Завершит колесо древних слов оборот, Башня знаний и тьмы содрогнётся. Последний дракон в смертном теле падёт, Первый, крылья расправив, вернётся…
— Пророчество из Древнего Свитка о победе Первого Драконорождённого над Последним.
Он делал шаг, и чувствовал как под ногой беззвучно рассыпается пепел. Он протягивал руку и прикасался, осязая камень, дерево, металл, ткань и плоть. Он медленным вдохом наполнял грудь и так же медленно выдыхал, не обращая внимания на горечь отравленного вулканом воздуха. Каждая из этих мелочей разрывала его изнутри вспышкой неописуемого блаженства. Он догадывался… Нет, он надеялся, что это будет ощущаться так. И его надежды оправдались. Даже сейчас он боролся с настойчиво сопутствующим ему головокружением, стараясь держать себя в руках, хоть это и требовало от него недюжинных усилий. Слишком силён был зов вновь открывшейся для него природы. Настолько силён, что глубинной стороне самосознания хотелось забыть обо всём, направить тело через борт корабля и погрузить его в ледяную воду моря. Несомненно, даже боль и холод принесут ему те же ощущения, что и всё остальное. Он снял с руки меховую, расшитую блестящими чешуйками, перчатку, постоял несколько секунд недвижимо, сражаясь со всё ещё преследующим его желанием поступить подобно безумцу, а затем поднял длань над собой. Кожа обожглась морозом и встретила сопротивление ветра, бросивившего в ладонь несколько случайных белых снежинок. Он позволил глазам закрыться и улыбнулся, отдаваясь наслаждению. Слишком долго он не чувствовал… всего. Всего ЭТОГО. Апокриф мог дать ему слова из бесконечных книг, и знания, в которые эти слова превращались по прочтении, но, как и любая книга, не мог передать всей сути и всего богатства познания вживую. И это лишь одна из злых ироний, что обрушились на него в то мгновение, когда он впервые осознал, что оказался в плену. В плену, в заключении, на службе, на содержании — звучало это по разному, но суть содержало одну. Ветер резко усилился, заставив обмёрзшие снасти заскрежетать, а тяжёлый парус жалобно скрипнуть. Мирак встретил этот дар природы, как и все остальные, и обнаружил, что его чуть было не повалило на спину — настолько сильно он был поглощён всем вокруг. Выровняв спину и удержав равновесие, он сжал кулак, превращая пух осевшего на пальцах и на внутренней стороне ладони снега в холодные ручейки воды, что тут же стекли вниз и скользнули под рукав его одеяния. Смахнув влагу, Мирак вернул перчатку на место и оглядел простор перед собой. Его окружали белизна и синева — снег в воздухе, лёд в море и беспокойная гладь воды. Его взгляд зацепился за маленький, но удивительно живописный участок ледяного пейзажа по правому борту — посреди общего обледенения образовалась прогалина неидеально округлой формы, а в её центре, то и дело налетая на края, плавал крупный кусок льда. Непрошенные воспоминания нагрянули на разум неожиданно, выдавив из груди Мирака яростное рычание. На мгновение идеально-белая масса вокруг сменилась тьмой и чужеродными образами. Море превратилось в бесконечное чёрно-зелёное пространство, айсберги изогнулись, став исполинскими столбами из переплетённых друг с другом книг, укутанное облаками небо почернело, а слух обострился и наполнился симфонией ненавистных звуков: шипение искателей, урчание луркеров… и шелест. Этот бесконечный шелест! Шелест миллионов постоянно перелистываемых страниц. Видение отступило так же скоро, как и явилось. Он обнаружил, что всё ещё следит за беспокойным осколком льда, а пальцами обеих рук впился в борт. Разомкнув их, Мирак тут же увидел на промёрзшем дереве выщерблины и глубокие впадины-следы, повторяющие контуры его перстов. Этот кусочек льда неспроста так повлиял на него — слишком сильно было сходство. Одинокий. Беспокойный. Кажется, что его окружают свобода и возможности бесконечного познания, но за ними раскрывают свою жестокость стены темницы. Сколько раз он осознавал себя подобным образом, завершая наполнять разум тайнами очередного фолианта? Сколько раз он мысленно проклинал тот день, когда Демон Знаний явился ему впервые? Много. Больше, чем много. Бесконечно. Мирак вновь вдохнул, успокаивая уколотое неприятными мыслями сознание. Лёгкие наполнили холод и бодрость, а с ними вернулось и блаженство. Прошлое. Теперь это прошлое. Теперь он свободен. — Господин, ваш покорный слуга, правящий судном, предполагает, что льды помешают нам пройти. Монотонный женский голос, коснувшийся слуха, отогнал прочь всё, что он сейчас испытывал — и приятное, и неприятное. Забавно, он даже не расслышал, как и когда она подошла. Обернувшись, он изучил её взглядом так, как будто видел в первый раз. Это начинало входить в привычку, ибо он слишком долго не делил со смертными общество. Да, случались редкие исключения, когда «хозяин» посылал его в ту или иную точку Нирна, чтобы собрать знания, будь они записями на скалах, ветхими свитками или мыслями в чьих-то головах. Последнее, к слову, было ему ненавистнее всего, ибо подобные варианты развития событий приводили к тому, что владелец знаний лишался рассудка и становился неспособным даже для простого общения. Она была высокой, ладно сложенной для женского пола, белокурой, как и большинство представителей их рода, а вот лицом, увы, совершенства не являла. Наверное, современные обитатели этого мира поспорили бы с ним, но Мирак знал какой бывает истинная женская красота — он видел её лично и не раз вкушал её дары. Вот только было это… сколь давно? Он нахмурился, мысленно проклиная свою пусть и богатую, но всё-таки не идеальную просвещённость. Надо будет разобраться в этом. Желательно во всём сразу. — Господин, ваш покорный слуга, правящий судном, предполагает… — Я слышал, дитя. Выждав секунду, чтобы рассмотреть её неподвижные, лишённые выражения всяких эмоций глаза, Мирак приблизился на шаг. Девушка не отреагировала. Казалось, что она вообще не шевелиться, даже сжимавшие древко факела пальцы не трепетали, несмотря на леденящий холод, который, несомненно, уже пробился за тонкую кожу укрывающих её руки перчаток. Он смотрел ей в глаза, не отрываясь, она же смотрела строго перед собой, лишь изредка из нужды моргая. Он смотрел не просто так, а с конкретной целью — хотел понять, узнать… увидеть. Видение пришло, как он и надеялся, наполнило разум смутными образами, но тут же пропало, оставив его в частичном недоумении. Либо ему не удалось совершить задуманное, либо она не играла существенной роли в судьбе того, кому принадлежали эти — давшие видению основу — мысли. Несомненно, она была рядом с ним, помогала ему, но истинно важной для него не являлась, потому и не запомнилась так ярко. — Напомни своё имя, дитя, — заговорил он, бросив попытку разобраться самостоятельно. — Фрея, господин, — всё так же монотонно и бесцветно отозвалась девушка. — Ах, да! — Мирак усмехнулся своей неудаче. — Ты сказала, что льды помешают кораблям? — Да, господин. Это слова вашего покорного слуги, что правит этим судном. Он понимающе кивнул и отвернулся, вновь встав по направлению движения корабля. Ветер крайне неподходяще сменил направление метели, заставив хлопья снега тихо звенеть, соприкасаясь с покрывающей его голову и лицо маской. За продолжительные сутки плавания снежный шторм действительно усилился, замедлив ход скромного флота, который удалось собрать вдоль побережья Солстейма. И не только замедлив — вчера, например, другой слуга донёс до него, что несколько лодок и самая маленькая из всех шхуна не смогли преодолеть льды и либо замерли посреди пути, либо пошли ко дну, унося с собой своих правящих. Небольшая потеря, но если так будет продолжаться, то до материка доберётся от силы половина судов. Выходит, природа не так рада встречать его, как ему казалось. Что ж, природу тоже можно укротить. Не всем, разумеется, это под силу. Но он может. О, да! Он может всё. Мирак воззрел на белую пустоту перед собой, ловя взглядом каждую противостоящую его воле снежинку. Их так много, а он один, и всё же, это никак не меняло противостояние их сил и возможностей. Он наполнил грудь морозом, вкушая ярость погружённого в северную мерзлоту моря. Он вдохнул воздух, а выдохнул слова, преображая их в крик: — Lok-Vah-Koor! Он приказывал небу измениться, приказывал богам отпустить стихию из своих рук, и они подчинялись, не в силах противопоставить что-либо его словам. Он призывал весенние шторма успокоиться и уступить место летнему покою и спокойствию. Такова была его мощь и такова была его воля. Снег исчез, ветер унялся и взгляду Мирака открылся горизонт. Вернее, открылись лишь его правая и левая стороны, ибо прямо перед носовой фигурой корабля, раскрыв затаённую в метели опасность, вырос колоссальный массив айсберга. С кораблём их разделяло не более сотни ярдов. — Крузикрел! — вновь прокричал Мирак, но в этот раз направляя в голосе не подвластную ему силу, а простой приказ. Слева промелькнуло без труда узнаваемое движение. Краем глаза Мирак увидел скользнувшую в невероятной близости от корабельного борта перепончатую длань с острыми когтями, один из которых почти изящно скользнул по свободной ото льда воде. Мгновение и огромная фигура дракона, ловя распахнутыми в стороны крыльями ток воздуха, заполонила собой пустое пространство между носом корабля и ледяным великаном впереди. — Yol-Toor-Shul! Мирак слушал рёв дракона, вкушая мощь произносимых им слов и наслаждаясь покорностью, с которой был исполнен его приказ. Ярость огня и пламени объединились, рождая жар и силу, способные в своём соитии сокрушить что угодно. И жалкий кусок льда не был для них исключением. Треск заглушил всё вокруг, а вскрик женского голоса за спиной подсказал, что Фрея, несмотря на возложенные на её разум чары, не смогла проявить достаточной воли, чтобы сдержать мощь только что обрушившейся на окружающий мир магии. Мирак же не шелохнулся — наблюдал. Он смотрел, как его слуга вновь и вновь взывает к своему голосу — иногда исторгая ту`ум в полном словосочетании, а иногда отдельными словами. Несомненно, мощь Крузикрела была велика. Интересно, не будь на его разуме того же бельма, что контролировало всех нынешних слуг Мирака, осмелился бы дракон противостоять ему или добровольно склонился бы? Склонился? Дракон? Мирак едва не расхохотался собственным абсурдным мыслям. Что за глупости? Именно гордыня этих созданий и привела к тому, что ныне сталось с их родом — они были так самоуверенны, так опьянены властью, что не замечали ненависти, с которой глядели на них смертные слуги. Он и сейчас помнил, как троица глупцов явилась к нему с просьбой о помощи в развязанной ими войне. Ах, как они упрашивали его, как умоляли и, сами того не зная, унижались перед ним. Это, конечно, безумно нелепо, но в конечном итоге их замысел удался. Гордыня, которой наполняли себя драконы, сыграла на руку тем кто должен был им повиноваться. Воистину, глупцы. Им подвластна такая мощь, а они оказались не способны направить её в усмирение. Что ж, теперь вся их гордыня усмирена. Усмирена им. Грохот льда и воды вырвал его из воспоминаний. Не вовремя — сейчас им не должно быть места в его голове. Ещё будет время, когда он займётся пробелами в истории, что успела минуть, пока он был закован цепями Апокрифа. Мирак воздел руки к очищенному от всяких облаков небу, где яркими маяками сияли огоньки звёзд. Призываемая им магия ветвилась вокруг пальцев незримыми потоками, утекала внутрь его тела, питалась могуществом его пожелания и выходила в мир, готовая встретить ответ, что природа попыталась направить против драконьего голоса. Поднятые падением айсберга волны приближались, расталкивая лёд и наполняя воздух его многоголосым треском. Всё завершилось быстро, не заставляя Мирака детально изучать последствия. Море впереди успокаивалось, шум обошедших вокруг созданного им барьера гигантских волн затихал вдали, а на кораблях царила тишина. Лишь парящий теперь уже где-то в хвосте корабельного строя Крузикрел, издавая победный клич в форме звериного рёва, нарушал этот общий покой. — Теперь льды не помеха, — прокомментировал он, через плечо оборачивая взгляд на Фрею. — Ваша мощь велика, господин, — отозвалась девушка и, каменным движением опустив голову в поклоне, развернулась, чтобы уйти. — Стой, — остановил её Мирак. — Я хочу спросить у тебя кое-что. Фрея покорно повернулась обратно и замерла на месте, давая понять, что слушает. — Как ты думаешь, дитя, — начал он, — что ждёт нас там, куда я веду вас? — Процветание, счастье и покой под твоим правлением, владыка. Мирак разочарованно покачал головой. — Я не это имею ввиду. Что ждёт нас в Скайриме? Фрея моргнула и на долю секунды в её глазах мелькнул отголосок чувства растерянности. — Я никогда не была в той земле, господин, — замолкнув ненадолго, она продолжила. — Если господин изволит, я могла бы призвать к нему того, кто знает Скайрим по собственному опыту. Мирак кивнул почти мгновенно — слабоумие подконтрольных ему слуг начинало раздражать. Может быть, сменив собеседника, ему удастся добиться более здравого разговора? Наблюдать за тем как остальные прислужники трудятся над поддерживанием корабля на заданном курсе пришлось недолго. Не далее чем через минуту перед Мираком появилась другая девушка. Одета она была так же, как и Фрея — следуя его приказу, в кожаную робу до земли с костяным нагрудником, что подразумевало принадлежность слуги к воинам. Новую особу он предпочёл не разглядывать так пристально, но сразу обнаружил сходства, которые толкнули предположения к разумному исходу. Эта девушка была скаалом, как и Фрея. Скаалы. Как, однако, быстро он умудрился запомнить это глупое слово. Ему с трудом верилось, что в этих дикарей перевоплотились те, кто когда-то служил его воле и воле драконов. Мираку вдруг сделалось жутко жаль за то, что он не был рядом и не направлял своих слуг все эти годы. — Твоё имя? — Моруэн, владыка, — ответила девушка безжизненным голосом и с ещё более безжизненным поклоном. — Фрея сказала, что ты многое знаешь о Скайриме, Моруэн. Скаал неожиданно выпрямилась, её правая рука легла на рукоять вложенного в ножны меча, а подбородок поднялся выше. Мирак заинтригованно следил за ней. Похоже, что он не ошибся. След ли это того, что крупицы характера и прежней свободы мысли как-то влияют на его контроль? Если так, то ему впору радоваться — из Моруэн действительно может выйти достойный собеседник. — Я родилась в Скайриме, владыка, — продолжила девушка. — Моя мать была скаалом, а отец моряком, которого нашей деревне посчастливилось спасти после кораблекрушения. Мать влюбилась в него и отбыла вместе с ним в Скайрим. — Хорошо, — кивнул Мирак, — и насколько чётко ты представляешь себе эти земли? — Я родом из южной земли Скайрима, что зовётся Фолкритом, владыка, но успела побывать и в других его уголках, — глаза Моруэн скрылись под веками, что вновь обрадовало Мирака. Пусть вспоминает. Хорошо, когда слуги не ведут себя как безмозглые мертвецы, которых подняли какими-нибудь ритуалами практикующие некромантию колдуны. — Я видела бескрайние равнины Предела, просторы и луга Вайтрана, тундру Истмарка и его столицу — Виндхельм, а ещё… Виндхельм! Мирак потерял смысл говоримых Моруэн слов сразу, как прозвучало это название. Очередное видение хлынуло в разум, заставив окружающие ночь, холод и море исчезнуть. На смену им пришли камень древних стен, брёвна и доски домов, огонь многочисленных факелов и лица незнакомых людей. Незнакомых Мираку, но знакомых тому, кому принадлежали эти, составляющие картину наваждения, воспоминания. Тому, чей труп он оставил на самой высокой башне Апокрифа. Тому, чьи душу и знания он поглотил. Тот самоуверенный глупец, что вознамерился остановить его, и что носил имя Ко́рим. Корим Серый, так называли его. Довакин. Суть его существования мыслями проносилась перед глазами Мирака так, будто это были мгновение из его собственной жизни. Его срок был короток, но наполнен событиями. Мирак не мог сейчас разглядеть всё дословно — лишь фрагменты, но самое важное видел ясно, словно эти события прямо сейчас происходили перед ним. Виндхельм почему-то был очень важен для Корима. Но почему? — Виндхельм, — произнёс он, заставив Моруэн мгновенно замолкнуть. — Расскажи мне всё, что знаешь про Виндхельм, дитя. Девушка ответила согласием и начала рассказывать. Он слушал, вбирая в себя интересное и отметая бессмысленное. Как ни крути, а их разговор всё равно привёл к тому, что Мираку приходилось сравнивать то, что он узнавал сейчас, с тем, что ему довелось знать когда-то, и тем, что он познал в заточении у своего даэдрического хозяина. Впрочем, вряд ли Моруэн могла знать много важного — ведь она прожила слишком мало, а он… Он прожил достаточно, чтобы понимать чего был лишён все эти годы. Будь проклят Обливион, и его искажённые потоки времени, и будь проклят Хермеус Мора! Он заставил себя успокоиться, вспомнив истину. Это прошлое. Страшное прошлое, но уже минувшее. Теперь он освободился от влияния Моры, и сам властвует над своей судьбой, сколь бы старый Демон Знаний не говорил об обратном. Забавно, ведь, наверное, именно так он мотивировал Корима на противостояние. Выходит, даже Князи Обливиона способны на самообман, раз Хермеус столь неумело избрал Довакина себе в чемпионы. — Спасибо за твой рассказ, дитя. Можешь идти. Моруэн поклонилась и вскоре пропала в толпе прочих снующих по палубе слуг. Проводив её взглядом, Мирак вновь встал по направлению движения корабля и изучил горизонт, где теперь виднелся вытянутый контур континента. Тамриэль подождёт своей очереди. Виндхельм первым узнает о его возвращении.