***
Ежась от вечернего холода, пришедшего с моря, Хонджун спустился на причал и повернул к лодочным стоянкам. Его «Пиранья», изрядно потрепанная ураганом и буйными волнами, обнаружилась на следующий же после шторма день за несколько миль от острова, куда ее отнес шальной ветер; чудом избежав скал, камней и выступавших из воды развалин, она, тем не менее, остро нуждалась в починке, а потому уже неделю стояла у верфи, понуро повесив надломленный нос. Хонджун тосковал по любимому судну, как тоскует отец по покинувшему родные стены сыну, но понимал, что для текущей его задачи «Пиранья» не годилась: шумный и грузный сейнер был бы непременно замечен с вышек бдительными патрулями — а может быть, и кем похуже. Со вздохом бросив монету в прокатный ящик, Хонджун бегло осмотрел толкавшиеся под пристанью лодки и остановил свой выбор на гребном рыбацком шлюпе, невзрачном и неприметном. Стоял штиль, и Хонджун, оставив мачту, опустился на банки. Заскрежетали, проворачиваясь, рогатки уключин, скрипнули, прогибаясь под весом гребца, доски днища — неуклюже переваливаясь с бока на бок, шлюп медленно отошел от пристани и повернул к открытому морю, где плескалось, почти погрузившись в воду, потускневшее и лишившееся красок осеннее солнце. Хонджун не торопился, мерно налегая на весла и позволяя течению увлечь лодку вперед; взлетая сверкающим облаком, оседали на лицо соленые крупинки волн. Привыкнув стоять за рулем моторного судна, он, тем не менее, не чурался работы на веслах, находя свою прелесть в ручной гребле, неспешной и почти медитативной; чувствуя, как ночная стужа пробирается под взмокшую от пота рубашку, Хонджун мог наконец-то отвлечься от насущных волнений, впав в состояние умиротворенной отрешенности. Вглядываясь в свое отражение в черной воде, он с улыбкой вспоминал, как начитавшийся сказок о пиратах Сонхва несколько дней именовал его не иначе, как «капитаном Хонджуном»; как смеялся, нахлобучив себе на голову шляпу из сложенной газеты, сам рыболов, с нежностью называя юношу своей «русалочкой»… Интересно, проснулся ли Сонхва теперь? Хонджун ощутил укол запоздалой вины — пожалуй, не следовало оставлять его вот так в одиночестве после всего, что произошло между ними… Проведя пол-юности в постелях случайных проходимцев, он научился горьким опытом не придавать особого значения своим нечаянным связям, оставляя их в мимолетной тени ночных наваждений, но Сонхва — Сонхва был иным, был тем, ради кого Хонджун готов был позабыть о себялюбии, готов был отдать всего себя без остатка, канув в омуте пленяющих глаз и неутолимых поцелуев. Сонхва был тем, кто впервые сумел полюбить Хонджуна — искренне, беззаветно и не прося ничего взамен. С головой уйдя в свои раздумья, Хонджун не заметил, как знакомые очертания бухты показались на горизонте, и очнулся лишь тогда, когда выросшая над ним фабричная труба вдруг загудела, выбрасывая в небо столп окутанных дымом искр и пуская по воде мелкую бликующую рябь. Вздрогнув, он отпустил весла, и лодка сбавила ход, плавно покачиваясь на подернувшейся звездным сумраком морской глади. Хонджун перегнулся через борт, взглянул в растянувшуюся по поверхности зеркальную черноту, но не увидел ничего, кроме мозаичных соцветий ряски, прибитой к мелководью дневным приливом. Он продолжал грести вперед, и его надежда отыскать здесь что-то, прежде не замеченное, с каждой минутой чахла и истончалась все больше. Да и что вообще он планировал тут обнаружить, толпу дожидавшихся его появления русалок? Сетуя на собственную пустоголовость, Хонджун в последний раз окинул бухту взглядом и повернул к брезжившему вдалеке хребту острова, невольно стремясь покинуть неприветливое место как можно скорее. Можно было бы заглянуть в сарай, прихватив оттуда гидрокостюм с кислородным жилетом, но одна только мысль о погружении в глубину, по-прежнему чуждую и пугающую своей глухой беспросветностью, вызывала в Хонджуне сильнейший протест, подкрепленный доводами разума — ведь даже опустившись под воду, едва ли он сможет разглядеть что-то стоящее в клубившейся меж лапчатых водорослей тьме. Пора было возвращаться. Охваченный желанием убраться из бухты, Хонджун не сразу услышал раздавшийся позади приглушенный плеск, а услышав, не обратил внимания, сочтя его поначалу лишь возней вившихся у берега и выныривавших из воды серебристыми сполохами рыбешек. Через мгновение, впрочем, плеск повторился, зазвучал явственней, словно что-то — или кто-то — приближалось к поверхности, вспарывая толщу океана мощными гребками. Хонджун отпустил весла и пригнулся за борт, затаился, вглядываясь в темноту до рези в глазах. Несколько секунд в бухте стояла тишина, нарушавшаяся только его сбившимся от предвкушающего волнения дыханием, — а затем прибрежная вода забурлила и пошла пузырями, выталкивая наружу человеческий силуэт. Отдуваясь и отплевываясь, показавшийся на поверхности человек стянул с себя маску и поплыл к берегу, подгребая одной рукой. В другой, сокрытой встрепенувшимися волнами, он держал что-то небольшое и угловатое. Выпрямившись, Хонджун нахмурился. Что это еще за внезапная тяга к ночным заплывам? Кем бы ни был этот человек, с привычной быстротой рассекающий водную гладь, в бухте он оказался явно не просто так. Хонджуну не раз приходилось наблюдать за работой ныряльщиков, что прыгали с причала в своих похожих на скафандры костюмах и массивных налобных фонарях — всегда группами, всегда при свете дня, бойко переговаривавшихся и ловко выныривавших к пришвартованному подле поисковому парому. Выбравшийся на берег незнакомец определенно не был ни ныряльщиком, ни русалкой; ловко выпутавшись из штанин гидрокостюма, он наскоро собрал свое снаряжение и, подхватив вытащенную из моря ношу, оказавшуюся пластиковым чемоданчиком, начал взбираться по береговой насыпи вверх. Вновь взявшись за весла, Хонджун развернулся к бухте и спешно поплыл обратно. Его подгоняло любопытство. Когда нос шлюпа, прочертив по воде полосу, с громким шорохом увяз в насыпи, почти добравшаяся до набережной фигура замерла и медленно повернула голову. Хонджун чертыхнулся. Отбросив весло, он выпрыгнул из севшей на мель лодки и, оскальзываясь на илистой гальке и цепляясь за торчавшие по склону прутья арматуры, бросился за незнакомцем. Тот, обнаружив погоню, начал карабкаться по насыпи с удвоенным усердием и вскоре, перемахнув через ограждение, скрылся за линией набережной. — Стой! — наплевав на предосторожность, Хонджун быстро взобрался следом, тяжело дыша и отряхивая покрывшиеся ссадинами ладони. Не внявшая его окрику фигура уже удалялась широким шагом к ведущим вглубь города мосткам, и Хонджун кинулся за ней. — Да погоди же! Добравшись до развилки, он остановился и торопливо заозирался, пытаясь понять, в какую сторону мог уйти подозрительный незнакомец. Свет зажженных к ночи фонарей выхватил из тьмы мокрый блеск на мостках, поворачивавших вправо, и Хонджун стремглав помчался по ним, тут же замечая долговязую тень в конце пути. Проворно перепрыгивая через прорехи в досках, он побежал вперед, нагоняя добычу; ветер свистел в ушах, клокотал в груди жгучим возбуждением. Повернув еще несколько раз, Хонджун мог уже видеть мерцание серьги в ухе высокого мужчины, петлявшего меж домов, мог слышать его пыхтение, тяжелое и прерывистое. Пригнувшись, рыболов ускорился, намереваясь в один прыжок пересечь оставшееся между ними расстояние — и, перелетев через поручень, кубарем покатился по крышам домов, сшибая колпачки вентиляционных труб и ударяясь о выступы слуховых окон. Панически взмахнув руками в попытке удержаться, Хонджун сумел схватиться за карниз и наконец остановился, жмурясь от попавшего в глаза песка и сдавленно кашляя. Кое-как нащупав ногами опору, он подтянулся и сел. Шаги над головой стихли. Ребра ломило, и Хонджун тихо застонал, принимая удобное положение и аккуратно распрямляя ушибленные колени. — Твою ж мать, — процедил он сквозь зубы. Задрав голову, Хонджун попытался рассмотреть в хитросплетениях мостков и подвесных троп хоть какой-то намек на присутствие беглеца, но вверху снова было тихо. Вздохнув, Хонджун еще раз проверил целостность нещадно нывших костей и, поднявшись на ноги, поковылял вниз, туда, где вилась меж крыш и навесов широкая эстакада с переливавшимися в лунном свете струнами рельс. Спрыгнув на усыпавшую пути щебенку, он огляделся. Кажется, здесь был когда-то металлургический комбинат, закрытый несколько лет назад из-за нехватки рабочих рук — от пузатых труб доменных печей тянуло жженой угольной пылью. Обогнув брошенные на путях шахтерские тележки, Хонджун спрыгнул на мостки и направился туда, где по его прикидкам должен был быть спуск на набережную — но увидел лишь ряды жилых домов, чужих и незнакомых; нахмурившись, он обошел жилой квартал и, сбежав по огибавшей цилиндрическое строение лесенке, вышел на поросший мхом и тропической растительностью выступ — и опять ничего, кроме простиравшихся вдаль крыш и темневшего за ними зеленого папоротникового ковра. Неужели он заблудился? — Так, ладно, — пробормотал Хонджун себе под нос, разворачиваясь назад. — Здесь наверняка есть какой-нибудь кабак или забегаловка для ночных пьянчужек, уж там-то мне точно покажут дорогу. Азарт от преследования покинул его при позорном падении, и теперь уныло плетущийся по мосткам Хонджун не испытывал ничего, кроме раздражения на самого себя: погнался за черт знает кем, позволил обвести себя вокруг пальца, потерял дорогу к дому — что за нелепая история! Впрочем, нельзя было не признать, что поведение незнакомца было по меньшей мере странным и требовало пристального рассмотрения — что могло привести его в богом забытую бухту на закате дня? Хонджун остановился на мгновение, переводя дух и напряженно вспоминая все подробности развернувшейся перед ним сцены. Чемоданчик, что вынес из воды незнакомец, явно не был случайной находкой — но что могло таиться под его крышкой? Кто мог оставить загадочную посылку в столь необычном месте? Если бы он только смог настичь беглеца, если бы смог разглядеть его ношу ближе!.. Завидев покачивавшуюся на отлогой стене вывеску с полуистершимися буквами, Хонджун обрадованно устремился в указанном направлении — и, скиснув, повернул обратно: двери захолустного кабачка украшал увесистый замок. Пройдя еще несколько метров, он снова остановился, растерянный и недоумевающий; ему казалось, что стены окрестных домов обступили его лабиринтом, окружили западней тупиков и закоулков без выхода и лаза. Солнце село окончательно, и на остров опустилась ночная тень, сгустилась под навесами, растекаясь в провалах мостков вязкими чернильными кляксами. Откуда-то снизу неслись отдаленные голоса, пьяные и разбитные; то и дело, заворачивая за угол, Хонджун слышал писк и шебуршание потревоженных одиноким чужаком крыс. Подступал, облепляя кожу мурашками, морозец, и Хонджун потер занемевшие ладони, с тоской вспоминая о брошенной впопыхах в лодке куртке. Похоже, если в ближайшее время он не сумеет отыскать дорогу к берегу, ночевать ему придется под открытым небом в компании бродяг и крысиных стай. Выбора не оставалось, и Хонджун направился к теплившемуся под мостками желтому огоньку, надеясь, что пировавшие вокруг него бездомные окажутся способны ворочать языком. Вскоре свет забрезжил ярче, и Хонджун ускорил шаг, желая избавиться от сковавшей конечности стылости как можно быстрее. Внезапно за углом раздался нестройный топот, и путь Хонджуна преградила высокая мужская фигура, едва не столкнув рыболова в пропасть под мостками вновь. Луна подсвечивала осунувшиеся черты мужчины мертвенно-бледным сиянием. — Что за… Минги? — Хонджун замер, ошеломленный встречей и тем, насколько точно она совпала с мучившими его размышлениями. Попятившись, он опустил голову, словно боясь, что приятель прочтет на лице Хонджуна тяготившую его тайну — но тот, казалось, вовсе не заметил чьего-либо присутствия, невидяще блуждая пустыми глазами по мосткам. — Ты чего здесь?.. — Хонджун, — обратив, наконец, на него внимание, Минги повернулся и моргнул. — Я гулял. — Гулял, — оторопело повторил Хонджун, непроизвольно ежась от непривычно безэмоционального взгляда приятеля. — Ты один? — Один, — эхом отозвался Минги, согласно склоняя голову. Ветер перебирал его поседевшие от инея волосы, трепал высокий воротник куртки. Хонджун сглотнул и отступил дальше, чувствуя, как взбирается по спине озноб. С Минги было что-то не так. — А я заглянул сюда по одному… делу, — проговорил он, стараясь вести себя настолько непринужденно, насколько это было возможно, — и, кажется, заблудился. Случайно не знаешь дорогу к набережной? — Я как раз искал кого-то, кто сможет перевезти меня на другой конец острова, — снова кивнул Минги, медленно и механически. — Идем.***
Храня молчание, они шли по мосткам меж однообразных строений, что внимательно смотрели вслед путникам провалами пустых и необжитых окон. Изредка тишину разрывал плеск воды и глухое кваканье лягушек; встряхивая бумажно шелестевшими крыльями и зябко переступая с ноги на ногу, дремали под карнизами чайки. Минги шагал быстро, легко лавируя в сетях улочек и переулков, и торопившийся следом Хонджун еле поспевал за своим длинноногим проводником. Вопивший о ненормальности происходящего внутренний голос не смолкал, с каждой секундой звуча все громче. Минги не проронил больше ни слова, вел себя так же, как и всегда — за исключением, пожалуй, необычной для него неразговорчивости — и все же было что-то странное в нем, в том, как он шел, напряженно сведя плечи и уставившись прямо перед собой немигающим взглядом. Уён был не из тех, кто меняет гнев на милость за считанные дни, а потому едва ли позволил бы провинившемуся товарищу выйти из дома без провожатого; но если Минги ушел самовольно, отчего был так неосмотрителен, отчего не попытался скрыться от ненужного свидетеля? Что вообще он мог делать в этой части острова? Пройдя сквозь воронку поросшей илом бетонной трубы, они остановились у обрыва, заканчивавшегося хлипкой лесенкой, что спускалась в извилистый коллектор. По-прежнему не вынимавший рук из карманов куртки Минги посторонился, уступая дорогу своему спутнику. Хонджун приблизился к краю, не сводя с приятеля глаз. И что еще за наряд? Сколько Хонджун его помнил, обладавший горячей головой и пылким сердцем Минги всегда пренебрегал верхней одеждой и щеголял с непокрытыми плечами даже в зимние дни, вызывая изумление у окружающих и недовольное ворчание — у Уёна. — Здесь можно срезать путь, — коротко пояснил Минги в ответ на вопросительный взгляд Хонджуна. Тот кивнул и осторожно опустил ногу на первую ступеньку, ни на мгновение не забывая о заложенном за ремень ноже. Не то, чтобы он собирался бороться с Минги всерьез — ведь он его друг, он не причинит ему вреда! — однако бдительности утрачивать не собирался. Хонджун знал, что ему не показалось — Минги был странным, был… Неправильным, услужливо подсказало воспоминание о давнем разговоре за стойкой бара. Спрыгнув на влажно чавкающий пол, Хонджун отступил от лестницы. Его колотила мелкая дрожь. Едва Минги, соскользнув со ступенек, коснулся ногами земли, Хонджун бросился вперед, резко хватая приятеля за шиворот и дергая на себя. Вскрикнув от неожиданности, Минги взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, покачнулся — и ткань куртки затрещала, натягиваясь; зазвенели, рассыпаясь, слетевшие с креплений кнопки. — Какого хрена?! — Вывернувшись из хватки, Минги с силой толкнул Хонджуна в грудь, и тот, не защищаясь, упал наземь. Не чувствуя боли в спине, он потрясенно смотрел на обнажившуюся грудь приятеля — и то, что было над ней. Шею Минги, опухшую и отекшую, покрывали сочившиеся сукровицей прорези жабр; почти не скрываемые истончившейся кожицей в лиловых паутинках сосудов, они сбегали до самых ключиц, зияя воспаленной краснотой. Майка на животе Минги задралась, обнажая искривившиеся под неестественным углом ребра, словно что-то прорывалось изнутри, ища путь сквозь грудную клетку и расплываясь на коже пятнами кровоподтеков. Онемев, Хонджун опустил взгляд на выставленные в оборонительном жесте руки приятеля и почувствовал, как к горлу подступила тошнота: пальцы Минги, сросшиеся наполовину, покрывали полупрозрачные пульсирующие наросты. — Это… Это… — желудок свело спазмом, и Хонджун отвернулся, зашелся кашлем, смаргивая выступившие на глазах слезы. — Не говори ему, — хриплый шепот Минги доносился до него словно издалека. — Хонджун, пожалуйста, не говори Уёну! Справившись с дурнотой, Хонджун поднялся на ноги и, пошатываясь, обернулся. На смену секундному шоку пришла злость. — Не говорить? Совсем свихнулся или как?! — Вспугнутые отразившимся от стен коллектора эхом, встрепенулись уснувшие под решетками летучие мыши. — Ты что, продолжаешь употреблять эту дрянь? — Я не знал, что… Это не должно было… — Минги задохнулся, хватая воздух ртом. — Я не знаю, почему это продолжает появляться, все должно было исчезнуть, он говорил мне, после нового приема все должно было стать, как раньше! Хонджун, прошу тебя, не рассказывай никому! — Кто — он? — подойдя к Минги, Хонджун тяжело оперся рукой на стену, не давая приятелю отвернуться. — Кто-то, кто продает тебе наркоту, обещал, что после новой дозы ты станешь прежним? Минги, это же полный бред! — Он говорил мне, — пробормотал Минги, слегка сползая вниз. Не глядя на Хонджуна, он с несчастным видом комкал в руках куртку в бессмысленной уже попытке прикрыться. — Он так говорил. Хонджун глубоко вздохнул и прикрыл глаза, унимая вспыхнувшую внутри ярость — на Минги, на барыгу, что наплел с три короба наивному подростку — и на самого себя, беспомощного и бесполезного сейчас, пусть косвенно, но все же виноватого в произошедшем. Только теперь он в полной мере осознал всю серьезность ситуации — а ведь прошло так мало времени! Как мог Минги так сильно поменяться? Неужели дороги назад действительно не было? — Идем, — отерев заляпанные грязью колени, Хонджун повернулся к косой полосе лунного света, падавшей из дыры в решетке коллектора. Минги не двинулся с места. — Не говори Уёну, — тихо попросил он, и Хонджун снова разозлился. — Ты совсем свихнулся? — жестко повторил рыболов. — Не видишь, что эта дрянь с тобой делает? Как, по-твоему, я должен умолчать о подобном? Да и он сам не слепой, странно, что уже не заметил. Скажи еще спасибо, что он до сих пор с тобой вошкается, в то время как ты плевать хотел на старания тех, кому на тебя не все равно! — Это не так! — повысил голос Минги. — Я наоборот не хочу, чтобы он волновался, ясно? Он и так уже знает слишком многое, хотя не должен был, никто не должен был знать! — Теперь Минги тоже дрожал, стиснув кулаки и угрожающе нависнув над Хонджуном. — Мне не нужно, чтобы вы все бегали вокруг меня, как… Как… Я сам могу справиться, я знаю, что делаю! Хоть раз я просил о помощи? Не лезь не в свое дело, Хонджун, иначе… — Иначе что? — поднял брови Хонджун. — Что, Минги? Накинешься на друга, который не хочет, чтобы ты стал одним из зависимых от дозы зомбаков? Я знаю тебя и знаю, что ты не такой. Ничерта ты мне не сделаешь. — Не сделаю? — переспросил Минги, сжимая кулаки сильнее. В его глазах снова промелькнуло столь пугавшее Хонджуна выражение мертвого безразличия. — Думаешь, нет? Хонджун нервно хохотнул. — Да брось ты, — протянул он, невольно делая шажок назад. — Мы сто лет знакомы, Минги, ты серьезно собираешься заткнуть мне рот силой? Ты сам-то себя слышишь? Ты, конечно, наворотил делов, но на такое ты не способен. — Может быть, и способен, — Минги снова говорил почти шепотом, глядя в сторону от Хонджуна, и тот попятился еще. В памяти совершенно некстати всплыло зрелище, увиденное им в доме Уёна — широкий разлом в стене с вывороченной дверью и впрямь выглядел впечатляюще. Насколько же силен должен был быть человек, сделавший подобное? — Может быть, и в самом деле собираюсь. То, что произошло тогда, когда Уён нашел у меня те ампулы… — Он осекся, и его лицо исказила гримаса боли. — Я ведь даже не задумывался о том, что делаю — словно это был не я, словно кто-то другой управлял моим телом. Если бы он или кто-то другой из ребят попал мне под руку тогда… Наверное, я даже бы не понял, что сделал. И они бы тоже не успели понять. — Поэтому тебе и нужна помощь, — мягко сказал Хонджун, осторожно беря Минги за запястье. — Ради тебя и ради других. Ты ведь и сам это понимаешь, правда? — Я об этом не просил, — угрюмо ответил Минги, убирая руку. — Я не слабак, который вечно сидит на чужой шее, сам справлюсь как-нибудь. — Все иногда нуждаются в помощи, — покачал головой Хонджун. — И все заслуживают ее, даже если не просят об этом, здесь нечего стыдиться. — А я нет, — пробормотал Минги и немного помолчал, пиная бутылочный осколок носком кроссовки. — Я ведь сегодня собирался купить сыворотку опять, Хонджун. Пообещал Уёну, что не стану — и снова пришел сюда. — Но не купил? — уточнил Хонджун, чувствуя, как подступает волнение. — Почему? — Не потому, что передумал, уж поверь, — невесело хмыкнул Минги. — Этот парень… Ну, который продавал мне сыворотку раньше… В общем, он не пришел. Не знаю, почему — деньги для него, судя по его виду, не лишние, — но я прождал его на условленном месте битый час, а он так и не объявился. Может, его загребли, или спугнул кто — не знаю. Хонджун кивнул, напряженно размышляя. Мог ли он быть тем, кто спутал планы неизвестного барыги? Что, если увиденный им на берегу человек имел прямое отношение к тем чудовищным изменениям, что произошли с Минги? Если так, ему повезло уйти от Хонджуна — сегодня. — Значит, так, — проговорил он, расправляя плечи. — Я не стану говорить Уёну, но и пускать все на самотек тоже не собираюсь. Тебе нужна помощь, Минги, просишь ты о ней или нет — и я помогу, если ты поможешь мне. — Он глубоко вздохнул, окончательно принимая решение. — Я хочу, чтобы ты устроил мне встречу со своим дилером. — Шантажируешь меня? — недоверчиво усмехнулся Минги. — Да, — Хонджун серьезно посмотрел ему в глаза. — Иначе я найду способ сделать так, что о твоем маленьком секрете узнают все. Я не собираюсь смотреть на то, как ты убиваешь себя, как бы тебе ни хотелось обратного. Минги снова поник, засовывая руки в карманы и заметно нервничая. — Идет, — сказал он наконец. Хонджун кивнул с некоторым облегчением и потянул его к выходу. Шаги двоих парней, звонкие и быстрые, затихли вдалеке. Раздался плеск, и замершая за решеткой коллектора тень скрылась под водой.