Академия вампиров. История Дмитрия

      Ради бала в честь Дня Равноденствия график немного сдвинули. Мне предстояла дневная смена в патруле, пока не начнутся танцы, а остаток ночи был в полном моем распоряжении. Первая по-настоящему свободная ночь за последнее время, так что я уже предвкушал долгожданный отдых в одиночестве. Тренировки, сверхурочные часы по охране Лиссы – я будто только и делал, что работал. Обычно я не возражал, тем более что сполна насладиться «свободным временем» в полевых условиях вряд ли кому-нибудь удавалось. Всего-навсего еще одно доказательство того, что пребывание в Академии меня разнежило. Эта мысль вызвала мимолетную усмешку. Тем не менее я был полон решимости наслаждаться роскошью, пока возможно.       В то утро благодаря изменившемуся расписанию я освободил Роуз от занятий во второй половине дня, чтобы она успела подготовиться к балу. Так будет лучше. Между уроками и тренировками у нее почти не оставалось времени побыть обычным подростком, таким, как большинство девушек ее возраста. Было бы неплохо, займись она чем-нибудь, что напрямую не связано с убийством нежити. К тому же, я знал, что ей не терпится увидеть Лиссу. Возможно, эта встреча поможет подругам воссоединиться. У них всё еще были проблемы. Я надеялся, что танцы поднимут ей настроение, однако Роуз заявила, что планирует закончить доклад, над которым работала вчера, и вообще не собирается никуда идти.       Захотелось переубедить ее, но я знал, что меня это не касается. Плюс, если уж Роуз Хэзевей приняла решение, то пытаться изменить его практически бессмысленно, только зря время потеряешь. Так что я просто пожелал ей хорошего вечера и смотрел, как она убегает.       Дежурство прошло спокойно, я лишь проверил защитные барьеры и следил, чтобы студенты не забрели туда, куда им запрещалось ходить. Проверка защитных колец чаще всего оборачивалась приятной прогулкой по лесу, окружавшему Академию. Удобную тропинку давно протоптали люди, ходившие по этому маршруту до меня. Здесь границу школьной территории буквально можно было ощутить. Защитная магия представляла собой слияние четырех стихий: огня, воды, воздуха и земли. Как и наши колья, они способны защитить от стригоев, даже оставаясь незримыми. Раз в две недели несколько учителей-мороев обновляли чары, чтобы те не теряли силу. Поскольку они не были привязаны к серебру, как кол, или к золоту, как татуировки алхимиков, магия слабела намного быстрее. Она редко когда исчезала совсем, поскольку существовало всего несколько способов сделать так, чтобы это стало возможным. Самый общеизвестный – проткнуть барьер серебряным колом, но и то было необычно, ведь стригои не могут взаимодействовать с кольями, а небольшая доля принуждения, вложенного в защитную черту, побуждала людей держаться подальше. Однако морой или дампир, который примкнул к стригоям в надежде получить бессмертие, мог стать проблемой, оттуда и необходимость в подобных дежурствах. К счастью, сегодня обошлось без происшествий, и хорошая погода окончательно превратила обязанность в удовольствие. Учитывая, что сегодня будут танцы, моего сменщика ждет куда более захватывающая ночь. «Вечеринки после вечеринки» в такие дни – обычное дело, и на большинстве из них почетным гостем, как правило, был алкоголь.       Хотя нынешний я не одобряю подобных мероприятий, всё же я достаточно молод, чтобы вспоминать о них с теплом. Я покачал головой, вспоминая школьные годы и те немногие разы, когда Ивану удавалось затащить меня на вечеринку вроде сегодняшней. Как и большинству старшеклассников, нам не хватало терпения выдержать официально одобренные мероприятия, но, поскольку Иван был королевским мороем, появляться на них все-таки приходилось. Сделав необходимый «круг почета», остаток ночи можно было провести в заброшенной гостиной или в лесу, с большой компанией и под громкую музыку. Пьянство меня не прельщало (алкоголь пробуждал в отце его худшую сторону, и я не хотел искать семейного сходства), но выпить одну-две рюмки – почему бы и нет? Хотя Иван, как правило, пил за двоих. Чем быстрее приближался выпускной, тем чаще я прогуливал, чтобы присматривать за ним. Иван никогда не терял контроль до такой степени, чтобы навредить себе или другим, однако после того как он признался в вечной любви сразу трем девушкам за ночь – причем две из них были сестрами-близняшками, которых мой друг ошибочно принял за одну, – я почувствовал, что без трезвого спутника, играющего роль совести, ему не обойтись.       После школы я перестал выпивать совсем, кроме единственного случая: когда погиб Иван. Русские поминки обычно подразумевают распитие большого количества водки, а я, как-никак, традиционалист. Но временами я забывал учесть социальный аспект. Тогда как стражи при исполнении практически не пьют из-за специфики работы, при дворе имеется бар, где многие из нас нередко собираются в свободное время. Меня уже не раз подбивали туда заглянуть, так что, возможно, при случае я все-таки приму приглашение. Поговаривают, что у них даже есть вполне приличное российское пиво, хотя сомневаюсь, что оно сравнится с тем, что мы пили, возвращаясь на родину.       Странные мысли о том, чтобы заглянуть в спальный корпус Роуз, не давали покоя. Меня не вдохновляла идея, что она проведет вечер одна и взаперти. Одиночество – мой конек, не ее. Эта девушка могла войти в помещение, и вокруг сразу начинало искрить. Кажется, я начинаю скучать по дикарке, которую схватил на улицах Портленда.       Когда дежурство подошло к концу и появился мой сменщик, я потянулся выключить гарнитуру, но не успел: страж Петрова попросила о короткой встрече. Я слегка изменил направление и зашагал туда, где меня ждали.              

***

      Встреча и впрямь не заняла много времени. Мы обсудили пару деталей касательно охраны Василисы и прикинули, как можно подогнать расписание на следующую неделю или около того. Ничего срочного, поэтому я уже готовился вернуться к себе, как вдруг услышал знакомый звук, от которого у меня на миг остановилось сердце.       Роуз смеялась, направляясь к танцующим рука об руку с Мейсоном Эшфордом. Противоречивые эмоции не давали мыслить трезво, не говоря уже о том, чтобы открывать рот или двигаться. Как бы меня ни радовало выражение счастья на лице Роуз – хорошее настроение в последнее время редко ее посещало, – кровь вскипала при мысли, что причиной таких перемен, скорее всего, стал Мейсон. Однако это чувство не шло ни в какое сравнение с другим. Стоило увидеть, как он держит ее за руку... Всё выглядело довольно невинно: парень решил помочь однокласснице удержаться на каблуках, чтобы как можно скорее оказаться на танцах. Но он прикасался к Роуз. Я благодарил небо, что отработанная до автоматизма «маска стража» скрывает все мои чувства, поскольку находился в полушаге от того, чтобы разорвать их обоих на куски в приступе нездоровой ревности.       Моя рассеянность, должно быть, привлекла внимание Альберты, потому что она внезапно улыбнулась парочке.       – Мистер Эшфорд, мисс Хэзевей. Странно, что вы еще не в столовой.       – Задержались, страж Петрова. – Мейсон одарил ее тошнотворно-сладкой улыбкой. – Вы же знаете, эти девушки. Им всегда нужно выглядеть идеально. – Его взгляд метнулся к Роуз, подтверждая, что он знает не хуже моего: она выглядит как живое воплощение совершенства. – Уж вам-то это наверняка должно быть знакомо.       Мне хотелось посмеяться над речью юного обольстителя, но стоило посмотреть на Роуз, и слова стали излишни. Наверное, это было очевидно, но я не мог глаз от нее отвести. Прежде я никогда не видел ее такой. Роуз была прекрасна, когда бегала кругами, порозовев от физической нагрузки. Она была сногсшибательна в перерывах между занятиями, когда щеголяла в футболке и джинсах. Но то, как она выглядела сейчас, не поддавалось описанию. У меня попросту не находилось нужных слов.       Она надела то самое платье, которое купила в прошлые выходные. Даже когда оно висело на вешалке, я уже знал, что на Роуз это платье будет смотреться потрясающе, однако даже в самых смелых фантазиях не мог вообразить то, что предстало передо мной в реальности. Черная ткань обволакивала ее изгибы, словно заключая тело в объятия. Линия подола проходила на уровне колен, это становилось особенно заметно, когда легкий ветерок шевелил ткань юбки у ее ног. Плечи были обнажены, вырез повторял плавную форму груди, а ожерелье с золотой розой, изящно расположившейся почти в самой ложбинке, подчеркивало смуглый тон кожи. Волосы струились по спине темным потоком, и мне потребовались все оставшиеся крохи самообладания, чтобы не шагнуть вперед, не зарыться в них пальцами и не поцеловать Роуз, как я прежде неоднократно делал в своих снах. Я ограничился взглядом, полным благоговения, и старался навсегда запечатлеть этот образ в памяти.       По какой-то совершенно неясной мне причине она ответила не менее пристальным взглядом. Я ощущал себя ничтожеством рядом с богиней, что предстала передо мной, но, похоже, что-то во мне приковало ее внимание так же сильно. Мы не замечали, что творится вокруг, поглощенные этой минутой только для нас двоих. Душа взмыла ввысь, к небесам, когда Роуз отпустила руку Мейсона и слегка улыбнулась мне.       Услышав, как она желает Альберте доброй ночи, я наконец смог оторвать от них этот дико неуместный, неприлично затянувшийся взгляд. Мейсон мягко увлек Роуз за собой, всё дальше от нас, положив руку ей на спину, а я следовал за голосом Альберты к квартирам стражей. Как бы ни было больно, я позволил Роуз уйти туда, где ей самое место. Страж Петрова продолжала что-то говорить, но ее слова потеряли всякий смысл, поскольку я начал задыхаться под грузом жалости к себе. Роуз, такая прекрасная, была так близко, вот только я ничего не мог с этим поделать. Она никогда не будет моей.              

***

      Стоило остаться в одиночестве, как мысли словно прорвало. Этим вечером я собирался почитать и просто расслабиться, насладиться заслуженным уединением и, может быть, той едой, которую позволял себе лишь в исключительных случаях. Но вместо этого не мог усидеть на месте. Намек на любовную линию в очередной книге буквально выбил меня из колеи. Сердце стучало слишком сильно, чтобы пытаться уснуть. Слова, что русские, что английские, напрочь вылетали из головы, пресекая любую попытку написать домой. Мысли о еде, какой бы соблазнительно запретной та ни была, не привлекали совершенно.       В итоге выбор пал на душ в надежде, что вода успокоит нервы и, возможно, освободит ум от тех образов, что по-прежнему стояли перед глазами. Комната заполнилась паром, но разум так и не прояснился. Когда на меня хлынула горячая вода, я не позволил мыслям блуждать, как у озабоченного подростка. Я был выше этого. И, что куда важнее, она была выше этого. Оставалась некая черта, которую я отказывался пересечь.       Вместо этого я пытался медитировать, фокусируясь на водных струях и представляя, как образы, что ненадолго вторгались в мою голову, смывает в канализацию. Это немного помогло, хотя бы потому, что я вернул контроль над дыханием и в конце концов сумел нормализовать сердечный ритм. Сделав еще несколько глубоких вдохов, я выключил воду и вытерся насухо.       Легкое беспокойство всё еще не отпускало, и я подумывал отправиться в спортзал. В это время суток он обычно пустовал, так что я, не стесняясь, смогу выместить всё накопившееся разочарование на боксерской груше. Идея хорошая, но я понимал, что неплохо бы сначала подкрепить силы, и решил перекусить перед уходом. Натянув пижамные штаны, я уже направлялся на свою мини-кухню, когда услышал, как кто-то отчаянно ломится в дверь.       Я отозвался не сразу, гадая, кого могла принести нелегкая. Любой школьный страж позвонил бы на мобильный, но тот лежал на столе без движения или мигающего огонька, что указывал бы на пропущенный вызов. Пускай за последние несколько недель я и стал чуть общительнее, гости оставались для меня чем-то редким. К тому же, по правде сказать, я сомневался, что многие стражи в кампусе знали, где я живу.       Стук вместе с тем не прекращался. Я осторожно приоткрыл дверь, чтобы взглянуть на незваного гостя. Человек, который стоял передо мной, заставил усомниться в собственном рассудке. Тогда я распахнул дверь еще шире, чтобы увидеть ее полностью. Вся работа, проделанная этим вечером, дабы смирить сердце и голову, внезапно пошла по известному месту. Я до сих пор не был уверен, что не брежу, поэтому окликнул тихо и вопросительно:       – Роуз?