на chill'e

Какой чёрт дёрнул Сынмина закончить медколледж? Не то, чтобы он не знает, но лучше бы не знал. Потому что мать за это не отругаешь, она всегда заботится о нём и хочет для него всего самого лучшего. Вот дохотела. Теперь Сынмин работает патронажным медбратом в одной из больниц Сеула. Нет, он не работает с роженицами и новорождёнными! Не дай бог Сынмин ещё хоть раз в своей жизни услышит крик рожающей женщины! Нет, с Сынмина достаточно. Он работает в другой сфере — ухаживает за пациентами, находящимися в коматозном состоянии. Сейчас за ним закреплены пять пациентов, но один из них не такой, как все. Если остальных пациентов приходят навещать их родственники и друзья, то этого парня видит один лишь Сынмин. И имя этому парню — Бан Кристофер Чан. Ну, так написано на его карточке. И этот парень совсем не любит говорить, ну это и логично. Он же в коме. Сынмин тоже не любит говорить. Поэтому Чан, как Сынмин его называет по старой дружбе (а какой если не старой? с их первой встречи скоро год пройдёт), единственный фаворит Сынмина среди остальных пациентов. Это странное влечение, и НЕТ, ЭТО НЕ ТО, КАК ЗВУЧИТ. Сынмина влечёт к этому парню умственно — он не может перестать говорить с ним. Серьёзно, возможно, это всё просто в нём накопилось за всю жизнь, потому что сколько Ким себя помнит, он всегда был жутчайшим молчуном, а тут вдруг спустя пару недель ухаживания за этим парнем он так разговорился, что теперь не может остановиться. Может быть, в этом виноват тот факт, что Бан Чан лежит в этой палате уже год, находится в состоянии комы, и есть кто-то оплачивает его содержание здесь, но никогда не появляется? Это странно. Кто этот Бан Чан такой? Вот то, что действительно интересует Сынмина. — Почему же ты лежишь здесь один уже почти год? Почему никто не приходит к тебе, а? Чан? Почему мы не можем выйти на связь с человеком и обсудить твоё состояние? Ты дышишь спокойно, твоё сердце бьётся ровно, у тебя нет проблем с кишечником и инфекционных заболеваний, так почему же ты не просыпаешься? Сынмин обращался к лежащему перед ним неподвижно парню, пока разминал его мышцы — эту процедуру, нужно делать с пациентами каждые несколько часов, чтобы не образовывались пролежни, все дела. Скучная тема. Монотонная работа не больше. Когда Чан попал под крыло Сынмина, он был в более-менее хорошей форме, если не считать двух переломов — левые бедро и ключица. Сейчас же, спустя почти год, мышцы его перестали быть такими же упругими. Чан скинул в весе, у него запали глаза, заострились скулы, рёбра натягивают на себя кожу, а ноги стали совсем как палочки. Это неизбежные последствия такого долгого неподвижного состояния. Сынмин надеется, что когда Чан очнётся, он сможет вернуться в прошлую форму. — Ух, а помнишь каким мясистым был твой зад раньше? Я хорошо помню. Совсем не такой, как сейчас. Ты, давай там, просыпайся поскорее и возвращайся в качалку, я уверен, что у тебя там есть много друзей. И откуда Сынмин знает о нём так много? Чан лежит в этом сне уже, как ему кажется, сотню лет, и только монотонное бормотание бархатным голосом Сынмина помогает ему не сойти с ума от одиночества. Чан не знает, почему он здесь. Точнее, не помнит. Всё слишком сумбурно, иногда ему кажется, что он забывает как выглядят обычные помещения, забывают как пишутся буквы, как выглядят люди или кошки. Странно осознавать, что он помнит все эти слова, но с трудом вспоминает, как это на самом деле — видимо мозг уже тоже устал лежать вот так вот без дела, вот и начал удалять информацию от скуки. А Чану кажется, что мозг перестарался. Иначе почему не помнит, блять, совсем ничего? Почему он здесь? Что случилось? Почему веки не открываются, а руки и ноги не двигаются? Ну, хоть слух не пропал. И Сынмин регулярно навещает его и ухаживает за ним. Чан уже давно понял, что он не был знаком с ним раньше, скорее, Сынмин просто выполняет свою работу сиделки. А так хотелось бы, чтобы он обсуждал что-то поинтереснее, чем несносных котов своего соседа в общажной квартире, которую ему выдала больница. — Эти негодники утром перевернули плошку моего риса. Я пытался схватить Дуни, но то увернулся и сбежал, а Минхо, этот негодник, он просто смеялся надо мной! А я не позавтракал вообще-то из-за этой четвёрки котов! — почему Сынмин причисляет Минхо к котам, Чан не знает. Может, он просто неправильно понимает его? Может те коты — люди, или наоборот Минхо — четвёртый кот? Но выходит бессмыслица. Чан хочет поскорее очнуться и своими глазами увидеть всех шестерых: себя, Сынмина, котов и Минхо. — А вообще, ты сам виноват, что не просыпаешься. «О, да неужели?» — думает Чан. — Да, да, не удивляйся. Хотел бы очнуться, давно бы открыл глаза, а так валяешься тут, как на курорте. Так и скажи, что тебя держали в тренажёрном рабстве, заставляли качать свои мышцы, а потом ты попытался сбежать, но неудачно, на тебя упала штанга, твои кости сломались, голова каким-то мистическим образом тоже пострадала, и вот ты здесь. Чану смешно от этого предположения. «Не знаю, что я делал такого, из-за чего оказался, будем честны, я даже не совсем помню, что такое «тренажёрное рабство». Может быть, действительно всё было так. А может, я просто медленно тупею, пока лежу тут», — думается Чану. — Да нет, ну может всё было гораздо прозаичнее, и ты просто отравился чем-то? Признавайся, ты Белоснежка, да? Или Золушка? Как там звали эту спящую красавицу? О, точно, ты Фиона! — Сынмин глухо смеётся, будто смешно пошутил, а Чан пытается вспомнить, что за Фиона. В памяти всплывают слова «Шрек», «болото», «зелёный», «уши», но картинки нет. Так что Чан только сильнее путается. — Ты — Фиона, а я — Шрек, — мелодично сказал Сынмин. Чану понравилось. А Сынмин рассмеялся снова, и Чану кажется, что что-то в его груди бьётся слишком сильно. — Ой, Чан, что это с твоим сердцем? Пульс с семидесяти ударов поднялся до девяноста. Неужели ты просыпаешься? Надо вызвать доктора, — скороговоркой сказал Сынмин, а после Чан услышал слабый хлопок и остался один в тишине. Стук в груди успокоился со временем, а врач сказал, что его состояние не изменилось. Чан не знает, расстроился ли Сынмин, но сам он определённо, да. Он хочет очнуться и увидеть всех, про кого говорил ему Сынмин. Когда же этот день наконец настанет?