makoto ni

когда скарамучча оставлял казухе глаз бога, он рассчитывал на то, что тот не последует за ним в другую страну. и не просто в другую страну, а в инадзуму, откуда тот едва сбежал. это было бы крайне неразумно. а неделей позже он слышит, как кто-то стучит в дверь дома, в котором скарамучча останавливается. стучит вежливо и ненавязчиво, деликатным таким тук-туком. но не особым стуком три-один-два, которым пользуются фатуи, когда приходят к нему. значит, это кто-то чужой. скарамучча на всякий случай готовит молнию в руке и открывает дверь, ожидая увидеть за ней кого угодно. кого угодно. только не казуху. — привет, — здоровается тот. и, несмотря на потрёпанный внешний вид (волосы он принципиально не расчёсывает?), грязную одежду (кровь-то откуда?) и явную усталость (заваливается на ногу и как будто вот-вот упадёт), он улыбается, как только видит скарамуччу. молния в руке тухнет, так и не набрав силу. но казуху он всё равно рассматривает с подозрением. не может быть. не может быть. нет, это точно какая-то иллюзия. да, обманка зрения. кто-то пытается обхитрить его? и пусть он думает об этом, и его опасения вполне обоснованы — та же яэ мико вряд ли заявилась бы к нему сама, скорее, придумала бы какую-нибудь хитрость вроде этой — и всё же он чувствует, что перед ним казуха. самый что ни на есть настоящий. но осторожность не помешает. — откуда ты тут взялся? казуха оглядывается назад. всматривается в темноту и, убедившись, что никто его не преследует, поворачивается обратно. — сначала плыл, — кажется, он воспринял вопрос слишком уж буквально, — по бескрайнему океану. потом прошёл через заставу на острове рито. затем немного побегал — и по полям, и по лесам, и даже немного по городу… если хочешь, могу рассказать подробнее. только, хм, можно присесть? ноги вот-вот отвалятся. скарамучча складывает руки на груди, изображая из себя непреодолимую преграду. с чего это он должен пускать всяких оборванцев на ночь глядя? — хочешь сидеть — садись здесь. на пороге. — хорошо, мне без разницы, — не спорит казуха. — но я только что подрался с досином из комиссии тэнрё, который мечтает меня поймать, так что, возможно, скоро здесь будет патруль… — и? закрою дверь, и всё. — я не смогу больше ни шага пройти, — вздыхает казуха, — так что останусь сидеть здесь. и когда меня поймают у твоего порога, у комиссии тэнрё возникнут вопросы и к хозяину дома… — какой ты проблемный, — вздыхает скарамучча и отходит в сторону. не то чтобы он сдаётся: просто любопытно, почему казуха сегодня настойчивый. кажется, он в отчаянном положении, раз пытается шантажировать его. или у него есть веская причина остаться с ним наедине. а если казухе и правда ничего от него не нужно, кроме ночлега, то почему он пришёл к скарамучче? у него же наверняка куча друзей в инадзуме. или все отвернулись от него, как только он стал преступником? казуха проходит мимо мелкими шаркающими шажками, будто каждая ступня его весит как всё тело, и всё ещё заваливается набок. он проходит внутрь дома и прислоняется спиной к первой попавшейся стене, пока скарамучча закрывает за ним дверь. — мне ещё и ночевать негде, — подтверждает его догадку казуха, когда их взгляды встречаются. скарамучча снова складывает руки на груди. — не мои проблемы. говори, что надо, и проваливай. говорит он на автомате, по старой привычке посылать всех, кто не принесёт пользы, а сам думает, что вовсе не против, если казуха останется. постель всего одна, но комнат-то две. если ему негде спать, то и деревяшки пола покажутся периной. ночевать они, конечно, будут в разных комнатах. потому что знает он этих людей — храпят и пинаются во сне. правда, скарамучча уже давно не спал ни с кем в одном помещении. в последний раз, наверное, много-много лет назад, во времена странствий, когда спать подчас приходилось и вдесятером в комнате, так что все чуть ли не друг на друге лежали… даже вспоминать отвратительно. хотя, должен признать он, и в спящих людях есть что-то хорошее — они тёплые, например. и дыхание у них во сне тихое и мирное. и лица такие расслабленные и умиротворённые… — извини за наглость, — шепчет вдруг казуха. — я не хотел тебе мешать. я просто пришёл вернуть мору. если тебе и правда противно моё присутствие — я уйду. скарамучча закатывает глаза. — давай уже, что принёс. и пока он вспоминает, о какой море идёт речь, казуха достает из кармана мешочек и высыпает монетки себе на ладонь. перекладывает их осторожно, пересчитывает в тусклом свете лампы, а потом протягивает скарамучче. у самого у него остаются всего две — самого маленького номинала. и тогда скарамучча вспоминает всё: и их завтрак, и солнце ли юэ, и обещание… значит, казуха не врал, когда говорил, что обязательно вернёт мору. и приплыл в другую страну из глупого чувства долга. и стоит рядом и рад его видеть несмотря на то, что скарамучча ему ничего хорошего в жизнь не приносит, наоборот, всё всегда портит. — мора-то у тебя откуда? украл? скарамучча накрывает ладонь казухи своей. почему рядом с ним всё тяжело — и дышать, и думать, и даже просто стоять? — заработал. глаза казухи расширяются, когда скарамучча начинает нестерпимо медленно сжимать пальцы в кулак, будто царапая его ладонь, и загребать монеты в свою. и следит он за этим заворожённо, как будто его убивают, а он ничего против сделать не может — только любоваться своими последними минутами. а скарамучча смотрит на казуху и только на казуху. и лицо его и красные глаза в сотни, миллионы и тысячи раз красивее всех пейзажей, что он когда-либо видел. — значит, заработал, — говорит он и отворачивается, чтобы сбросить наваждение. — да, — казуха прочищает горло: ему тоже нелегко. — сначала пришлось мыть посуду, а потом я помогал в порту ли юэ с погрузкой. так и заработал немного. — зачем ты вообще приплыл? — скарамучча прячет монеты у себя — так, чтобы лежали отдельно и не перепутались с другими. — если хотел передать мору, мог оставить её в банке северного королевства на моё имя. — я не только мору хотел вернуть, — казуха прячет руку в другом кармане. — есть ещё кое-что, что я должен тебе отдать. и скарамучча угадывает ещё до того, как видит фиолетовый отблеск на бинтах казухи. да чего он привязался к нему со своим глазом бога? скарамучча же ясно выразился: не нужны ему никакие стекляшки. поэтому когда глаз бога обиженно здоровается с ним ударом в щёку, скарамучча хватает его и резко тянет на себя, чтобы вырвать ленточку из рук казухи. из-за слабого освещения и белого (как и бинты) цвета ленты он не замечает, что та привязана к запястью. поэтому вместо того, чтобы вырвать ленту, он чуть не отрывает казухе ладонь. тот не падает, но теряет равновесие и шагает вперёд, чтобы устоять на ногах. шагает в его сторону. они впервые так близко — даже руку вытягивать не нужно, чтобы дотронуться — так близко, что скарамучча слышит запах казухи. он вдыхает. и наконец-то понимает, почему распознал в этом казухе настоящего, как только тот вошёл. и он вдыхает ещё, чтобы удостовериться. только ради этого. казуха должен пахнуть просто ужасно после стольких дней пути — по́том и кровью и грязью — но он не пахнет ничем из этого. он пахнет собой. пахнет каэдехарой казухой. и скарамучче… нравится этот запах. вдох-выдох. выдох-вдох. хватит. скарамучча хватает руку казухи — ту самую, в бинтах и холодную, — поднимает её выше и начинает развязывать узел. тот, к его раздражению, оказывается простеньким, и руку почти сразу же приходится отпустить. бесполезный казуха. не мог даже узел позаковыристее завязать. скарамучча подтягивает глаз бога к себе и обматывает его лентой, чтобы не светил. возможно, так он не будет буянить и перестанет его избивать при любом удобном случае. монотонные движения помогают успокоиться и привести мысли в порядок. когда он заканчивает, казуха отступает на один шаг и спрашивает: — так… могу я остаться? — можешь, — отвечает скарамучча. и, чтобы разорвать неловкую паузу, спрашивает: — ещё что-то? если нет, я ухожу к себе. скорее бы, мечтает он. ему нельзя больше оставаться с казухой: неизвестно, на что он ещё успеет согласиться под его чарами. — кхм, — казуха прочищает горло. — да, кое-что. скарамучча мысленно стонет. — я услышал недавно, что послезавтра… точнее, уже завтра… на острове амаканэ будут проводить фестиваль. и, знаешь, если ты не занят, — да говори ты уже быстрее, хватит запинаться, — мы можем… можем сходить вместе. — хорошо, — соглашается он, чтобы поскорее от казухи отвязаться. (а потому что на самом деле хочет с ним погулять — совсем чуть-чуть). — правда? — удивляется казуха. но всё равно улыбается. в скарамучче снова что-то лопается. — правда. — я рад, что ты согласил… — а теперь я иду к себе, — перебивает его скарамучча, обходя по самой широкой возможной дуге. — спи где хочешь, но сунешься в мою комнату — вылетишь отсюда. и, не дождавшись ответа, он заходит в спальню и захлопывает за собой дверь.