***
Город не спит, пылающими лучами плененный. Среди его высоких окрестностей, среди заполненных людьми улиц, не спеша, размеренной величавой походкой ступает Мрак в обличье самого обычного человека. С черными как ночь локонами играется обдувающий ветерок, в черных как вулканический обсидиан глазах читается пустота и скукота, от черной как мазут ауры, чуя неладное и до удушья натягивая ошейники, прянут сопровождающие людей собаки. Хватает лишь одного ехидного прищура, чтобы хвостатые друзья забыли о преданности хозяевам и жалобно заскулили от трусости. Темной тенью крадясь мимо людей, дьявол сканирует проходящих изучающим взглядом. Выборочно считывает мысли из огромного потока бесперебойно льющихся слов. Тоска смертная. Каждый проплывающий в хаотичном потоке человек занят анализом своих размышлений. Кто-то думает об откровенно бессмысленных вещах, а кто-то о глубоких, логических и вместе с тем тревожных. Их обладателей поникшие лица проскальзывают мимо первородного намного реже. Грусть частенько сопровождает по-настоящему достойные мысли, оттого и душевная тревога. Дьявол этому усмехается, не чувствуя ничего. Ему не жаль, ему все равно на человеческую сущность. Ненароком первородный сталкивается с вылетевшей навстречу торопящейся девушкой, в голове которой повисли думы о том, что устала от жизни и желает уйти под землю, хоть сейчас же, не подозревая, что желания могут исполняться мгновенно. Больно ударившись плечом, она поднимает раздраженный взгляд на незнакомца, готовая выплеснуть всю накопившуюся во гневе злобу на него, но лишь замирает в оцеплении. Озадаченно рассматривает перед собой мужчину, дьявольски подходящего всем ее тайным предпочтениям. Тяжело сглотнув, сил она находит едва ли для неформального извинения. Увы, судьба сегодня к ней неблагосклонна. Не на того налетела, не на человека. В черных глазах мужчины с глубоким непониманием и неверием она замечает оживающую синеву разгорающегося пламени. Шипящий шум тот час закладывает уши, время словно останавливается, как и ее сердце. Дьявол, игнорируя падающее перед ним хрупкое тело, как ни в чем не бывало перешагивает через мешающую его пути девушку, уже забывая про все ее мысли. Она приземляется на покрывшийся мелкими трещинами асфальт, вокруг начинают толпиться люди. Один из подоспевших немедленно над ней склоняется, всеми способами пытаясь вернуть обратно. Позади уходящего первородного начинается лихорадочная суета. Доносятся чьи-то истошные просьбы поторопиться, как можно скорее набрать скорую, а перед глазами умирающей все те же — черные бездны с безумствующим на дне ультрамариновым огнем. До ее последнего вздоха. В округе раздаются свистящие визги тормозящих шин. Водители в ужасе покидают машины и рассыпаются по сторонам, кто куда глядит. В округе хаос. Ранее толпившиеся возле несчастной девушки люди также, кто куда, поспешно разбегаются, почувствовав смертью задышавшую в затылок угрозу. В округе художественный бедлам, наведенный рукой мрачного творца ситуации, что так видит свое произведение. Самой девушки, мучительно умиравшей, захлебывавшейся в жадно пожиравшей ее агонии, и вовсе простыл след. В земной коре образовалась огромных размеров трещина, в которую по неслучайному несчастью одна она и провалилась. С желаниями нужно быть осторожнее, моя дорогая. Никогда не знаешь, — вдруг однажды ты встретишь того, кто не моргнув исполнит его. И тебе не свезло. Ты встретила меня. В округе неестественная тишина, но лишь на считанные секунды. Затрещавшие линии электропередач ее нарушают первой, оголенные оторванные провода осыпаются искрами, из фонарей разлетаются осколки от ламп. Улицу оглушает сирена скорой помощи, водитель которой при виде разразившегося ада тут же разворачивает автомобиль, страшась лишь за собственную жизнь. — Как лицемерно, мой повелитель, — раздается ехидный смешок от следующего за первородным, от самой толпы, темного тумана, который, неспешно догнав его, облачился в человека. — Не ты ли, о наш Владыка, велел быть сдержанными по отношению к людям? Заботиться о наших ресурсах. Дьявол не останавливается и не оборачивается, с самого начала зная, кто его преследует. Металлический портсигар из кармана черного пальто достает. Щелкает двумя пальцами, создавая искру для синего огонька и от него подкуривает кончик выуженной сигареты, выдыхая сизый дым расслабленными губами. — Всего-навсего исполнил желание, — спустя пару затяжек наконец непринужденно отвечает он, вскинув бровь. — Не мозги же мне ебать пришел? Докладывай, Минхо. — Рад сообщить, — тот тянет паузу, хитро щурясь на дьявола, не спеша идущего впереди, — что мы нашли своего осведомителя. Путь открыт, Хенджин. — Вот значит как, — первородный усмехается, зажимая сигарету между пухлых губ, и некоторое время задумчиво всматривается вдаль. — Хорошие новости, Хо. Остается прощупать почву, — с равнодушным прищуром провожает последнюю, в страхе покидающую улицу душу. Теперь в округе никого. Распростертая тишина, скользящая по обугленным стенам. — Этим займусь лично, — дьявол останавливается и поворачивается к Минхо, заглядывая в его янтарные глаза с хищным блеском. Тот лишь самодовольно облизывает пунцовые губы, безотказно топя себя в обсидиановых омутах его Владыки. — Слишком долго этого ждал, — продолжает Хенджин, не отрывая цепкого взгляда от блестящих влажных губ напротив. — Заодно кое с кем встречусь, — торопливо отворачивается, расплываясь в коварной ухмылке. Мой мальчик наверняка меня заждался. Вместе они направились в сторону разваленных окраин небольшого городка на юге Кореи, провожаемые гаснущим солнцем.***
Смертельный холод пробирается под кожу, сковывает ледяными цепями мышцы, добирается до костей и органов, пронизывая каждую беззащитную клеточку. Тело медленно каменеет, превращается в статую без шанса на выживание. Идет ко дну, погружаясь в синему мрачной пучины. Перед глазами темная вода, лишь где-то вдалеке виднеется пробирающаяся через толщу льда тонкая полоса света. Это спасительный лучик, думает Бокари и мысленно за него хватается. Из последних сил устремляется к свету, плывет, несмотря на стынущую в жилах кровь, несмотря на непослушные конечности и плохую видимость из-за мешающейся пелены. Воздуха в легких начинает катастрофически не хватать, а рассеянный проблеск все ближе и ближе, уже совсем рядом. Остается вынырнуть из ледяной пучины, но Феликса настигает сокрушительное разочарование, вкупе с растерянностью и безысходностью превращаясь в гремучую смесь паники и ужаса. Кругом лед, и неоткуда выбраться. Слабо сжатые кулаки до крови штурмуют преграду, но все тщетно. Бокари задыхается, борется со льдом и отбирающим самообладание безумием, но им проигрывает. Ног более не чувствует, они начинают медленно тянуть ко дну. Последние попытки спастись, последние безудержные удары по ледяной границе оборачиваются тотальным провалом. Кровавые следы в толще воды обречено переливаются густым алым, символизирующим его поражения перед стихией. Перед взором гаснущих изумрудов хрустальная синева льда, по ту сторону которого внезапно что-то зашевелилось. Паника, плавно перетекающая в агонию, внезапно пуще заиграла буйством мрачных красок, нашла новый источник сил. Феликс тянет руки, со злобой бьет ненавистный барьер, яро желает выбраться, стараясь растопить собственным огнем, но вода его тушит. Из приоткрывшегося рта поплыли крупные пузыри, преграждая взору спасительный свет. Последнее, что успел заметить Феликс, как трескающимися надломами начала расходиться стеклянная кора. Над ней склонилась темная тень. Окаменевшее тело идет ко дну, оставляя за собой дорожку из многочисленных поскудневших пузырей и едва видимых нитей крови. Кто-то погружается в воду, Феликс смутно может наблюдать за приближающимся силуэтом, что хватает его за руку, оказываясь позади, обвивает талию и вытягивает за собой на поверхность. Даже через толщу студеной воды он ощущает жар от чужих прикосновений. Это милосердие рук спасения или смерти, задается он вопросом перед тем, как свет погас окончательно, но ненадолго. — Ну и ну. Старые добрые мудрецы как-никак решили избавиться от жалкого мальчишки, — мужчина вытаскивает Бокари из воды как котенка за шкирку, подбирает со снега ранее снятое с себя пальто и безучастно кидает ему. — Замечательная школа, — продолжает свой монолог, безрадостно усмехаясь, — да и испытания у них интересные, — насмешливая улыбка касается его пухлых губ, длинные пальцы элегантно поправляют облепившие лоб волнистые пряди смоляных волос. Феликс, очухавшись от кратковременного обморока, приходит в себя и на четвереньках отползает от края глубокой трещины, попутно выплевывая остатки воды и раздраженно откашливаясь. Он подбирает за подол небрежно брошенное перед ним пальто и трясущимися от холода руками тянет на себя. Превозмогая одолевающую слабость, пытаясь разогнуть застывшие пальцы, кое-как укутывается в него. Спасение все-таки. В нос ударил смолистый запах хвойных деревьев, предрассветной листвы и диких цветов, разбуженных аккурат дождем и раскрывших неповторимое благоухание. Аромат первозданной свежести, как глоток чистоты и свободы. Бокари продолжает жадно втягивать полюбившуюся донельзя смесь, никак надышаться не может. После перенесенного ужаса ему кажется, что он очутился в райском лесу. Точно наяву перед ним щебечут птицы, шуршит густая листва, только что прошел дождь, побудив задышать природу. — Страшное зрелище, — усмехается Хенджин, с кривым пренебрежением наблюдая за тем, как тот ластится о его пальто, жадно вдыхая исходящий аромат как умалишенный. — Не нанюхался еще? Феликсу его голос словно отрезвляющая пощечина по лицу. Ему его голос знаком. Встряхнув головой, он поднимет на спасителя растерянный взгляд, встречается с его глазами и бледнеет пуще. Не дыша, замирает. Те темные, точно голодные, в два счета затягивают в свои мрачные глубины, гипнотизируют, но вместе с тем пробуждают в нем отчаянное ощущение опасности. Разум неистово приговаривает спасаться бегством. Как можно скорее. Но разве у него осталось на это сил? Рубиновый загадочный свет мерцает на периферии его отравленного сознания, энергично импульсивный он исходит от этого человека напротив. Всем нутром по невиданным причинам Бокари тянется к нему, крики разума добровольно избегает. — Здравствуй, Феликс. Соскучился? — с наигранным интересом спрашивает дьявол, незаметно приблизившись к нему. Его мертвенно бледная ладонь элегантно взметнулась, схватив ошалевшего парня за подбородок. Феликс опускает взгляд, встречаясь с чужими губами, перед ним надменно изгибающимися в ехидстве, и чувствует, как к горлу подступает удушливый ком. На секунду он закрывает глаза, а открыв их, встречает всю ту же, неизменную бесконечность ночной глади. Черные бездны потрошат несчастную душу, потрошат очарованного им Бокари, ратующего с неоднозначными чувствами. Хенджин всецело наслаждается его замешательством и страхом, впитывая в себя все без остатка. Вот и настал тот самый момент, когда Феликсу пришлось обратиться лицом к собственному проклятию. Сердце тяжело и глухо стукнуло. В душе тоскливо заныло. Он слабый и беспомощный, еще не готов к такому. Кто же мог подумать, что встреча произойдет намного раньше? Да и мог ли он вообще думать о таком? Ровным счетом, как и о том, что дьявол неимоверно красив и молод. Феликс откровенно не понимает: его пальцы чешутся от колкого холода или же от жгучего желания вплестись ими в мягкие длинные волосы первородного. Спокойный, в меру надменный голос с каждым новым словом странным образом становился для него удивительным и поистине неотразимым. Флер таинственных мечтаний уносит в блаженное забытье, где этот наполненный страстью голос звучит в ночи, шепотом произнося его имя, желая его одного. — Я подозреваю, что ты хочешь мне что-то сказать? — источник его же сокровенных дум вмиг вырывает из грез похоти. Хенджин наклоняется ближе, обводит большим пальцем контур его острого подбородка, глядя в саму душу, что для дьявола, как на ладони; опаляет жарким дыханием его чувственные губы, распахивающиеся навстречу сокрушительному желанию. Живой трепетный пульс неистово учащается, воспламеняя артерии и вены. Первородный это чувствует, лукаво улыбается, а Феликс не дышит. — Может, что-то спросить? — вопросительно изгибает бровь в насмешке. — Не поинтересуешься даже, как я поживал? — с поддельной грустью продолжает свой спектакль, в котором он — главный актер. — Как печально, Бокари, — протяжно вздыхает, покачивая головой, в то время как в глазах отпетые черти пляшут. — Кстати, дурацкое имя. Мне оно нисколько не нравится. «Мне тоже», — прытко поддержал внутренний голос Бокари с минорной гаммой в обиде. Дьявол щурит темные омуты со смешинками на дне, а Феликс настойчиво продолжает молчать, отважно сражаясь с соблазном коснуться румяных губ напротив, которые на расстоянии всего пары сантиметров и которые, к его удивлению, растянулись в одобрительной улыбке, точно ответом на его мысль. Жуткое сердцебиение нещадно бьет по вискам, Бокари ощущает, как пересохло в горле, облизывает и кусает свои, мечтая, чтобы они оказались чужими. Теми, что на чудовищно малом расстоянии. Желание необходимо перебороть, несмотря на его дьявольский шарм. Еще немного продержаться… еще самую малость. Пока Феликс ведет с собой ожесточенную войну, Хенджин спокойно устремляет оценивающий взор в небо, отстраняясь от парня, как от наскучившей вещи. Бокари облегченно выдыхает, а затем принимается жадно глотать воздух ртом, всецело осознав, что не дышал все то время, пока дьявол беспощадно терроризировал его разум. — Ты знаешь где мы, Феликс? — отвернувшись от него, первородный продолжает с прищурившимся подозрением изучать небо. — Нет… — выдыхает тот, не сознавая, что наконец заговорил и впервые ему ответил. Не оборачиваясь, Хенджин криво усмехается, с детальной точностью представляя причудливое и растерянное выражение лица. Он опускается на корточки, медленно обводит пальцем по льду круг, и в воздух тот час устремляются извивающиеся клубы пара. Феликс вытягивает шею, заинтересованно наблюдая за чужими манипуляциями. В руке первородного оказывается толстый слой льда, который он с размаху отправляет в небо. Взгляд Бокари с шоком провожает улетающую глыбу до тех пор, пока в небе не образуется рваное отверстие, через которое начинает сочиться кобальтовый свет. — Как такое возможно?! — в удивлении вскрикивает он, подпрыгивая с места, но тут же, ощутив ледяные иглы босыми стопами, садится обратно, укутываясь с ногами в теплый кашемир. Еще не согрелся, а сил на магию огня у него не осталось. Хенджин раздраженно оборачивается, от одного взгляда на пугливое невинное существо его лицо искажается в мученической и пренебрежительной гримасе. Борясь с диким желанием подойти и задушить наивное создание, он шумно и протяжно выдыхает носом, по привычке тянется в карман за портсигаром, но встречает лишь пустоту в кармане пиджака. — Достань из кармана пальто металлический футляр, — сдержанно приказывает Хенджин, приближаясь к заторможено реагирующему Феликсу, который еще долго не отводит взгляд от дыры в небе. Рука нащупывает накалившуюся поверхность и протягивает подошедшему. Первородный, достав сигарету, зажимает ее меж губ, щелчком пальцев создавав синий огонек, прикуривает ту. Феликс переводит вопросительный взгляд, незамедлительно среагировав на кобальтовую вспышку. — Синий огонь?! — вскрикнул он вновь, распахнув глаза от шокировавшего его вида. — К-как… — Феликс, конечно, знал, что синий огонь принадлежит тьме, но увидев это воочию, он теряется, питая неподдельный интерес к этой стихии. В повисшей тишине раздается утробный смешок. — Меня всегда поражали люди, — давится в тихом смехе Хенджин, — и неважно: колдуны они, маги, волшебники, вампиры, оборотни… Сучью натуру не выбить, — перекатывая на губах фильтр, делает глубокую затяжку и упирается бесцветным взглядом в бездонные невинные глаза напротив. — Но тебе, как и твоей матери, до этого далеко. И только вам от этого хуже… — заключил как-то задумчиво, словно рассуждая вслух, смотря уже мимо — куда-то в пустоту. — В таком случае, почему ты в обличии человека? — Феликс сам себе поражается, изначально боявшись лишнего слова из себя выдавить, а сейчас, не имея возможности оторвать взгляд от густой тьмы его омутов, смело ей противостоять готов. Пунцовые губы дьявола растягиваются в неоднозначной улыбке, темные глаза блуждают по чертам юношеского лица, иногда задерживаясь на чем-то одном. — Ради этого, — два пальца с зажатой между ними сигаретой медленно покачиваются в воздухе. Хенджин прищуром впивается в устремившийся за его рукой взгляд Феликса и незаметной тенью приближается к его лицу. Неторопливо подносит руку к губам, делает глубокую затяжку, не отрываясь от глаз напротив, и с наслаждением выпускает сизый дым прямо в растерявшееся лицо. Тот, не успевая отвернуться и сполна вдыхая сигаретный яд, расходится в надрывном кашле. — Существует так много способов, чтобы получить удовольствие, — опускаясь на корточки и ближе пододвигаясь к нему, шепчет и хитро щурится. — Разве тело людское не создано для того, чтобы им наслаждаться? — Феликс, с секунду замерев и уставившись на чужие губы, проглатывает вязкий ком в горле. Дьявол искушает. Знает, как он прекрасен, как соблазнителен, и нещадно оперирует этим, дробя его душу на частицы. — Да и как-то скучно быть всем и повсюду, — пожав плечами, Хенджин резко поднимается и освобождает очарованного Феликса от невидимых оков. — Ты держишь чье-то тело в заложниках? — словно пробудившись от гипнотического сна, качнув головой, Бокари хмурится и потирает глаза. — Чье-то тело? — на бледном лице Хенджина появляется брезгливое отвращение, он искренне не понимает, как тому на ум могла прийти такая мерзкая мысль. — Фу, — короткое и информативное. Феликс поднимает на него непонимающий взгляд, безотрывно и жадно изучает его черты, боясь даже моргнуть. — Я не из тех, кто пользуется чужими телами, да и мне это ни к чему. Тело это — мое. — Как ты обрел его? Разве ты не тьма в первозданном виде? Кучка мрака и… — на последних словах Феликс сам не понимает, что несет, от осознания перед кем он сейчас находится, ему внезапно поплохело, а все разумные мысли в голове покончили самосожжением, сгорев дотла. Разнеслись ветром, как ничтожные пылинки пепла. — Кучка мрака? — смоляные брови взмыли вверх, кажется, что скульптурного лица Хенджина такое нахальство впервые коснулось, отразившись явным, неподдельным удивлением. — Я поощрен знаниями в области моей анатомии. Это в людской школе преподавали? — услышав это, Феликс закусывает нижнюю губу и стыдливо отворачивается. В мыслях его только одно: «Хорошо, что он не злится. Пусть себе шутит». Что не злится, скорее всего… Это не точно. Рассредоточенное внимание Феликса неожиданно привлекает небо, как по шву стремительно разрывающееся на две части. Это не оставляет без участия и первородного. — Что происходит? — резко поднимаясь с места, испуганно интересуется Бокари. В небе появляется большая темная щель, словно чей-то жуткий глаз наблюдающая за ними. — Даже не знаю, — без единой эмоции на лице спокойно пожимает плечами Хенджин, — наверное, кучка мрака происходит. — Прости! За это. Пожалуйста, — Феликс, задыхаясь от костром растущей за грудиной паники и стремительно настигающей темноты, ловит себя на мысли, что слишком уж много всего свалилось ему на плечи за последние часы. — Ты что-то говорил про мудрецов? Это правда? — кажется, для него наконец все стало проясняться, только от этого не легче. — Меня хотят убить? — Ну наконец-то оно, — торжествует первородный. — То, что было ценнее и нужнее тебе. А ты все обо мне, да обо мне, — он делает последнюю затяжку, и фильтр сгорает в синем пламени. Дуновение ветра сносит пепел с его пальцев. — Но твое время вышло. Мне нужно отлучиться по кое-каким делам, так что не скучай без меня, малыш. — Подожди, — жалобной просьбой останавливает его Феликс. — Это тот самый лабиринт сомнений? Все, что я видел в зеркале, было моими сомнениями и страхами? Прошу, ответь, — просительно кидает в спину внезапно остановившегося Хенджина в надежде все же получить ответ. И он его получает. — О, ангел мой, — на первый взгляд могло показаться, что в голосе витает сочувствие, но Феликс прекрасно понимает, что это очередная издевка, — боюсь, что так называемые мудрецы постарались на славу. Персональный ад подготовили для тебя. До него какому-то сраному лабиринту далековато будет, хотя я даже не представляю, о чем ты, — черные глаза взмыли к небу, с азартом наблюдая за тем, как рваные края приближаются к горизонту. Проследив за ними, он поворачивается к Феликсу, прожигая хладнокровным, в целой галактике холоднее всех льдов, взглядом. — Вот в чем парадокс, мое ты странное создание. Возжелав отыскать от меня спасение, ты только смерть свою нашел, — белый горизонт исчезает короткой тусклой вспышкой. Наступает кромешная тьма. Феликс обреченно валится на колени, упирается ладонями в ледяную кору. Вот и все. Неужели это конец? Его страх, что сущность вампирскую раскроют, осуществился. Ад незаметно подкрался даже быстрее и ближе, чем он мог себе представить. Никакая древняя магия в крови, что так безумно возжелали смешать его предки, не помогла ему. Духи беспощадны. То, что природе противоестественно, должно быть уничтожено. Поэтому для поддержания баланса он должен быть мертв. Все прекрасные мечты о светлом будущем без метки, с полной свободы душой, мигом разлетаются осколками. Из печального омута его дум вытягивает неустанно чарующий голос. В полной темноте он приобретает неповторимый шарм и становится усладой для ушей, но, увы, смысл слов только пугает, развеивает то хрупкое призрачное сияние, витающее в воображении Бокари вокруг этого голоса. — Смерть — это я, — звучит чудовищно страшно, Феликс готов себе поклясться, что в данный момент на лице Мрака буйством ужасающих красок играет хищнический оскал. Страх от его тлетворной ауры переполняет сосуд проклятой души, выходя за берега. — А ты, как ни странно, мне еще нужен, — завершает дьявол свой приговор. Вдалеке загорается синий костер, распространяется прямо по ледяному настилу и несется навстречу. — Добавь огоньку, мое алое солнце, — притворно ласково говорит Хенджин, коротко кивая на растущие до неба синие языки пламени, а затем делает шаг назад и растворяется в густом обсидиановом тумане. Дрожащие бледные ладони тянутся к накалу чудовищных страстей самой могущественной стихии на свете. Ультрамариновый огонь принадлежит только Мраку. Феликс растерян. Боясь обжечься, неуверенно производит пальцами искорку, но та с унылым шипением вспышкой исчезает в стеной наступающем пламени. Тяжело вздохнув, он растирает ладони до покраснения, совершает новые попытки создать свой огонь, но ничего не выходит. И почему он так яростно желает сделать то, что ему повелел ненавистный сердцу Мрак? Одна за другой попытки венчаются провалом. Глаза слепит сапфировое свечение. Феликс зол на самого себя, зол на то, что так беспомощен и наряду с этим был так высокомерен. Разве он достоин учиться на факультете темных искусств? От своих же завышенных ожиданий в возмущении задыхается, но попыток не оставляет. Некогда бледное лицо становится румяным, с лица, как и по всему телу, рекой стекает пот. В воздухе температура раскаляется до невыносимых цифр. Он и не замечает, как под ногами льда след простыл. Даже страшнее — самого озера уже нет, все безжалостно иссушил адский костер. По земной тверди босые стопы делают пару шагов назад, пока спиной Феликс не упирается во что-то такое же горячее, как и само пламя. Не успевает он отпрянуть, как замечает, что по влажной коже ладоней скользят чужие пальцы, обвивают хрупкие запястья словно жуткие аспиды из кошмаров, ненадолго задерживаются, а после переплетаются с его дрожащими пальцами. «Вернулся», — в мыслях отчего-то облегченно проносится лишь одно слово. Две пары рук взмывают в воздух, крепко держась. — Сейчас, — спокойным тоном дает команду нашептывающий голос над ухом. Полыхающая стена уже в нескольких шагах от них. Феликсу кажется, что он плавится словно лед на солнце, жмурит до маячащих голубых пятен веки, пытается вырваться из оков, но его настойчиво держат. Вонзаются тысячи мелких иголочек в кончики его пальцев. Переплетенные с чужими, они искрятся током, что по нервным волокнам молниеносно поступает до сердца, заставляя распахнуть обезумевшие смарагдовые очи, наполненные незнакомым желанием. Перед Феликсом кобальтовые и багряные разряды, тесно переплетающиеся, устремляются в стену огня. Он не может поверить, что создает молнию своими же руками. Самую неподдающуюся укрощению стихию из всех существующих. Закаливающий сердце адреналин несется приятной негой по венам, заставляя достичь своего апогея. В чудовищном пламени рубиновые языки начинают вступать в ряды сапфировых. Искрящимися вспышками сопровождаются их неминуемые встречи. Бурный океан страха окрашивается в пурпурный, достигая таких высот, что вот-вот загорится само небо. Завораживающе красивое зрелище, но чертовски устрашающее. — Какой молодец, — горячее дыхание опалило ухо, Феликсу в потоке безудержной эйфории радостно слышать похвалу, пусть и ложную, пусть и от ненавистного. — А теперь шагай, — Хенджин подается вперед, толкая его прямо в огонь.