Зависимые

— Живой пока? — бросив весла, Минги смахнул взмокшую прядь со лба и обернулся к поднимавшемуся с банки Хонджуну. — Живой, — подтвердил тот, приподнимая веко наркоторговца — в дрожащем свете фонарей пристани видно было, как сужается острым гвоздиком его затянутый поволокой зрачок. — Живучий, падла… Давай, ты спереди, я сзади подниму. — Сам, — коротко ответил Минги, поднимаясь рядом с Хонджуном во весь свой внушительный рост и забрасывая бессознательного барыгу на плечо, словно тюк с ватой. Оставшийся в лодке рыболов обескураженно смотрел, как Минги ловко выбирается на доки; нагнувшись, чтобы уложить весла, он скользнул взглядом по плетьми болтавшимся рукам мужчины, отмечая кажущуюся очень знакомой неестественную припухлость кистей — и в голове у него промелькнула догадка. — Ты поглядывай лучше, чтоб хвоста не было. Хонджун кивнул и поднялся следом. Сам того не зная, приятель попал в точку, высказав опасения о возможной слежке — вот только остерегаться им следовало отнюдь не полиции, как полагал Минги. Кто мог нанести барыге такую рану? В жизни незадачливого бандита наверняка нашлось бы немало желающих эту жизнь оборвать, однако отчего-то Хонджуна не отпускало подозрение в том, что нападавшим был вовсе не недовольный клиент. Сомневался он также и во внезапности этого нападения: Хонджун помнил, с какой скоростью менялся Минги, и понимал, что висевший на плече последнего мужчина принимал сыворотку не более пары дней. Но разве мог он не знать, к каким последствиям приведет употребление наркотика, разве мог не видеть десятков несчастных, идущих прямо в руки смерти, которую сам же и продавал? Сорвался, поддался вдруг долго сдерживаемому искушению — или же чувствовал незримо нависшую над собой угрозу, против которой был бессилен обычный человек? Что заставило хорошо знакомого с побочными эффектами сыворотки торговца так отчаянно искать сверхъестественных сил? Что бы это ни было, именно оно, по всей видимости, его и спасло. Хонджун взглянул на куртку Минги, насквозь пропитавшуюся кровью мужчины, и его передернуло: для того, чтобы выжить после подобного, следовало обладать поистине нечеловеческими способностями. — Минги, — окликнул, задыхаясь, приятеля Хонджун уже у калитки; долговязый, длинноногий и не ощущавший усталости парень в считанные минуты добрался до верхнего уровня острова, оставив спутника далеко позади. Не утруждая себя открыванием замка, Минги перемахнул через забор и обернулся, вопросительно глядя на перелезавшего за ним Хонджуна. — Почему ты сказал — кто-то был в курсе нашей встречи? Почему этот хлыщ не мог случайно напороться на кого-нибудь не очень дружелюбного? — Потому что не мог, — звякнув ключами, Минги присел на корточки и принялся копошиться у нижнего замка. — Говорил же, там случайных прохожих не бывает, места знать надо. Он знал, почти всегда там ошивался, может, и жил там же. Его искали намеренно — и напали тоже не случайно. Хонджун понимающе кивнул и посторонился, позволяя Минги открыть дверь. Как он и ожидал, ответ приятеля лишь подтвердил его рассуждения. Пройдя через коридор в общую комнату, Минги растерянно заозирался, явно не желая опускать истекающего кровью мужчину на пол своего жилища; заприметив полотнище полиэтилена в куче строительных материалов у чулана, Хонджун спешно расстелил его у входа и отошел в сторону, наблюдая, как приятель кулем сваливает туда свою ношу. Казалось, силы оставили Минги разом, иссякли после стремительного рывка скоротечным ключом. Посеревший и осунувшийся, он побрел к топчану, покачиваясь и вихляя вбок. Проводивший его встревоженным взглядом Хонджун опустился рядом с барыгой. Какой бы силой ни обладала сыворотка, она не способна была даровать бессмертие — давно залившая полиэтиленовую подстилку кровь хлюпала под ботинками Хонджуна, тонкой струйкой сбегая к щели под порогом. Сколько часов, сколько минут оставалось мужчине до неминуемой гибели? Ничего иного Хонджун пожелать ему не мог, но и отпускать барыгу так быстро не намеревался. Что, если он так и не успеет прийти в себя и унесет все сведения об источнике сыворотки в могилу? — Где у вас аптечка? — спросил через плечо Хонджун, вытягивая из-за пояса нож. Собравшись с духом, он потянул за край водолазки наркоторговца, провел лезвием по ткани — и та затрещала, расползаясь вверх, разошлась на лоскуты, обнажая обезображенный бок мужчины. Хонджун сглотнул, глядя на переливающиеся черным внутренности, что виднелись в затопленной алым ране; сверху, бледнея во мраке комнаты, виднелся обломок нижнего ребра. — Сейчас принесу, — стерев испарину со лба, все еще выглядевший изможденным Минги скрылся в коридоре. Хонджун стянул с себя куртку и, свернув, подсунул мужчине под колени; расстегнув его ремень, приспустил брюки, открывая впалый живот и пугающе острые выступы таза. Свечение зажженной Минги лампы разгоняло сумрак, и Хонджун мог видеть теперь, что тот, кого он принял за мужчину средних лет, был парнем не старше него самого, измученным и тощим до безобразности. Спутанные волосы темного пепла падали на его раскосые глаза, скрывая широкие скулы и судорожную морщинку между бровями; тонкие губы слабо подрагивали, скривившись в гримасе боли. — Минги, а ты, когда сыворотку принимал, как ее себе вкалывал? — поинтересовался Хонджун, забирая у вернувшегося в комнату приятеля свертки с ватой и бинтами и принимаясь быстро скручивать их в неопрятные валики. — Шприцы-то недешевые, да и хрен их достанешь где. — Какие там шприцы, — отмахнулся Минги, глядя, как Хонджун обкладывает рану барыги мгновенно потемневшей ватой. — У нас тут система валялась еще до меня, ее и пользовал. — И ее тащи сюда. И холодное что-нибудь. — Хонджун закончил накладывать повязку на окруженную ватными валиками рану и закатал свой рукав. Вскоре плечо рыболова стягивал жгут, наспех сооруженный из ремешка сумки Уёна; ниже, прижатая пластырем, впивалась в кожу игла, от которой шла, увиваясь кольцами, пожелтевшая от времени резиновая трубка. Дальнейшее взял на себя Минги: то и дело бросая на Хонджуна недоуменные взгляды, он разорвал рукав барыги, открывая неровный кровоподтек на сгибе локтя, проворно ввел иглу, придерживая и закрепляя, что-то подкрутил на фильтрационном резервуаре — и трубка у плеча Хонджуна окрасилась в бордовый. Тот глубоко вдохнул и привалился спиной к стене, устраиваясь поудобней. Рука неприятно немела. — Вот уж не думал, что придется опять связываться с капельницами, — проговорил он, морщась от тяжелого токанья в локте. Уместив на животе барыги пакет с замороженными овощами, Минги сел рядом и покачал головой. — А если у вас несовместимость какая? Вдруг ему только хуже станет? — А я о его здоровье и не пекусь, — фыркнул Хонджун, неприязненно косясь на торговца. — Не сдохнет от кровопотери до того, как очнется — уже хорошо. Минги вздохнул и подтянул колени к груди, низко опуская голову. Даже в полумраке было видно, как блестит россыпь капель пота на его лбу, как сочится кровь из искусанных и растрескавшихся губ, что-то беззвучно шептавших. Вновь забеспокоившийся Хонджун осторожно потрепал приятеля по плечу свободной рукой, и тот вздрогнул, словно очнувшись от забытья. — Ты как? — Нормально, — хрипло ответил Минги и лихорадочно облизнулся. — Это… От перенапряжения, наверное. С этой штукой всегда… всегда так. Она дает тебе то, о чем ты не мог и мечтать — а потом как в оплату забирает все, включая тебя самого. — Но ты еще здесь? — уточнил Хонджун, вспомнив об их недавнем разговоре в лодке. По спине пробежал холодок. Минги натянуто усмехнулся. — Еще да. — Он помедлил, нервно покусывая кончик ногтя на большом пальце. — Знаешь, когда мы в последний раз говорили с Уёном, он обвинил меня в слабоволии. Сказал, что, если б я хотел, давно перестал бы употреблять — или перестал бы мучить окружающих, избавив их от себя и своих проблем. — Что? — Хонджун моргнул. — Минги, это… Это же чушь полная! Ну, то есть… Я понимаю, почему Уён так сказал, но ему не следовало… — Но он был прав, — оборвал его Минги. — Дело не в наркотической зависимости или неспособности контролировать себя — я действительно не хочу останавливаться, Хонджун. Вот почему я был против твоей идеи и против всей этой возни сейчас — ты просто теряешь время, только и всего. — Но почему, если тебе так плохо?.. — Не знаю, — покачал головой Минги, глядя перед собой остановившимся взглядом; наконец он тряхнул волосами, сбрасывая оцепенение, и обессиленно прислонился к стене рядом с Хонджуном. — Как-то раз, в детстве, я чуть не утонул, знаешь? Мне было восемь лет, я не умел плавать, и вообще ничего не умел, но мне очень хотелось стать своим в компании старших пацанов — а они без башки были, лезли в любую передрягу, рисовались друг перед другом, ну и перед малышней вроде меня, конечно… Я считал их крутыми, хотел таким же стать — и однажды они позвали меня с собой прыгать с наблюдательной вышки. Я прыгнул первым, не задумываясь, ну и… — Он вздохнул, помолчав. — Обычно, когда люди тонут, они же как-то выбраться пытаются, да? Руками машут, стараются всплыть, задыхаются, ну и прочее такое — инстинкт выживания, верно? А я вот нет. Я не успел вдохнуть перед прыжком, и воздух закончился почти сразу же; там было глубоко настолько, что даже в свой нынешний полный рост я не смог бы нащупать ногами дно — но почему-то я не чувствовал ни страха, ни недостатка кислорода. Я знал, что умираю, но почему-то мне было… хорошо. Хорошо и спокойно, как дома рядом с мамой, хотя ни того, ни другого я отродясь не знавал. Те парни орать начали сразу же, стали сигать в воду за мной, ныряли, звали, искали — а я просто опустился на дно и закрыл глаза. — Как будто тянуло туда, да? — тихо спросил Хонджун, очень живо представляя то, что описывал Минги. — Как будто ты ждал этого всю свою жизнь — и что-то там тебя тоже ждало. — Да, точно, — кивнул приятель. — Тупо, да? Ни до, ни после я в склонности к суициду замечен не был, а тогда — вот такое… Когда вытаскивать начали, отбивался всеми руками и ногами, орал, чтоб обратно несли. Они, конечно, решили, что это я от кислородного голодания двинулся, потому и сопротивлялся. Может, так оно и было тогда, но… сейчас я чувствую себя точно так же. Я тону — и я не хочу, чтобы меня спасали. Он умолк. Не нашедший слов для ответа Хонджун тоже молчал, невидяще рассматривая мерное течение собственной крови в трубке системы, и под сердцем у него было холодно. Он был бы рад поступить как Уён — накричать, тряхнуть за грудки, попытаться достучаться, пусть даже и силой; Хонджун хорошо понимал бессильную ярость друга, терявшего члена своей семьи — вот только Минги он понимал не хуже. Сбоку послышался шорох, и Хонджун дернулся от неожиданности, едва не выпустив иглу из локтя. Пытаясь определить источник звука, он закрутил головой — и ахнул, наткнувшись на пронзительный взгляд широко распахнутых раскосых глаз. Дрожа всем телом и беспомощно царапая пальцами подстилку, барыга смотрел прямо на него; склонившись, Хонджун услышал, как сквозь его отрывистые сиплые хрипы проступают бессвязные слова. — П-пришел… из воды… Пришел за-за мной… Больно. Прошу, мне больно, прошу, всего одну ампулу! — Хер тебе, а не ампулу. — Новый голос заставил вздрогнуть всех троих. — Какого черта этот кусок дерьма делает в моем доме? Хонджун обернулся. Над ним стоял бледный от злобы Уён.

***

— Ты нормальный, нет? Какого дьявола ты вообще в это впутываешься? Я из кожи вон лез, чтобы избавиться от этой дряни, носился вокруг этого идиота, как наседка сраная, слил кучу бабла, чтобы отмазать его от тех, у кого он занимал деньги на покупку очередной дозы — а теперь прихожу домой и вижу здесь это?! Ты рехнулся, Хонджун? — Уён, пожалуйста, — голова кружилась, и Хонджун, морщась, выдернул иглу из кожи; смуглую ямку локтя затянуло лиловой тенью кровоподтека. — Ты можешь говорить спокойно? — Да пошел бы ты! — остервеневший и сипевший от крика Уён смотрел на друга так, словно видел впервые. — Это ты сейчас будешь указывать, как мне реагировать? Что, по-твоему, я должен чувствовать? Мало того, что Минги до сих пор продолжает употреблять — ты клялся мне, в глаза лгал, мудак херов! — так вы еще и притащили в мой дом этого… этого… — он задохнулся, хватая воздух ртом и беспомощно всплескивая руками. Скользнув взглядом по его крепко сжатым трясущимся кулакам, Хонджун отступил чуть назад. — А знаешь, что — ладно! Ладно. Хорошо, просто отлично, пускай так — далеко ходить не придется. Я сейчас просто схожу за своим кастетом и… — Уён! — не обращая внимания на колотившуюся под горлом дурноту, Хонджун бросился к развернувшемуся к дальним комнатам другу и толкнул его к стене, прижимая руки и не давая шевельнуться. — Уён, да послушай же, — легконравный и ребячески несерьезный Уён в минуты слепого гнева мог дать фору пятку бойцов, Хонджун хорошо знал это — и сейчас тратил все силы на то, чтобы удерживать его в своей хватке. — Ты же хотел узнать больше об этой сыворотке, помнишь? Хотел знать, кто за этим стоит, понять, откуда она берется? Уён, я хочу того же, поверь, и сейчас мы наконец-то можем действительно что-то выяснить! — Хотел, — согласился Уён, глядя в лицо Хонджуна почерневшими глазами; теперь он говорил тихо, медленно цедя слова сквозь зубы, и от этого тона по позвоночнику рыболова пробежал мороз. — А теперь не хочу. Не хочу больше иметь с этой грязью ничего общего — и с вами тоже. Забирайте отсюда этот мусор и выметайтесь, все трое. — Не раньше, чем разузнаю все, что ему известно, — твердо сказал Хонджун. — И мне плевать на твои истерики и вопли — если ты махнул на все рукой, Уён, то мне пока что есть что терять, и есть за что бороться. — Махнул рукой? — переспросил Уён, опасно щурясь. — Есть за что бороться, да, Хонджун? Ну конечно, куда мне до тебя-то. Ты у нас такой спокойный, рассудительный, в детектива все играешься — и без Юнхо тут наверняка не обошлось, да? Да что ты вообще можешь понимать? — он снова повысил голос, распаляясь, и Хонджун больше не останавливал его. — Что ты можешь знать о том, что я чувствую, что мне — нам всем — пришлось пережить, пока ты весело трахался со своей новой игрушкой? Давай, расскажи, раз ты здесь самый умный! Расскажи, что мне нужно было делать, когда этот великовозрастной дебил, — он стрельнул глазами в сторону Минги, — рыдал на этом самом полу, расцарапывая лицо и вырывая волосы, пока я переворачивал весь дом в поисках того, что могло бы облегчить его ломку? Когда я как собачонка с поджатым хвостом бегал по знакомым и скулил, выпрашивая у них деньги взаймы? Когда парни, не успев похоронить своих братьев, носились за ним по всему городу и уговаривали вернуться? Когда я сутками сидел у его постели, ведя душеспасительные, мать их, беседы и дергаясь каждый раз, когда мне казалось, что он больше не дышит? Когда мразь, из-за которой все это произошло, оказалась здесь, в комнате, где еще недавно ходили по этому же самому, черт возьми, месту Минхо, Ёнджун и Чонин?.. — Уён захлебнулся и зажал рот кулаком, крупно содрогаясь. — Уён, — испуганно позвал Хонджун. Уён яростно мотнул головой, опускаясь на подкосившихся ногах вниз. Хонджун присел рядом, осторожно коснулся плеча Уёна — и тот с низким гортанным стоном подался вперед, уронил голову на грудь Хонджуна, судорожно цепляясь за его куртку, зашелся сдавленным надсадным кашлем, подвывая и всхлипывая. Хонджун крепко обнял его, зарылся пальцами в волосы, баюкая и утешая. Страх сменился жалостью, острой и виноватой — чем мог он закрыть беспрестанно кровоточащую рану в сердце друга? Что мог противопоставить его всепоглощающему и безраздельному горю? Хонджуну захотелось отвесить себе хорошего пинка. Все это время он гонялся за бесплодными и бесцельными идеями, убеждая себя в том, что делает это ради благополучия друзей, оставил Уёна наедине с его переживаниями, надеясь, что время сумеет излечить и стереть болезненные воспоминания — и ни разу не задумался о том, что Уён, возможно, ждал от него совершенно иной помощи. Ждал и так и не дождался, заживо сгорая в муке отчаяния. Каким образом Хонджун мог искупить такую вину перед другом? — Уён, послушай, — он обхватил ладонями мокрое лицо Уёна, поднял к себе, прижимаясь лбом. — Слышишь меня? Все закончится, я обещаю, все пройдет — но если ты действительно хочешь избавиться от этого раз и навсегда, нам нужно придушить эту погань на корню. Ну тише, тише, — он прижался губами к его опухшим от слез векам, продолжая успокаивающе укачивать Уёна в своих объятиях. — Я уйду, клянусь, мы все уйдем, и я лично выкину его туда, где ему самое место — но сначала дай мне его расспросить, хорошо? Хорошо, Уён? Хлюпая носом и вытирая глаза рукавом, Уён кивнул и отстранился. Несколько секунд Хонджун настороженно смотрел, как он, пошатываясь, бредет в сопровождении Минги к буфету, где стояли пыльным строем бутылки со спиртным; наконец он поднялся и, преодолев новый приступ слабости, повернулся ко впавшему в зыбкое беспамятство барыге. — Эй, — окликнул его Хонджун, легко пихая носком ботинка его ногу. Парень страдальчески свел брови и приоткрыл глаза. — Всего одну, пожалуйста… — Рот закрой. — Вытянув из-под стола колченогий табурет, Хонджун уселся рядом, нависая над его окровавленной лежанкой из полиэтилена. — Говорить и спрашивать буду я. Мелко моргая и кривясь от боли, парень с трудом сфокусировал взгляд на Хонджуне. Ворот его водолазки сполз вниз, и на жилистой шее бледно розовели выпуклые пульсирующие гематомы. — Так, — Хонджун прочистил горло, — значит, ты — наркоторговец, который распространял сыворотку Ёнван — верно? — Парень чуть заметно кивнул. — Давно? — Нет, — в свистящем шепоте, вырывавшемся из пересохших губ, едва можно было различить отрывистую речь парня. — Месяца полтора, около того. — Полтора, — повторил Хонджун, мысленно листая календарь и подсчитывая числа. Когда он обнаружил Сонхва в бухте, два месяца назад? Да нет, пожалуй, как раз полтора месяца и миновало. — И как же ты, дружок, докатился до жизни такой? — Парень молчал, плотно сомкнув веки, и Хонджун снова его толкнул, на сей раз сильнее. — Я с тобой разговариваю. — Что-то я не горю желанием вести беседу, — в окрепшем голосе парня прозвучала явственная насмешка. Превозмогая боль, он подтянулся на локтях, и теперь смотрел на Хонджуна снизу вверх прямым наглым взором — смертельно бледный, но нисколько не обеспокоенный. — Сейчас загоришься, — пообещал Хонджун, закипая. — Ты, урод конченый, подсадил моего друга на эту наркотическую дрянь, и еще смеешь… — Я продавец, а не вербовщик, — перебил его парень скучающим тоном. — Если мамочка не научила этого верзилу не брать конфетки у незнакомых дяденек, то я — совершенно точно не тот, кто будет подтирать сопли великовозрастным дебилам, как метко выразился твой психованный приятель. Не продал бы я — продал бы кто-то еще. Все просто. Позади раздалось звяканье стекла. Отставив початую бутылку, Уён приблизился к парню и, не замахиваясь, коротко ударил его под дых. Тот, издав булькающий звук, согнулся пополам и тут же зашипел от боли. На наложенной Хонджуном повязке расползлось неровное пятно. — Я сделаю еще проще. — Расстегнув свою куртку, Уён запустил руку во внутренний карман и извлек на свет хорошо знакомую уже Хонджуну ампулу с темно-красной жидкостью. Минги за их спинами с шумом втянул в себя воздух. — Ты ведь хочешь конфетку, малыш? Вижу, что хочешь, вон, как глазки-то загорелись. А глянь, что еще покажу. — Под жадным взглядом приподнявшегося с пола парня Уён сделал шаг к раковине, надломил горлышко, поднося ампулу к сливному отверстию. — Боюсь, сегодня ты останешься без сладкого. Приоткрыв рот, из которого стекала тонкая струйка крови, парень неотрывно сверлил глазами медленно подступавшую к горлышку ампулы сыворотку. Уён качнул рукой — и набухшая на краю капля сорвалась вниз, разбившись о металлическую решетку на крошечные алые бисеринки. — Ладно, черт, ладно! — бешено дернувшись вперед и потерпев поражение, парень упал навзничь, тяжело дыша и постанывая. — Что вам нужно, ну? Говорю же, я просто продавец, занимаюсь этим всего ничего, да и сейчас не стал бы, если б само в руки не пришло — какого вы от меня хотите? Я ничего не знаю… да отойди же оттуда наконец уже! — Что значит — само пришло? — настороженно уточнил Хонджун. Парень не отвечал, по-прежнему умоляюще глядя на ампулу в руке Уёна, и Хонджун сдвинул табурет в сторону, загораживая барыге обзор. — Так, с самого начала давай-ка. Имя у тебя есть? — Ну, есть, — вяло огрызнулся парень, пытаясь вытянуть шею. Хонджун молча ждал, и парень с обреченным вздохом опустился обратно. — Сан. Меня зовут Сан, двадцать два года, родом с южных островов, здесь живу полгода. Дома нет, браслета нет, ни хрена нет — все, или еще что интересует? — Интересует, — подтвердил Хонджун. — Дурачка из себя не строй. Откуда у тебя сыворотка и как ты начал этим заниматься? Тебя кто-то нанял? Сан помедлил, прикрыв трепещущие ресницы и переводя сбившееся дыхание. Он дышал прерывисто, с протяжным свистом, и Хонджун заподозрил, что внутренние органы торговца могли пострадать сильнее, чем показалось ему при поверхностном осмотре. Или же это было действие сыворотки, неумолимо меняющей своих жертв? — Да не нанимал меня никто, — устало проговорил он наконец, не открывая глаз. — Там такое дело было… А, вы все равно не поверите. Нашел я эту сыворотку, понятно? — Как это, нашел? — обескураженно переспросил Хонджун, оборачиваясь к Уёну. Тот пристально смотрел на Сана, задумчиво покусывая нижнюю губу. — Вот так, случайно. — Окончательно успокоившись, Сан снова принял сидячее положение. — Полгода назад у меня заболела мать. Сильно заболела, плохо очень, за месяц сгорела практически. За несколько месяцев до этого мы уже похоронили отца, с работы ее, естественно, быстро поперли, а меня без номера никто и не брал, ну и… Нам нужны были деньги. Там, где мы жили, ловить было нечего, так что мы решили перебраться сюда. — Ближе к делу. — Сомкнув ладонь с ампулой, Уён подтащил к лежанке Сана второй табурет и сел рядом с Хонджуном. — Ближе некуда, — буркнул Сан. — Поскольку переезд отнял у нее последние силы и средства, надеяться мы могли только на меня. Пытаться получить нормальную работу без браслета — дохлый номер, так что я стал брать всякие мелкие шабашки — ничего противозаконного, то тут подсуечусь, то там. В последний раз, как раз месяца два назад, я нанялся ныряльщиком, искать и доставать со дна… всякое. Работка не из легких, конечно, но и то хлеб — пару раз натыкался на разные ценные штуки, себе забрать не получалось, но процент кое-какой имел. А потом наткнулся на кое-что неожиданное. — Он кивнул в сторону Уёна. — На нее, сыворотку эту. — Просто на дне, во время ныряния? — поднял брови Уён. — Ты что нам тут заливаешь? — Говорил же, не поверите, — хмыкнул Сан. — Но это правда, клянусь. Наткнулся не прямо на дне, конечно — нашел закладку в западной бухте у берега, там такая типа насыпь, камни большие с расщелинами и воздушными карманами… — Он неловко взмахнул рукой, обрисовывая очертания места, хорошо Хонджуну известного. — Ну и, в общем, вот там оно было, в кейсе лежало под камнями. Я не сразу взял, несколько дней ходил вокруг да около, все ждал, что те, кто этот кейс оставил, вернутся. Но никто не шел, а я… А мне были нужны деньги, позарез нужны. Ну я и раскатал губу, подумал, что, наверное, барыга какой оставил, или наркоша запасы делал — ну и скопытился потом, а добру чего пропадать зря? Обрадовался до усрачки, решил, что сбагрю ее кому-нибудь, кому угодно — мне без разницы было вообще. Урод, скажете? Говорите, что хотите, только и вам бы в такой ситуации было без разницы, душу бы — и ту продали за малейший шанс выручить близкого. — Сан с вызовом взглянул на Хонджуна, и тот отвел глаза, переносясь в день, когда разбитый отчаянием Уён сидел, сгорбившись, за его столом — в день, когда он едва не потерял и его, и Сонхва. — А клиентов найти было несложно, их и без меня как собак нерезаных. Им и продал. Несколько дней жил припеваючи, а потом… потом нашел еще один кейс, ровно на том же самом месте. — А мать твоя? — подал голос Минги, и обернувшийся в слух Хонджун едва не рассмеялся от неожиданности — пожалуй, только его младший приятель мог в подобной ситуации проникнуться сочувствием к неведомой матери своего палача. — Спасли? — Не успел, — угрюмо ответил Сан. Повисла пауза. — Ладно, — нарушил молчание Уён, — так что дальше? Ты приходил на это место, каждый раз находил там ящик с кучей ампул дорогостоящего наркотика, торговал им направо и налево — и никто с тебя за это так и не спросил, так, что ли? А лепрекона с радугой и котелком золота там случаем не валялось поблизости? — Зачем задавать вопросы, если ответы вас не устраивают? — сухо поинтересовался Сан. — Я рассказал все, как было. Поначалу да, боялся, что придет кто, ходил на измене — но время шло, все было спокойно, и я решил, что от добра добра не ищут. Товар есть, деньги есть, ну и отлично, я и перестал париться и задаваться ненужными вопросами. — Не перестал, — вмешался Хонджун, и Сан бросил на него непонимающий взгляд. — Сам употреблять ты начал недавно, верно ведь? Через твои руки прошло огромное количество сыворотки, в любой момент ты мог принять дозу и сменить жизнь мелкого барыги на жизнь сверхчеловека — но до определенного момента не хотел, так? С чего вдруг тогда такое внезапное желание пополнить ряды зависимых? Сан смешался и отвернулся к стене. Мертвенная бледность, было отступившая, снова залила лицо парня гипсовой белизной; худые пальцы с обгрызенными ногтями нервно барабанили по полу, оставляя бурые пятна. Глядя на его издерганную надломленность, Хонджун на миг испытал намек на жалость, тут же, впрочем, испарившийся при виде столь же разбитого и утомленного Минги. — Я не рассказал до конца, — с простуженной хрипотцой сказал, наконец, Сан, прижимая ладонь к раненому боку. — В начале все действительно было хорошо — каждые три дня я приходил за новой партией, забирал кейс, получал с торчков деньги и жил как раньше, потихоньку поправляя свое положение. С неделю назад… Все стало меняться. Я старался не обращать внимание, думал — кажется; паранойя разыгралась, сказалось тесное общение с нариками и жизнь в коллекторе… Решил на время затаиться, переждать. Сныкался в тоннеле под металлургическим заводом, там рядом прямо выход к океану, с другой стороны — помойка; случайный бомж не забредет, а уж специально и подавно никто туда не попрется. Но… Каждую ночь мне казалось, что кто-то есть рядом, чувствовал взгляд в спину из воды. Тут еще и полицаи активизировались, им же нужно план по веществам выполнять — вот и шныряли вечно по нижним уровням, мне светиться нельзя было точно. Один раз не вышло уйти, правда: словили прямо на улице, утянули в участок для допроса, хорошо хоть, я чист тогда был. Сержант этот высоченный меня долго допрашивал — как его там, Вонхо, что ли?.. — Юнхо, — поправил его Хонджун. — Значит, это жандармерия тебя пасла? — Я так и подумал сначала, — кивнул Сан. — Отбрехался, как мог, они меня отпустили. Я решил, что все, проблема решена, можно вздохнуть спокойно — а как проснулся утром, обнаружил у постели выпотрошенную крысу. Не зверем, человек постарался — или кто-то, на человека похожий. Кто-то, кто всю ночь сидел рядом со мной в коллекторе. Хонджун поежился, вспоминая неприятно липкое чувство чужого присутствия, что посетило его несколькими часами ранее в стенах тоннеля. Сан не ошибался — в коллекторе под островом и в самом деле жило что-то пристальное и… зловещее. — Выглядит, как какое-то предупреждение, — заметил Уён. — Как будто кто-то следил за твоими делами и очень не хотел, чтобы о них стало известно полиции. — Вот и я так посчитал, — снова согласно склонил голову Сан. — Говорил себе, что пора завязывать, что нужно забыть об этом месте, не торговать больше… Присмотрел себе квартирку подальше от берега, оставалось только первый взнос внести. Той суммы, что у меня была, немного не хватало, и я решился на последний рейд в бухту — а для надежности и безопасности вкатил себе половину ампулы. — Всего сутки прошли, выходит, — пробормотал Хонджун. — Так быстро… — Так это ты за мной тогда гнался, — догадался Сан. — На лодке как раз был в бухте, да? — Именно, — подтвердил Хонджун, слегка краснея при мысли о своем бесславном падении. — Дальше? — Дальше сам знаешь, — Сан слегка дернул плечом. — Хоть ты меня и не догнал, но планы спутал — в ту ночь я должен был встретиться вот с ним, товар передать, — он кивнул в сторону Минги, — но не вышло, я перепугался и свалил оттуда. К утру оклемался чуток, подумал, что человек в лодке не мог иметь отношения к тому, что преследовало меня все эти дни, как-то не вязалось все; да и чего мне было бояться? Сыворотка была уже у меня, оставалось только получить деньги и расквитаться с этим всем раз и навсегда. Твой приятель попросил о второй встрече, я согласился. О месте, где мы должны были встретиться, знали только он и я, специально выбирал так, чтобы меня нельзя было выследить. — Но кто-то выследил, — подытожил Хонджун, опуская глаза на повязку наркоторговца. — Кто? Кто напал на тебя, Сан? — Не знаю, — тихо отозвался парень; по его лицу пробежала тень настоящего страха. — Я сидел спиной к глухому тоннелю, там все затопило давно, оттуда никто не мог бы выбраться. Просто услышал вдруг плеск воды, потом шаги — тогда вообще душа в пятки ушла, решил, что из-за сыворотки свихнулся окончательно, откуда б там взяться шагам? — а потом боль адская. Дальше не помню, вроде, какое-то время еще барахтался, пытался из воды выплыть, куда оно меня утянуло. Как осознал, что из меня кусок вырвали — потерял сознание, наверное. Не помню. — Он утомленно выдохнул и закрыл глаза. Хонджун молчал, напряженно думая. За Саном кто-то следил, кто-то, кто позволял барыге беспрепятственно забирать сыворотку, но не хотел, чтобы об этом стало известно; этот кто-то, по всей видимости, и жил в коллекторе — или же мог с легкостью в нем передвигаться, обладая способностью неслышно подкрадываться и долгое время выжидать под водой. Кто-то, кто был похож на человека, но обладал нечеловеческой силой, кому незнакомы были жалость и сострадание… Могло ли это создание быть рядом и в ту ночь, когда Хонджун, стоя у решетки коллектора, брал с Минги обещание о встрече с Саном? Если так, то именно это обещание и подписало приговор торговцу. Со скрипом отодвинув табурет, Хонджун поднялся на ноги. Ему необходимо было срочно расспросить Сонхва о второй русалке, бежавшей с ним из лаборатории. — Пускай пока тут валяется, — мрачно сказал Уён в ответ на вопросительный взгляд Хонджуна. — Авось еще чего вспомнит, как прочухается. Хонджун послал Уёну благодарную улыбку и, кивнув Минги, быстро направился к выходу. Перед тем, как открыть дверь, он обернулся; Сан лежал в той же позе, вновь впав в болезненную дрему. Бегло взглянувшему на его руки Хонджуну показалось, что отек на пальцах барыги несколько спал, утратив прежнюю воспаленную красноту, — однако сейчас у него не было времени на раздумья об очередной загадке. Выйдя наружу, он бросился вниз по мосту, не чувствуя летевшего в лицо студеного дыхания близкого рассвета. — Сонхва! — дверь с грохотом распахнулась, ударяясь об стену. Задыхаясь и вытирая пот со лба, Хонджун ввалился в контейнер, спешно озираясь. — Сонхва, мне очень нужно спросить тебя о… Сонхва? Погруженный в темноту контейнер пустовал. Вздрагивая голубыми лепестками, тлел под примусом гаснущий огонек; рядом в подернутой пленкой лужице кофе лежала опрокинутая чашка. Холодея, Хонджун обошел комнату, разворошил постель, словно надеясь отыскать юношу в коконе скомканных покрывал. На измятой простыне темнела россыпь багровых пятен. — Сонхва, — прошептал Хонджун.