Look forward / Посмотри вперед

      — С чего ты взял, что ты, — ты, Стид Боннет, — можешь вернуться?! Ты, избалованный богатенький мальчик! — Эд, его, Стида, Эд, угрожающе нависал над ним, прижимая к шее чуть выше кадыка ледяную сталь кинжала. Каждое произнесенное Эдом слово било в цель, мышцы на загоревшем за последнее время лице Стида напрягались все сильнее. Стид молчал, плотно сжав губы и смотря снизу вверх в глаза цвета темного рома, пытаясь найти в них отголоски прежней нежности. Все произошедшие со времени его первого выхода в море события научили его сначала думать, прежде чем что-то сказать или сделать. Этот урок дался ему нелегко, и именно сейчас он разгребал самые тяжкие последствия своих необдуманных поступков. Он бы с радостью изменил баланс сил, чтобы оказаться в более выигрышной позиции и в случае чего подставить под удар левый бок, как его и учил Эд, но глубокий диван — одна из немногих вещей, принадлежавших джентльмену-пирату, которые Эд все же оставил в капитанской каюте, — затягивал его в свою мягкую бездну, лишая устойчивой опоры под ногами. Оставалось только продолжать смотреть и искать подходящие слова, но они как на зло не шли. — Не молчи! Не смей молчать, как молчал все эти бесконечные месяцы!       Рука Эда дрогнула от напряжения, и на шее Стида молниеносно проступил алый штрих пореза, отдаленно напоминающий нитку мелкого круглого бисера, так любимого индейцами.       Кинжал выскользнул из ослабевших пальцев, ноги подогнулись, и Эд неловко осел на пол. С широко распахнутыми глазами, переполненными ужасом, он пополз в угол каюты, не выпуская Стида из виду. Тот прикоснулся к саднящей ране, поморщился, растер кровь между кончиками пальцев и небрежно вытер их о когда-то бывшую белой рубаху, даже не посмотрев на них. Продолжать смотреть на Эда было важнее.       «Я чертов Кракен…» — промелькнуло в голове у Тича. Он весь сжался, забираясь все глубже в угол, упираясь спиной в прочные доски корабля. «Господи, врасти бы в них… И мы пойдем на дно вместе… Часть команды — часть корабля…» — на его губах невольно промелькнула нервная усмешка.       — Именно так ты обо мне думаешь? — голос Стида предательски дрогнул. Он не спускал взгляда с Эда, напоминающего в эту секунду краба, бегущего от прилива. Вот дерьмо, он снова не сдержался и снова сказал не то, что следовало. Но эта непонятная усмешка. Неужели он над ним смеется? — Избалованный богатенький мальчик?..       Эд молчал, затравленно таращась на него из своего укрытия.       В глазах у Стида помутилось.       «Нет, все не так. Не может быть так. Я слишком долго этого ждал, а теперь…» — Стид попытался отогнать от себя навязчивые мысли, избавиться от пелены перед глазами, но Эд, вжавшийся в угол кабины, потускнел, расплылся, будто растворяясь, и на смену ему пришли образы из его прошлой жизни, от которой он, казалось бы, полностью отказался. Брызги крови, насмешки сверстников, холодные и чужие жена и дети. «Мальчииишшшка! Иззззбалованный! Ничтожжжество! Ты жжжжалок! Гребиииии! Малышшш!.. Малышшш Бооооннет!..» — шелестели и скрежетали в его голове их голоса, сливаясь в сумасшедший пестрый калейдоскоп.       Голова закружилась сильнее, он зажмурился, сделал пару вдохов и выдохов, инстинктивно положив ладони на грудь чуть ниже шеи. Голоса становились все менее различимыми, постепенно затихая. Он устало потер глаза, незаметно для себя оставляя на веках багряные разводы, с нажимом провел пальцами по лицу, от висков до подбородка, расслабляя мышцы и одновременно с этим рисуя себе коричнево-красную бороду и бакенбарды.       Эд, тем временем не перестававший смотреть на него, вздрогнул, увидев на прежде знакомом лице страшную кровавую маску, так напоминавшую его собственную, которая, правда, была угольно-черного цвета, цвета его вырванного болью, сгоревшего от отчаяния и затем обугленного ненавистью сердца. Он задержал дыхание, не смея больше шевелиться. Этот новый Стид пугал его.       Стид молчал. Ладони, когда-то почти по-женски холеные и источавшие аромат лавандового мыла, загрубели и пахли теперь солью, льняным маслом и скипидаром. Эти жесткие, по-настоящему мужские запахи, въевшиеся в кожу за последние месяцы, проведенные в море в тяжких трудах на грани жизни и смерти, окончательно вытащили его из омута воспоминаний.       «Нет, все не так. Это ложь. Им нельзя доверять», — это было волевым решением. Он уже доказал, что готов бороться. И женщина, вместе с которой они не могли прожить счастливую жизнь и оба прекрасно это знали, помогла ему, чтобы они получили возможность стать счастливыми порознь. «Мэри, моя дорогая Мэри… Нет, не для того ты рисковала своей репутацией, чтобы я так просто сдался. Я уже не тот тюфяк, за которого ты вышла замуж, у меня больше не связаны руки, я сам выбираю, куда мне плыть», — он усмехнулся одними кончиками губ. «Богатенький мальчик… Знал бы он, что я уже совсем не богат, вот это будет новость». Теперь они были на равных.       В глазах прояснилось. Он сфокусировал зрение на сжавшейся в углу темной фигуре.       Эд по-прежнему смотрел на него, его большие темные глаза не моргали. Их уголки влажно поблескивали. Не отросшая до прежней длины борода, в которой заметно прибавилось серебра, не могла скрыть его дрожащие от напряжения губы.       — Эд… — прошептал почти примиряюще Стид, все еще пытаясь подобрать подходящие слова и как всегда не облажаться.       — Не называй меня так, — плечи Тича дрогнули как от удара, голос был сухим, трескучим, подобно сухим поленьям в пламени костра. Эд поморщился. Снова ошибка. — Я… Для тебя я Черная Борода! Для всех Черная Борода! Для всего гребаного мира! Я долбаный Кракен! — голос его сломался, и он перешел на озлобленный рык. — И для тебя тоже! Ты, Стид Боннет, не особенный!       Нужно было что-то срочно предпринимать.       — Эд, — уже увереннее сказал Стид. Он неожиданно понял, точнее почувствовал, что Эд пытается сделать ему больно, испугать и оттолкнуть, вселить ужас, выстроить нерушимую стену и скрыться за ней. Стид видел перед собой не прежнего сильного и внушающего ужас капитана-легенду, а человека, которого он сам же и сломал, и теперь должен был починить, во что бы то ни стало. Эд в его глазах был сейчас подобен моллюску, прячущему за плотно сжатыми створками раковины свое нежное, отливающее перламутровой белизной тело. — Прошу, дай мне все объяснить.       — Ты думаешь, мне есть до этого дело?! — изгиб губ Тича исказила неприятная саркастическая усмешка, но предательские слезы, так долго сдерживаемые им с того самого момента, как нога Стида ступила на палубу «Мести», брызнули из глаз, быстро прочерчивая грязевые дорожки под выкрашенными сажей глазами. Он еще сильнее вжался в угол, прячась в тени, но было поздно.       На лице Стида на секунду промелькнула смесь страха, сомнения и удивления, но он продолжил:       — Да, я в этом уверен, — он смотрел на Тича не отрываясь, стараясь говорить мягко и убедительно. Все тело Стида было натянуто, как канат, порываясь броситься в угол, не слушаясь приказов мозга. «Господи, дай мне сил ничего не испортить!», — промелькнула в его голове неожиданная молитва-мысль. Как же хотелось сгрести Эда в объятья, ощутить его родной знакомый запах и живое тепло и никогда больше не отпускать. Плевать, что будет вырываться. Плевать. Он продержит его в своих руках столько, сколько понадобится, пока у того не останется сил на сопротивление. «Вот бы забрать у него всю эту боль, перемолоть ее…» — он закусил губу. Рана на шее переставала саднить, нужен был новый прилив боли, чтобы мыслить рационально.       Нельзя было терять голову. Для этого было еще слишком рано.       Когда-то давно, в другой жизни, Стид, возвращаясь в свое поместье, услышал через приоткрытое окно кареты раздраженные крики, раздававшиеся неподалеку. Он обернулся на звук и увидел, как за неровным покосившимся забором обрюзгший фермер в засаленной и местами порванной одежде с пеной у рта клянет на чем свет стоит изможденного пса, привязанного пеньковой веревкой к врытому во дворе обшарпанного дома столбу.       — Ты, сучье отродье! — фермер обрушил на костистый бок собаки удар тяжелого подбитого железом ботинка. Пес жалобно взвизгнул. — Вшивый выродок! — раздался еще один удар, и, следом за ним еще один придушенный вопль. — Я тебя, блять, кормлю не для того, чтобы ты, гнида такая, тут разлеживался на солнышке! — солнце и правда палило нещадно. Единственной тенью на принадлежавшем псу пустыре была тень от столба, к которому тот и был привязан. Пес попытался отползти подальше, но туго натянувшаяся веревка резко вонзилась в его изъеденную проплешинами шею, лапы подогнулись, и он слабо заскулил, оседая на пыльную землю. — Ты, блять, у меня пожалеешь! Из-за тебя, мразь, у меня украли все запасы рома! Моего, сука такая, рома!       Стид уже почти проехал мимо этой нелицеприятной картины, но не успел отвернуться, когда фермер неожиданно резким движением вскинул незаметное до этого момента за его грузным телом ружье, и солнечный зайчик, отразившиеся от его ствола, больно ударил Стиду в глаза.       — Стойте! — не помня себя закричал Стид, не понимая, кому было адресовано это слово, кучеру или фермеру. — Остановитесь! — вскрикнул он еще раз и на ходу выскочил из еще не до конца остановившейся кареты. Прыгая, он неловко споткнулся, упал, больно ударившись коленом и содрав кожу на своих тогда еще нежных ладонях, вскочил, стараясь не обращать внимания на боль в ноге и руках, и бросился в сторону хлипкого забора, подволакивая за собой раненую ногу, прочерчивавшую по иссушенной земле узкую неровную дорожку.       — Чего вам? — фермер и не думал отводить ружье, уставившись на Стида и презрительно оглядывая его с головы до ног. Ткань на ушибленном колене у того была прорвана, а светлый, приятного кремового цвета камзол испачкан в сухой придорожной грязи. Стид попробовал исправить ситуацию, смахнув с одежды изжелта серую пыль, и болезненно поморщился, ощутив под израненной кожей рук грубую материю камзола и саднящие песчаные частички. Его ладони оставили на ткани темные, винного цвета, пятна, дополнив и без того не внушающий почтения облик.       Стид нервно прокашлялся и постарался приосаниться.       — Остановитесь! — пытаясь уподобиться господам, которые одним своим видом вызывали в нем уважение, он задрал подбородок, стараясь смотреть на оппонента сверху вниз, что получалось с явным трудом. Если бы не каблуки его парадных туфель, фермер был бы определенно выше ростом.       — А то что? — с вызовом произнес тот, сделал горлом неопределенное движение и харкнул на туфли Стиду, словно бросая вызов.       Стид брезгливо поморщился и обернулся в поисках кучера, но тот продолжал сидеть на козлах, делая вид, что не имеет ни малейшего отношения к происходящему и давая господину самому разбираться в том, во что тот ввязался. Чтобы к нему вообще не было никаких вопросов, он отвернулся в противоположную сторону и начал напевать ставшую особенно популярной в тот год кабацкую песню:

Ах, Элла, Элла, где твой муж? Скажи, не нужен тебе уж? Ах, змей не любишь, ерунда, В порту есть славная манда…

      Стид тяжело вздохнул. «Мда, над репертуаром и актерскими способностями нам еще нужно будет поработать», — промелькнуло у него в голове. Мысль об актерских способностях не была шуткой. Около месяца назад ему пришла идея о создании домашнего театра, и он ревностно бросился воплощать ее в жизнь. Его кучер, Финнеган, должен был стать исполнителем роли Отелло. Выбор не был случайным, Финнеган, в прочем, не без оснований, подозревал свою жену в изменах и жутко ревновал ее к каждому человеку мужского пола, оказывавшемуся от нее в непосредственной близости. За исключением хозяина поместья. То ли он не видел в нем соперника, то ли не мог подумать, что его жена могла достигнуть подобных успехов на любовном поприще. Стид предпочитал второй вариант, хотя что-то ему подсказывало, что более верным был первый.       Стид покачал головой и обернулся к фермеру.       А собственно что он от него хотел? В руках у того было ружье, и если сейчас оно было направлено на собаку, то с таким же успехом могло быть через секунду наставлено на него самого.       — Я бы хотел забрать у вас пса, раз он Вам более не требуется, — выдал Стид первое, что пришло ему в голову.       — Забрать просто так? — с насмешкой произнес тот.       — Ну, раз он Вам без надобности, то почему бы и нет… — брови Стида растерянно взлетели наверх.       — Э, нееет, — протянул фермер и щелкнул предохранителем. — В этой стране это, — он презрительно ткнул ружьем в сторону притихшей собаки: — моя собственность. Мы далеко от Англии, где лордики вроде тебя забирают у честных людей все даром. Либо плати, либо я буду использовать этот неблагодарный кусок мяса так, как мне заблагорассудится.       Стид нахмурился. Ему не хотелось этого делать, но выбора не оставалось.       — Сколько Вы хотите? — он начал шарить руками по карманам камзола и кюлот, пытаясь найти монеты, оставшиеся после городских покупок, и рассчитывая отделаться парой реалов. Не мог же этот сумасшедший в конце концов запросить больше, чем брали на рынке за тушку хорошо откормленной курицы…       — Двенадцать песо, — еще раз оглядев Стида, выставил счет фермер.       — Да Вы верно с ума сошли, уважаемый! — вскрикнул Стид, услышав цену. — Это же целая тягловая лошадь!       — А то, — неприятно ухмыльнулся фермер. — Давно о такой мечтал. Не все же женушке в поле надрываться. А с тебя не убудет.       Стид медлил, оценивая ситуацию. Мэри его убьет, определенно убьет, если узнает.       — Я долго ждать не намерен, — хозяин пса потряс ружьем, теряя терпение.       Стид вздохнул, кивнул и медленно направился к карете, по-прежнему подволакивая ногу и стараясь не потерять из виду фермера и собаку, старавшуюся все это время не привлекать к себе лишнего внимания. В карете лежал сундук с деньгами, в карманах такую сумму Стид старался не носить.       «Убьет, как пить дать…» — снова пронеслось у него в голове, когда он снова вспомнил супругу.       Стид с трудом забрался в карету. Откинув сидение наверх, закрепив его и повернув пару рычагов с правой и левой стороны, он достал из-под него небольшой деревянный сундук, окованный железом, вытащил из кармана камзола небольшой ключ и, повернув пару раз в замке, откинул крышку. В сундуке вперемешку лежали реалы, песо, фунты, талеры, пенсы и фартинги.       «Чертовая колониальная экономика», — выругался про себя Стид, пытаясь найти нужные монеты.       «Один, два, так, не то, три, четыре…» — раздался выстрел. Собака взвизгнула, кони нервно заржали и рванулись с места. Стид дернулся наружу, опрометчиво высунув голову из-за дверцы кареты, и с размаху получил ей по лбу, когда та от резкого движения начала закрываться. Монеты выпали из рук и поскакали по дну экипажа.        — Финнеган, останови лошадей! Немедленно! — вне себя от нахлынувшего гнева, перемешанного со страхом и внезапной болью, заорал Стид срывающимся голосом.       — Вы уверены, сэр? — прокричал перепуганный кучер.       — Да, черт бы тебя побрал! — карета резко остановилась. Стида откинуло назад, он ударился затылком о переднюю стенку экипажа, затем снова качнуло вперед, и он еще раз ударился лбом о деревянную панель под сидением. Он с опаской прикоснулся ко лбу, поморщился от боли, проверил затылок. Крови не было.       Осторожно открыв дверь кареты, он выглянул наружу. Они не успели отъехать слишком далеко.       Фермер со злорадной усмешкой смотрел на него, привычным движением перезаряжая ружье.       — Если не поторопишься, следующая пуля попадет точно в цель, — проорал он достаточно громко, чтобы его услышали. Стид прищурился, пытаясь разглядеть, что с собакой. Пес был пока что цел, но жалобно скулил, припав к земле и поджав под себя хвост. Рядом с его головой первая пуля пробила в земле воронку, над которой еще клубилась пыль.        — Да, да, конечно! — вскрикнул Стид, позабыв о боли в колене и ползком возвращаясь к сундуку. Голова кружилась, руки дрожали. Пошарив непослушными руками по полу, он нашел уже отобранные четыре песо, и стал быстро перерывать содержимое сундука. «Пять, шесть, семь, черт, восемь… Да где же они… Девять, десять… Еще парочка… Одиннадцать…», — нервно шептал он, отбирая монеты, которые сразу становились влажными в его вспотевших руках. «Двенадцать…»       — Двенадцать! — закричал он, опрометью бросаясь наружу. Колено при приземлении неприятно хрустнуло, но он постарался не обращать на него внимание. Быстро проковыляв мимо ограждения, он подошел к фермеру на максимально близкое расстояние.       — Двенадцать, — сказал он уже заметно тише, немного задыхаясь и протягивая злосчастные монеты, готовые выскользнуть из трясущейся ладони. Фермер приблизился и, наконец-то опустив ружье на землю, забрал деньги и начал методично их пересчитывать, сохраняя на лице недоверчивое выражение. Попробовав каждую монету на зуб, он довольно осклабился и сунул их в карман.       — Вот теперь другое дело, — хмыкнул он и одарил Стида еще одной неприятной усмешкой. Во рту явственно не хватало нескольких зубов. Даже через забор Стид почувствовал неприятный гнилостный запах и поморщился. Фермер еще пару секунд смотрел на Стида, стремясь насладиться моментом, затем развернулся и направился к столбу. С трудом развязав узел веревки, он волоком подтащил упирающегося и жалобно скулящего пса к калитке, находящейся в десятке метров от места, где была заключена сделка. Он широким издевательски галантным жестом распахнул ее, и, протягивая подошедшему Стиду грязную и местами потертую веревку, преувеличенно вежливым тоном сказал:       — Извольте-с получить Ваш товар, сээээр!       Стид натянул на кровоточащую ладонь накрахмаленную кружевную манжету, стараясь напрямую не касаться веревки, и крепко, насколько мог, взял ее в руку. Кожу садануло, когда пес почувствовал, что хозяин его больше не держит, и попытался вырваться на свободу. Стид перехватил веревку второй рукой, сразу пожалев, что не успел прикрыть на ней рану, и обмотал веревку вокруг левого запястья. Отвернувшись от фермера, все еще не собиравшегося отходить от забора и, очевидно, намеревавшегося до конца досмотреть представление, он потянул собаку за собой в сторону кареты. Пес продолжал упираться, опасливо поглядывая то на Стида, то на прежнего хозяина.       — Ну, идем же! — умоляюще воскликнул Стид. Веревка продолжала саднить руку. — Не бойся, я не собираюсь причинить тебе боль!       Пес продолжал недоверчиво на него коситься, прижимаясь к земле.       Стиду не хотелось оставаться здесь ни минутой дольше.       — Финнеган! — кучер опасливо выглянул из-за кузова кареты, за которым прятался все это время. — Иди сюда, мне нужна твоя помощь!       Финнеган с неохотой спрыгнул с козел, с сомнением осмотрел присмиревших лошадей, и медленно двинулся навстречу хозяину, не выпуская фермера из поля зрения.       — Быстрее! — с нетерпением крикнул Стид, подгоняя нерадивого слугу.       Кучер немного ускорил шаг, стараясь держаться с той стороны дороги, что была подальше от фермера.       — Возьми пса и отнеси в карету, — приказал Стид и передал ему веревку, когда слуга, наконец, подошел вплотную. Финнеган с сомнением осмотрел грязного пса, тяжело вздохнул и, брезгливо поджав губы, поднял его на руки. Пес попробовал высвободится, но руки кучера были достаточно крепкими, и он быстро бросил все свои попытки сбежать на волю.       — Боже, да вы его еще и на руках носить будете, словно комнатную собачонку! — хохотнул фермер, подбирая с земли ружье и опираясь о его приклад, словно о трость.       — Это не Ваше дело, — огрызнулся Стид, и направился следом за устремившимся в сторону кареты кучером.       — Именно, — фермер еще раз плюнул на землю, поднял ружье и, осмотрев внимательно дуло, стал прочищать его от забившегося туда песка и грязи.       Кучер быстро добрался до кареты, положил свою ношу в кузов, захлопнул дверь и запрыгнул на привычное место, уверенным движением взяв в руки поводья.       Стид доковылял до экипажа и уже взялся за ручку двери, когда раздался второй выстрел.       Финнеган вздрогнул и чуть не выпустил поводья, но вовремя спохватился.       — Предохранитель… — прошептал побелевшими губами Стид, когда, обернувшись, не увидел фермера, возвышавшегося до этого момента за забором.       Пес заскулил, выводя Стида из оцепенения, и тот быстро распахнул дверцу, ввалился внутрь, удерживая собаку, и, с силой захлопнув дверь за собой, закричал:       — Финнеган, чего ты ждешь?! — и кони рванулись с места.       Пес всю поездку лежал, уткнувшись носом в щель между дверью и стенкой кареты и не обращал на нового хозяина ровным счетом никакого внимания, хотя тот всеми силами пытался наладить с ним диалог, как только пришел в себя. Стид даже подумал, что стоило бы узнать у фермера его имя, которого, впрочем, могло и не быть. «Фермера теперь тоже нет, как и его имени» — промелькнуло в голове у Стида.       Через час они подъехали к поместью.       Стид под страхом увольнения, что было не в его привычке, запретил Финнегану болтать о произошедшем, приказал подъехать сначала к старому сараю и подождать его десять минут. Он вывел ставшего ко всему безразличным пса на улицу, и, хромая, подвел к двери сарая.       — Что ж, — устало проговорил он, вводя его внутрь. — Теперь это твой новый дом, располагайся.       Отпустив веревку, он оглядел сарай. В помещении было достаточно светло, приятно пахло сеном, деревом и дубленой кожей. Пес, ощутив, что на шею больше ничего не давит, медленно отправился в противоположный конец сарая, а веревка, подобно змее, тащилась за ним по земле. Добравшись до угла, пес лег, поджав под себя лапы, прижался к стене и уставился в пространство ничего невыражающим взглядом. Стид тяжело вздохнул.       — Ничего, привыкнешь, — сказал он уже больше для самого себя, чем для собаки.       Пса нужно было чем-то покормить, а раздобыть припасы можно было только в главном доме на кухне.       Еще раз осмотрев сарай и плотно закрыв дверь, Стид вернулся в карету.       — Финнеган, поехали, — все тем же усталым голосом проговорил он, откидываясь на спинку сидения. Боль в голове и колене вернулась с новой силой. — И да, подъедь со стороны парадного входа, как обычно, чтобы ни у кого не возникло вопросов.       «Мда, ни у кого при Вашем виде точно не возникнет вопросов», — хмыкнул кучер, но не решился снова спорить с господином.       — Боже милостивый, Стид, что с тобой?! — воскликнула Мэри, увидев его на пороге. — Быстрее приведи себя в порядок, а то испугаешь детей!       Стид только что вошел в парадные двери дома и решил не спорить с благоверной, — ее приказ позволил ему до поры до времени не отвечать на заданный первым вопрос.       Все также волоча ногу, он с трудом поднялся на второй этаж и стянул с себя грязную и порванную одежду. Раздеваться самостоятельно было непривычно, обычно с этим помогали слуги, но ждать их не было времени. Голова гудела, но у него оставалось еще одно незавершенное дело, и он постарался собраться с силами.       Морщась и тихо шипя, он тщательно помыл руки в большом медном тазу в ванной комнате, примыкавшей к спальне. Вода в тазу приобретала грязновато розовый оттенок. Несмотря на боль, чистота и приятный запах лавандового масла немного его успокоили и вернули силы. Он придирчиво осмотрел ссадины, понюхал их. Конечно за это время они не успели бы загноиться, да и лавандовый запах перебил бы любой другой. Он усмехнулся сам себе. «Нужно будет проверить все еще раз завтра», — решил он.       Сменив воду, он умыл лицо, стараясь не прикасаться ко лбу. Затем осмотрел колено, видимых повреждений не было. «Лишь бы не перелом», — подумал он, медленно сгибая и разгибая ногу и скрежеща зубами от боли.       Перевязав ладони полосками чистой белой ткани, нашедшейся в шкафу в спальне, и одевшись в чистую одежду, он внимательно осмотрел себя в зеркало и с некоторым удовольствием заключил: «Могло бы быть и хуже, Стид Боннет. Для первого приключения неплохо», — и тут же нахмурился: «Погиб человек… Не по моей вине, но погиб человек, и я был этому сопричастен». Резко отвернувшись от зеркала, от чего колено предательски заныло, он медленно поковылял вниз.       Пройдя на кухню и не встретив по пути никого из домашних, он немного удивился, но это было ему только на руку. Взяв из кладовки по ломоть хлеба и два куска вяленого мяса, он, воровски озираясь, двинулся к черному ходу.       Выбравшись из дома и оказавшись в прилегавшем к нему английском парке, он с облегчением выдохнул и уже медленнее пошел в сторону сарая, расположенного в нескольких сотнях метров в глубине поместья.       — Ну вот я и вернулся! — воскликнул он дружелюбным голосом, открывая тяжелую дверь.       — Папа? — с удивлением воскликнула Альма, сидевшая в углу, где он прежде оставил собаку. В ее руках была веревка и нож для выделки кожи. Пес, приподняв голову с ее колен, настороженно уставился на замершего в дверях Стида. Веревки вокруг его шеи уже не было.       — Альма, где ты?.. Как ты?.. — его взгляд метался от ножа к собаке, от собаки к дочери и обратно к ножу.       Девочка строго, совсем как ее мать, посмотрела на него, оценивая ситуацию, и опустила веревку и нож на землю.       — Он был здесь совсем один, его нельзя было так оставить, — сказала она серьезным тоном и положила руку на голову пса, успокаивая его. Он вернул свою голову ей на колени и прикрыл глаза. — Я вижу, ты принес еду, неси сюда.       «Ох уж эти материнские властные нотки», — промелькнуло в голове у Стида, но он послушался.       Подойдя к ним, он опустил припасы, как будто бы это были дары, на землю. Пес оставил их без внимания. В нерешительности помявшись, Стид спросил:       — И часто ты здесь играешь, детка?       Альма нахмурилась.       — Да, очень. Об этом все знают, — подумав, она добавила: — И мама, и миссис Джонсон.       Миссис Джонсон была женой Финнегана и гувернанткой Альмы.       Стид помолчал, не зная, как продолжить неклеящийся диалог.       — А как его зовут? — девочка бросила взгляд на присмиревшего на ее коленях пса.       — Его… — Стид в нерешительности замялся. — Его так и зовут, Пес, — он неловко улыбнулся дочери.       — Какое глупое имя, ты придумал? — Альма поджала губки. — Нет, так не годится, — она внимательно осмотрела пса. — Цербер! Его будут звать Цербер!       Стид в удивлении вскинул брови.       — Альма, дочка, ну какой он Цербер! Посмотри, у него же нет трех голов, — шутка была неудачной. Дочь смерила его презрительным взглядом.       — Я и сама это вижу. Зато Цербер был сильным и грозным, — она потрепала пса за ухо. Пес любяще заглянул в ее глаза и внезапно лизнул в лицо. Альма рассмеялась.       — Ну вот видишь, совсем не грозный, — Стид поднял с земли кусок мяса, протянул псу, и тот неожиданно оскалился и глухо зарычал.       — Папа, верни на место, это теперь его, правда, Цербер? — Альма, не удостоив взглядом отца, одобрительно похлопала пса по голове.       Стид снова послушно выполнил требование дочери и отошел подальше.       — Альма, только будь осторожна, хорошо?       — Он меня не укусит, я теперь его хозяйка! — уверенно сказала Альма, по-прежнему не смотря на отца.       — Ладно, хорошо, — он устало вздохнул. На споры с дочерью не осталось сил. — Идем домой, ему нужно отдохнуть, у него был тяжелый день.       «И у меня тоже», — подумал про себя Стид.       — Вот тут ты наконец-то прав, — Альма аккуратно освободила ноги от головы пса, и протянув ему кусок мяса, за который тот сразу жадно принялся и который до этого ему предлагал Стид, сказала: — Пусть он поест, отдохнет, а вечером я покажу его маме!       «Вот черт!..» — мысленно выругался Стид, и, понимая, что Мэри обо всем точно узнает и отпираться теперь бесполезно, вышел из сарая вслед за дочерью, перед этим предусмотрительно подняв с земли нож и сунув себе в карман.       Пса приняли хорошо. Несмотря на все опасения Стида, Мэри не мучила его вопросами.       «Ей все равно! Абсолютно все равно!» — неожиданное осознание озарило его, словно свет маяка темной ночью в бушующем море. Она была рада, что у дочери появился друг и компаньон в ее играх. Малыш Луис был еще слишком мал, чтобы составить ей компанию. Происхождением пса, очевидно связанным с ее мужем, Мэри не интересовалась.       Цербер быстро отъелся. Шерсть, до этого где-то свисавшая колтунами, а где-то зиявшая проплешинами, сменилась новой и гладкой, — Альма регулярно вычесывала пса щеткой для лошадей. Единственное, что не изменилось, так это отношение пса к Стиду. Цербер по-прежнему избегал его, а если Стид все же оказывался слишком близко, скалил на него хищные белые зубы.       Стид мотнул головой, отгоняя ожившие воспоминания.       Нет, больше он такого не допустит. Ни в этой его новой жизни. Эд определенно не был собакой, но все же очень напоминал того самого пса, забившись в самый дальний угол каюты. Стид не бросит его, не уйдет, не оставит одного, — иначе придет кто-то другой, поможет и приручит. И… и он навсегда возненавидит Стида, и тогда уже будет слишком поздно что-то менять, и он его окончательно потеряет.       Так же, как и с псом, с ним нельзя было сближаться слишком быстро. С ним, со Стидом, у Эда было пока что связано слишком много страха и боли, месяцы тишины и неизвестности.       Было и преимущество. Эд все еще понимал человеческую речь. По крайней мере нужно было приложить все усилия, чтобы он его понял. И, собравшись с мыслями, Стид продолжил:       — Я надеюсь, что тебе есть до этого дело, — Эд отрицательно мотнул головой, но промолчал. — Я очень хотел бы, чтобы тебе было до всего этого дело, — прошептал Стид с надеждой, и продолжил, не получив на этот раз открытого отрицательного ответа. — Я постараюсь тебе рассказать, что же все-таки произошло.       И он начал с того самого дня, когда они виделись в последний раз перед тем, как нога Стида вновь ступила на палубу «Мести»...