Отражения

Жил когда-то в Энканто, лет двести назад, один хитрый парень. Звали его Камило Мадригаль, и слава за ним стелилась, мягко скажем, не очень. Камило едва исполнилось двадцать, а его уже все знали, как повесу, не пропускающего ни одной юбки, пьяницу и обманщика, каких поискать. На беду жителям, происходил Камило из волшебной семьи, каждый член которой имел свой особый дар. Например, его кузина Исабелла считалась самой красивой, а ее сестра Луиза — самой сильной. Его родная сестрица Долорес — знала все секреты Энканто, благодаря острому слуху, а младший братик Антонио — умел говорить с животными. Вот и у Камило был свой дар — он умел превращаться в других людей. И даром своим пользовался на славу. То превратится в старшую сестру, чтобы стащить у тетушки Джульетты еще тарелку целебных арепас. То выпросит у матушки Пепы несколько монеток песо “на мороженое” в образе младшего братца. Правда последнее с рук ему сошло лишь пару раз. Узнав, что Антонио не только мороженого не ел, но и не подходил вовсе, Пепа Мадригаль так разбушевалась, что над Энканто еще три дня лил дождь. И правда — прошено на мороженое, а спущено все на выпивку или, прости Господи, на продажных девиц. Да и жителей города Камило обманывал с помощью своего дара не раз и не два. Не помогали ни увещевания отца, ни слезы матери, ни уговоры сестер и братьев, ни, даже, наказания строгой бабушки Альмы Мадригаль. Камило продолжал жить, как ему вздумается, и мало интересовался моралью и порядком. Как-то раз коротал он вечер в очередном баре. Ему подносили уже и агуардиенте, и гуарапо, и бише, и масато, а он требовал еще и еще, намереваясь потратить выигранные в карты деньги (так он сказал хозяину). Наконец, уж в последний раз подошла к нему сменившая предыдущую официантка с черными кудрями и в очках. Захмелевшему Камило показалось, что у нее не два глаза, а целых четыре. — Ваша чича, сеньор Мадригаль, — приветливо улыбнулась она, выставляя на стол очередной стакан к таким же десяти, только пустым. — Ай, gracias, china, — расплылся в улыбке Камило и схватил ее за смуглое запястье. — Посидишь с гостем, ува-а-ажишь меня-я-я? — и потянул к девицу к себе на колени. — Сеньор Мадригаль, — цыкнула девица, однако, не выворачиваясь из хватки, но оставаясь стоять. — Хозяин ругается, говорит, ты столько выпил, что сейчас обернешься в кого-то другого и опять не заплатишь. Мне велено расчет с тебя получить за всю выпивку. — Да-а-а? — Камило порылся по карманам. — А ежели у меня…ик… нет ни гроша? — он притянул девушку к себе на колени. — Может… м… займешь? Как там тебя… — провел он по девичьим ногам. — Мирабель, сеньор, — сверкнула широкой улыбкой Мирабель, и Камило показалось, что в карих глазах полыхнули огоньки. — Значит, хотите занять у меня парочку десятков песо? — Да-а-а, а может, и не только занять, — Камило погладил приятно греющее бедро. — Как скажете, сеньор Мадригаль. Только крестик снимите, а то ежели грешить собрались… — Как ска…жешь, красотка… — буркнул Камило, стаскивая с шеи серебряный крестик и убирая его в карман. — Давай денег, — протянул он руку. — Для… ик… начала… Вместо ответа, Мирабель вдруг щелкнула пальцами, и идущий мимо сеньор, который делал шаг вперед и два назад, вдруг замер с поднятой ногой. В стороне кто-то задел полный стакан, и вся жидкость застыла на полпути, не добравшись до стола. Рука другого смеющегося господина, словно приклеилась к пышному заду полненькой официантки, и та нахмурилась, собираясь повернуться. Но остановилась на полпути. Камило перевел ошарашенный взгляд на Мирабель, и увидел, как сквозь ее кудрявую шевелюру проросли вполне явные рожки. — Ну, что, Камило Мадригаль? — оскалилась она, показывая длинные клычки. Одежда на ней таяла на глазах, и Камило не знал, куда смотреть — то ли в красные глаза, то ли на обнажающиеся формы, покрытые пепельной кожей. — С дьяволицей у меня еще не было, — только и сумел выдавить он, быстро трезвея и чувствуя, как горит под пальцами тело. Мирабель только расхохоталась, запрокидывая голову, а потом вцепилась в его плечи острыми черными ногтями, прижимаясь голой грудью. — Я могу обратиться монеткой, и ты заплатиш-ш-шь за выпивку. А не то хозяин тебя поколотит и не пус-с-стит больш-ш-ше на порог. Я помогу. А ты мне за это продаш-ш-шь с-с-свою душ-шу. Тебя в аду заждалис-с-сь… Камило, поскольку был уже совершенно трезв, быстро смекнул, что ничем хорошим это для него не закончится. Но решил этого не показывать и, хлопнув по адски-горячему голому бедру дьяволицы, которая разве только не выдыхала дым ему в рот, воскликнул: — Идет! Нечистая сила слегка прикусила его ухо, оставив там ожог, и щелкнув пальцами, запустила время и упала на замызганный стол круглой монеткой. Камило смахнул ее на пол, потом полез под стол будто бы за ней, и обернулся там худым мальчишкой, который часто болтался по городу с чашкой кофе. Сунул монетку в карман, где лежал серебряный крестик, и, слушая недовольное шипение, выбрался из бара, так и не заплатив. — Эй, выпус-с-сти меня, — карман дергался, как живой, но Камило шагал по темной улице, как ни в чем не бывало. Благо, в этот вечер особо никого и не было видно. — Я выпущу. Но ты не будешь меня трогать еще целый год, — и он сдавил в кулаке карман брюк. — Греш-шник! — взвыла дьяволица. — Идет! — Ну вот и славно, — хитрец вывернул наизнанку ткань, вываливая на землю монетку и крестик (а то вдруг за руку цапнет от злости), и пнул песо подальше в тень деревьев. — Бывай, красотка! — и, подобрав распятие, был таков. Год пролетел незаметно. Камило все также шатался по кабакам, тискал девиц, выигрывал и тратил деньги, и в ус себе не дул. Однажды лунной ночью шел он, шатаясь, вдоль дороги. В нем было не меньше трех стаканов гуарапо. А в желудке — ни крошки. Уже с неделю добрая тетушка Джульетта отказывалась его кормить со слезами на глазах. А не то его похмелье сходило так скоро, словно его и не бывало вовсе. Наказывать непутевого племянника как-то надобно. Сосало под ложечкой, и желудок выплясывал румбу. Камило шарил бездумным взглядом в округе и вдруг увидел лежащее посреди дороги тело. А что, ежели у мертвеца найдется монетка? Так хоть перекусит. Может быть. Он не побрезговал ни подойти ближе, ни наклониться, чувствуя тлетворный запах, ни перевернуть труп молодой девушки. Да только щелкнул он перочинным ножиком, чтобы распороть ее сумку, как девушка друг клацнула зубами, и ее кожа начала стремительно сползать с лица, обнажая белые кости. Тут-то Камило мигом протрезвел, в ужасе заорав и отскочив. — Здравс-с-ствуй, Камило, — прошипела его знакомая Мирабель. Она как будто вылезла из тела той девушки и встала перед Камило, роняя пепел с серой кожи. Позади с места на место двигался тонкий остроконечный хвостик, который она не показала в прошлый раз. — Уж-ж год прош-ш-шел. — Больно быстро, — проворчал Камило, однако, отступая. — Куда? — двойник дьяволицы тут же оказался позади, хватая его за воротник рубашки. — С-со мной пойдеш-шь. — Да понял я, понял! — Камило дернулся. — Пусти говорю, рубашку порвешь! Дай напоследок хоть апельсина отведать. Шибко люблю их, — и он указал на растущее рядом с дорогой дерево с сочными, будто светящимися плодами. Мирабель с сомнением обернулась, закусывая острыми зубками губы и играя хвостиком. Разглядывая ее мягкие формы, Камило ненароком подумал: “Эх, если б не нечистая…” — Только пепел ос-с-станетс-с-ся, — она тут же кинула на него недобрый взгляд. — На то инкубы ес-сть. Я с-с людьми не с-с-снош-шаюс-с-сь. Камило внезапно ощутил резкий и несвойственный ему прилив стыда, но все-таки продолжил смотреть, как дьяволица идет к апельсиновому дереву, качая бедрами, как ловко забирается на ветки… И там уж времени терять не стал и бросился за ней. Пара взмахов — и на стволе красуется криво нацарапанное распятие. — Ах-х ты парш-шивец! — взвыла дьяволица, мечась меж ветвей. — Обмануу-ул! — завизжала она, слегка дымясь. — Гореть тебе в аду-у-у! — Ну, это еще не скоро, — довольно заметил Камило, отходя, чтобы полюбоваться своим творением. — Я свалю дерево, а ты еще десять лет за мной не будешь являться. А лучше и вовсе душу мою не возьмешь ни при каких обстоятельствах. Договорились? — Договорилис-с-сь, — обиженно прошипела демоница, сидя на самой верхушке, подальше от распятия. — С-с-спус-скай меня отс-с-сюда. Вали дерево. — Как же я его свалю, — усмехнулся Камило, подбрасывая ножик и ловя его. — Оно тяжелое, а у меня еще дела есть. А ты ж нечистая, вот и давай сама. И он ушел по дороге, насвистывая веселую песенку. Вдаль ему еще долго несся вой дьяволицы, надолго застрявшей на апельсиновом дереве. Ведь все знают, что святое распятие нечисть еще как удержит на месте. Однако ж, что Камило выторговал — того он не использовал. Больно много пил да развратничал. Вот и помер лет через пять. Пришел он к светлым вратам Рая — а его не пускают. Говорят, нам тут такие ленивые, грязные и с перегаром не нужны. Нечего чистые облака пачкать. Тебе, говорят, дорога во-он туда. И в ад указывают. Ноги Камило не особо держали. Так что по длинной лестнице без перил он, пожалуй, и несколько дней спускался. Все темнее становилось вокруг. Внутри делалось все холоднее, будто дух замораживали, снаружи — все жарче, будто в печь нырнул. Наконец, добрался он к чертовым вратам. А там, прямо при входе трон высокий, и сидит на нем какой-то внушительный сеньор в зеленой накидке с капюшоном, скрывающем лицо. А у его левой ноги, подумать только, давняя знакомая Камило — Мирабель. К ноге ластится, да ласковую руку целует и лижет, глядя подобострастно. — Дело такое, — без церемоний начал Камило, сунув руки в карманы. — Наверх меня не пустили. Да я и сам думаю, что место мое тут. Забирайте меня, как есть. Мирабель взвизгнула, срываясь с места, и подскочила к нему. — Ах, это ты! Должок за тобой! Ух, я б тебя задуш-шила! — вокруг шеи тут же обернулся тонкий хвостик и принялся сдавливать. — Жаль мертв уже. — Дак ты ж вон са…ма… слезла, — прохрипел Камило, приподнимаясь на носочки. Мертвяк мертвяком, а приятного мало. — С-сама! — фыркнула Мирабель, отстраняясь. — Это мой дядюш-ш-ка любимый пос-с-старался, — кинула она взгляд на господина в зеленом. Да такой любовный, что сразу стало ясно, почему она со смертными не “с-с-снош-ш-шаетс-с-ся”. Камило скривился. Небось все в аду такие грешники. — Иди отс-сюда, — вдруг буркнула она Камило. — Никому ты тут не нужен. — То есть, как это? — опешил Камило. — С-сам же про-с-сил душ-шу твою не трогать ни при каких обс-с-стоятельс-с-ствах-х, — растянула губы в широкой улыбке дьяволица. Господин в зеленом тоже так выдохнул, что явственно была слышна усмешка. — Вот и иди куда х-хоч-чеш-шь. — Куда же я пойду? — растерянно повернулся он к “дядюшке”. — Ну хоть вы ей скажите! — Дядюш-шка Время уже и так вс-се про тебя реш-шил! Не нужен ты нам. На вот, — она создала из воздуха тыкву и бросила ее Камило. — К людям возвращ-щайс-ся. — Так а как же? — пробормотал Камило, едва поймав тяжелый плод. — Жизнь мне вернете? Мирабель расхохоталась. — Размеч-чталс-с-ся! Будеш-шь духом бродить. Думал дьявола и Время обмануть? Ну-ну. Она наклонилась и достала из-под трона тлеющей уголек. Уже не пылающий, но и не потухший. — Ч-чтобы не заблудилс-ся. И ч-чтобы с-сюда с-случайно не с-свернул, — клацнула она острыми зубами и выпихнула его с лестницы, суя в руки уголь. Долго падал во тьме Камило. А когда открыл глаза, оказалось, что он у того самого апельсинового дерева, от которого, правда, один только пень и остался. Ну, делать нечего, побрел он по дороге, и кто бы ему не попадался — никто его не видел. Он и плясал, и путь преграждал — все бестолку. Никому он более был не нужен, никто о нем больше не вспоминал. С тех пор бродит неприкаянный дух, неся перед собой большую тыкву, бросив в нее вместо выеденной мякоти не потухающий и не греющий уголек. Говорят, иногда он прячется на болотах, и тогда люди видят там блуждающие огоньки. Так Камило-Тыквенная-Голова заманивает к себе путников, чтобы скрасить свое одиночество.