Отражения

Холодный ветер трепал кудрявые волосы. Поздний вечер накрыл плащом осенний день. Тучи наползли на темное небо, грозясь пролиться дождем. Из-за кучных облаков уже выглядывал рогатый месяц. Камило стучал в дверь маленького женского монастыря святой Екатерины Сиенской. Левый бок горел пламенем. Со лба ползли капельки пота и крови, мешая смотреть. Правая рука чуть подрагивала, прижимаясь к сочащейся ране. — Откройте, пожалуйста… Я.. на меня… ох… напали разбойники… Пустите переночевать… За деревянной дверью обители раздались шаркающие шаги. Камило вцепился в выступающий камень у входа и склонился, кашляя кровью. — Пресвятая дева Мария… — пробормотал худощавый священник лет сорока, оказываясь на пороге. — Что случилось, сын мой? — Ра… — он сплюнул кровавый сгусток. — Разбойники… Ограбили… избили… Пустите переночевать… Утром уйду… — ноги перестали держать, и Камило начал падать вперед. Худой священник едва успел его поймать. Перед глазами качнулось распятие. Камило не смог сдержать кашель. — Из… вините… — Все хорошо… На все воля божия… — священник потащил Камило внутрь. В нос ударил запах ладана и горящих свечей. Распятия попадались за каждым углом, сияя на каменных стенах. — Побудь здесь… — мужчина втащил его в темную келью и уложил на жесткую постель, больше похожую на скамью. — Я сейчас… Простой деревянный стол метр на метр, стул без спинки, конечно же, образ над кроватью, маленькое окошечко рядом со столом. Вот и вся обстановка. За дверью зазвучали шаги — на этот раз уверенные и твердые. Камило шумно выдохнул, стискивая челюсть. — Что случилось, Бруно? — властный голос, как молния, врезался в комнатку. Следом за ним показался огонек дрожащей свечи. И женщина — крепкая, прямая, как палка. Острые глаза смотрели из-под нахмуренных седых бровей. — Как тебя зовут, и что произошло? — без лишних церемоний спросила она, подходя к постели. Бруно неуверенно маячил за ее спиной, теребя кисточки на веревочном поясе рясы. — Ка… Камило, — сквозь зубы пробормотал Камило и скорчился, вжимая пальцы в рану. — На меня напали разбойники… Я шел… шел в Энканто, к своим родным. Хотел принести подарков из столицы. В лесу меня ограбили и выбросили на дорогу. Я уйду… утром, — Камило осмелился глянуть на настоятельницу. Черты ее лица слегка разгладились, но брови оставались нахмурены. — Простите, что порочу вашу обитель… — Ничего, сын мой, — сухая твердая ладонь легла на потный лоб. — Бог милостив. И мы не оставим тебя. Бруно, — обернулась она к священнику. — Позови Мирабель и Исабеллу, — Бруно склонился и исчез в темном проеме. — Исабелла — наша лучшая послушница, — настоятельница снова повернулась к Камило и взяла его за свободную руку. — Заботливая и умелая. Она промоет и перевяжет твои раны. Но смотри же, — крепкие пальцы вдруг до боли сжались на запястье, — вздумаешь опорочить ее словом или делом — прощения не жди. И за твою душу никто не помолится, — жестко закончила она, отнимая ладонь. — Горячая кровь в тебе течет. Хорошо, если лихорадка, а не греховные мысли. Смотри же. Увижу, что смутил ее — гореть тебе в адском пламени. Камило закивал, сколько достало сил, а когда настоятельница обернулась на заскрипевшую дверь — на мгновение растянул окровавленные губы в улыбке. В адском пламени ему гореть не впервой. В келью тихо скользнули двое — девица в круглых очках на круглом же лице с тазом в руках, и высокая девушка с такими утонченными чертами, что дух захватывало. Обе остановились у входа, потупившись в каменный пол. — Мирабель, ставь сюда, — настоятельница, наконец, опустила свечу на столик и придвинула к кровати табурет. В ее голосе просквозило равнодушие. Но в следующую секунду тон смягчился и стал куда нежнее. — Исабелла, помоги ему. Нужно залечить раны. Мирабель послушно поставила таз на табуретку, лишь однажды подняв лукавый взгляд и дернув уголками губ. Камило сдержал себя от ответной улыбки. А то мало ли, настоятельница тут же его выгонит взашей. Исабелла дождалась, когда Мирабель по сухому указанию принесет чистые тряпки, и когда за ней и настоятельницей закроется дверь, и тогда лишь подошла к Камило. Свет от свечи неясно дрожал, отбрасывая длинные тени на каменные стены. Камило здорово лихорадило, и он мог только смотреть, как двигаются тонкие смуглые руки. Как они окунаются в чистую воду (спасибо, что не святую), как смачивают тряпицы, как прикладывают куски ткани к его раненому боку. Несколько смущаясь, он чуть раньше расстегнул пуговицы желтой испачканной рубашки, обнажая подтянутый живот. На лице Исабеллы не дрогнула ни одна мышца. Но если приглядеться (очень сильно приглядеться), можно было заметить, как на ее щеках расцвели алые пятна, отдающие жаром. Она не поднимала глаз, и Камило мог видеть, как длинные ресницы отбрасывают тени на скулы. От лучшей послушницы пахло розами, просфорами и невинностью. Свежий аромат окутывал ее, словно вторая кожа. Камило в свои пятнадцать уже открыл для себя мир плотских наслаждений, так что хорошо знал, как благоухают невинные девушки. Нюх на такие дела у него был острым. Наконец, на промытую рану легли чистые повязки. Кроме бока, Исабелла промокнула и его вспотевший лоб и окровавленные губы. На короткий миг сбилось девичье дыхание, но она сразу овладела собой. Камило чувствовал себя куда лучше. И не мог не отблагодарить благочестивую деву. Когда она собралась отойти, он выбросил левую руку вперед и перехватил теплую ладонь. Исабелла распахнула большие глаза, подняв голову, и впервые посмотрела на него. Камило довольно улыбнулся и поднес к губам ее пальцы. Исабелла отшатнулась, но Камило держал крепко, со всем жаром целуя нежную ручку. — Спасибо, hermanita, — прошелестел он, глядя снизу. Исабелла ничего не сказала, только с силой отклонилась назад. Ее губы чуть задрожали, и она, выдернув ладонь, бросилась прочь из кельи, забыв прихватить таз с окровавленной водой и свечу. Дверь же, однако, прикрыла тихо и аккуратно. В воде плавал рогатый месяц. Камило полежал еще немного, ожидая праведного гнева настоятельницы, или визита Мирабель, которая бы явилась за тазом. Но видимо Исабелла овладела собой до того, как встретила настоятельницу. Что ж, время ее навестить. Камило потушил свечу, повернулся на бок и с довольным стоном потянулся, избавляясь от телесной оболочки. “Костюм” человека остался лежать на кровати. Сам Камило скользнул тенью на подоконник и выбрался, наконец, на свежий воздух. Подальше от запаха ладана, от которого свербило в носу, и развешанных распятий, от которых зудело тело. Стоило признать, что ради хорошеньких монашек, Камило был готов терпеть несколько часов, прикидываясь человеком. Уж слишком молодой инкуб любил соблазнять, обхаживать, ломать волю этих непорочных дев. Сила любви одной монашки заменяла привязанность трех (!) обычных женщин. Не мог же он отказать себе в удовольствии напитаться чужой невинностью и чистотой. Он глубоко дышал, сидя на стене монастыря, и втягивал в себя холодный воздух. Для начала надо принять силу ночи, когда чаще всего творится разврат. А потом навестить Исабеллу — сеньориту Совершенство, не меньше. Если бы у Камило было сердце, оно бы, пожалуй, даже ликовало от предвкушения. Нет, может и стоило для начала заглянуть к Мирабель — она вполне симпатична. Но эта девица и сама бы могла посоперничать с Камило. Она соблазнила того худого священника, и Бруно днем замаливал грехи, перебирая четки, а ночью ждал “кроткую монашку” в своей келье, не в силах сопротивляться. Уж Камило отлично знал, как пахнет похоть и необузданные желания. Эти двое отлично порочили святую обитель своей связью под носом у строгой настоятельницы. Надо бы подкинуть им удачи. Камило змеей заскользил по каменной кладке, ища нужное окно. Оно нашлось на втором этаже. Мирабель сидела на кровати с непокрытой головой и наносила на кудрявые волосы пахучую мазь. Готовилась к свиданию. Камило сощурился и послал ей воздушный поцелуй. Мирабель встрепенулась, выпрямляясь, и вдруг посмотрела прямо на него. Она лукаво улыбнулась, закусив губу, и в ее глазах полыхнул дьявольский огонек, который, пожалуй, способен был спалить бы не только эту келью, а и целый монастырь. Ух, горяча. Может быть, Камило еще заглянет к ней позже. Напоследок он окинул взглядом невысокую крепкую фигурку. И даже слегка позавидовал робкому священнику. Оставалось надеяться, что тот хотя бы старательно удовлетворяет Мирабель. А не то Камило обратится им сам и окунет красотку в такие реки удовольствия, что ей и не снились. Впрочем, судя по радости, написанной на круглом лице, Мирабель все вполне устраивало. Может быть, она даже любила этого Бруно и потому была счастлива. Чем черт не шутит. Аромат роз и невинности потянул Камило наверх. Кажется, Исабелла жила под самой крышей. Как Спящая Красавица, к которой, в свое время, он тоже заходил. Она так долго спала, что можно было наведываться к ней не только ночью, но и днем. У нее перебывало столько инкубов, что не хватит пальцев на руках десяти людей. И каждого она встречала с удовольствием, без сопротивления. А то чем еще заниматься в вечном сне. Заветное окно было прикрыто шторкой. Камило приноровился к трепетанию ветра и шмыгнул в келью с задувшейся внутрь тканью. Чтобы тут же прикинуться тенью от свечи, стоящей на маленькой тумбочке. Исабелла молилась. Она уже сняла рясу и подрясник, оставшись в одной ночной рубашке. Черные шелковые волосы водопадом спускались по спине до самой поясницы. Стоя на коленях, она приносила поклоны небольшому образу, и Камило видел, как покрылась мурашками смуглая кожа. В комнате было отнюдь не тепло. Но ничего, он согреет красавицу-монахиню. И совсем скоро, учитывая, как горят ее чресла. Как инкубу, Камило не составляло труда проникнуть в чужие мысли, чтобы увидеть сомнения, перемешанные со словами молитвы, огоньком вспыхивающее воспоминание о том, как он целовал тонкие пальцы. И сожаления молодой монашки, что он оказался младше, чем она. И понимание, что она несвободна в своих желаниях, связанная обетом целомудрия. Камило чуть усмехнулся и послал ей воздушный поцелуй. Исабелла вздрогнула, неосознанно стискивая бедра, и лямка свалилась с точеного плеча, слегка обнажая верхнюю часть небольшой груди. Исабелла, смутившись, тут же вернула ее на место, и поднялась с колен, являя на них красные пятна. Она так долго и усердно молилась. Жаль, что все зря. Хотя нет, не жаль. Камило только в радость пойти против Бога. Он служит Лилит и никому другому. А Госпожа не приемлет жалости. Камило дождался, пока погаснет свеча, пока дыхание Исабеллы выровняется, пока она окунется в полудрему. И тогда только вытек из тени тумбочки, опускаясь сверху. Монашка тут же распахнула в испуге карие глаза и собралась закричать. Легкая ладонь легла на нежный рот. — Ш-ш-ш, florecita, — Камило провел пальцем по приоткрытым губам. Небольшая грудь под ним вздымалась часто и нервно. Он провел по ней рукой, успокаивая. Сердце загнанно билось под белой ночной рубашкой и смуглой кожей. — Это всего лишь сон… Ты видишь, я бесплотный. Исабелла зажмурилась, сжимая кулачки, лежащие поверх одеяла. — Да воскреснет Бог и расточатся… — горячо зашептала она. По телу Камило пробежала холодная дрожь. — Ах, mi reina, не прогоняй меня… Ты ведь и сама хочешь этого… Разве тебя кто-нибудь любил? Кто-то говорил тебе, какая ты красивая?.. — он провел невесомой ладонью по ее волосам. Исабелла посмотрела на него в ужасе, замолчав. — Я один вижу твою красоту, которую ты ото всех скрываешь. Так позволь мне как следует воздать тебе почести… Он медленно отодвинул в сторону одеяло, глядя в карие глаза, обрамленными длинными ресницами. Тонкие руки дернулись к груди, пытаясь скрыть. Но Камило все равно заметил, как поднялись соски. Не то от возбуждения, не то от холода. В общем-то это неважно… Он в любом случае воспользуется ситуацией. — Не видел никого красивее тебя, mi reina, — почти искренне заверил девушку Камило, спустив лямки и поглаживая нежные плечи. — Почему ты находишься здесь?... — Родители отдали меня сюда. Им не на что было меня выучить… Матушка Альма приняла меня в монастырь… Я здесь с десяти лет… — было заметно, что Исабелла сама удивлена такой откровенности. Но Камило знал — женщинам важно быть услышанными. — Тебе одиноко? — он провел пальцем по выступающей косточке ключицы. — Очень, — Исабелла прикрыла глаза. Чем дольше он был с ней, тем больше она расслаблялась. — Хотела когда-нибудь замуж? — палец скользнул в ямку между ключицами и пополз ниже, подбираясь к границе между грудей, где лежал деревянный крестик. — Хотела быть любимой… — прошептала Исабелла, закусывая губу. — Я буду тебя любить. Камило склонился и приник горячими губами к нежной коже шеи. Исабелла испустила рваный выдох и уперлась руками в не такие уж плотные плечи. — Долорес все услышит… Она — уши матушки. У нее такой острый слух, ничего не утаить… — зашептала она, вглядываясь во тьму. Камило сменил жёлтый оттенок глаз на более карий. Такой ей хотелось видеть. — Думаю, кое-что все же остается без ее внимания, — он растянул губы в улыбке, вспоминая Мирабель. И не замедлил мысленно передать Исабелле образ развратной монашки. Иса покраснела и отвела взгляд. — Долорес молчит про них потому что… потому что Мирабель иногда навещает и ее… — перед мысленным взором Камило мгновенно вспыхнули невольные фантазии Исабеллы, и он прикусил губу. Искал медь, а нашел золото. — Вот видишь, ваша обитель не такая уж святая… — успокаивающе произнес он, осторожно перевоплощаясь в обнаженного молодого мужчину. — Никто не узнает. Это ведь всего лишь сон… — Правда? — доверчиво посмотрела Исабелла и снова зарделась, узрев его новый облик. — Нравится?.. — он перехватил подрагивающие пальцы и провел ими по своему животу. Исабелла несмело кивнула. Взгляд ее сам спустился чуть ниже. Лицо ее пылало, но она продолжала смотреть. Не теряя времени зря, Камило протянул руки и подцепил край ночной рубашки. Исабелла вскинула голову. Инкуб перехватил ее пугливо-требовательный взгляд, и девственно-белая ткань продолжила свой путь наверх. Обнажая стройные ноги, округлые бедра, треугольник темных волос между ног, мягкий живот, невысокие груди с торчащими сосками… Рубашка привидением опустилась на каменный пол, никому больше не нужная. — Родинки на твоей коже похожи на созвездия, — понизив голос, произнес Камило, водя кончиками пальцев по маленьким отметинам. — И здесь, — он прижал палец к родинке на шее, — и здесь, — к груди (совсем рядом с крестиком), — и тут… — коснулся выпирающей тазовой косточки. — Во всех мирах не найдется такой прекрасной Госпожи… Исабелла потянулась за поцелуем первой. Она целовала его неумело, но так искренне, что своим жаром перекрывала отсутствие опыта. Время от времени Камило прикусывал мягкие губы, питаясь сдавленными стонами. Она лежала под ним нагая. Не первая и не последняя. Но такая доверчивая и невинная, что хотелось разжечь это жар первого вожделения как можно сильнее. Эта красавица так хотела быть любимой, так измучилась в своем недобровольном плену, что хотелось ее спасти. Свобода — величайшая ценность, так учила Темная Королева. А тем более свобода в низменных желаниях. Разве можно отказываться от чего-то, сначала не испробовав этого? Может, и не захочется отказываться? Завороженная, Исабелла сама сняла с себя крест. Не то, чтобы Камило он сильно мешал. Питаясь девичьей энергией, он становился более неуязвимым. Но лучше перестраховаться. А то очень уж неприятно обнаружить потом на теле ожоги в виде распятия. — Ты будешь довольна. Камило умел получать удовольствие от близости с любой партнершей. Но и сам в долгу не оставался. Чем больше эмоций испытывает женщина — тем сильнее становится он. Ему нравилось смотреть, как девушки раскрепощаются, сами тянут его ближе, как тихие смущенные вздохи сменяются требовательными стонами. Исабелла его не разочаровала. Спустя великое множество поцелуев она расслабилась настолько, что сама попросилась быть сверху. “Хочу почувствовать, каково это…” — и ее глаза в темноте ночи заблестели такой же жаждой, как чуть раньше у Мирабель. Кажется, Камило даже слышал каким-то внутренним ухом, как на пару этажей ниже хорошо проводят время “непорочные” священник с юной монашкой. Монастырь буквально плавился от похоти этой ночью. Камило одаривал лаской нежные груди, округлые бедра, пока Исабелла неумело двигалась на нем, однако, стараясь не меньше опытных партнерш. Устав, она позволила ему снова уложить себя на спину, и Камило не обделил вниманием длинные стройные ноги, которые замечательно ложились и на его плечи, и на его талию, крепко обнимая. Если бы в келье горели свечи — они бы отбрасывали такие непристойные тени, что сама бы Лилит могла позавидовать. И обязательно пожелала бы присоединиться.

***

— … И чтобы ноги вашей здесь не было! — разве только не переходя на благой мат, ревела позади матушка-настоятельница. Камило выскользнул из обители чуть раньше, демонстративно держась за “раненый” бок. Под рубашкой, на спине горели царапины от острых ноготков. Альма не обратила особого внимания на ночного постояльца. Куда больше ее интересовала парочка грешников, застывших посреди коридора. На шее Мирабель под съехавшим подрясником красовался неосторожный засос от священника. Рядом с изображающей раскаяние монашкой стояла темнокожая девушка с пухлыми губками и торчащими ушками. Камило ощутил исходящее от нее раздражение и злорадство. Неужто Мирабель этой ночью обещала навестить Долорес, но променяла ее на священника? Тот, надо сказать, действительно был растерян. Очевидно, его возлюбленная была куда более непокорной и смелой. Камило уходил по пустой дороге, ощущая, как благоухает ароматом роз и первородным грехом. У ключиц растекался синяком подтек от острых зубов. Исабелла была неудержима. И Камило напитался ее силой настолько, что даже утреннее солнце не слепило глаза. Где-то там, она сейчас мечется по келье, пытаясь прийти в себя и готовясь к заутрене. Наверняка слышит сотрясающий монастырь крик настоятельницы. И боится. Так боится, что дрожат ее тонкие пальцы. Но она сможет взять себя в руки. Камило знал это, как никто другой. А ночью она снова позовет его, измученная жаждой необузданных ласк и истинного удовольствия. Он придет. Сегодня. Завтра. Послезавтра. Будет приходить снова и снова, менять облики, если ей так захочется. Делать то, чего она будет желать. Истязать хрупкое нагое тело. До тех пор, пока в нем не останется ни крупицы живой души. Пока она не омертвеет и не иссохнет, чтобы покинуть ненавистную оболочку. А уж в аду найдется местечко для такого красивой души. И надо будет потом найти Мирабель. Из нее получится отличный суккуб на погибель зыбким духом священникам.