***
Голове было больно и тяжело. Правая нога пульсировала жаром. Мирабель открыла глаза и тут же пожалела — мелкие песчинки зацарапали слизистую. Она чуть было не принялась их протирать, но вовремя поняла, что и рука у нее тоже в песке. Кое-как очистив ладони и лицо, Мирабель огляделась. Гуляющий ветер, который поначалу показался ей досадным недоразумением, снова дернул волосы. Она как-то сразу не сообразила, что вообще-то находится на открытой площадке, и тут так много ветра, потому что почти нет стен. Холодный плиточный пол был засыпан песком, неподалеку высились полуразрушенные колонны, словно в заброшенном древнегреческом храме. Неба и солнца не было видно, вокруг висел какой-то густой серый “кисель”. Мирабель показалось, что она даже может почувствовать кожей капельки воды в тумане. Она прижималась спиной к шершавой стене. Выпирающий камень больно давил под лопатку, Мирабель попыталась поменять положение. И тут же зашипела сквозь стиснутые зубы — правую ногу будто окунули в пламя. Снова разлилась пульсирующая боль, и Мирабель оставила какие-либо попытки двигаться. Еще не хватало опять потерять сознание. — Эй, есть тут кто? — наугад крикнула она, собрав ничтожно-малые силы. В горле было сухо, и под самый конец предложения голос все-таки сорвался, как камни с высокой горы. Но эхо все же унесло “кто-кто-кто…” в плотную туманность и утонуло в ней безвозвратно. — Замечательно, — процедила Мирабель сквозь зубы, разглядывая порванную штанину и полоску красной царапины, и принялась думать. Она упала, ударилась головой и, очевидно, повредила ногу, если не сломала вовсе. А еще ее занесло в какое-то потустороннее место. Которое, ну, никак не должно было поместиться в обычной комнате. И еще она тут совершенно одна, а Камило остался где-то там. По спине проскользила морозная рука. Мирабель дернулась, оглядываясь, но ничего не увидела. Волосы на макушке затрепетали от ветра. По крайней мере ей очень хотелось в это верить. Она зачем-то посмотрела наверх, будто в грязно-облачной массе мог бы кто-то прятаться. Небо, если это вообще можно было назвать небом, висело низко, казалось, залезь на эту полуразвалившуюся стену — и достанешь рукой. Мирабель Человеком-Пауком отнюдь не была, так что нашла своим рукам другое применение — поправила скосившиеся очки, которые, однако, тут же съехали обратно. Чертыхнувшись, Мирабель сняла их и прищурилась. Кажется, от падения (а как еще Мирабель оказалась в таком щекотливом положении?) оправа немного погнулась, и теперь очки (новые между прочим! им и трех месяцев не исполнилось) держались на носу кое-как. Прямо, как у папы, когда он случайно на них сел. — Проклятый дом! — больше выместить злость было не на чем. — Чтоб его в ад унесло! И чтобы… — Мирабель запнулась, с ужасом отмечая мелькнувшую впереди неясную тень. Сердце перепрыгнуло в горло, застучав в два раза быстрее, по рукам прокатилась позорная дрожь. Глубоко вздохнув, Мирабель все-таки нацепила очки, которые осматривала на предмет царапин. Уж лучше ясно видеть, что тебя ждет, чем тревожно гадать. Полупрозрачный силуэт замер напротив, покачиваясь… независимо от ветра. Мирабель нервно сглотнула. В своих видео она не раз шутила о домах с привидениями, но, разумеется, им никогда не попадалось ничего подобного. А этот чертов дом, значит, стал пресловутым “исключением из правил”? Силуэт сместился в сторону, поднимая руку. Все-таки призрак. Мужчина. С растрепанными волосами и в длинном почно. Очертания были размытыми, словно бы сам воздух дрожал вокруг него, и ноги привидения терялись в облачной дымке, проступающей рядом с ним. Призрак помахал Мирабель. Ну, хотя бы дружелюбный. Кажется. — Тебя плохо видно, — честно призналась она, подтягивая к себе здоровую ногу. Сердце продолжало гулко стучать в груди. Ну, и на том спасибо. Хотя бы не остановилось от страха. — Можешь… э-э-э… подлететь поближе? — чувствуя себя последней дурой, попросила она. Интересно, если он движется, он сам чувствует, что идет или все-таки летит? Некто кивнул, тряхнув призрачными волосами. Мирабель напряженно следила, как он скользит по воздуху и размышляла: какого черта именно она оказалась в такой дурацкой ситуации??? Почему не тот же Камило, который сталкивался с кринжом чаще, чем выходил из дома, и который столь же мастерски выкручивался из него, как и поглощал еду ее мамы? Он бы уж не растерялся. Но зато наверняка, как и она сейчас, испытал бы желание потрогать привидение. “Ой, дура-а-а…” — сделала фейспалм внутренняя Мирабель, пока настоящая протянула руку вперед. — Можно… э-э-э… коснуться? — на бородатом прозрачном лице мелькнуло удивление. Он пожал плечом и даже подвинулся чуть ближе, чтобы сидящей Мирабель было удобнее. Стало прохладнее, будто Мирабель встала напротив открытого холодильника. Ледяной. Нет, даже обжигающе-ледяной. Мирабель прикусила губу, проталкивая чуть дрожащую руку дальше. На ощупь призрак был… чем-то вроде желе. Морозного, но желе. Или маски для лица из какой-нибудь улиточной слизи. Только с одним отличием — он не прилипал к коже. — Так, постой, а почему я тебя вижу? — Мирабель одернула руку, когда холод добрался до плеча. — Это я так головой ударилась, что у меня сверхспособности открылись? Мимолетная улыбка задела полупрозрачные губы. Призрак взмахнул широкими ладонями и принялся открывать рот, отчаянно жестикулируя. Движения его были рваными, суетливыми, и казалось, что очертания не поспевают за ними. Время от времени он рябил и пропадал, как изображение старого телевизора на кухне у бабушки. — Эй-эй, стой! — наконец, не выдержала пантомимы Мирабель и вскинула руку. Привидение тут же умолкло и послушно замерло на месте. Едва заметно поблескивали два зеленых лучика там, где у него были глаза. — Я тебя не слышу, понимаешь? Ты меня слышишь, а я тебя — нет. Призрак хлопнул себя ладошкой по лбу. Так четко и отработанно, что Мирабель не сдержалась и прыснула со смеху. Видимо, при жизни он часто так делал. Новый знакомый склонился над ней. Пончо свесилось, задевая. Грудь сдавило таким холодом, что стало трудно дышать. Глаза расширились, Мирабель забилась, молотя кулачками воздух. Но призрак только как-то сочувственно глянул ах, спасибо, может, просто перестанешь мучить?! и приложил большие ладони к ее ушам. Через них влилась такая боль, что Мирабель заорала. Или ей так казалось, и это в агонии визжал ее мозг. Уши пульсировали, как когда она болела отитом, только в сотню раз сильнее. Она пыталась глотнуть воздуха, чувствуя, как раскалывается голова. И не могла. В ушах зашумело, а потом вдруг что-то внутри взорвалось, и на Мирабель хлынул поток оглушительного шуршания. А еще скрежета и скрипа. — Что… за… ебанная... хуйня… — прохрипела она, устало откидываясь на стену, когда призрак соизволил отстраниться. Он развел руками (Мирабель услышала этот жест) и прошелестел: — так лучше? — Ну, как тебе, блять, сказать… — веки были очень тяжелыми, но Мирабель все-таки моргала. Теперь она слышала все: движения призрака, колыхание его одежды, скрежет внутри стены, колонн, камней, скрип еще какой-то штуки, очевидно, не видимой в тумане. — Боже, как отвратительно… Очень больно… Добить меня решил, да? — извини, я и при жизни был не слишком аккуратным… — лицо его было искренне виноватым, так что Мирабель слегка потушила полыхающее внутри пламя. — но другого способа не существует. — Допустим… — звон в голове потихоньку утихал, и Мирабель указала на свою ногу. Боль от ушей очень быстро “вылечила” боль в конечности. — А это за что? — за это тоже прости… как видишь, я нематериальный, — он помахал руками, но коснуться ее не решился. — поймать я бы тебя все равно не смог, пришлось действовать по ситуации — замедлил падение, как сумел. и песка насыпал. — М-да, спасатель из тебя так себе, — протянула Мирабель, оглядываясь. И правда, под ней кучка печка была чуть больше. — Да ладно, не кисни, — она растянула губы в улыбке. — Спас же все равно. Дом у тебя, конечно, хилый какой-то. Доски совсем рассохлись. Почему не следишь? — шутливо поддела она. Призрак вдруг зарябил и опустил голову. — ну-у-у-у… дело не совсем в доме, — он сцепил призрачные пальцы, не глядя на нее. — это я тебя сюда перенёс… — Чего-о-о? — Мирабель тут же сменила милость на гнев. — Так я тут все-таки из-за тебя? А какого, мать его, черта? Нахрен я тебе сдалась? — ты очень похожа на нее… — по прозрачным губам скользнула слишком уж живая мечтательная улыбка. — к тому же… у меня к тебе просьба… — Ага, ты меня покалечил, а я тебе помогать стану? Чур меня! Или как там говорится… Во имя Отца, Сына… Призрак зарябил и вскинул тонкие руки, как бы защищаясь. “И вот что с ним делать?” — вздохнула внутренняя Мирабель, заставляя настоящую тут же заткнуться. — “К тому же, если он притащил сюда, значит, и обратно поможет отправиться. По крайней мере, должен”. — Ладно, что у тебя там, бедолага? — пробурчала Мирабель, скрывая неловкость. У нее почему-то защемило сердце от этих укрывающих лицо и голову рук. — Постараюсь помочь. Но с условием, — строго добавила она. — Ты потом сразу вернешь меня домой. Призрак так яростно затряс головой, что опять начал мигать на месте. — конечно-конечно! спасибо. — Как звать-то? — бруно. а тебя? — Мирабель. — мирабель…***
— Почему ты мне ничего не сказал?! — воскликнула Мирабель, и из ее глаз брызнули слезы. Бруно отшатнулся, вскидывая руки. Ему пошел седьмой десяток, и такие окрики давно его не настигали. Особенно от любимой и все еще внимательной к нему племянницы, которой недавно исполнилось двадцать пять. — Почему ты молчал?! — она сунула ему зеленую табличку. Бруно скользнул по ней взглядом и почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Та самая. И откуда она ее вытащила… Сердце закололо. Совсем старый стал… после того, как потерял ее навсегда. — Я… я ведь была уверена, что мои чувства не взаимны, — задыхаясь, продолжила Мирабель, начав ходить и теребя длинную черную косу. Так она сразу становилась похожа на свою tía Пепу. На безымянном пальчике бликовало обручальное колечко, которое так шло его племяннице. — Мне казалось, что я все выдумала, что ты меня любишь, как всех остальных… Бруно не смел поднять головы, до боли вглядываясь в навечно застывший на предсказании поцелуй. Поцелуй, которого так и не случилось. Ну, не мог Бруно себе этого позволить. Отмечать взгляды пятнадцатилетней племянницы, любить до потери дыхания, мечтать душными ночами — все было возможно. Кроме попытки воплотить желаемое в реальность. В семнадцать Мирабель привела за руку сияющего Родриго и сказала, что выходит за него замуж. Свадьбу организовали быстро — а то где еще найдешь желающих жениться на Мирабель? Бруно был бы первым в этом списке, но он был ее дядей да еще и старше на, страшно подумать, целых тридцать пять лет! Никакая церковь не одобрила бы этого брака. А уж семья и подавно. С ума сошел тут один Бруно, а не все семейство Мадригаль. Невеста, правда, отнюдь не светилась счастьем, но на это мало, кто обращал внимание. Все были заняты предпраздничными хлопотами. Бруно казалось, что только он замечает, как тускнеет Мирабель, как все чаще плачет. Он пытался ее утешать, как мог, но не смел отговаривать от свадьбы. Хоть сердце рвалось от одной мысли, что ее будет целовать кто-то другой. Целовать, обнимать, проводить с ней ночи… Бруно в ужасе зажмуривался от этих мыслей, а потом млел от маленькой ладошки, накрывавшей его руку. Мирабель, как умела только она, каждый раз грустно улыбалась, уронив не больше двух слезинок, и чуть сжимала пальцы. Словно это он нуждался в поддержке, а не она. Бруно клятвенно пообещал прийти на свадьбу. И не пришел. Точнее, проводил всех до церкви, а потом задержался у входа и тихо ускользнул подальше от чужих глаз. Почти весь день шатался по городу, по лесу, прячась от жителей. Не хотелось объясняться, почему дорогой дядя не присутствует на празднике самой младшей и любимой племянницы. Они ведь были дружны с самого детства Мирабель. И от того Бруно чувствовал себя еще ужаснее. Подумать только — разглядел в той, которую когда-то нянчил — молодую женщину. Позор и стыд. Правда, его сознание как-то выпускало тот факт, что его не было дома почти пять лет, когда он вздумал повидать мир, несмотря на уговоры семьи. А уж какой рев подняла тогдашняя десятилетняя Мирабель — страшно вспомнить. Но он подготовился: сделал предсказание лично для себя и убедился, что его путешествие будет успешным. Он узнает много нового, познакомится с какой-то красивой женщиной, научится гончарному делу. И живым вернется домой. Этого хватило, чтобы семья, посетовав, все же отпустила его за горы. Этого хватило всем, кроме Мирабель. Она отчаянно цеплялась за его пончо, когда последним вечером он собрался идти спать. Рыдала у него на коленях, даже буркнула что-то про то, что “не отдаст его никакой красивой тетеньке”. Уснула у него в комнате, и Бруно, увы, не выспался, боясь потревожить свое маленькое чудо. А утром таки ускользнул до того, как семья успела открыть глаза. Он перебрался через горы — и понял, что отныне может преодолеть все. Бруно не был популярен у женщин Энканто, зато его с интересом встречали в других селениях. Бабником он никогда не был и сроду не умел флиртовать, однако, с благодарностью воспринимал знаки внимания и старался отвечать тем же. И та самая красивая женщина ему тоже повстречалась. Роман, правда, был не недолог, но Бруно запомнил его на ближайшие пять лет. Пока не вернулся домой. Встречали его, как героя. Бруно с грустью отмечал появившиеся седые пряди в материнских волосах, новые морщинки на лице Джульетты, улыбался родившемуся сыну Пепы (когда он уходил, она была глубоко беременна и рыдала дождями, что брат не застанет нового члена семьи). А потом на порог Каситы выскочила молодая, до одури прекрасная, девушка и повисла у него на шее. В нос ударил цветочно-медовый аромат. Мягкие кудри задели щеки, а звонкий голос защебетал: “Ты вернулся, tío Бруно! Я так по тебе скучала!”. И Бруно, к своему счастью и ужасу признал в девушке Мирабель. О, как она была восхитительна. Она мгновенно затмила всех встреченных им женщин. Племянница двигалась, как богиня, улыбалась, как царевна из сказки. У нее были такие мягкие руки, что Бруно был готов отдать все, что заимел за свою небогатую жизнь, чтобы они обнимали только его. А эти яркие наряды, что украшали гибкую и женственную фигурку? Ох, Бруно тут же пожалел, что не озаботился подарками для племянницы. Если бы он знал, что она стала маленьким радостным божеством, он бы привез ей столько платьев, сколько смог бы унести. Ему так хотелось одеть ее в лучшие ткани, которые он видел на других синьоритах. А потом осознание больно пристукнуло его: ему пятьдесят, а ей — пятнадцать. Он ее дядя, она — его племянница. И им никогда не быть вместе. Чтобы убедиться в этом, Бруно даже рискнул заглянуть в будущее. И обомлел. Она сама целовала его, да так искренне и нежно, что нельзя было усомниться в ее чувствах. Рука не поднялась разбить видение. Бруно не нужно было делать предсказание, чтобы знать, что ничем хорошим это не закончится. Не дай Бог, Мирабель пострадает от этих неправильных чувств. Стоило скрыть, затоптать никчемную любовь, уничтожить зеленую дощечку, и забыть об этом навсегда. Но все-таки он не смог. Потому велел Касите надежно ее спрятать и никому не показывать. А теперь вот прохладная табличка, образы которой отпечатались под веками с того самого дня, снова лежала в ладонях. А его возлюбленная мерила шагами его комнату и кричала, размахивая руками. — Почему ты ничего не сказал?! Ты должен был мне признаться! — Бруно смотрел, как по круглому лицу сползает очередная слезинка, и у него щемило сердце. Бедная маленькая девочка… — Я так… я так любила тебя! — Так было лучше, — робко ответил он. — У тебя чудесный муж и двое милых деток… Со мной ты бы не была счастлива. — А ты знаешь, в чем мое счастье?! — Бруно никогда не видел ее такой злой. Но терпеливо сносил упреки. Заслужил. — Я не люблю его! — взвизгнула вдруг Мирабель. Бруно показалось, что за дверью раздался какой-то треск. — Я назло… я-я… — она начала задыхаться, и Бруно, испугавшись, сделал к ней шаг. Но она не позволила к себе прикоснуться, остановив вскинутой ладонью. Больно. — Я хотела… хотела, чтобы ты ревновал! Думала… думала, вдруг мне не показалось, и ты… — Мирабель обхватила себя руками, снова сглатывая слишком много воздуха. — Я никогда его не любила… — Зато двое детей… — не зная, что еще сказать, глупо повторил Бруно, не решаясь коснуться родного плечика, обнажившегося из-под съехавшей блузы. Нельзя. Она замужем. — Двое! — с горечью воскликнула Мирабель, поднимая голову. — Уже трое! Я опять беременна, дядя. — Это же замечательно! — несмотря на разлитую в груди боль, он был искренне рад. — Ты прекрасная мать, Мирабель. И тебе не о чем волноваться. Ой, — осекся он. — Тебе ведь нельзя переживать. Давай я… — Я хотела этих детей от тебя! — Мирабель ощутимо ударила его кулачком в плечо, и Бруно пошатнулся. В ее глазах плескалась такая безысходность, что стало страшно. Где-то что-то заскрежетало. — Я хотела замуж за тебя! Я любила только тебя, ждала, когда ты вернешься из своего дурацкого путешествия, боялась, что влюбишься там в какую-то женщину, молилась, чтобы ты вернулся живым… И чем ты мне отплатил! — она поджала дрожащие губы, глядя исподлобья, совсем, как в детстве. Бруно не удержался и протянул руку, чтобы приложить ее к мягкой мокрой щеке. Мирабель тут же к ней прижалась, закрывая глаза. — Я не мог испортить твою жизнь собой… — прошептал Бруно. Мирабель дернулась, как от пощечины, и отпрянула. — Ты испортил мою жизнь тем, что не был в ней, — прошипела она, прожигая его почти черными глазами за замызганными слезами стеклами очков. — Я всегда был рядом! — вспыхнул Бруно. Он никогда не позволял себе повышать голос на Мирабель, да и на кого-либо вообще, но тут порвалась последняя ниточка. — Я был с тобой столько, сколько мог быть. Я каждый день наблюдаю, как тебя целует твой муж! Думаешь, мне легко? Мирабель замерла на несколько мгновений. Бруно показалось, что его запальчивая реплика мечется по комнате, как птица в клетке. Он только что признался ей, что не способен видеть ее в объятиях другого. Он сошел с ума. Мирабель вдруг бросилась вперед и врезалась в его губы своими, крепко сжимая шею. Она плакала и целовала его, жадно кусала и заходилась в рыданиях. Бруно опешил, но не устоял. Сам брал то, что она предлагала, сам целовал эти припухшие, мягкие, такие сладкие губы, умирал и возрождался вновь. Сначала он думал, что его не держат ноги, а потом понял, что это Каситу встряхивает второй раз кряду. — М…мира… — выдохнул Бруно, пытаясь ее отстранить. — Что-то не так… Слышишь?.. — Это я ненавижу тебя… — прошептала вдруг Мирабель. Ее лицо с мокрыми дорожками слез исказилось. — О, как я ненавижу тебя, что ты не дал мне возможности выбирать… Лучше бы я прожила один счастливый год с тобой, чем восемь лет несчастной… — Мирабель?... — страх объял сердце, когда она отшатнулась. С потолка посыпался песок. — Что происходит?... — Я так люблю тебя… — вопреки своим словам, Мирабель сделала шаг назад. Потом еще. И еще один. В ее теле, лице, нетвердых движениях сквозила такая мука, что Бруно ощущал ее физически. — И всегда любила… По стенам поползли широкие трещины. Мирабель развернулась и бросилась к мерцающей двери. Бруно дернулся было за ней, но нога застряла в неизвестно откуда взявшейся ямке. Он провалился по колено. Его засасывало в воронку. Комната ходила ходуном, Бруно задыхался от летящего в лицо песка. В последний раз впереди мелькнула синяя юбка племянницы, а дальше раздался оглушительный скрежет, грохот, и свет превратился во тьму.***
— очнулся я здесь. сначала думал, что просто потерял сознание. но потом стало так холодно… — Бруно отлетел в сторону. На протяжении всего рассказа он то мелькал перед глазами, то зависал в воздухе, но ни разу не поднял на нее глаза. Мирабель в очередной раз украдкой вытерла выступившие слезы. — оказалось, я умер. но отсюда был выход в дом, обрушилась только моя комната. я уже говорил, что у нас были волшебные силы? — наконец, Бруно посмотрел на нее. Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова. — мирабель стала хранительницей магии после смерти моей матери. так что, дом ей подчинился. точнее, всему, что она испытывала. — Она убила тебя, — прошептала Мирабель. — может быть. но я заслужил, — Бруно дернул призрачным плечом. — она имела право. иногда любовь может быть такой смертельной, — криво улыбнулся он. — А что было потом?... — я остался привязан к дому, меня ведь так и не похоронили. через двадцать лет в энканто пришла война. с момента моей смерти мирабель ожесточилась, стала так похожа на мою мать… было страшно. старался оберегать ее, как мог, но что может сделать бесполезный бесплотный дух. у нее было три мальчика — все трое ушли и не вернулись. муж погиб от пули, недалеко от дома. другая моя племянница уехала до войны, а я не мог покинуть каситу. не знаю, что с ней случилось. остальные оставались в городе. но война выжгла всех. и дом семьи мадригаль пал, как ни странно, первым. Мирабель поперхнулась воздухом. — Я тоже Мадригаль! — да? — Бруно вскинул призрачные брови. — значит, исабелла все-таки пережила всех нас. — Мою пра-пра-бабушку звали Исабеллой… — прошептала Мирабель. — Выходит, ты мой… мой… — она нахмурилась, прикидывая степень родства. — Дядедушка в кубе? Бруно не успел ответить. Пространство вдруг пронзила яркая вспышка. Мира вскрикнула, зажмуриваясь. Их ощутимо тряхнуло. — вот черт, у нас мало времени, — суетливо зашелестел Бруно над ухом. — надо торопиться, вернуть тебя обратно… — его голос потонул в нарастающем гуле. — Постой, у тебя была какая-то просьба! — Мирабель вдруг испугалась, что Бруно так и канет в лету, всеми забытый. — Чего ты хотел? — хотел еще раз увидеть лицо моей любимой, — улыбнулся Бруно и протянул руки. — это будет больно, прости. — Подожди! Может, может… — мысли путались от стоящего грохота. Площадка обваливалась по краям, и Мирабель до побелевших пальцев в вцепилась в камень рядом. — Может, я могу тебя как-то освободить?! Ты совсем один, и я… — спасибо, мирабель мадригаль… ты всегда была… Голос оборвался, Мирабель соскользнула куда-то вниз, и ее утянуло в темноту.***
— Боже мой, Мирабель, ты жива! — она вздрогнула и очнулась от вопля над ухом. Орал Камило. Слишком громко и близко. — Что за… — голова пульсировала, будто над ней стояли с молотками. Нога горела каким-то адским пламенем. — Вашу мать, я щас сдохну… — застонала она, приоткрывая тяжелые веки. — Джульетта! Джульетта, она пришла в себя! — раздался где-то в стороне визгливый голос тети Пепы. В нос проник резкий запах лекарств. Белый потолок, белые стены… “Больница” — заключила Мирабель, устало откидываясь на мягкую подушку. — Господи, мелкая, я тебя еле оттуда вытащил… — Мирабель показалось, или Камило плачет? В палату влетела перепуганная мама. Потом Мирабель долго трясли, мучили расспросами, наперебой рассказывали о том, как через пару часов тот дом, в котором они побывали, обрушился. Над ней рыдали, выли и плакали. Целовали щеки и гладили ногу с порванной связкой. Ругали Камило, что не уследил, и звонили по видеосвязи старшей сестре Лизе в Медельин. Мирабель не меньше десяти раз пообещала бросить “эти свои видео” маме, папе, дяде и тете. Наконец, когда этот бесконечно длинный день соизволил подойти к концу, ее отпустили домой. Они погрузились в машины, и только там, в свете мелькающих на улицах фонарей, Мирабель рискнула разжать кулак. В ладони, оставив красные, чуть саднящие следы, лежал неровный зеленый осколок. На котором, явно наспех, была нацарапана одинокая буква “М”.