Запакуй

Вы когда-нибудь испытывали великое разочарование, такое, что хочется просто прыгнуть под Камаз и не мучиться? А вот Антон его испытал. Сначала он ждал, что ему желанную машину подарят на восемнадцатилетие, потом когда поступит в университет, дотянул до своего девятнадцатилетия и думал, что ну вот, сейчас, но его опять обломали. Он, конечно же, не спросил, почему, а просто решил, что это из-за единственной тройки, полученной за экзамен. Поэтому он за семестр пересдаёт этот предмет и получает заветное «отл», а потом закрывает летнюю сессию на все пятёрки, и думает, что теперь, вот точно, на следующую сессию поедет на своей новой машине. Только реальность оказывается не такой, как хочется её видеть: сессия окончена пару дней назад, а машины нет, только вот родители заранее спрашивали, когда последний экзамен — к чему это было? Через пару дней всё становится ясно. Шастун устаёт ломать себе голову, поэтому, тяжело вздыхая, направляется на кухню, где ужинают родители. Садится на стул рядом с матерью, задавая свой вопрос. «Где машина?» — прямо, без всяких предисловий говорит он, и получает такой же прямой ответ: «Заработай на неё сам». Сказать, что Шастун охуел — ничего не сказать. Понятное дело, что он не ребёнок уже, а здоровый лоб, вымахал, но, вообще-то, родителей за язык никто не тянул обещать. Ради приличия могли подарить хотя бы машину на пульте управления и сказать, что не говорили, какую именно собираются дарить. Дальше прилетает предложение от мамы, громко поддерживаемое отцом: устроиться работать на комбинат, где мама является не последним человеком и может договориться. Отец, кстати, работает там же, только является обычным рабочим; кажется, они всю жизнь пашут там. На отговорки Антона папа кидает аргумент, который вправду даёт почву для размышлений: «Антон, мать твоя там двадцать лет пахала и ничего, живая. Деньги неплохие, и вообще многие приводят туда своих детей на лето работать». Мама до того, как стать бригадиром и просто носиться с бумагами по всему цеху, тоже кидала эти тяжёлые пачки с электродами. А Антон так-то в форме из-за постоянных тренировок для университетской команды по футболу, поэтому почему бы не попробовать. Шастун решает сразу спросить, насколько там тяжело и сложно, а в ответ получает, что это вообще не сложно, и любой дурак справится. Он думает, что машину очень даже хочется, поэтому уже на следующий день Антон заходит через проходную, говоря имя начальника, который будет принимать его на работу, получает одноразовую карточку — пропуск, без которой его не выпустят. Мама встречает Антона уже на территории, и ведет в контору: здание небольшое и отдалённо напоминает психбольницу, но внутри оказывается весьма миленьким. Первый этаж встречает серостью и сыростью — больше похоже, если честно, на подвал, пахнет также. Они поднимаются на второй этаж, где их встречает длинный коридор с коричневыми дверьми и облезлой зелёной краской на стенах. Дверь в нужный кабинет оказывается недалеко от лестницы. Мама аккуратно стучит по дереву и дергает за ручку, та не поддаётся, но уже через пару минут из-за угла появляется высокий мужчина лет сорока, с которым Антон здоровается. Он его помнит ещё из детства, когда-то тот был частым гостем у них дома, а потом женился и реже начал общаться с родителями Антона. В кабинете у него сразу просят паспорт, а затем спрашивают, кончилась ли сессия, и сколько ему лет. Антон рассматривает знакомого мужчину и только сейчас осознаёт, насколько давно его видел: сейчас у него появилась залысина, морщин в уголках глаз стало намного больше, только его большой нос, который в детстве Шастун обожал трогать, совершенно не изменился. Юрий Алексеевич отправляет его в соседний кабинет, чтобы уже там оформлять документы. Женщина — с виду производит приятное впечатление, — делает ксерокопии имеющихся документов, пишет на листке, что нужно донести, и ведёт в следующий кабинет, где Антон получает направление на медкомиссию, без которой на работу его не смогут взять. Женщина, выдающая листы для прохождения медкомиссии, долго изучает его лицо, а потом спрашивает: — А Майя кем тебе приходится? — интересуется она, будто бы ещё не просекла, что матерью. — Мамой. — Ну я так и подумала, Андрей — отец, — выдыхает она и продолжает возиться с бумажками. — А ещё тут тётка твоя работала, да? — наиглупейший вопрос, тем более, если знать — а Шастун уверен, тут все это знают, — что Евгения Шастун — сестра отца. Уже заканчивая с документами она вдруг выдыхает: «За что же тебя так наказали?». Шастун только усмехается, мол, да это и не наказание, хотя сам явно в этом сомневается. Вообще женщина оказывается очень милой и приятной, только немного глупые вопросы раздражают, но ему и не с ней работать. Медкомиссию он проходит быстро, но после дурацкой шапочки кудряшки приминаются и пачкаются в каком-то геле, похожем на смазку — а Антон вообще-то вчера мыл голову, — но это никого не волнует. Уже через пару дней он забирает результаты и сразу же идёт в контору, чтобы уже вечером выйти работать в ночь. Антон — сова. Ночная жизнь — это вот прямо про него, поэтому днём он постоянно отсыпается. Вот только когда ему действительно нужно поспать перед ночью, он не может уснуть. Крутится-вертится на кровати из стороны в сторону, но сна ни в одном глазу, поэтому, не спав, он идёт на работу к половине восьмого вечера, и даже в приподнятом настроении. Потому что без двадцати восемь уже начинается смена встречных. Мама устроила его в одну бригаду со своей подружкой, которую Шастун знает с детства, и теперь ему необходимо переучиваться, чтобы не говорить «здравствуйте», потому что Ольга так попросила. Теперь нужно общаться с ней на равных, будто бы у них не шестнадцать лет разницы, и она не видела его, бегающим по дому в обоссаных колготках. Весь потерянный он заходит в небольшую комнатку с советскими стульями, куда потихоньку стекается толпа людей. Антон садится рядом с маминой подружкой в первый ряд, и это сильно контрастирует с тем, как он усаживается на парах, но как же хорошо знать тут хоть кого-то. Потому что пока его тут знают все, а он — никого. Какая-то женщина в возрасте, проходя мимо, поздоровалась и спросила у Оли, не сын ли он Майи, и, получив утвердительный ответ, послышалось: «какой большой уже». Стены скрыты под толстым слоем пыли, даже на столе мастера виднеются легкие разводы пальцев, поверх которых лежит новый слой грязи. Оля знакомит его с третьей их напарницей — Оксаной, та оказывается старше его всего на шесть лет, она совершенно противопоставлена своей милой серой футболочке с далматинцами, потому что внешность у той грубоватая, но пока судить ещё рано. Ровно в сорок минут восьмого на пороге появился высокий мужчина в белой каске и серой накинутой спецовочной куртке, он закрыл за собой дверь, чтобы шум за пределом комнаты не отвлекал всех здесь сидящих, и уселся за стол. Достал у себя из штанов одноразовые салфетки и интенсивно вытер небольшой квадрат стола, а потом уложил туда блокнот с распечатками и ручкой. — Арсений Сергеевич, — раздался голос той милой женщины в возрасте, — Вы же знаете, что уже через пятнадцать минут тут опять всё будет в пыли, — совсем удручённо произнесла она. — Конечно знаю, Юлия Алексеевна, — улыбнулся он ей и снял с головы каску, поправляя рукой отросшие пряди. Шастун и с себя её с удовольствием снял бы, потому что из-за летней жары голова потеет неимоверно, а это они ещё работать не начали. Начинается разбор полетов, и Шастун чувствует себя тупым, каким не чувствовал себя даже на высшей математике: куча непонятных ему названий, он и не знал, что электроды бывают разного диаметра, так ещё и изготавливаются по-разному и из разнородных материалов. Арсений Сергеевич — мастер этой — первой — бригады. Он совершенно мило всем улыбается и отшучивается, Антон умилённо посмеивается и смотрит на него, ловя на себе ответный взгляд. Шастун замечает россыпь родинок на лице и шее, скрывающиеся за воротом футболки, милые, еле заметные ямочки на щеках, и руки, увитые венами, после того, как тот снимает куртку. Красиво. После смены встречных Арсений Сергеевич просит Антона остаться и немного расспрашивает о настрое на эту ночь так, будто бы он не работать пришёл, а на секс-тусовку. Он надеется, никто не собирается ебать его электродами, даже морально. Потом предупреждает, что попозже позовёт поговорить и отпускает Шастуна к своей «команде». Те ходят между кроваток с электродами, что-то там высматривают и записывают, для Шастуна те отличаются лишь цветом и длиной, но, оказывается, есть ещё какие-то различия о которых ему, неопытному, неизвестно. Антон, как слепой котёнок, совсем не понимает, куда ему идти, поэтому хвостиком ходит за маминой подружкой. Потом нужно расписывать этикетки; Шастун впервые за несколько месяцев берет в руки ручку, потому что на сессии этот навык не пригодился, а до этого, в мае, как-то не было необходимости. Это занимает от силы минут двадцать, а потом перекур — пока что работа ему очень даже нравится. Оля спрашивает, курит ли он, но Антон говорит, что нет, хотя ему обещают, что даже маме не расскажут, только он всё равно лучше потерпит, чем ненароком слух дойдет до мамы — не нужно её зря расстраивать. На этом вся легкость заканчивается, и начинается пиздец. Ему дают тупое механическое задание — складывать электроды, которые уже запакованные выезжают из печи, и отслеживать, чтобы плёнка не была порвана. Укладывать пачки нужно по определённой схеме, которую ему пытаются объяснить, но он не понимает и решает делать по ситуации. На удивление, его хвалят за сообразительность, что он безошибочно укладывает один палет. До обеда время пролетает быстро, так же, как пот скатывается по вискам, скулам и пару раз даже попадает на запакованные пачки. В цеху жара неимоверная, хочется окунуться в лёд, чтобы не мучиться. Мышцы где-то за час до двенадцати начинает ломить, и хочется присесть хотя бы минут на десять; радует, что начинается обед на тридцать минут. Есть ночью неохота, поэтому две кружки зелёного чая придают сил. В ушах стучит от постоянного шума, который не затихает даже во время перерыва; кажется, тут двадцать четыре на семь не бывает тишины или чего-то приближенного. Под конец обеда к ним подходит Юля, которая Юлия Алексеевна, но «Антон, ну, какая я тебе Юля Алексеевна, просто Юля». Просит расписаться в каких-то документах, а потом, улыбнувшись, уходит. Она излучает какую-то приятную энергетику, потому что не улыбнуться ей в ответ Шастун просто не может. Во время следующих трёх часов Арсений Сергеевич постоянно ходит мимо их цеха, Шастун ловит на себе заинтересованные взгляды мастера и вспоминает, что его впереди ждёт разговор. До следующего обеда Антон уже кое-как доживает, но радует, что можно насладиться тридцатиминутным отдыхом, только шум начинает раздражать ещё сильнее, хочется заорать, а бессилие вообще выводит из себя. После обеда Арсений Сергеевич зовёт Антона к себе в кабинет для того самого разговора. — Я думаю, о работе тебе уже рассказали? — спрашивает он, заходя в кабинет, и получает в ответ кивок. Шастуну и правда рассказали уже обо всём, только запомнил он примерно ноль. — Тогда давай просто поближе познакомимся, два месяца всё-таки работать. Антон соглашается, но надеется, что сейчас не надо будет отвечать на вопросы «Что вам нравится трогать? Запах чего любите? Кем видите себя через десять лет?»; таких вопросов ему хватило на одной из пар в университете. Но диалог выстраивается совершенно адекватным, ответив на один вопрос Арсения Сергеевича о том, сам ли Шастун захотел испробовать свои силы или родители заставили, у Антона развязывается язык, и разговор строится сам по себе. Разница в возрасте совершенно не ощущается, только проблема в том, что Шастун даже не знает, сколько мастеру лет, может, и правда разница совершенно небольшая. Потому что Арсению Сергеевичу лет двадцать пять максимум. Нужно будет узнать. Разговор затягивается минут на тридцать, хотя, вообще-то, Антона ждут на рабочем месте, поэтому Арсений Сергеевич просит поставить подписи о том, что Шастун ознакомлен с техникой безопасности и, пожелав хорошего конца смены, отправляет работать. — О чём вы так долго говорили? — сразу же подходит с вопросом Оля. — О технике безопасности, о том, что наши электроды упакованы в самую надёжную плёнку, — об этом Арсений Сергеевич и правда упоминал. Оля кивнула и направилась к машине: та снова остановилась, и нужно было что-то там поправить. За всю смену Шастун совершенно точно понял, что машина эта сломана, а ещё понял, что это уже давно, но не понял, почему её не чинят. Антону, почему-то, не захотелось делиться совершенно безобидным разговором с мастером; наверное, было немного стыдно за то, что пока он вёл светские беседы, девушки тут впахивали за троих. К счастью, смена заканчивается, и остаётся только подмести и направиться в душевую. Сначала Шастун категорически отказывался от идеи принимать душ со всеми, но налипшая пыль неприятно ощущается на коже, поэтому приходится. Душевая — большая комната с душевыми лейками без каких-либо перегородок — как в открытом поле. Папа говорил, что если идти минут на десять позже, то народу будет меньше, или вообще никого там не останется. Совет и правда хороший. Только в девять утра Антон без сил валится на кровать и сразу же отключается до семи вечера.

***

Тело после первой смены ломит весь выходной, а в утреннюю смену пачки чуть ли не валятся из рук. Но Шастун всё же выживает. Так проходит первая неделя, а затем и вторая. Антон узнает, что мастеру двадцать семь лет, а это значит, что разница и правда небольшая, всего восемь лет — у его родителей шесть. Оля с Оксаной говорят о том, что Арсения Сергеевича все любят, потому что он реально шарит за производство и знает, что если прошлая смена паковала пятёрку, то её и нужно, чтобы не перестраивать машину зря, в отличие от мастера четвертой бригады. Также он был совершенно не против, когда они включали музыку на колонке или смотрели сериалы — главное, чтобы это работе не мешало. Антону пока не разрешают смотреть сериалы, потому что вдруг что произойдёт, а он не услышит — Шастун пока ещё как ученик тут работает. Он за две недели и сам поближе узнаёт Арсения Сергеевича: тот постоянно к нему подходит, чтобы узнать, сколько уже запаковано, а потом просто затевает диалог, из-за чего один раз пачки слетают с конвейера и падают на пол. Пока они, смеясь — Арсений Сергеевич помогает ему, — поднимают упавшие пачки с электродами, Оля с осуждением смотрит на них, а потом и вовсе что-то высказывает Попову, когда он уносит повреждённые упаковки на стол, где их теперь нужно заклеить. Это совершенно не останавливает мастера каждый раз задерживаться подольше рядом с Антоном. После месяца работы у Антона ощущение, что прошёл год; тело уже не болит от тяжёлых тринадцати килограмм за раз, только спина реально устаёт от того, что он весь, ссутулившись, стоит на плёнке. Оксана неделю назад сказала, что ей за несколько месяцев надоело держать эту слетающую плёнку, поэтому они обучили этому Антона, а та отправилась кидать пачки. Шастун сначала возражал, потому что где это видано, чтобы мужчина стоял и просто плёнку держал, а девушка тяжести таскала. А потом начал возражать, потому что теперь Арсению незачем было подходить к нему, поэтому они начали реже общаться. На просто "Арсений" они перешли пару дней назад, потому что Попов сказал: — Я не настолько стар, да и уже понял, что тебя хорошо воспитали, — ещё и улыбнулся так, что что-то в груди Антона потеплело. Только так просто от «Арсений Сергеевич» избавиться не получается, поэтому через раз это проскакивает. Но Попов не против. К середине августа их общение с Арсением перетекает в интернет. Обычная дружеская переписка — почему-то Шастун думает, что он уже может называть Попова другом, — таковой кажется только Антону, на деле она с элементами флирта. С его стороны точно. Ещё через несколько недель Антону разрешили работать в наушниках, именно поэтому он не теряет времени зря и смотрит сериалы, точнее сказать, слушает, потому что на просмотр отвлекаться было некогда, но он не жалуется. Когда сериал надоедает, включает стендап или просто музыку, а ещё он всё-таки возвращается на пачки, потому что плёнка постоянно разрывается, и это тормозит работу. Конец августа наступает слишком быстро, и Антон даже не знает, радоваться, что работа окончена, или плакать, что уже завтра первое сентября. Его ночная, последняя смена выпала на тридцать первое августа, а это значит, что отдыха перед парами ему не светит, только долгий сон после этой самой смены. Он забирает свою кружку, которую приносил, чтобы пить чай и пару раз кофе; ему Арсений Сергеевич наливал, у того в кабинете стоит кофемашина. Самый последний, как всегда, плетётся в раздевалку, оставляет в ящике вещи, берёт полотенце, надевает шлёпки и, хлопнув дверцей, идёт в душ. В душевых никого, в принципе, даже в раздевалке никого не осталось, и это не может не радовать. Намыливает голову, подставляет под несильную струю тёплой воды, и не замечает, как в этой комнатке появляется второй человек. — Антон, — тихий голос раздаётся из-за спины, от чего Антон даже подпрыгивает на месте и ударяется лбом об кафель. — Бля… Блин, Арсений Сергеевич, — Шастун потирает ушибленное место и выходит из-под льющейся воды, чтобы в глаза не затекала. Попов резко оказывается близко, хватает его лицо в свои руки и рассматривает лоб, на котором совершенно ничего не видно, потому что максимум, что там появится — это шишка, и то не так быстро. Он проводит большим пальцем правой руки по лбу, смотрит на реакцию и получает тихое шипение Антона, а потом у Шастуна голова вмиг перестаёт пульсировать. Арсений целует ушибленное место, и говорит: — Прости, не хотел напугать, — и не отстраняется, всё так же стоит совсем близко; его тёплое дыхание чувствуется на остывшем из-за прохладного помещения лице. Антона резко прошибает осознанием, что Попов сейчас перед ним абсолютно голый, и внизу живота моментально теплеет. — А что хотел? — выдыхает Шастун и смотрит прямо в чужие глаза, пытается разглядеть там хоть что-то, понять, к чему всё это. Вскоре всё становится понятно. — Э-т-о, — медленно по буквам проговаривает он, оказываясь в нескольких миллиметрах от губ Антона. — Можно? Хочется заорать от того, насколько это тупой вопрос, тем более с учётом того, что они оба голые в душевой. В нескольких миллиметрах друг от друга, но Шастун просто подаётся вперёд и впечатывается в чужие суховатые губы. Арсений спускается руками ниже, оглаживая линию челюсти, выпирающие венки на шее и хватается за плечи, притягивая к себе ближе. Член уже стоит от таких лёгких касаний и совсем невинных поцелуев, а когда Арсений становится совсем близко, касаясь бедром возбуждения, из Шастуна вырывается тихий стон. Попов сам углубляет поцелуй, спускается руками ниже, притягивая к себе за талию так, что они стоят вплотную. На фоне до сих пор льётся вода, ударяясь об кафельный пол. Антон смелеет в миг, поэтому быстро проходится руками по подкачанному телу и опускает их на чужой член, Арсений выдыхает ему в губы, а потом растягивается в улыбке. Шастун пользуется моментом и лезет своим языком в рот Арсения, проходится по кромке зубов, гладит нёбо и потом лижет язык, ловит его губами и всасывает — играется. Без смазки дрочить получается плохо, Антон понимает это, особенно, когда Попов шипит и отстраняется. — Пжди, — выдыхает он. Шастун видит его румяное лицо и возбуждённый член, и только от этой картинки хочется застонать, а когда тот поворачивается к нему задницей, то и кончить. Он копается среди своих баночек с мыльно-рыльными принадлежностями, а потом возвращается с маленьким бутыльком, которые используют для перелётов, наполненным прозрачной субстанцией. Подходит вплотную и ставит бутылочку на железную решетку рядом с шампунем Антона. Руки Арсения оказываются на Антоновых бёдрах, резко переворачивает его к себе задом, оглаживает пальцами паховые складки, целует шею, слизывая проступивший пот с водой. Вода из лейки брызжет во все стороны, попадая на них. Арсений открывает бутылку и льёт содержимое себе на руку, медленно касается Антонового члена, большим пальцем гладит головку и получает в ответ стон, пару раз проводит вверх-вниз и целует линию челюсти. Антон разворачивает голову и целует желанные губы, руками держится за кафельную стену и толкается в раскрытую ладонь. Поцелуи спускаются по плечам ниже, переходят на позвонки, и Антон чувствует, как арсеньевский язык с нажимом проходится по всем выпирающим косточкам. Дыхание уже давно сбилось к чертям, но когда тёплые губы касаются поясницы, а чужая рука мнёт яйца, дышать вообще становится нечем. Стон разрывает звуки воды и отлетает от стен, выходит из душевой, заполняя звуком всю пустующую — оба надеются, что пустующую, — раздевалку. — Не против? — Арсений дыханием обжигает ягодицы, и сначала Шастун не понимает, о чём тот говорит, но как только до него доходит, кончики ушей краснеют, и он кое-как выдавливает из себя что-то типа согласия. Тот руками разводит ягодицы в стороны, перед этим немного помяв упругую кожу, а потом горячий язык касается промежности, вырывая новый стон. Антон упирается локтями в стену, как прилежный ученик — только прилежный ученик не стонет от языка внутри себя. Член болезненно стоит, и хочется к себе прикоснуться, но только тогда он сразу кончит, а Антону точно не хочется, чтобы это кончалось. Язык заменяется пальцем, только его он не погружает, водит по кругу, гладит — дразнит — а потом, прикусив левую ягодицу, поднимается поцелуями выше. Антон разочарованно стонет, а потом его член обхватывает сильная увитая венами рука, и уже становится похер на всё остальное. Арсений целует мочку уха, лижет ушную раковину и хриплым голосом шепчет: — Сдвинь ноги, — гладит бёдра и тянется за волшебным бутыльком. — Посильнее, — просит. Антон послушно прижимает нога к ноге, но его худые ляжки всё равно прилегают неплотно. Арсений просовывает между ними руку, размазывает лубрикант по внутренней части бедра, а потом суёт и свой член. Антон зачем-то решил проследить за этим действием и, если честно, то никакое порно с таким Поповым не сравнится. Член проезжается по бёдрам, как по маслу, и от этого совершенно сносит крышу, когда Арсений ускоряет движения, выбивает воздух и здравый смысл нескольким фрикциями. Антон звонко стонет, когда его члена снова касаются, а второй рукой крепко сжимают бедренную кость. Арсений во время толчков наваливается Антону на спину, громко дышит в шею, целует, что-то шепчет, но Шастун не может и слова разобрать: мозг затуманен, даже воду уже не слышно, только хлюпанье смазки, когда арсеньевский член полностью выходит и снова проезжается по бёдрам. Сумасшествием становится и то, что Попов умудряется дрочить в такт толчкам, прерываясь на то, чтобы большим пальцем собрать натёкшую естественную смазку. Когда рука Арсения пропадает с бедра и оказывается на соске, скручивает его, гладит и трёт указательным пальцем, у Шастуна окончательно всё взрывается, система выходит из строя, и он кончает, оставляя белёсые капли на стене. Арсений совершает еще несколько толчков и, отстранившись, додрачивает себе, выплёскивая сперму Антону на ноги, и впервые стонет, облокачиваясь на вздымающуюся спину Шастуна. — Ты — пиздец, Антон Шастун, — выдыхает он и целует загривок. — Взаимно, Арсений Сергеевич, — с улыбкой на губах произносит Шастун. — А вы всегда в душ берёте смазку? — ухмыляется Антон. — Нет, тебя же до этого тут не заставал. Арсений тянет Антона за собой к той самой лейке, из которой всё это время продолжала литься вода. Открывает гель для душа и, намылив мочалку, натирает всего Шастуна и себя заодно, и смывает с них мыло вместе с остатками спермы. Гладит и целует его всего, а потом Антон разворачивается и целует его в губы совершенно невинно, особенно, если сравнивать с происходящим несколько минут назад. Обвивает шею руками, лижет губы, кусает и оттягивает нижнюю. — Ты прекрасен, но надо выходить, — отрывается от него Арсений. Антон дует губки, как ребёнок, но, получив лёгкий удар по заднице, решает, что действительно пора выходить. Обвивает бёдра полотенцем, берёт мыльные принадлежности и направляется на выход из душевой. В раздевалке пусто, и это не может не радовать, только не даёт никаких гарантий, что во время громких стонов Шастуна никто не заходил. Их шкафчики находятся в разных пролётах, поэтому одеваются они быстро, не отвлекаясь на поцелуи и объятия. Антону от работы до дома идти минут десять, но Арсений решает, что он поедет с ним на машине, а Шастун и не против. Останавливаются возле антонового подъезда и просто молча смотрят на друг друга. — Ко скольки тебе на учёбу? — прерывает тишину Арсений. — К двум. — Хорошо, я тебя отвезу. — Антон кивает и сцеловывает мягкую улыбку Арсения. А лето-то продуктивно прошло: денег заработал; их, конечно, на нормальную машину не хватит, но не то чтобы она нужна, когда у твоего парня есть машина. На зимнюю сессию Антон приезжает на машине, только с Арсением, а вот на летнюю уже едет на своей.