмен. - Что и требовалось доказать. Оно не забилось, не забилось... - в безумный смех скатывается Тэхен, машинально поглаживая по спине изливающегося в него Чонгука. - Жизнь любого меня отвергает. - Это ты ее отвергаешь, - взгляд аметистовый, по лицу, губам окровавленным омеги скользящий, на руки опираясь около разметавшихся по подушке алых волос. - Но не ты меня, судя по твоим грустным глазам, - шепчет омега, содрогаясь от сцепляющего их узла. - Не надо, Чонгук. Я того не стою, поверь.       Чонгук не верит, но не говорит ничего. Прядку с его лба убирает и в объятия сгребает, дарит тепло, зная, что завтра себя за это возненавидит, но не сегодня. Сегодня они не враги. Сегодня они два запутавшихся человека, притяжению сдавшиеся слабые люди. Бой проигран, но не война. С кем...?