Зависимые

Не чувствуя онемевших ног, Хонджун поднялся с пола, придерживаясь за стену и переводя беспомощный взгляд на Юнхо. Сержант тоже успел выпрямиться, стряхнув с себя смешанную с пеплом воду, и теперь растерянно смотрел на открывшуюся им картину. Чонхо сидел на прежнем месте, все так же согнувшись пополам и баюкая в объятиях поверженного любовника. Звон в ушах стал стихать, и до Хонджуна донеслись горькие всхлипы ученого. — Ёсан, — бормотал Чонхо, отводя дрожащими пальцами пряди, налипшие на лоб русала. Тот лежал неподвижно, и его остановившийся взгляд мало-помалу затягивала стеклянная пленка смерти; покрытые мазками крови и копоти щеки расчертили светлые дорожки его последних слез. — Как же так… Зачем ты… Ёсан! Ответь же мне, — остаток его мольбы потонул в рыданиях. Хонджун закусил губу, чувствуя невольное сострадание. Он никогда не отличался сентиментальностью, но сейчас при виде столь отчаянного горя в глазах у него стало щипать, и он отвернулся, подавив судорожный вздох. Опускаясь на колени рядом с Сонхва, лежавшего ничком в свернувшихся кольцах черного хвоста, Хонджун представил на миг, что это он сидит, разбитый горем, сжимая в объятьях остывающее тело возлюбленного, — и то, что он чувствовал бы в этот момент. Его пробрал озноб. — Сонхва, рыбка моя, — позвал он сдавленным от страха голосом, бережно переворачивая юношу на спину и с надеждой вглядываясь в его лицо. — Ты слышишь меня? Пожалуйста, Сонхва, очнись! — Это раствор, — послышался позади хриплый голос, и Хонджун, обернувшись, увидел приблизившегося Юнхо. Сержанта слегка пошатывало. — Какое-то сильное снотворное или что-то… Он жив — смотри сам. Хонджун перевел глаза на Сонхва, и его сердце пропустило удар — ресницы юноши слабо трепетали, силясь подняться; осоловевший взгляд беспорядочно блуждал по сторонам и, наконец, остановился на рыболове. С облегчением выдохнув, Хонджун порывисто нагнулся и прижался лбом ко лбу Сонхва. — Я вернулся, рыбка, — шепнул он в дрогнувшие в подобии улыбки губы, едва не плача от смешанного с остатками тревоги счастья. Была ли его любовь злой шуткой наркотика, струившегося по венам юноши, грозила ли ему мучительная смерть от разрушавшей душу зависимости — неважно, все теперь неважно; черт побери, он готов сам, своим ходом отправиться прямиком в преисподнюю — лишь бы Сонхва жил, лишь бы звездный свет его глаз горел все так же ярко, как и теперь, когда он с нежностью смотрел на Хонджуна в ответ. — Вернулся за тобой. — Хонджун! — позвал Юнхо. За дверями зала послышался топот; кто-то неразборчиво крикнул, еще и еще, а затем дверь сотряслась от мощного удара, взвизгивая шаткими петлями. Вздрогнувший от шума Хонджун снова вскочил на ноги, готовясь встретиться со сбежавшимися на звуки взрыва сотрудниками лаборатории лицом к лицу, но удара не повторилось. Мигавшие в свете сигнальных ламп створки оставались неподвижными. — Но почему, если?.. — Автоматика, мать ее, — процедил Юнхо, успевший обойти зал в безуспешной попытке отпереть двери. — Сработали системы тревоги, прорываться придется с боем. У тебя осталась вторая граната? — Да, я сейчас… — Хонджун осекся, так и не опустив руки в карман вконец обезображенного халата. Взгляд его заметавшихся глаз наткнулся на согбенную фигуру на помосте. — Погоди минуту. Оставив Сонхва на недоумевающего сержанта, он двинулся, минуя аквариумы, к ведущей к рубке лестнице — и безутешному Чонхо с телом Ёсана наверху. Пронзительные сирены заходились неумолчным звоном, и звук этот в сочетании с кроваво-красным светом датчиков оповещения вселял в Хонджуна безотчетную панику. Когда он, торопливо перейдя зал, поднялся на помост, Чонхо не обратил на него никакого внимания. Он сидел все в той же позе, устремив невидящий взгляд в пространство перед собой; присаживаясь рядом, Хонджун искоса взглянул на Ёсана — лицо русала утратило прежнюю ожесточенность и хищность, смягчилось и просветлело, став похожим на лики ангелов с открыток, виденных Хонджуном в контрабандистских лавочках. Казалось, что юноша крепко спит, и Хонджун помедлил, с грустью разглядывая его прекрасные черты. — Эй, — тихо позвал он, робко тронув ученого за плечо. Тот, помедлив, поднял к Хонджуну заплаканное лицо. — Я любил его, — сказал он почти жалобно, продолжая механически укачивать Ёсана и глядя на рыболова с безмолвной просьбой о — прощении, быть может? Хонджун не знал — он не находил в себе сил взглянуть Чонхо в глаза. — Я правда его любил. — Я знаю. — Хонджун действительно знал, хорошо понимал мучительную, нутро выкручивающую любовную зависимость Чонхо, зародившуюся, вероятно, задолго до того, как русал запустил в его душу свои ядовитые щупальца — и подпитанную ненавистью лихорадочную любовь Ёсана понимал тоже. Какова была б их жизнь, родись они вне установленных судьбой рамок? Хонджун снова взглянул на Ёсана, ясно представил на миг юношу в нездешних журнальных декорациях, в уютной квартире и в объятиях смеющегося Чонхо — и понял вдруг, что так бы оно все и случилось. Должно было, не могло не случиться в той жизни, где они были бы рождены равными. — Знаю. Ему больше не больно. Чонхо рвано всхлипнул, обводя сковывавшиеся оцепенением черты русала и глядя на него с глубокой невыразимой скорбью; приник своим лбом к его, оплакивая свою утрату и без слов прощаясь с павшим. Все еще вздрагивая, он выпрямился и коснулся лица Ёсана, опуская его навсегда замершие веки. Хонджун помедлил, давая Чонхо время, а затем снова привлек его внимание деликатным покашливанием. — Чонхо, скажи, — мимо дверей зала пронеслись чьи-то суматошные шаги, и Хонджун непроизвольно дернулся, — отсюда есть другой выход? — Есть, — кивнул ученый, разжимая руки и опуская Ёсана на помост. Черные локоны юноши рассыпались по утратившему блеск плавнику на спине; с трудом отведя взгляд, Чонхо отер слезы рукавом и выпрямился. — Идем. Я покажу. Не глядя больше на Ёсана, Чонхо обогнул Хонджуна и сбежал по лестнице вниз, уводя рыболова к центру аквариумного зала. Проследив его путь, Хонджун спешно вернулся к дожидавшемуся его Юнхо и, подав знак, подхватил бессознательного Сонхва на руки. Когда они, тяжело дыша и останавливаясь для короткого отдыха, дотащили, наконец, Сонхва к Чонхо, тот уже стоял перед распахнутым неприметным прежде люком, указывая в открывавшееся за ним небольшое помещение. Заглянув внутрь, Хонджун обнаружил, что то, что он принял за покрытые черной краской стены, было в действительности высокими окнами, выходившими прямо в океан; смешанная со сгустками планктона, вязла в уголках стальных рам зеленоватая илистая пена. Рядом с люком в шкафчике с вывороченной дверью лежали сложенные в пластиковые пакеты жаберные жилеты, и Хонджун вместе с Юнхо быстро облачились в них. Впервые в жизни рыболов не испытывал страха перед раскинувшейся перед ним непроглядной бездной; все, о чем он тревожился и чего опасался, все, что он любил и хотел оберегать, сосредоточилось в лежавшем у люка юноше — юноше, которому теперь, Хонджун был в этом уверен, не могло ничто грозить. В отличие от так и запертых в аквариумах амфибий. — Стой, сержант, — Хонджун снова остановил Юнхо, готового направиться ко внешнему люку в прозрачных стенах. — А они? Их тоже бросим? — Мы вернемся в участок за подмогой, и… — начал Юнхо, но Хонджун оборвал его нетерпеливым жестом. — От нашего острова досюда дороги в полдня, и вряд ли нам удастся попасть сюда так же легко, как и в первый раз — чудо еще будет, если сможем убраться хотя бы сейчас. И какой помощи ты собрался искать? Если ты еще не понял, все твое начальство на крючке у этих парней, и по возвращении на остров мы окажемся запертыми в твоих же камерах в ту же самую секунду. — Предлагаешь попытаться освободить их сейчас? — с сомнением спросил Юнхо, и Хонджун кивнул, нащупывая в кармане халата вторую гранату. Конечно, оставался риск навредить взрывом русалкам, но какие у них были варианты? Чонхо нервно пожевал губу, мечась взглядом между Юнхо, Хонджуном и дрожащими от отдаленных еще голосов и беготни дверьми. Наконец он выдохнул с отчаянной решимостью и вынул из нагрудного кармашка карточку с серебристой магнитной линией. Его руки заметно тряслись. — Я сейчас, я быстро… — оскальзываясь на мокром полу, он бросился обратно к лестнице. Толкнув плечом дверь рубки, Чонхо ворвался внутрь и захлопотал над приборной панелью; сквозь покрытое гарью окно Хонджун видел, как темнеют взбухшие вены на его лбу. Затихший в ожидании близкой бури зал огласился вдруг громоподобным ревом. Схватившиеся за оружие Юнхо и Хонджун заозирались, но то оказался лишь шум сокрытых под аквариумами насосов, выкачивавших дурманящий раствор и наполнявших емкости амфибий оставлявшим испарину на стекле теплым воздухом. С протяжным скрежетом разъезжались пласты металла на крышках, открывая русалкам путь на свободу; покачиваясь и сонно моргая, те поднимались на ноги, неловко переступая перепончатыми ступнями. Выбежавший из рубки Чонхо дернул за рычаг на стене, и по стенкам аквариумов поползли, разгибаясь и опускаясь вниз, складные лесенки из крышек. Не тратя время понапрасну, Хонджун взобрался по лестнице ближайшего аквариума и заглянул в открывшуюся гигантскую емкость. На него испуганно смотрела съежившаяся на дне девушка с чертами редкой мраморной красоты. — Все хорошо, ты можешь выйти наружу, все теперь будет в порядке, ты в безопасности, — зачастил Хонджун, склоняясь ниже и протягивая руку к русалке. Он надеялся, что успокаивающего тона его голоса будет достаточно для установления подобия взаимопонимания. — Юнхо! — крикнул он через плечо, сжимая холодные пальцы девушки и помогая ей взобраться на крышку. — Юнхо, где ты? Нужно торопиться, они… Он не договорил. Только сейчас он заметил упавший из распахнувшихся дверей зала луч, расчертивший плиточный пол пополам — и услышал глухие хлопки выстрелов, прежде перекрываемые грохотом насосов. Ругнувшись сквозь сжатые зубы, Хонджун одним махом слетел с аквариума, сталкивая мгновенно вскинувшуюся амфибию в сторону, кинулся к дверям, мысленно повторяя порядок действий при метании гранаты — и едва не оказался сбитым с ног Чонхо, преградившим ему путь. Схватив Хонджуна за руку, ученый дернул его вниз, заставляя присесть на пол рядом с аквариумом, а через секунду стекло над ними затрещало от пробившей его пули. — Нельзя же оставлять Юнхо там с ними вот так! — рявкнул Хонджун, выглядывая из-за аквариума и пытаясь отыскать среди мельтешивших теней хоть какой-то намек на местонахождение сержанта. Чонхо качнул головой и настойчиво потянул его к следующему аквариуму с русалкой, что отчаянно билась о стеклянную преграду подобно закрытой в банке бабочке. — Пока он отвлекает их там, у нас есть возможность завершить начатое здесь, так что не считай ворон. За него не тревожься, он и не в таких передрягах бывал, уж поверь. Скрепя сердце, Хонджун признал правоту Чонхо — кидаться грудью на амбразуру подготовленных и наверняка вооруженных сотрудников лаборатории определенно было не лучшей идеей. Прижимая маску респиратора к лицу, он подобрался, петляя и пригибаясь, к лесенке на аквариумной стене, вскарабкался на крышку, откуда смог видеть сновавших в дверях зала людей в белых халатах — и проворно перебегавшего меж рядов Юнхо с пистолетом наперевес. Перегнувшись через впившийся в грудь бортик, Хонджун помог выбраться наружу очередной русалке; краем зрения, размывшегося от волнения, он видел, как освобожденная им девушка делает то же на соседнем аквариуме — одном из множества. Сколько же здесь амфибий? Сколько патронов, сколько сил осталось у Юнхо, изрядно потрепанного схваткой с бывшим другом? Сколько времени было у них, прежде чем сотрудники лаборатории окончательно осознают произошедшее — и явятся в зал с подкреплением? — Скорее, сюда! — новый голос, низкий и хрипловатый, не принадлежал ни Юнхо, ни скрывшемуся в глубине зала Чонхо. Оскользнувшись на мокрой подошве, Хонджун сорвался с лестницы, рухнул с аквариума вниз, пересчитывая ребрами ступени — и тут же угодил в кольцо чьих-то рук, мягко, но уверенно подхвативших рыболова. — Сонхва, — одними губами произнес Хонджун, разворачиваясь к поймавшему его юноше и жадно вглядываясь в столь хорошо знакомое ему лицо. Чувственный росчерк пухлых губ, бледность щек, едва заметно переливавшихся чешуйками в тревожном багрянце ламп, — и глаза, чей все еще сонный, но не менее нежный оттого взор Хонджун узнал бы даже у гробовой доски. — Я выведу их, я ходил этим путем раньше, они успеют уйти, — лихорадочно бормотал успевший избавиться от хвоста и плавников Сонхва, увлекая Хонджуна за собой; со свистом вспарывая напоенный незримой угрозой воздух, проносились над ними случайные пули. Остановив русала, Хонджун резко притянул его к себе. — Уходи с ними, — выдохнул он, размыкая их торопливый, и потому безрассудно несдержанный поцелуй. Сонхва не ответил, глядя на Хонджуна дико расширившимися зрачками. — Сонхва, прошу тебя, уходи тоже, тебе нельзя здесь оставаться! — Я не оставлю Хонджуна одного, — твердо возразил Сонхва, стискивая его ладони и обласкивая ссадины на костяшках сбивчивым дыханием. Лишившийся дара речи рыболов ответил ему беспомощным взглядом. Неожиданно зал озарила ослепительная вспышка, заиграла бликами в ярко осветившихся аквариумах — а затем все разом погасло. Помещение погрузилось во мрак. Потерянный и дезориентированный, Хонджун слепо зашарил руками в поисках Сонхва, дернувшегося прочь, и тут же охнул от истошного звона, что сдавил голову болезненным обручем; лишь спустя минуту он понял, что звон этот раздавался только у него в голове. Заходившиеся сирены смолкли, как смолкли и звуки выстрелов, и аквариумный зал охватила глубокая плотная тишина. Хонджун почувствовал, как к горлу снова подступает давящая паника. — Сонхва! — испуганным шепотом позвал он, силясь разглядеть хоть что-то в расплывавшихся во тьме бензиновых кругах. Прохладные пальцы сомкнулись вокруг запястий Хонджуна, потянули вперед, и рыболов со стоном облегчения подался к невидимому юноше. — Ты в порядке? — В полном, — немного придушенно ответил русал, и Хонджун сделал шаг назад, сообразив, что придавил Сонхва к стене. — Почему все погасло? — Не знаю, — Хонджун покачал головой, вспоминая далекий разговор, что случился между ними в старом лодочном сарае. Неужели это было всего четыре дня назад? — Ты видишь что-нибудь? — Конечно, — успокаивающая прохлада исчезла. — Хонджун подождет минуту здесь? Я сейчас вернусь, обещаю. Хонджун кивнул туда, где по его прикидкам должен был находиться Сонхва, и прижался затылком к панели обшивки, пытаясь собраться с мыслями. Что произошло? Что ждало их в этой недружелюбной темноте, таившей в себе множество неразличимых и неосязаемых опасностей? Распахнувший ослепленные глаза Хонджун представил, как к нему приближается вплотную снаряженный оружием и прибором ночного видения человек в белом, и не сумел сдержать озноба. Нет, нет, все будет хорошо, способный к зрению во мраке Сонхва не даст его в обиду — подумав об этом, Хонджун испытал укол стыда. Ведь это он взял на себя обязательство оберегать такого сильного, но вместе с тем такого хрупкого русала; неужели теперь бесстрашный Хонджун струсит, бросив Сонхва в одиночестве? Пусть он и был амфибией, но даже амфибии не могли избежать смерти. Со всей отчетливостью Хонджуну вспомнилось растерзанное гранатой тело Ёсана, так и оставшееся на окутанном тьмой помосте; проплыли перед внутренним взглядом опустевшие лица сотрудников, пристреленных Юнхо. В нос ударил удушливый металлический запах, и Хонджуну подурнело. — Эй, — окликнул он безмолвную темноту предательски дрогнувшим голосом. Запах металла усилился, а затем что-то теплое и мягкое наткнулось на вытянутую руку Хонджуна, и тот шарахнулся назад. — Юнхо?.. — Это я, все нормально, — смазанный шепот сержанта зазвучал прямо над ухом Хонджуна. — У меня был фонарик, но… выпал, наверное. Не знаю. — Тебя ранили? — Кажется. Не сильно, идти могу. Хонджун снова кивнул, забыв, что Юнхо не мог его видеть. Ободренный присутствием последнего, он решился сделать несколько шагов в пустоту, надеясь найти — или хотя бы почувствовать — растворившегося в ней Сонхва. Хонджуну казалось, что воздух вокруг рябит от стремительных движений того, что проносилось мимо к раскрытому зеву люка в стене, но он не был уверен наверняка. Нервы Хонджуна были натянуты до предела, грозя полыхнуть разрядом от малейшего раздражения; колени подкашивались, и ему пришлось ухватиться за прежде гулко гудевшую, а теперь остывшую и недвижную трубу воздуховода. Тянувшиеся в никуда пальцы нащупали что-то живое и подвижное. Задохнувшись, Хонджун оттолкнулся от стены и занес кулак, готовясь к обороне. — Это я, я, не дергайся! — в обступавшей его черноте забрезжил тусклый зеленоватый проблеск, и спустя мгновение Хонджун увидел поднявшего длинную трубчатую лампу Чонхо. — Так, уходим, и быстро. Они скоро вернутся, а еще скорее здесь все разлетится к чертям собачьим. — Я не уйду без… — Ты меня не слышал? — ухватив упиравшегося Хонджуна за локоть, Чонхо потащил его туда, где угадывались скраденные очертания люка; позади натужно пыхтел Юнхо. Массивная круглая дверь была закрыта. — Я активировал системы самоуничтожения, через десять минут тут камня на камне не останется. — Что ты сделал? — опешил Хонджун. Остановившись, Чонхо толкнул его к стене, глядя на рыболова с той же холодной отчаянностью, что появилась на его лице тогда, когда он стоял под дулом пистолета друга детства. — Те, кто строил это место, не хотели, чтобы его секреты вышли наружу, ясно? Мы знали, что наша работа сопряжена с огромным риском, и были готовы к тому, что однажды действовать придется радикально — и к полному уничтожению любых следов этой работы готовы были тоже. — Но как же… — Хонджун все еще отказывался понимать. За дверью люка ему почудилось движение, но он был слишком растерян, чтобы сконцентрировать внимание на окружающем. — Разве ты не говорил, что это дело всей твоей жизни? Ты так легко откажешься от всех своих наработок и исследований, от своих коллег и других сотрудников? Чонхо, мы же можем просто уйти, не сходи с ума! — Это же просто… — согласно начал Юнхо и скривился, не договорив; по лацкану его так и не сброшенного халата ползло, ширясь, пятно. — И как работают эти твои системы? Тут шахты уходят на несколько сотен километров вглубь и настолько же — вширь. Вместо ответа Чонхо коротко постучал по воздуховоду, за который по-прежнему цеплялся лишившийся способности к ориентации в пространстве Хонджун. Склонившись к извилистой трубе, разветвлявшейся по стенам подобно корневищу кряжистого дерева, сержант и рыболов расслышали тонкое, еле различимое шипение. — Взрывчатый газ, — догадался Хонджун, холодея и обмениваясь потрясенными взглядами с клонившимся все ниже Юнхо. Ничего иного он сказать уже не успел — невнятное копошение за дверью рядом переросло в совершенно определенный шум из влажных шлепков и плеска, а через мгновение люк распахнулся. Наружу повеяло водорослевой сыростью. — Они ушли, — затылка Хонджуна коснулся слегка запыхавшийся шепот Сонхва, и рыболов подпрыгнул от неожиданности, кое-как удержав повисшего на нем сержанта. — Идемте, скорее! Подталкивая Юнхо, что был, по всей видимости, на грани потери сознания, Хонджун втиснулся в отверстие люка и отошел в сторону, позволяя Чонхо захлопнуть тяжелую дверь. В крошечном отсеке в преддверии океана едва хватало места для них четверых; бледный свет лампы ученого, почти не заметный в аквариумном зале, без труда разгонял мрак коридорчика между люками, высвечивая сбегавшиеся в сливные отверстия лужи на полу и отражаясь в стекле прозрачных стен. Прижавшись носом к одной из стенок, мгновенно запотевшей от его дыхания, Хонджун попытался разглядеть хоть что-нибудь в окружавшей их толще океана, но попыткам этим так и не суждено было венчаться успехом; Чонхо за его спиной тем временем поспешно натянул жаберный жилет и закрепил маску на пепельно-белом лице Юнхо. — Внутренний люк из зала открывается? — спросил Хонджун, отрываясь от стекла. — Открывается, — проговорил Чонхо сквозь зубы, затягивая лямки жилета. — Доступ есть не у всех сотрудников, так что у нас есть маленькая фора. Ты плаваешь как? — Н-ну… — промямлил Хонджун, радуясь, что в темноте не видно его стыдливого румянца. Чонхо недоверчиво изогнул бровь. — А сколько до поверхности плыть? — Это самая высокая точка, отсюда метров восемьдесят, — отозвался ученый, и Хонджун ужаснулся. — Есть риск поймать азотный наркоз и другие неприятные последствия высокого давления, плюс не забываем про взрыв, который произойдет через десять… прошу прощения, через шесть с половиной минут. — Я не доплыву, — замотал головой Хонджун, утрачивая остатки надежды. — А Юнхо тем более… Минутку, — его осенило, и он развернулся к хранившему молчание русалу. — Сонхва, ты же быстро плаваешь? — Конечно, — подтвердил Сонхва, расцветая улыбкой. — Я заберу Хонджуна, и… — Ты заберешь Юнхо, — поправил его тот, подпихивая полубессознательного сержанта к юноше. — Не знаю, что там с ним, но видок у него такой себе. Вытащи его на твердую поверхность, убедись, что с ним все нормально и что он сможет продержаться еще какое-то время… и оттащи подальше на какую-нибудь возвышенность, фейерверк тут обещает быть масштабным. Ты перевязать его, если что, сумеешь? — Сонхва несколько неуверенно кивнул, и Хонджун заставил себя улыбнуться в ответ. В спину ему упирался почти осязаемый взгляд Чонхо. — И не торопись, ты теперь за него отвечаешь. — А Хонджун? — тихо спросил Сонхва. Рыболов беспечно дернул плечом, отворачиваясь и изображая сильнейшую заинтересованность регулировкой лямок. — Вернешься, как удостоверишься, что с Юнхо все в порядке. Не торопись, я на тебя надеюсь. Не способный распознать подвох русал, помявшись, осторожно подхватил Юнхо и забросил его безвольную руку себе на плечо. Последовавший знаку ученого Хонджун затянул ремешки маски и отошел ко внешнему люку, молясь, чтобы Сонхва к моменту взрыва успел убраться как можно дальше от злосчастной лаборатории — и не успел повернуть обратно. Конечно, можно было бы попросить Сонхва прихватить с собой и Чонхо, но бремя в виде двойной ноши могло довольно сильно замедлить русала, да и чувства к ученому Хонджун испытывал пока весьма неопределенные; за себя же он не волновался вовсе. Приникший к внешнему люку Сонхва тем временем провернул хитроумные рычажки на большом шарообразном замке, и помещение огласилось низким скрипом. Хонджун вцепился в раму люка внутреннего, преодолевая желание зажмуриться — даже в относительной безопасности лабораторного отсека и с жаберным жилетом на груди он не мог сдержать глубинного страха при мысли о воде, что должна была хлынуть внутрь неудержимым потоком. Вскоре ворвавшиеся в приоткрытый люк волны заблестели тугим боком в свете поднятой Чонхо лампы, и Хонджун, наплевав на достоинство, взобрался по стене почти под самый потолок. Он готовился к холоду, принесенному океанской водой — и все же оказался не готов к колючему морозу, впившемуся, казалось, в моментально онемевшие конечности сотней крошечных режущих осколков. Сжавшись у своей опоры, Хонджун смотрел сквозь забурлившие в маске пузырьки на то, как поддерживавший Юнхо Сонхва юрко выскальзывает наружу, вспыхивая напоследок черным пламенем плавника, как удаляется тающим пятном в океанскую глубину, столь же гибкий и грациозный, как и в ночь их второго поцелуя. Перебирая руками по настенному поручню, Чонхо подплыл ко внешнему люку и захлопнул дверь; вода в коридоре забурлила, зарябила от взревевших под полом насосов, и Хонджун почувствовал, как его мягко тянет вниз. Через минуту он смог уверенно встать на ноги, стягивая маску, а еще через долю секунды дверь внутреннего люка крупно тряхнуло. — Готово дело, очухались, — даже сейчас хранивший спокойствие Чонхо приблизился к дрожавшей от ударов двери и деловито проверил надежность замков. — Этот твой Сонхва вполне мог и двоих прихватить, ты знаешь? — Мог, — согласился Хонджун, нащупывая в кармане и сжимая свое единственное оружие — гранату, что так и осталась ждать своего часа в халате. — Но так он плыл бы намного медленнее, и, возможно, не сумел бы… Погоди, ты сказал — «двоих»? Опустив и закрепив на двери тяжелый засов, Чонхо отряхнул руки и обернулся к Хонджуну. Тот невольно попятился; сыграл ли с ним злую шутку подсвеченный зеленым полумрак, или же то было порождение его нервного издерганного разума — но взгляд ученого в этот миг показался рыболову совершенно и безраздельно безумным. — Ты не единственный здесь, кто жертвует собой, — напомнил Чонхо с кривоватой усмешкой, возвращая маску Хонджуна на место. — Разница лишь в том, что мне терять нечего. — Нет, подожди, — возмутился Хонджун, мигом забыв обо всех причинах, вынудивших его принять решение остаться. — Ты что, даже не станешь пытаться спастись? А твои исследования? А желание помогать людям, из-за которого ты торчал тут безвылазно семь лет? Не глупи и проваливай. — Я хотел помогать людям, — покачал головой Чонхо, — хотел найти ключ к новой жизни для человечества, но… не принес им ничего, кроме новой боли и смертей. С меня достаточно. Я останусь здесь — останусь с ним. — Слушай, не валяй дурака! — Хонджун знал, что охватившая его злость была верным признаком безнадежности. — Наломал дров, а теперь героя из себя строишь? В том, что львиная доля жителей нашего архипелага сидит на созданной вами дряни, есть и твоя вина тоже! Хочешь послать все к чертям и стереть это место с лица земли — пожалуйста, прекрасно, но пускать последствия ваших экспериментов на самотек ты не имеешь права. — Не имею, — Чонхо склонил голову, — и потому прошу тебя уйти. Уходи, Хонджун. Пол под их ногами покачнулся, и рыболов с ученым с трудом удержали равновесие. Бледный отблеск лампы очертил на толстом металле двери широкую выпуклость — и покореженные края сорвавшихся креплений засова. — Не понимаю, что… — Дети, рожденные в рамках проекта «Имуги», — Чонхо тоже начинал злиться от нетерпения, и под насквозь мокрой тканью халата заиграли напрягшиеся мышцы. — Дети, чья иммунная система приняла чужеродные клетки амфибий и выстроила новую среду организма. Дети, способные воспринимать сыворотку без каких-либо побочных эффектов. — Стой, погоди же, — пробормотал Хонджун, пытаясь привести в порядок мысли, — ты имеешь в виду?.. — Ваша кровь несет в себе материал как человека, так и амфибии. Ваша кровь — своего рода мостик, вакцина для тех, кто пострадал от сыворотки Ёнван. Удар в дверь повторился, и пласт металла с жалобным стоном прогнулся внутрь выходного отсека. За вывороченным отверстием люка замельтешили размытые фигуры в белом. — У тебя все равно нет оружия, — неразборчиво крикнул Хонджун, пока затянувший ремешки на его голове Чонхо склонился к замку внешнего люка. — Чонхо, пожалуйста, ты никак не сможешь их задержать! — Оно у меня есть, — возразил ученый, разжимая ладонь Хонджуна и забирая гранату. — Поэтому… Грудь рыболова сдавило ледяным обручем. Тряся оглушенной головой и мелко моргая, он взмахнул руками, пытаясь нащупать опору, слепо рванулся туда, откуда его вытолкнул Чонхо — и наткнулся на преграду захлопнувшейся двери. — Чонхо, мать твою! — заорал Хонджун, и из его наполнившегося соленой водой рта вылетели пузырьки. — Чонхо! Яростно барахтаясь в безвоздушной и беспросветной тьме, он в бессильной злобе дергал неподвижную рукоять люка, молотил окоченевшими кулаками по стеклу, вглядываясь слезившимися от студеной рези глазами в пенившуюся воду, и, наконец, остановился. Легкие жгло, и Хонджун, пошарив почти утратившей чувствительностью рукой, нашел трубку маски; сжал зубами загубник, вдыхая и тут же давясь, трепыхаясь всем телом и неумолимо опускаясь на дно. Ухватившись за раму люка, он из последних сил подтянулся вверх и оттолкнулся. Несколько секунд он неуклюже плыл, не видя и не слыша ничего, не зная направления и судорожно цепляясь за склизкие водоросли, путавшие и тянувшие его обратно — а затем океанскую толщу прошил раскатистый грохот. Хонджуна закрутило и швырнуло вперед, словно тряпичную марионетку. Что-то царапнуло его по лицу, и он, ощупав сведенные холодом и болью плечи, обнаружил, что разодранный на клочки жилет болтается на оборванной лямке; пальцы вдруг окатило жаром, и Хонджун понял, что это была его собственная кровь. Задыхаясь и беззвучно крича, он рванул вверх, потянулся сжавшейся от недостатка кислорода грудью, но темнота оказалась сильнее. Он снова падал, падал, как когда-то, как падал много лет назад в океанскую глубину, поселившуюся в его жилах, и океан утягивал его все ниже, заволакивая сознание туманом. Раскрыв рот в безмолвном крике, Хонджун, не выдержав, сделал вдох. Океан наполнил его легкие — и темнота победила.

***

Холод был первым — и единственным — что почувствовал Хонджун, открыв глаза навстречу занимавшемуся рассвету. Наступало утро нового дня, и окрасившийся зарей пепел легко кружился в морозном воздухе, смешиваясь с редкими снежинками и оседая на покрытое корочкой ожогов лицо умирающего. Разбивший подводную лабораторию взрыв вытолкнул на поверхность множество обгорелых обломков, и Хонджун лежал навзничь, намертво зажатый меж спекшимися сваями. Он попытался шевельнуть погруженными в ледяную воду ногами — и потерпел неудачу; дернул шеей, силясь рассмотреть окружавшие его океанские просторы — и снова ничего. Все, что мог Хонджун, — упираться угасавшим взглядом вверх, все больше погружаясь в сковавший каждую клеточку холод, и бескрайнее небо смотрело на него в ответ распахнутым золотом зимнего восхода. Отчего-то ему не было страшно — океан пропустил его сквозь себя, смыл все страхи и сожаления, и теперь баюкал Хонджуна на разгладившихся волнах, шепча свою бессловесную колыбельную. Хонджун засыпал, и струившийся по телу холод медленно сменяло умиротворение. Он оставлял этот мир — и он был готов к этому, готов был покинуть боль и несправедливость жизни, частью которых он так и не стал. Хонджун подумал о русалках, покинувших свое узилище вместе с ним, и слабо улыбнулся. Рожденная ироничной бравадой мысль, что посетила его на пороге лаборатории этой ночью, оказалась истинной неожиданно для него самого: Хонджун знал, что погибал не напрасно — и Хонджун был счастлив. — Мой бедный хрупкий человек. — Негромкий переливчатый всплеск раздался совсем рядом, вторя неизъяснимой тоске в таком знакомом и таком любимом Хонджуном голосе. — Мой прекрасный, невероятный, несравненный человек. Борясь со сном, Хонджун открыл глаза и улыбнулся шире. Сонхва склонился над ним, невесомо оглаживая израненные плечи рыболова, и снежное сияние пробивалось сквозь его опустившийся плавник, искрилось на изгибах хвоста, увивавшегося вокруг Хонджуна черным кольцом. Выпростав руку — единственное, чем он мог двигать сейчас, — Хонджун потянулся к русалу, и тот, опустив ресницы, приник щекой к его ладони, щекоча чешуйками и согревая влагой слез. — Такой красивый, — беззвучно прошептал Хонджун, с трудом шевеля губами. — Я так счастлив… как же я счастлив, Сонхва, что решил тогда задержаться в той бухте. Сонхва ответил ему дрожащей улыбкой. Несколько мгновений он с горькой нежностью смотрел на Хонджуна, а затем поднес пальцы ко рту и провел острым ногтем. На нижней губе юноши проступила алая капля. — Закрой глаза, — попросил он, наклоняясь к Хонджуну вплотную, и рыболов послушно прикрыл веки. Последним, что он видел, был отблеск солнца на лучах раскрывшегося плавника — и его отражение в зрачках возлюбленного. Зарывшись пальцами в волосы Сонхва, Хонджун целовал его — медленно, глубоко, отчаянно, целовал до исступленного головокружения, до вкуса металла на губах, пивших наркотик его крови. Не размыкая поцелуя, Сонхва обвил руками его шею, потянул к себе — и сжимавшие Хонджуна тиски поддались, расступились в стороны, освобождая путь подхватившим его волнам. Почти провалившись в забытье, Хонджун нашел ладонь Сонхва и тесно сплел их пальцы. Темные воды океана сомкнулись над его головой.