makoto ni

скарамучча позволяет казухе пригнуть себя к земле, позволяет ему властвовать над собой и себе позволяет минутное забытье — а потом, когда чувства заполняют его сосуд до краёв и грозятся вот-вот разорвать изнутри, отталкивает. — что ты… — хрипит он. — …себе позволяешь?! — я не… — с усилием выговаривает казуха, и в нём что-то лопается, и вина разливается вокруг него. — я не хотел… — не хотел?! — громко и истерически, и голос дрожит, и тело — тоже. — нет, я хотел, — казуха впервые при нём неподдельно испуганный, беспомощный, восхитительный, от которого сводит судорогой, — но не задеть тебя, нет… мне показалось, что ты тоже… что «тоже» — казуха не договаривает: понимает, что его не слышат, что никакие оправдания не помогут, и вместо слов тянет к нему руку, и скарамучче страшно, что прикосновение это вернёт недавнее рвущее-изнутри, и он сбегает. телепортируется из-под дерева сам не зная куда и несколько минут (или часов, или дней) сидит на сыром песке, пытаясь обратно собраться во что-то работающее. получается, мягко говоря, хреново. (не получается вовсе). что это было. что это было. что это что это что это было. что. это. было. (хотя почему было — это продолжается до сих пор). успокоиться. успокоиться. успокоиться. его системы всегда работают слаженно и без сбоев. (он смотрит на свои ладони: дрожат). ему… ему страшно? или нет? откуда дрожь? может быть, ему холодно? нет же: жарко. нет, как обычно. комфортная температура. да, всё нормально. всё в порядке и, вместе с тем, ужасно. отвратительно. этот грязный липкий песок, этот ветер, хлещущий его по лицу, этот… казуха… успокоиться. взять себя в руки. собраться заново. это небезопасно — вот так вот сидеть уязвимым, открытым для атаки и неспособным мгновенно среагировать на нападение. нет никого, кто позаботится о нём, поэтому он должен сам заботиться о себе. и думать в первую очередь о себе. а забота о себе в его случае — это не сближаться с людьми. никогда. потому что финал всегда одинаковый. а то, что он случайно сблизился с казухой… это ошибка. программный сбой. такое иногда случается, когда попадается кто-то добрый, понимающий и интересный. да, сбоев не было уже давно, но они в конце концов проходили. что бы ни случилось, он всегда вставал и шёл вперёд, шагал дальше — туда, куда ему было нужно. один. и в этот раз он поднимется. прямо сейчас встанет, вырвет навсегда казуху и всё, что с ним связано — всё, что связывает его по рукам-ногам, — он это сожжёт и развеет назад, позади себя. (проще было бы сжечь и развеять казуху, будь он кем-то другим, не будь он собой — тупым, прилипчивым и вязким, мягким, обволакивающим, не будь у него этой ужасной красной пряди и глаз, которым хочется верить, которым он доверяет, не будь у него магии удерживать рядом с собой) но, конечно же, он его и пальцем не тронет. и страшно — вот откуда дрожь — до беспощадного всё-засасывающего водоворота страшно представить, что казуху тронет кто-то другой. и выкинуть, выкинуть, выкинуть и не воображать его мёртвое тело. нет, нет, нет, такого не будет, а если и будет — он этого не увидит и не узнает и… успокоиться. успокоиться. эти первые минуты (дни, недели, месяцы) — всегда самые сложные, с ними не справиться — только пережить. переждать вдали — и всё забудется. со временем всё сотрётся из памяти. всё, кроме главного — того, о чём ему напомнил казуха. у него нет солнца. его единственное — это цель. у него нет солнца. (его солнцу удалось ослепить его и прокрасться к нему в грудь, потому что пустота на месте сердца постоянно, беспрерывно ныла, засасывала и требовала, чтобы её заполнили теплом); у него нет солнца, но его солнце согрело и размягчило его, он разомлел и почти забыл свою цель; но теперь, когда он вспомнил о ней, он выскребет солнце из себя и отбросит его как можно дальше. потому что иначе нельзя. потому что казуха правильно сказал: или солнце, или цель. вместе — нельзя, вместо — тем более. он же… он же не безумец, чтобы забыть то, к чему стремился сотни лет, ради какого-то человека? ради того, с кем знаком меньше месяца. пусть даже это не просто человек. пусть даже это кто-то вроде… он жмурится, воссоздавая перед глазами образ казухи, который после недавнего столкновения дополнился деталями. врос глубже. мягкие губы, родинки на лице, ритм сердца (его особый, его единственный, его мелодия) — казуха возвращается к нему из воспоминаний, и вместе с ним приходит успокоение. ощущение правильности: вот так и должно быть. теплота и, вместе с ней, совершеннейшая путаница. беспомощность. он ненавидит быть беспомощным. когда он, собрав клочки-остатки воли, выбрасывает из головы казуху, не остаётся ничего. нет: что-то меньше, чем ничего, отрицательное значение. он вновь вспоминает и снова выбрасывает, вспоминает-отбрасывает, и с каждым циклом это «ничего» становится глубже. как будто он каждый раз отрывает частичку себя самого. всё, хватит. с него довольно. вдох-выдох, выдох-вдох. успокоиться. и дальше крошечными шажками: стереть с лица остатки происшествия, просканировать местность в поисках людей, которые могли его видеть, не вспоминать. вернуться в арендованный дом, забрать вещи, не смотреть по сторонам. и дальше — вперёд, рывками, на остров ясиори. маленькими шажками возвращаться к привычному существованию, из которого его вырвал (не вспоминать). и пусть то, что он чувствует, станет его наказанием. за недальновидность, за глупость, за то, что чуть не предал сам себя. ты знал, говорит он себе, к чему приводит привязанность. ты знал, что тебе нельзя. ты знал и всё равно проявил слабость. ты тот, кто судит; так прими же своё наказание. прими факт, что казухи с тобой больше не будет. потому что на пути к становлению архонтом он не более чем балласт. прими, забудь и иди дальше. иди. давай, иди. и не оглядывайся.