Совок сидит на подоконнике с закрытыми глазами, ощущая теплое приятное прикосновение легкого ветра. Дымится зажатая между пальцами сигарета, не давая полностью потерять связь с реальностью. Вокруг: только ночной воздух; тишина, изредка нарушаемая далекими звуками ещё не уснувшего района; и большая, полная луна- всегда одинаковая, всегда неизменная в своих чертах, похожая на мертвое испуганное лицо, смотрит вниз из черного пространства неба.
Утром снова рано вставать, но сна нет. Наполняющие голову мысли прогоняют его.
Рейх специально купил эти капли, когда отлучился на время. Улыбка сама собой появляется от воспоминаний и русского тянет к арийцу. Тот не осознает, что конкретно. Может, это и не совсем правильно, может, он просто гонит, но именно сейчас нестерпимо хочется увидеть Рейха. Не знает, зачем, но только бы увидеть, хотя бы на секунду заглянуть в холодные, насквозь пронзающие, глаза.
И он решается. Сползает с подоконника, быстро обувается и, на ходу натягивая куртку, покидает давящий мрак квартиры.
Лунный свет мягко ложится под ноги, освещая дорогу; и, свернув за угол общаги, Союз пробирается сквозь заросли акации к трамвайному пути. Впереди, в нескольких метрах, мимо него, промелькнула чья-то тень. Шаги быстро удаляются и, наконец выбравшись на открытое пространство, при лунном свете удается разглядеть силуэт.
Его походку и уже почти безупречную военную выправку, даже ночью, даже издалека, просто невозможно не узнать. Рейх идёт по рельсам, держа в руке что-то, похожее на канистру. Русского начинает распирать от интереса и он тихо направляется следом, держась ближе к кустам, чтобы в любой момент можно было незаметно затеряться.
На какое-то мгновение немец останавливается и, поставив канистру на землю, закуривает. Коммунисту приходится резко шагнуть в сторону и присесть. Вовремя. Ариец оглядывается, вслушиваясь в тишину, и, быстро схватив свою ношу, снова идёт.
Рельсы заканчиваются, дальше- только поле и яблоневая аллея, ведущая к дому Израиля.
Рейх сворачивает, но не на саму дорогу между деревьями, а обходишь ее сбоку, по полю, утопая по колено в траве. СССР выжидает, когда расстояние между ними станет больше, и пробирается тем же путем.
Большой дом окружает сирень и, подходя ближе, немец пригибается, и в таком положении движется к самым кустам.
На первом этаже горит свет. Некоторое время ариец смотрит на окно и, убедившись, что все спокойно, начинает короткими перебежками, на полусогнутых ногах, обходить дом.
Совок следует за ним, соблюдая необходимую дистанцию.
Рейх останавливается напротив ещё одного окна, в котором также горит свет и, не шевелясь, внимательно наблюдает, почти полностью упав в траву за кустами.
Окно занавешенное шторой и в нем видны очертания чьей-то фигуры.
Дальше скрываться уже нет смысла. Союз тихо подкрадывается к тому, но немец, услышав шорох, резко поворачивается всем телом и вскакивает, присев на корточки и упираясь руками в землю, в любую секунду готовясь сорваться с места.
— Блять.- тихо вскрикивает Рейх, уставившись на Союза бешеными глазами. — Какого хера ты тут делаешь?
— Я тебя тоже самое хотел спросить.
— Ты что, следил за мной? — ариец явно не рад появлению русского и в голосе звучит нескрываемая злость.
— Можешь и так расценивать. — СССР наблюдает, как движется в окне фигура, рядом появляется ещё одна.
Рейх снова занимает свою позицию снайпера, лёжа животом на траве.
— Нахрена? — быстро посмотрев на русского, переводит взгляд на светящийся в темноте жёлтый квадрат.
— Чтобы ты криво не въехал. Спалиться не боишься?
— Как, блять? Меня же никто не видел. — шепчешь тот, немного приподнявшись на локтях и задевая Совка плечом.
Русский повернув голову, пока Рейх отвлекается на окно, разглядывает немца. Парень лежит, вытянувшись во весь рост, чуть заметно прогнув спину, и в лунном свете хорошо различимы все очертания обтянутой джинсами задницы. И русский ловит себя на мысли, как тянет к ней прикоснуться и сжать до боли. Союз быстро отводит глаза в сторону, чувствуя, что в штанах становится тесно.
— Ты бензин на нашей заправке взял?
— Ну не из крана же.- усмехается ариец, продолжая наблюдение.
— Значит ты, поджигая дом, не думаешь, что полицаи могут опрашивать заправщиков, кто в последнее время бензин покупал канистрами?
стеклянный взгляд немца внимательно скользит по лицу Союза.
— И тебя, по любому, сдадут.- продолжает коммунист. — А с судимостью можешь навсегда забыть про военку.
Тот молчит, опускает глаза. Видно, что у того смысловая нагрузка.
— Пошли отсюда. — русский медленно отползает, дожидаясь немца в стороне.
— Совок, ну это же неправильно…
***
Сидя на рельсах, Рейх швырнул камень в стоящую напротив канистру.
— Почему я должен в своей же стране шкериться по кустам, скрываясь от тех, кто здесь вообще ни на что не имеет права, и не только здесь. Они вообще нигде не имеют никаких прав. Раньше бы никому, из нашего народа, и в голову не пришло прятаться от евреев. Зашли бы просто в дом и разнесли все к ебеням. А теперь складывается такое впечатление, что мы тут никто… Почему так?
Он вскидывает голову и смотрит на русского так пронзительно, что кажется, будто от ответа Совка зависит чья-то жизнь.
— Потому что сейчас не то время.- Коммунист присаживается рядом.
В зубах зажата очередная сигарета и дым оставляет приятную горечь во рту.
— Блять. — чуть не вскрикивает ариец. — Все-равно они сдохнут. Пусть даже не сейчас, но я найду способ, как уничтожить этот мышиный выводок.
И снова камень летит в канистру, отскакивает, глухо ударившись о шпалу.
— Ты что, плачешь? — Совет улыбается, заметив влажный блеск глаз.
— Ебанутый что ли? Нет, конечно. — отвернувшись, Рейх делает вид, что разглядывает что-то под ногами.
СССР достает из кармана куртки конфету, которую ещё на прошлой неделе стянул у Британца.
— Держи, только не психуй, тебе не идет.
Немец на мгновение удивленно смотрит на русского и взгляд снова застывает.
— Хватит со мной обращаться, как с малолеткой. — сквозь зубы говорит тот, схватив конфету, прячет в карман.
Он, и правда, сейчас похож на ребенка, которого рано загнали домой и не выпускают на улицу, но в случае немца -не дали сжечь людей.
— Надо что-то делать, но что именно? — немного помолчав, произносит Рейх.
Вновь закуривает, мелькая в темноте огоньком сигареты.
— Придумай что-нибудь, не тупой вроде.
Союз поднимается, берёт канистру и, открутив крышку, аккуратно льëт на обе рельсы, стараясь меньше расплескивать по сторонам.
— Зачем это? — Рейх с непониманием наблюдает за русским.
Через минуту две узкие огненные дорожки режут ночной мрак и ариец, как завороженный, медленно заходит в горящий коридор, замирает, дойдя до середины, и с совершенно безумной улыбкой, оглядывается по сторонам.
— Мир в огне! — его крик разносится вокруг и устремляется в бескрайнюю черноту неба. — Скоро все эти твари отправятся по рельсам смерти.
И смех, чистый и звонкий, как хрусталь, повисает в воздухе, на серебристых лучах луны.
— Конечно, можно пробраться ночью в этот сраный дом и всех перебить, но… — Рейх делает короткую паузу, взмахнув рукой. — Оказаться потом в тюрьме из-за десяти штук и лишить себя возможности в дальнейшем истреблять их тысячами-глупо.
***
Развалившись в кресле у открытого окна, немец уже почти целый час вслух разрабатывает план по осуществлению своей идеи.
— Только когда в военке будешь комиссию проходить, не пиздани что-нибудь подобное.
Совок лежит на диване, закинув руку за голову и слушает арийца. От внезапно навалившегося сна, глаза закрываются сами собой, и он с трудом сдерживается, чтобы окончательно не провалиться в его объятья.
— Сам знаю, мог бы и не говорить. — Рейх откидывается на спинку, вытянув ноги и, вдруг резко впивается в русского взглядом. — А как ты вообще узнал, что я пойду к Израилю?
— Никак. — сонно бурчит коммунист. — Пошел к тебе, а ты сам по пути попался.
— А что хотел то? — Рейх не отстает, продолжая в упор смотреть в глаза русского.
— Да так, не помню уже. — Союз даже не знает, как сказать правду и приходится врать наглым образом. — Погулять, наверное.
Этот вариант арийца вполне устраивает и, довольно улыбнувшись, тот отворачивается, глядя в окно.
И СССР засыпает под долгие рассказы про высшую расу, чистоту нации, и замученные собственные цитаты.
