Нейтралитет черной волчицы

      Серые будни вынужденного отпуска тянулись бесконечно долго. Айрис в буквальном смысле начинала сходить с ума от безделья. В ничем не занятой голове навязчиво фигурировали одни и те же мысли, от которых уже выворачивало наизнанку. Дазай. Айрис засыпала, думая о нем, и просыпалась, думая о нем же. И это казалось невыносимым. Сводило с ума. Осаму стал ее навязчивой идеей. Мысли о нем, слава богам, оставались всего лишь мыслями и не побуждали ни к каким глупым действиям — они просто нон-стопом существовали, то и дело напоминая о себе.              Мать предупреждала ее об этом десятки раз. Что если она действительно была права? Какой бы стервозной женщиной она ни являлась, Минори все равно оставалась ее матерью. Последним родным человеком. Айрис никогда не чувствовала ее любви к себе. Но разве можно не любить собственного ребенка — существо, в котором течет твоя кровь? Быть может, Минори проявляла свою любовь как-то иначе, нетипичным для привычного понимания образом? Айрис не могла знать наверняка. Она не общалась с матерью долгих три года. Девушка молча отправляла ей деньги на проживание, и на этом все. Ни времени, ни желания видеть мать до этого дня не появлялось.       Сейчас нужно было себя чем-то занять. Айрис подумала, что идея наведаться к Минори в гости была не такой уж и плохой. Она набрала матери короткое сообщение, чтобы узнать, дома ли та — хотя и так знала, что кроме как дома, эта женщина нигде быть не могла.       Получив утвердительный ответ, Айрис начала собираться.       По пути девушка заехала в кондитерскую и купила торт. Однако, уже рассчитавшись, вспомнила, что мать сладкое вроде как вообще не ела. Ну, может, за несколько лет что-то да изменилось в ее предпочтениях — кто знает?              Айрис припарковала свой спорткар на соседней улице, чтобы не выслушивать критику по поводу его дороговизны со стороны матери. Впрочем, Минори обладала достаточной логикой, чтобы понимать: заработок Айрис был не совсем законным, ведь девушка высылала ей достаточно крупные суммы ежемесячно. В какой-то степени она пыталась таким образом откупиться от чувства вины за то, что бросила совершенно неадаптированную к самостоятельной жизни мать.       Айрис зашла во двор, открыла скрипучую калитку, замок которой уже давно покрылся ржавчиной, и прошла к дому. Помедлила какое-то время, стоя перед дверью, спешно выкурила сигарету и постучалась.       — Здравствуй, Айрис, — сдержанно поприветствовала мать, придерживая дверь.       — Привет, — кивнула она в ответ.       И тишина. Айрис не знала, что говорить дальше. Минори, судя по витавшему в воздухе напряжению, тоже. Они прошли на кухню. Айрис отодвинула стул и уселась на него, откидываясь на мягкую спинку. Мать же, повернувшись спиной, принялась заваривать чай, избегая неловкого молчания.       — Признаться честно, я была удивлена твоему желанию приехать. — Минори поставила старый покоцанный сервиз из двух чашек и блюдец на стол. Она жила в той же бедности, что и раньше. В доме совсем ничего не изменилось. В гардеробе женщины — тоже.       — Ты не получала мои переводы? — Айрис свела брови к переносице.       — Получала, конечно, — вздохнула женщина. — Но мне их не на что тратить. Ты же знаешь.       — Ясно, — равнодушно ответила Айрис, притягивая к себе торт. — Вспомнила, что ты такое не ешь, когда уже расплатилась.       — Ничего страшного. — Минори выдавила из себя тесную улыбку. — На самом деле, я рада, что ты заглянула. — Женщина взяла в руки нож и нарезала торт на несколько кусочков. — У тебя что-то случилось?       — Ничего. — Айрис положила в чай два кубика сахара.       — Выглядишь заторможенной. — Минори внимательно заглянула в глаза дочери, оценивая ее. — Устаешь?       — Был нервный срыв, — отстраненно ответила Айрис. — Я на таблетках.       — Значит, случилось, — утвердительно повторила женщина.       — Даже если и так, тебе разве не все равно? — съязвила она.       — Мне никогда не было все равно. — Минори пожала плечами.       — Никогда бы не подумала… — Девушка театрально закатила глаза и надкусила кусочек торта. — Вкусный, кстати. Зря не ешь.       — Замуж не вышла? — Женщина растерянно крутила в пальцах чайную ложку.       — А ты видишь кольцо? — Айрис улыбнулась, показывая свободные от украшений пальцы.       — У Рэна был друг… может, помнишь… Ямато, — с неуверенным напором начала мать. Прямолинейность так и перла через край. — Его сын сейчас в поисках волчицы. Я между делом намекнула, что у меня красивая чистокровная дочь…       — Мне это неинтересно. — Айрис перебила ее и покачала головой. Тот факт, что мать расхваливала ее перед кем-то словно породистую титулованную псину вывел из себя.       — Почему? — Минори возмутилась, явно не понимая.       — Потому что я недавно рассталась, — скрепя зубами, проговорила Айрис.       — Так вот в чем дело, — неоднозначно протянула мать. — С волком бы ты не рассталась, поэтому несложно предположить, что твоим партнером был эспер.       — Бинго, мама! — бросила девушка. По правде говоря, уже сейчас стоило встать и уйти из этого дома.       — И кто же он? Не твой ли старый сосед? — бросила Минори, пренебрежительно фыркнув.       — Что? — Айрис округлила глаза, пытаясь понять вопрос. Но, видимо, из-за таблеток сказанная двусмысленность дошла до нее не сразу.       Минори обладала способностью «Идентификация личности», которая позволяла распознать других эсперов и то, что они из себя представляли. В некотором роде женщина являлась ходячей энциклопедией по всем существующим способностям.       — Господи… — прошептала Айрис, когда до нее, наконец, доперло. Она с болью сжала переносицу, ощущая, как к горлу подступает горечь слез. — Ты знала, что Дазай эспер, и ничего мне не сказала? — взвыла девушка, закрывая рот ладонью.       — Он же все равно тебя бросил в итоге! — отмахнулась Минори, убежденная в своей правоте. — Ведь ты бы от него уйти не смогла, не так ли?       Айрис думала, что хуже, чем есть, ей уже не никогда не станет. Как же она ошибалась.       Дно было пробито с удвоенной силой, и она вновь летела в пропасть, не имея возможности за что-либо зацепиться. Хоть это уже и не имело никакого отношения к их расставанию, на душе стало невероятно гадко: стольких страданий можно было бы избежать. Столько боли, что каким-то невероятным образом все еще выдерживало ее потрепанное сердце, могло бы просто не случиться.       Айрис разрывало на части от осознания, что знай она все это, жизнь сложилась бы совершенно иначе. Нет, это вполне себе было в духе Минори. Удивляться вообще нечему. Но принять этот факт оказалось сложнее всего.       Айрис не злилась. Ей даже не было грустно. Слезы сами текли по ее щекам, скатываясь к подбородку — привычное уже, к слову, состояние. Она перевела отстраненный взгляд на мать, упивающуюся своим триумфом правоты, допила остатки чая и молча поднялась из-за стола.       Не стоило вообще сюда приезжать.       Теперь это было очевидно.       Минори не изменилась и не изменится уже никогда. Она всю свою жизнь была такой. И всегда будет. Все то немногочисленно хорошее, что в ней имелось, погибло вместе с отцом. Айрис не винила ее. Но и ничего общего с матерью иметь больше не желала. Для себя она решила, что это была их последняя встреча — теперь уже точно.       Айрис уставшим движением стянула с вешалки пиджак и накинула его себе на плечи. Минори как сидела на кухне, так там и осталась. Не вышла даже проводить — не посчитала нужным, видимо.       Айрис распахнула дверь и вышла на улицу, вдыхая свежую вечернюю прохладу. Она скрестила руки на груди и направилась к дороге, где был припаркован автомобиль.       Взгляд невольно скользнул в сторону дома Дазая.       В окне горел свет. Совершенно неосознанно накрыло любопытство, и Айрис сделала несколько шагов к его двору.       Около пяти минут она молча стояла, прожигая взглядом окно, пока к его дому не подъехала машина. Свет в доме погас, и дверь отворилась. Накидывая на ходу плащ, вышел Дазай и направился к автомобилю — за рулем находилась девушка. Айрис спешно потерла глаза в надежде, что ей привиделось. Да только ни черта.       Как долбанный истукан Айрис стояла и пялилась в след уезжающего автомобиля, пока он не скрылся из виду. От мысли, что она видит Осаму с другой девушкой, спустя каких-то жалких четыре недели, за которые она думала, что либо отъедет на тот свет, либо свихнется, стало невыносимо смешно и больно. Девушку накрыл пробирающий смех, и она расхохоталась во весь голос, эхом разнося по улице свою боль. Айрис плакала и смеялась одновременно, так, что ей уже не хватало воздуха. Истерика накатила с неистовой силой, и девушка уже не могла остановиться. Задыхаясь от нехватки кислорода, Айрис упала на асфальт, упираясь ладонями в землю, и продолжала содрогаться от смеха, одновременно с этим глотая слезы.       — Айрис! — закричала Минори. И, наспех обувшись, побежала к дочери. Женщина опустилась на колени и обняла ее, крепко прижимая к груди. После чего отстранилась и со всей силы влепила пощечину, приводя в чувства. И это помогло.       От звонкого удара по онемевшей части лица Айрис смогла набрать в легкие побольше воздуха и медленно его выдохнуть.       — Дыши, мать твою! — разразилась Минори. Женщина поднялась, отряхивая подол своей поношенной годами юбки, и протянула дочери руку. — Поднимайся и иди в дом. Никуда ты в таком состоянии не поедешь! — Это и было проявлением ее любви и заботы.       Айрис коснулась сухой теплой ладони и встала на ноги, по привычке опуская стыдливый взгляд. Минори всем сердцем презирала людей, и в ее глазах читалось лишь отвращение. Айрис показалось, что мать прикладывала немалые усилия, чтобы вновь не зарядить ей пощечину уже по другой щеке.       — Чего стоишь? Иди, говорю, в дом, — уже флегматично повторила женщина.       Сил сопротивляться не осталось. И Айрис, словно утенок, поплелась за матерью, возвращаясь в ненавистный ей дом.       — Может, вина? — предложила женщина.       — У меня терапия, — бессильно напомнила Айрис, задумываясь о том, что ей как раз нужно принять таблетку.       — А что насчет Томаса? — невозмутимо спросила Минори. — Сын Ямато. Красивый парень, статный.       — Ты надо мной издеваешься? — Айрис с ногами забралась на продавленный старый диван и подложила подушку под спину.       — Наоборот, — отрезала женщина. — С ним все твои печали уйдут в забытье. Так это и работает. — Она перевела на дочь полный энтузиазма взгляд. — Давай я просто дам ему твой номер. Это же ни к чему не обязывает. Пообщаетесь, а там как пойдет. — Она села рядом с дочерью. — Ты всегда сторонилась себе подобных, но очень даже зря. Просто попробуй, Айрис. От природы не уйдешь.       — Ты оставишь меня в покое, если я соглашусь?       — Да, конечно, — закивала Минори. — Знаю, я была хреновой матерью. Но я люблю тебя. И приложу все усилия, чтобы стать хорошей бабушк…       — Это уже невыносимо! — сквозь зубы прошипела Айрис. — Я еду домой.       Не слушая ее дальнейшей болтовни, девушка оперативно обулась, накинула пиджак и ушла прочь, в привычной себе манере хлопнув дверью.

***

      Дазай не появлялся здесь с того момента, как Айрис попыталась стереть ему часть воспоминаний — самых важных в его жизни. С того момента и без того убогая жизнь бесповоротно пошла под откос. Едва ли он успел оправиться от расставания, как судьба подкинула ему очередной подарок — погиб его близкий друг. Смерть Одасаку окончательно подкосила, но в то же время проложила вектор дальнейшего существования — именно существования, потому что никак иначе это безвольное течение обстоятельств назвать не получалось.       Находиться в одиночестве, блуждая по комнатам родительского дома, было непросто. Застоявшийся пыльный воздух навевал воспоминания, от которых хотелось в очередной раз вскрыть себе вены или наглотаться таблеток. Но Дазай здесь был не за этим. Ему нужно было тихое и спокойное место, о котором никто не знает. И где никто не потревожит. Неспешно он поднялся на второй этаж и прошел в кабинет покойного отца.       Помещение было не очень-то просторным, но в нем имелся большой стол и кресло — большего и не нужно. Дазай вытащил ноутбук из портфеля, разложил на столе папки с чертежами и записями, которые успел набросать на скорую руку, и приступил к делу. К делу, от которого зависело куда больше, чем любая человеческая жизнь — на кону стояла жизнь Айрис. А точнее, ее смерть, до которой оставалось не так уж и много времени. Если ничего не изменится.       Уйдя с головой в расследование, Дазай просидел так до самого вечера. Опомнился лишь тогда, когда на телефон пришло уведомление:       «Заеду за тобой через полчаса. Будь готов».       Осаму отложил в сторону все изученные материалы и, заперев кабинет на ключ, спустился на кухню. Взгляд упал на глиняную вазу, стоявшую на подоконнике. Ощутив легкое удушье, перед глазами потемнело, а после, раздавшись яркой вспышкой, накрыли воспоминания:       — Это тебе! — Айрис лучезарно улыбнулась, протягивая еще теплую вазу. — Сама слепила! — От широкой улыбки на щеках образовались милые ямочки.       — Очень даже неплохо. — Дазай улыбнулся в ответ, перехватывая свой подарок.       — В смысле? — возмутилась Айрис. — Неплохо? Да она на высшем уровне, знаешь ли!       — Да шучу я. — Он нежно поцеловал девушку в лоб. — Мне нравится.       — Я там послание тебе оставила, снизу.       Дазай заинтриговано перевернул вазу и прочитал буквы, выведенные аккуратным красивым почерком: «Я люблю тебя, Дазай Осаму!».       — А словами сказать слабо? — Он бросил на Айрис пронзительный ожидающий взгляд, и девушка тут же залилась румянцем.       — Ничего мне не слабо, — фыркнула она.       — Тогда скажи.       — Люблю, — еле слышно прошептала Айрис. — И всегда буду любить.       За ее милое личико в этот момент Дазай готов был продать душу дьяволу. За ее веснушки, за ямочки на щеках, за ее скромную сдержанность и невероятную нежность — с Айрис не хотелось умереть. С ней хотелось жить, разделяя ее эмоции и оберегая ее. Наблюдая за ней и умиляясь каждый раз, когда она смущается.       — Я тоже тебя люблю. — Он довольно выдохнул. — Больше всего на свете.       Айрис посмотрела в окно, заметив, что уже начало смеркаться. А это всегда означало одно: пора домой.       — Поздно уже, — констатировала она, бросая недовольный взгляд на потемневшее небо.       — Останься, — предложил Дазай.       — А что я матери скажу? — Она застенчиво потупила взгляд. — У меня даже подруг нет, к которым я могла бы отпроситься.       — Скажи, что появились. — Дазай состроил умоляющий взгляд. — К тому же у тебя зачет скоро. Соври, что готовиться будете.       — Ладно. — Не в силах противиться, Айрис потянулась к телефону, чтобы отпроситься.       С горем пополам, но мать все же дала заветное разрешение. Это был первый раз, когда они остались наедине, к тому же у него дома. До этого гуляли либо в парке, либо… да нигде они, кроме парка, и не были, потому что Айрис тяжело шла на контакт: везде нужны деньги, а проводить время за счет Дазая она ни в какую не соглашалась.       Отсутствие света создавало близкую интимную атмосферу. Фонарь со двора ненавязчиво пробивался сквозь легкую занавеску, едва освещая комнату. Айрис лежала у Дазая на коленях и медленно водила пальцами по его запястью. Ей было хорошо и неловко одновременно. Дазай ощущал это и умилялся ее реакции. Он ни к кому и никогда не испытывал такой нежности. Более того, он даже не знал, что вообще способен на подобные чувства. У него уже имелся некоторый опыт с женщинами. Как правило, дамы были старше его на пару-тройку лет, а все общение ограничивалось лишь сексом — большее Дазая не интересовало. С Айрис же все обстояло иначе: ее хотелось любить, заботиться и оберегать. Безусловно, он думал о большем, но настаивать и как-либо склонять ее к близости не собирался. Он просто желал каждую секунду своей жизни проводить с ней рядом. Ощущать ее мягкие прикосновения на своей коже, смотреть в ее глаза, которые затягивали словно омут, слушать ее бархатный голос, пробирающий до самого сердца.       Дазай притянул Айрис к себе, коснулся сладких пухлых губ, слегка покусывая их, и углубил поцелуй. Несмотря на свою скромность, к поцелуям она относилась очень даже положительно. Первая, конечно же, не начинала, зато инициативе Дазая всегда была рада.       Он положил руку на ее плечо и поглаживающими движениями опустился ключицам, очерчивая их. Так долго, как сейчас, они еще не целовались. Дазай прилагал немалые усилия над собой, пытаясь сохранить выдержку. Что было удивительно: Айрис не вела себя так, будто была против продолжения — скорее даже наоборот, — все ее поведение указывало на обратное. И это вводило в некоторый диссонанс. Что, если она готова и хочет, но стесняется? Потому что именно так все и выглядело.       Дазай опустил руку ниже и коснулся ее затвердевшего соска, оттягивающего тонкую ткань футболки, которую он ей выдал. Дыхание Айрис участилось, и она распахнула глаза, встречаясь с ним помутневшим от потребности взглядом. И тут же отстранилась, отворачиваясь в сторону. Айрис резко вздохнула и опустила в пол расширенные зрачки, заполненные какой-то животной страстью. Сейчас она была такой, какой Дазай ее еще никогда не видел. Присутствие Айрис сводило с ума. Ее запах, ее прикосновения, ее страсть — все это вводило в исступление, заставляло терять самообладание.       — В чем дело? — прошептал Дазай, не понимая, и снова притянул девушку к себе, желая продолжить ласки. — Ты ведь тоже хочешь, я не слепой.       — Я не могу, — переведя дыхание, сказала Айрис. — Не могу. Прости.       Из воспоминаний вырвал ветер, с шумом ворвавшийся в окно. Предаваться забвению — не лучшее время. Но Дазай ничего не мог с собой поделать — возможно, таким способом его психика решила абстрагироваться от перманентного стресса. Так или иначе, большую часть своей жизни он проводил в воспоминаниях: о родителях, о Сакуноске, о его волчице.       К такому варианту, как расставание, Дазай еще ни разу не прибегал. Однако, выставляя Айрис подобный ультиматум — он или Мафия, — он рассчитывал, что Айрис выберет его. Дазай не осуждал ее. Более того, даже пытался понять. Может, и не до конца, ведь в чужую шкуру не влезешь, но, во всяком случае, он действительно пытался. Дазай не знал, во что выльется разрыв едва возобновившихся отношений. Факт был один: порознь он совершенно утратит контроль над ситуацией. Хорошо это или плохо, станет известно лишь 23 сентября — в неизменную дату ее смерти. Если Айрис выживет и цепочка событий, что из раза в раз приводила к ее гибели, оборвется, благодаря их расставанию, то так тому и быть. Дазай примет это. С тяжелым сердцем, скрипя зубами, но примет.       Но с кем Айрис будет, если не с ним? От мыслей, что рядом с его волчицей окажется кто-то другой, на душе становилось паршиво. А что, если она окончательно утратит доверие и не уже сможет быть счастлива с другим человеком? Нет, Дазай хотел, чтобы она была счастлива. Пусть даже и без него. От таких рассуждений становилось только хуже. Айрис не заслужила всего этого. Однако круговорот нежелательных мыслей отступать не намеревался.       Рюноске.       Сейчас Дазай вспомнил о нем. Точнее, о том, как бережно Агутагава забирал бессознательное тело Айрис, осторожно поднимая ее с дивана. С какой тревогой и заботой смотрел на нее в тот момент. Вспомнил о том, как рьяно Айрис защищала парня в их последнюю ссору.       На подкорке сознания зародилось угнетающее чувство, начинающее душить и впивающееся в шею острыми когтями. Акутагава больше не был тем учеником, каким его знал Дазай. Безусловно, Рюноске многое перенял от жестокости своего наставника. И Дазай вовсе не отрицал того, что зачастую перегибал с ним палку.       Рюноске всегда был с рядом с Айрис, в отличие от него, Дазая. Наверняка, и сейчас Айрис была с ним. Его трепет в отношении Миуры вызывал особый интерес и не давал покоя. Что такого Айрис могла дать Рюноске, раз он так изменился? Может, они нашли друг в друге отражение себя же самих? Осаму не знал так хорошо ни Миуру, ни Акутагаву, как эти двое познали друг друга. Это выводило его из себя. С Рюноске Айрис была знакома гораздо дольше, если учитывать совместно проведенное время. И отношения их были намного ближе, исходя из наблюдений. А наблюдательности Дазаю не занимать. Кем они друг другу приходились? Вопрос, на который у него не находилось ответа. Они не были любовниками и вообще никогда не состояли в подобных отношениях, что лишь подтвердила невинность Айрис. Но и назвать их друзьями язык не поворачивался. Все это было так отчаянно похоже на ревность. Дазай никогда не испытывал подобного - мерзкое, липкое чувство, от которого просто так не отмыться.       Дазай услышал подъехавший к его дому автомобиль. Погасил везде свет и, накидывая на ходу плащ, вышел во двор.