***
Чимин приличное время на водные процедуры тратит, в нежную кожу до алых отметин втирает ароматические масла, чтобы перебить впитавшийся в каждую клеточку тела запах Намджуна. Знает, что Тэмин не любит на нем посторонние ароматы, особенно принадлежащие Первородному. Знает и то, что искусственная отдушка мало чем поможет, альфа все равно будет в гневе, не за одно, так за второе сорвется, что в последние месяцы повторяется все чаще. Чимин о причине догадывается, но она ему нисколько не льстит, как было по-первости, наивной в него влюбленности, которая, вопреки жестокости Тэмина, не прошла. Омега слишком к этому оборотню привязан, приручен к его, отнюдь, не ласковым рукам. Любить одинаково сильно двоих тяжело, эта любовь его убивает, от нее не спрятаться, потому что внутри, по венам вместо крови бежит, заменяет кислород в легких, но чувствуется не им, а угарным газом, будто у вампира на постоянной основе под кожей пожирающие его плоть пожары. Догорят, интересно, когда-нибудь? Ничто не вечно. Но тогда что останется? Пустота. Чимин ее боится, Чимин, несмотря ни на что, хочет жить, но не чувствовать. Рисуя на глазах стрелки, омега ловит себя на мысли, что мечтает так же, как и Тэхен, эмоции отключить, но, вспомнив его же, точнее во что тот, лишившись человечности, превратился, в зачатке рожденное слабостью отвратительное желание удушает. Легкие пути ничего хорошего не несут, в них, как правило, таится подвох. Он не Гензель по хлебным крошкам к пряничному, на деле омытому чужой кровью, дому идти, лучше по лесному мраку, пахнущему собственной блуждать, что и продолжает делать спустя час, ступая по темному коридору переделанной под базу ахиллов старой фабрики, где за поворотом лофт Тэмина находится. Остановившись около нужной двери, Чимин на пальце кольцо обручальное крутит, будто силы в нем ищет все дальнейшее выдержать, истинных чувств Алкиду не выдать. Подобные задержки перед встречей с, казалось бы, любимым мужчиной становятся с каждым разом все дольше, прежней уверенности в своих решениях у Чимина нет. – И долго ты там стоять собираешься? – раздается из-за стальной преграды режущий слух голос Тэмина, заставляющий толкнуть дверь и войти. Личные апартаменты альфы представляют собой одно просторное, не разделенное на комнаты помещение. Стены не отделаны – подсвеченный красным неоном светодиодных лент голый кирпич, напротив панорамных окон с видом на заброшенные серые здания стоит большой диван из черной кожи и стеклянный столик в форме квадрата, в нише плазма висит, с противоположной от нее стороны расположена барная стойка, рядом две двери: в гардеробную и ванную. Тут же наверх тянется железная лестница, оканчивающаяся прямоугольной открытой площадкой с двуспальной кроватью. Обстановка Чимину не нравится, здесь стылостью веет, спальня Намджуна, выполненная в теплых древесных тонах, для него более предпочтительна. – Ты задержался, – говорит сидящий на диване мужчина, взглядом нечитаемым окидывая идущего к нему парня. – Не смог раньше вырваться, – отвечает омега, подходя к альфе вплотную. – Или не хотел, – резко на себя его тянет Тэмин, вынуждая упасть на свои бедра. Чимин, привычный к подобному, страха не показывает, слегка поерзав, непринужденно на его сильные плечи ладони укладывает, вельветовые глаза на красивое лицо поднимает. – С чего такие выводы? Ты прекрасно знаешь, что пока Намджун в особняке, мне из него хода нет, – ровно произносит, чувствуя, как легкие заполняются ароматом морозных лилий, совершенно с его обладателем не вяжущимся, но приятным, приносящим разбереженной душе мнимую легкость. – Все такой же наивный, – обманчиво ласково тонкими пальцами оглаживает альфа шею омеги, через секунду его за горло жестко хватает, словно действительно планирует задушить, и, игнорируя надсадные хрипы, в его приоткрытые губы сквозь зубы цедит: – Считаешь себя умелым актером, думаешь, безукоризненно отыгрываешь свою роль, не понимая, что обманываешь уже не его, а себя. Будь это не так, он бы давно тебя раскусил, а тут даже на предложение расщедрился, – заламывает безымянный палец с блеснувшим бриллиантом кольцом, его, сдирая кожу, с него стягивает. – Н-не р-разбивай. В-возникнут вопросы, – сипит Чимин, но отнять от себя руку Тэмина не пытается, осознавая, что бесполезно, что этим может спровоцировать еще больший гнев. – Ты прав, – ослабляет на его шее хватку Тэмин, отбрасывая в сторону ненавистное украшение. – Эта безделушка ничего для нас не меняет, верно? – опрокинув вампира спиной на диван, по нижней губе проходится большим пальцем, нависая над ним. Омега вместо ответа уста размыкает, лижет юрким языком по шершавой подушечке, вбирает ее в рот, немигающе смотря в ониксовые бездны. Зрелище соблазнительное, но нисколько ярости Тэмина не усмиряющее. Молчание Чимина все самое темное внутри поднимает, красноречивее любых слов говорит, что в том начинают сомнения прогрессировать, с пути выбранного сбивать, от того, кто его всему научил, огранил, подарил смысл жить, отдалять. Чимин – рук Алкида, его симпатии извращенной создание, о чем ему следует помнить, но он, сердце на двое разделивший, похоже, нет. Что ж, Тэмин, распаленный даже не столько злостью, сколько ревностью, с удовольствием мальчишке напомнит о парочке важных нюансов. – Тебе не быть с ним. Никогда, Чимин, – мягко щеки вампира дотрагивается оборотень, затем одним рывком пуговицы на его изумрудной блузке заставляет перламутровыми каплями по ближайшим поверхностям разлететься. – Ты принадлежишь мне, моя непослушная змейка, – вкрадчивый шелест, накрывая несопротивляющиеся губы. Чимин не противится, податливо ноги разводит, позволяя мужчине удобнее устроиться, зарывается в его угольные волосы, сплетается языком с языком. Тэмин сегодня не сдержан, рвет одежду, без усилия подчиняет, ранит клыками неестественно бледную кожу, синяками ее в назидание, что его касался другой, покрывает, от чужого на нем аромата звереет и, без предупреждения войдя в не успевшее повлажнеть нутро, грубо внутрь толкается, путает мысли, оставляя в них лишь озвученный только что приговор, чем вновь омегу ломает. «Тебе с ним не быть». Чимин привык, Чимин и без Алкида это осознает. Намджун так или иначе со временем обо всем узнает, предательства ему не простит, его не поймет, от него отвернется, но омега все равно абсурдно надеется, за его любовь отчаянно цепляется. Надежда бессмысленная. Первородные не умрут, но падут, потеряют власть, станут пленниками, скорее всего будут где-то заключены, надежно от мира спрятаны, возможно, иссушены. Нет для вампира участи хуже, чем оказаться в клетке без возможности испить свежую кровь. Тэмин навещать и кормить их не разрешит, милосердия не проявит, но Чимин не сдастся, попытается выбить для Намджуна и Тэхена приемлемые условия. Пускай взаперти, далеко от него, но без пыток, без боли, без личности слома. Он, убежденный Тэмином, что проку для ахиллов с них никакого, верит, что основной удар придется по Хосоку - вот уж кто точно не заслуживает пощады. Чимин готов его лично пытать, за все принесенные им страдания кожу с костей снимать, день за днем сызнова все повторять. Эти картины в распятом под альфой омеге его жаждущую мести гадюку подкармливают, помогают держаться, на чужую страсть громкими стонами отвечать, вколачивающемуся в него Алкиду доверять, не догадываясь, что тот, будучи владельцем дара крысолова, с его разумом играет, дергая за ниточки его ненависти к старшему Чону, к которой любовь к Намджуну примешивается, заполняет сердца львиную долю, отнимает Чимина у не согласного делить его ни с кем Тэмина. Тэмин не хочет этого обворожительного мальчишку терять, решает пойти на крайние меры, надеясь, что они с ним не истинные – лишаться шпиона в стане врага не в его планах, но придется, если мертвое сердце забьется. – Кусай, змейка. Я разрешаю, – сбросив темп, вжимает лицом в свою шею парня мужчина, не до конца осознавая причины такого поступка. Вероятно, и он отравился чувством запретным. Чимин, потерянный в больном наслаждении, затуманенным вельветом с агатом Тэмина встречается и, ничего не анализируя, маняще пульсирующую жилку прокусывает, впервые пробуя на вкус его кровь, а распробовав, остановиться не может, жадно жидкость алую поглощает. Оторваться от топящей в удовольствии амброзии смерти подобно, эмоции запредельные, отправляющие обоих в сумасшедший экстаз, сопровождающийся глубокими толчками, доводящими до исступления и нескольких головокружительных оргазмов подряд. – Тише, хорошего понемногу, – излившись, отнимает омегу от себя альфа, ощущая, как сильно дрожит обмякшее в его объятиях тело. Из него не выходит, единение чувственное продляет, позволяя узлу их скрепить, и отчего-то огорчается отсутствию движения в грудной клетке вампира. Сердце Чимина не ожило. – Т-ты... Что это было? – растеряно моргнув, пытается говорить связно Чимин. Беспрестанно прошиваемый электрическими разрядами, продолжает всем собой содрогаться, что-то неизведанное, граничащее с безумием испытывать. – А сам как считаешь? – улыбается Тэмин, с ним местами меняясь. – Ты метаморф? – оказавшись лежащим на Алкиде, пораженно выдыхает вампир. – Но твои глаза... Я не вижу в них линз. – Магия весьма полезная штука, особенно, когда подавляющее большинство ее обладателей находится у меня в подчинении, – хитрый блеск непроглядной темени, через секунду сменяющейся врожденным пурпуром. - Красиво, – завороженно произносит Чимин, смотря в напротив мистические озера. – Я понимаю, зачем ты настоящую сущность скрываешь, но... Но почему ты вдруг решил мне...? – Чтобы ты знал и никогда не забывал, насколько мое к тебе доверие велико, – отвечает Тэмин, размазывая по его подбородку кровь. – Ты первый, кому я позволил себя укусить, – пройдясь испачканными пальцами по пухлым устам, выдает звучащее для Чимина, как прекраснейшее признание, призванное его разум смутить, одурманить, власть над ним укрепить. – Я ценю это, – поцеловав альфу в уголок губ и распрямившись в спине, шепчет омега, начиная плавно покачиваться на нем. – Рассчитываешь на добавку? – расплывается в лукавой улыбке мужчина, опуская руки на его скользкие ягодицы, их до алых отпечатков сжимает, восседающим сверху вампиром любуется, удовлетворенно подмечая, что в его сознании теперь есть только он. Не Намджун. – Возможно, – в ответ краткое, укладывая ладони на тяжело вздымающуюся грудь оборотня, подцепляет его подвеску-клык, как бы невзначай задевает соски. – Не так быстро, а иначе можно спровоцировать ломку. – У меня хороший контроль, – дуется Чимин, чертя объемные восьмерки на его бедрах. – А кто сказал, что я говорю о тебе? – оголив внушительные клыки, посмеивается Тэмин. – Или ты забыл, что от подобного не только вампир, но и метаморф рассудок теряет? – Ты и без этого его всегда теряешь, когда я делаю так, – оставив в себе лишь головку, резко обратно омега насаживается, рык в горле альфы рождая. – Разве я не прав? – Может быть, но я не против удостовериться, – приняв вертикальное положение, откидывается лопатками на спинку дивана Алкид, окольцовывает его талию, не смущаясь кровавых разводов, ползет цепочкой поцелуев по линии челюсти, спускается к соблазнительно подставленной шее, облизывает завибрировавший от стона кадык, наполняя легкие расточающимся по помещению ароматом гибискуса, который Чимину идеально подходит. Гибискус такой же, как и он, дикий, яркий, теплолюбивый, но особую прелесть Тэмин находит в его тайном значении – смерти. На нее все три Первородных обречены, чего маленькой выгибающейся на нем змейке не следует знать.
***
– Мин Юнги, значит. Не устаю поражаться поворотам судьбы, – усмехается лежащий на постели Тэмин, задумчиво перебирая темные волосы уютно пристроившегося на его груди Чимина, только что поведавшего ему события последних дней и показавшего фото метаморфа. Для него не секрет, что Хосок нашел своего истинного, эта новость, из уст в уста передаваясь, сравни урагану по Адару прокатилась. Не могла нет, учитывая, что старший Чон первый в истории вампир с вернувшимся к жизни сердцем. Имени же несчастного волка Алкид не знал, а теперь полученному сведению радуется, под него корректирует требующие изменения планы. Если ранее в его намерениях было дождаться момента и просто выкрасть омегу, чтобы потом отправить в Гиндеру и шантажировать им Первородных, то сейчас он может заиметь в нем союзника. По словам Пака Юнги Хосока не жалует, его ненавидит, мечтает сбежать, что ахиллам бесспорно на руку. – Ты знаком с этим омегой? – Чимин как всегда проницателен, умеет анализировать. – Ты даже представить себе не можешь насколько близко, – в иронии уголки губ мужчина кривит. – Я помню его совсем юным и вечно попадающим в неприятности мальчонкой. Забыть его невозможно, редкий белый волчонок, всюду следующий за мной по пятам и постоянно меня кусающий за ноги, если я отказывался с ним поиграть. Интересно, как он смог избежать уготованной ему участи, еще и так долго скрываться. Юн мне всегда казался слишком хрупким и беззащитным для этого мира, но, оказывается, он не так прост. В какой-то степени его даже жаль, в наших реалиях проявить себя, как метаморф, все равно что мишень на своем лбу нарисовать. – Вы из одной стаи? – приподняв голову, спрашивает вампир, с искренним удивлением смотря на оборотня, и, заглянув в пурпур его глаз, кое-что вспоминает, складывает два и два: – Твоя же фамилия Мин, да? Неужели вы родственники? – Двоюродные братья по отцовской линии. У тебя хорошая память, я всего раз тебе полным именем представлялся, – щелкнув по его носу, усмехается Тэмин. - Тот день сложно забыть, особенно, как меня волочили к тебе с мешком на голове, – фыркает омега, забавно на его действие скуксившись. – Меры предосторожности, зато какой итог. Или ты о нашей встрече жалеешь? – выгибает брови мужчина. Где-то глубоко внутри «да» кто-то кричит, но одурманенный кровью Тэмина Чимин надрывающийся голос не слышит, пребывая в эйфории, ощущая в теле приятную невесомость, о терзающих его до прихода сюда противоречиях не думает, к рукам мужчины, умело дергающего за выведенные на первый план нити нужных себе эмоций, ластится. – Не задавай глупых вопросов. Ты меня спас, сделал сильным, заставил почувствовать себя нужным и важным. Без тебя я бы не выжил, – шепчет омега, вновь укладываясь на крепкую смуглую грудь, считает размеренные сердца удары, очерчивает глубокий шрам рядом с сердцем. Тэмин откуда тот никогда не рассказывал, Чимин не настаивал. Теперь же ответ ясен, как день: Тэмин лежал на жертвенном алтаре, но каким-то образом сумел спастись. – Ты сам себя таким сделал. Дело ведь не столько во мне, сколько в твоем желании. Не имей ты цели, внутреннего стержня, огня в глазах, я бы прошел мимо, не стал тратить на тебя время. – Ты же тогда сказал, что мной сразу же очаровался, а тут говоришь, что прошел бы мимо, – картинно надувает губы омега, а на деле едва от похвалы не мурчит. Тэмин на подобное скуп, часто груб, язвителен, тем ценнее этот момент. Чимину, вопреки уродливым на шее следам от пальцев альфы, кажется, что сегодня они с ним особенно сблизились, какую-то грань тонкую пересекли, отчего ему тепло, непривычно спокойно, неправильно-правильно. Кровоподтеки уже поблекли, с его ускоренной регенерацией через полчаса исчезнут совсем, слова же Тэмина останутся, к нему чувства продолжат питать. – Не без этого. Но не имея внутреннего наполнения даже самая красивая в мире оболочка быстро наскучивает, свою прелесть безвозвратно теряет, – произносит мужчина, поднося его трогательно маленькую ладошку к губам, ее нежно целует, рождая у ее владельца светлую улыбку. – Ты сегодня прям романтик, – довольно омега урчит. – Соскучился, – непринужденный ответ. – Мм, как все просто, оказывается. Всего-то и надо было потомить тебя немного разлукой, которая наступит... – кидая взгляд на висящие над постелью часы. – Черт, уже почти вечер, а мы так толком и не обсудили мои дальнейшие действия. Если я не вернусь в особняк до ночи, Намджун меня хватится. Сомневаюсь, что он поверит в мой очередной поход в клуб или по бутикам, учитывая, что предупредил меня без надобности и охраны в Адар не соваться... – Не переживай, ему в ближайшие сутки будет явно не до тебя, поэтому твои дальнейшие действия заключаются в пребывании в моей кровати, – оскаливается Тэмин, силясь не показать злость при упоминании ненавистного имени. – Но ты прав, кое-что обсудить все же нужно, а после я буду вынужден ненадолго уйти. – Дай угадаю, ты решил выйти из тени? – Частично. Угощу Первородных аперетивом, чтобы не расслаблялись, раз Сокджин имел неосторожность попасться, что было предсказуемо, а потому проблем не принесет, скорее, наоборот, подарит нам преимущество. Осталось только узнать кто из людей Чонов будет на его корабле заслан, что, разумеется, твоя задача. Также, мне надо, чтобы ты втерся в доверие к моему братцу, к его другу тоже желательно. Пока без имен, аккуратно прощупывай почву, подогревая их ненависть к Первородным. В общем, все как ты умеешь. – С первым разберусь, со вторым чуть посложнее, но думаю, справлюсь. Юнги совсем ребенок, который создает впечатление доброго и немного наивного человека, делящего мир на черное и белое. Такими легко манипулировать. А вот Чонгук... он как раненый звереныш, до последнего будет зубы скалить, – делится сделанными выводами Чимин, при воспоминании о старшем из метаморфов хмуря тонкие брови. – Какие у них способности? – Если я правильно понял, то у Юнги что-то на вроде иммунитета к внушению. Про Чонгука ничего, кроме того, что Хосок использует его, как рычаг давления на него, не знаю. Узы этих оборотней крепкие, похожи на братские. Большего сказать пока не могу, у нас была всего одна краткая встреча. – Такой дар на вес золота. Если удастся его воссоздать, это практически решит исход войны, избавит нас от потребности пить араклиевые настойки. На месте становления Чонов вампирами араклии мало, а растущая в других местах имеет слабый и недолговременный эффект, да и Хосок наверняка позаботится, чтобы ее повторно попытаться оттуда выкорчевать. – Было бы неплохо. Мне надоело себя этой дрянью постоянно травить. То еще, знаешь ли, удовольствие добровольно жечь свои внутренности, – морщится в гримасе отвращения Чимин, непроизвольно воспроизводя болезненные ощущения, на которые вынужден почти каждый день идти ради собственной и тайн Алкида сохранности. – Понимаю, больно, но в первую очередь ты делаешь это для своей безопасности. Я не из прихоти выделяю тебе ту же настойку, что пью сам. Рано или поздно Чоны заметят утечку информации, станут более подозрительными. Намджун, конечно, вряд ли захочет применять к тебе внушение, но Хосок точно начнет проверять ближайшее окружение, не посмотрит, что ты дорог его братьям, – старается ровно звучать альфа, напоминая себе, что близость Чимина с Намджуном всего лишь сопутствующий ущерб, на который сам его подтолкнул. Привязка омеги к Первородному оборвется вместе с его смертью. Тэмин об этом позаботится. – Боишься за меня? – мазнув губами по затянувшейся на шее оборотня ране, спрашивает Чимин. – Твоя проницательность имеет досадное свойство отключаться в самый неподходящий момент, – цокает мужчина, зарываясь носом в растрепанную макушку парня. - Боюсь, змейка, конечно боюсь. – Просто хотел услышать это от тебя вслух, – бурчит Чимин, рисуя указательным пальцем замысловатые узоры на его обнаженной груди. – Спасибо, что открылся мне, рассказал о своей истинной сущности. Для меня это важно. – Увидел в твоих глазах сомнения в моих к тебе чувствах. Решил все исправить. Доверие – высшее проявление любви. – И все-таки ты сегодня обезоруживающе романтичен. Я тоже тебя люблю, Тэмин, – солнечно улыбается омега, чувствуя редкое для себя умиротворение, позабытую давно беззаботность, словно никаких Первородных в их жизни нет, а он обычный мальчишка. Не вампир, не чудовище, не шпион. Тэмин, прижимая его к себе, эти эмоции даром метаморфа усиливает, несвойственной ему заботой окутывает, понимая, что сейчас улыбается тоже. Любовь разной бывает, у него она больная, эгоистичная, жестокая, Чимина ломающая. В иную он, не сумевший сердце от тьмы уберечь, не может. Не мог до текущего дня.***
Тэмин, оставив Чимина нежиться в ванной и напомнив ему, что ожидает его увидеть по возвращению в лофт, толкает дверь в свой кабинет, в котором когда-то и произошла с ним первая встреча и в котором сейчас находит взглядом ожидающего его у окна Бэкхёна, родного папу, вернее занявшего его тело Хару, родителя Чонов, превратившего их в вампиров. Хару, как и Тэмин с Бэкхёном, считается всеми погибшим, человеческой оболочкой точно, но не душой. Омега, в совершенстве овладев магией экспрессии, этот мир не покинул, задержался в нем бестелесным духом и стал занимать чужие тела, поглощая их силы, отчего их владельцы в конце концов умирали, и ему приходилось искать другие. Собственных сил у него практически не было, поэтому, как бы ему ни хотелось отомстить сыновьям, он смиренно терпел, наращивал за счет своих жертв мощь, следя за всем со стороны и изредка вмешиваясь. Изредка, но зато как. Именно Хару стал инициатором добавления в кровь оборотней магии, что послужило появлению метаморфов, кои задумывались, как помощь в борьбе против вампиров, он же спланировал ловушку для Намджуна, после сброшенного в гробу в море. Выведение нового вида волков в последствии обернулось против своих создателей. Метаморфы в войне им как помогали, так и вредили, если попадали к врагам в плен. Разнообразие сверхспособностей таких перевертышей поражало, являлось весомым для ведьмаков и оборотней подспорьем, чему противопоставление – их до невероятного усиливающая вампиров кровь. Со временем Хару также узнал, что при истинности метаморфа и вампира у второго оживает сердце, что значит, пара может зачать ребенка, и не просто ребенка, а с большой вероятностью гибрида, то есть, породить очередную угрозу. Хосок не первый вампир, кому посчастливилось встретить предначертанного волка, были еще как минимум трое, но Хару позаботился об этом, заставил тех навсегда замолчать, пока информация не успела дойти до Первородных. Впрочем, она все равно дошла, но, ничем неподкрепленная, бездоказательная, осталась красивой легендой. Оценив риски, ведьмак пришел к выводу, что будет лучше от метаморфов избавиться, в чем, находясь в обличье старейшины, убедил в этом и стаи. Вместе с тем жажда мести над ним, не погнушавшимся вступить в союз с ненавистными для себя волками, довлеть продолжала, не позволяла сидеть сложа руки, в деятельном разуме строила планы о свержении неумолимо захватывающих власть Чонов, по итогу оказывающиеся не плодотворными. Многовековая война постепенно сводилась на нет, поредевшие в численности оборотни, не видя выхода, преклоняли перед Хосоком колени, ведьмаки без их поддержки не смогли оказать достойный отпор, что загнало их в около рабское положение с почти полным запретом на магию, а нарушившие его жестоко карались. Тело же Бэкхёна Хару пленил совершенно спонтанно, притянувшись на мощный выброс энергии, когда тот взывал к духам предков, чтобы они помогли ему спасти приговоренного к смерти на алтаре сына. Омега, приняв его жертву, не мог отказать и вынудил проводящего ритуал жреца промахнуться мимо сердца шестнадцатилетнего подростка, чего из-за черного морока никто не заметил. Затем, забрав едва дышащего Тэмина, Хару что-то в нем разглядел, его, вопреки прежнему решению не щадить метаморфов, выходил, начал обучать, растить из него будущего лидера, чтобы возобновить войну против Первородных, сея в юношеском уме семя ненависти к вампирам. «Ни тебе и никому не знать покоя, бояться и скрываться всю жизнь, покуда Чоны не будут уничтожены. Падут они, падут и все пошедшие от них ветви вампиров. Только при этом условии ты и все остальные метаморфы обретете свободу, встанете наравне с другими народами». Умный и развитый не по годам мальчишка Хару импонировал, быстро учился, его словам безоговорочно внимал, пускай и, к его прискорбию, скоро догадался, что папа не папа, а кто-то иной. Омега, не желая подорвать чужое доверие, заверил, что Бэкхён жив, ему ничего не грозит, и он освободит его тело сразу же, как они добьются своей цели, что было ложью. После присутствия внутри себя настолько темной, как Хару, сущности никто не выживал, деля одну на двоих оболочку ее владелец не то что влиять ни на что, а даже заговорить с вероломным вторженцем не мог, но почему-то не Бэкхён. Не постоянно и лишь тогда, когда Хару смотрел в зеркало или другую отражающую поверхность. Раздражающее для древнего ведьмака исключение, окупаемое огромным резервом сил Бэкхёна, регулярно выедающего ему мозг чайной ложечкой. – Опрометчиво было позволить Чимину себя укусить. Он колеблется на перепутье, его тебе верность больше не абсолютна, – не отвлекаясь от созерцания накрапывающего дождя, говорит Хару. – Что я этим решением часом ранее исправил. Моя кровь усилила влияние на него моего дара, плюс он наверняка на нее подсядет, так что риск оправданный. Спустить на тормозах его растущую привязанность к Намджуну было бы более опасным для наших планов, – спокойно парирует Тэмин, направляясь к стеклянному в углу шкафу, достает початую бутылку бурбона и наливает алкоголь во взятый оттуда же стакан. На стоящего у окна ведьмака не смотрит, не желая видеть оскверненных тьмой глаз папы, у которого они до вселения в него Хару несли свет и тепло, а сейчас пустоту. Больно смотреть на вроде бы родные, все такие же красивые черты Мин Бэкхёна, его каштановые волосы, чувственный абрис губ, хрупкий стан и понимать, что это не он. Казалось бы, внешность прежняя, но ныне какая-то неживая, искаженная, без единой эмоции на когда-то улыбчивом лице. Будто перед Тэмином фарфоровая кукла, способная лишь говорить, и то чужим голосом. Нет в нем более бархатной мягкости, в нем один лед. Тэмин утешает себя мыслью, что скоро все встанет на место, отдавший свое тело Хару ради спасения сына папа вернется, вновь привычно ему улыбнется, семья воссоединится, долгожданное спокойствие и счастье обретет, чему незыблемое условие – смерть Первородных. – Надеюсь, что так. – Истинный Хосока мой двоюродный брат, что несколько меняет наши планы, но тем даже лучше, – смочив горло алкоголем, без предисловий начинает альфа, садясь в кожаное кресло и, подпалив сигарету серебряной зажигалкой, продолжает, изредка затягиваясь никотином: – Юнги не питает к нему теплых чувств, зато питает ко мне. В детстве мы были довольно близки, я учил его контролю над волком, чтобы он не обращался при каждом шорохе. Не думаю, что его доверие будет сложно заполучить, учитывая кем мы друг другу приходимся. Юнги добровольно согласится нам помогать, а его дар станет для нас ценным подспорьем. Правда, из-за этого же дара и мой на нем может не сработать, поэтому надо действовать аккуратно, преподносить ему информацию в мягкой форме, поверхностно. – У него сопротивляемость к магическому вмешательству? – заинтересованно оборачивается на оборотня Хару. – К внушению вампиров точно. Удостовериться в остальном сможем только при личной встрече. И да, будь в своих экспериментах с ним осторожнее. Юнги все-таки часть моей семьи, не хотелось бы, чтобы он погиб. Лицо ведьмака искажается мрачной усмешкой, уродуя нежные черты: – Мои сыновья тоже когда-то ей были, пока мне и моему супругу горло не перерезали, оставляя захлебываться кровью и смотреть, как они вырывают сердца у наших соплеменников. Всех до единого. Я дал им жизнь, растил в заботе и любви, подарил бессмертие, возможность отомстить угнетающим людские народы волкам и спокойно без страха зажить, и вот чем они мне отплатили, неблагодарные выродки. – Ты не мог не знать, что темная магия меняет не только тела, но и души. С момента остановки их сердец умерли и они прежние, – невесело хмыкает Алкид, нисколько не сочувствуя его драме. В той ситуации виноват в первую очередь сам Хару, пускай он в какой-то степени и понимает его мотивы, но не принимает, считая, что можно было найти иной способ защиты от оборотней, договориться с ними, научить самоконтролю, в конце концов. Волки, по сути, звереют лишь в полнолуние, да и то не всегда, а сейчас подобное и вовсе редкость. – Предполагал, потому и перестраховался артефактом, но не учел, что их ожидаемая обида на меня предстанет не ею, а чистейшей ненавистью. Настолько сильной, что затмит даже ненависть к волкам и вызовет желание убить собственных родителей. Первое время они сопротивлялись, никак не смирялись с тем, кем стали, а потом успокоились, что оказалось ничем иным как игрой для снижения моей бдительности. Наверняка идея Намджуна, Хосок никогда бы на такое не пошел. О Тэхене и говорить нечего, он редко был во вменяемом состоянии, беспрестанно ревел и даже носа из дома не показывал, боясь сорваться. – Что там, кстати, с кольцом? – опустив экскурс в историю и остановившись взглядом на упомянутом артефакте, надетом на чужой палец, интересуется Тэмин, ненастроенный больше нужного оставаться наедине с Хару. – Магия ослабла. Если младших оно еще как-то может контролировать, то Хосока точно нет. С биением сердца вся его кровь обновилась, – поясняет омега, машинально касаясь венчающего фамильный перстень камня с выгравированной поверх «Ч». – А если добыть новые образцы? – затушив сигарету об донышко пепельницы, нахмуривается альфа. Подобный расклад его не устраивает. – Было бы все так легко. Заключенная здесь кровь была взята во время проведения ритуала, – встав напротив Тэмина, указывает Хару на кольцо. – Повторить его я по понятным причинам не могу. Однако я могу провести другой, который по моей теории не просто позволит мне обрести контроль над сыновьями, а создать могущее оборвать их жизни оружие. Но для этого мне нужен Юнги. – Как по мне, это даже более предпочтительно. Одним ударом всех вампиров. Умирает сир – умирают все им обращенные вассалы, – улыбается открывшейся перспективе Алкид. – Но тут есть кое-какой нюанс... Я не против избавиться от Намджуна и Тэхена сразу же, а вот от Хосока... Сначала ты разорвешь его связь с Чимином. Мой омега не должен погибнуть, то же самое касается и Юнги. – Не понимаю твоей зацикленности на этом мальчишке, но ладно. Я подумаю, что можно сделать, чтобы его обезопасить, – во избежание потери доверия Тэмина дает ведьмак вынужденное обещание, но не собираясь его выполнять. – Что касается твоего брата, то ему ничего не грозит, но не его ребенку. – Какому еще ребенку? – опешивает альфа, отставляя опустошенный стакан. – Забыл уточнить, что мне нужен не столько Юнги, сколько зачатое им от Хосока дитя. Поэтому придется подождать его эструса, а чтобы уж наверняка, я приготовлю повышающее шансы на беременность зелье, которое ему передаст Чимин под видом противозачаточного. Если твой брат действительно ненавидит своего истинного, сомневаюсь, что он от подобного презента откажется, – улыбается с иронией на губах Хару, встречаясь полностью лишенными зрачка глазами с глазами Алкида. Тэмина, не раз эти черные бездны видевшего, все равно передергивает. Озвученное тоже положительных эмоций не вызывает – отвращает, заставляет кипеть. – Оправданная жестокость, если бы дело затрагивало любого другого омегу, но этот омега мой брат, невинный ребенок. Это мерзко, Чон Хару, – неприязненно выплевывает мужчина, потянувшись в карман джинсов за пачкой сигарет. – Это цена твоей, а теперь и его свободы, – строгий ответ. – В сравнении с тем, чему Юнги сейчас подвергается, находясь в руках Хосока, она маленькая. Истинность с Хосоком его мучает, мучает его и Хосок, а иначе бы он после близости с ним не сбежал. Ты ведь и сам уже знаешь, какое это наслаждение, когда из тебя пьет кровь вампир во время соития. У них же оно увеличено в разы, но, несмотря на это, Юнги не принял его, смог побороть невыносимую тягу и уйти. Желание быть свободным в нем оказалась сильней. Пускай не сразу, но он обязательно поймет, почему мы так с ним поступили. Альфа, обдумывая сказанное, зубы едва не крошит, сжимает кулаки, превращая в труху так и не подожженную сигарету. Как его брат, Тэмин отказывается идти на ужасающий в своей извращенности грех, сулящий Юнги боль, которой и так, наверное, переполнен. Как лидер ахиллов, Алкид с доводами Хару соглашается. – Хорошо, – выдыхает. – Правильный выбор, – удовлетворенно кивает ведьмак, вновь отходя к окну. Чтобы разрядить обстановку, спешит перевести тему: – Что со вторым метаморфом? – Ничего. Кроме имени, о нем сведений нет – Чон Чонгук. – Чонгук? – резко повернув к альфе голову, уточняет Хару. Тэмин, сбитый с толку его, обычно безэмоционального, реакцией, недоуменно вздергивает брови: – Твой знакомый? – Сколько ты знаешь людей с такой фамилией? – для собеседника необъяснимо веселится омега. – Да нет, не может быть. Этому парню точно не больше двадцати пяти. А ты, смею напомнить, умер тысячу лет назад, как и весь твой род, – усмехается едко Алкид с абсурдности возникшего в мыслях предположения. – Умер, но, как видишь, я не с духами предков, а стою здесь. Да, тело не мое, но это не значит, что я, находясь в нем, не испытываю его потребностей. Голод, усталость, холод, тепло, мне продолжать? – сложив на груди руки, иронизирует Хару, возвращаясь к наблюдению за бегущими по стеклу редкими каплями дождя. – Если ты с кем-то трахаешься в теле моего папы, то, поверь мне, я найду способ сделать так, что ты отправишься туда, где и должен по всем законам мироздания быть, – прочитав намек на сексуальный подтекст, рыкает Тэмин, на секунду представивший, что Хару посмел осквернить Бэкхёна. – Из уважения к тебе я не стал, хотя, честно признаюсь, хотел, но вот в чем дело... Тянет меня исключительно к твоему отцу. Полагаю, из-за метки, – отвечает ведьмак с неприкрытым сарказмом. – Обычно я выбираю не обремененных ими омег, но так уж вышло, что в этот раз выбора я не особо имел. Желание Бэкхёна тебя спасти было слишком велико. – Как познавательно, – неприязненно произносит Мин, нервно плеская себе в стакан бурбон, и, пригубив алкоголь, возвращается к насущному: – Получается, Чонгук твой сын? – В каком-то смысле. – И надо было тебе оно, если все равно в итоге его бросил? Фамилию еще ему свою зачем-то дал, – прищелкивает языком альфа. – Один из моих экспериментов прилично снизил мой запас магических сил, и я решил восполнить его беременностью оборотнем. Чонгук хорошеньким волчонком родился, даже было несколько жаль его оставлять, но увы, к тому моменту мой срок нахождения в приютившем меня теле подошел к концу, – рассказывает Чон, не договаривая о дальнейшей судьбе несчастного омеги. Циничность Хару Тэмина, успевшего привыкнуть к его беспринципности, не удивляет. Убитым собственными сыновьями ведьмаком движет лишь месть, и Тэмин отчасти его понимает. – Что ж, возможно, скоро тебе доведется увидеться с сыном. Искренне надеюсь, что он на твоих первенцев не похож, – не скрывая ноток язвительности в голосе, говорит альфа. В следующую секунду дверь кабинета распахивается одним из его приближенным к нему подчиненных – Сантьяго Монтеро. – Вампиры доставлены. Присоединишься или нам без тебя начинать? – уточняет оборотень. – Я сделаю все сам. Настроение располагает, – говорит Алкид, поднимаясь из-за стола. Кровь после разговора с Хару кипит, требует чужой. Например, принадлежащей пяти не последним в иерархии Адара вампирам. А потом Тэмина ждет приятная, но, отнюдь, не спокойная ночь. С Чимином только такие.