Игры с кровью

      Надежда стремительно затухала, но Эйла продолжала упрямо глядеть на пляшущие языки синего пламени. В глубине чаши древней жаровни, где этот вечный символ зарождался из сотен крошечных углей, огонь казался практически белым, словно снег, что укрывал купол гробницы всего лишь в десятке метров выше над головой девушки. Далее пламя плавно перерастало в ярко-синий оттенок, напоминающий цвет сапфира, потом его свет заметно блёк и становился голубым, а на окончании вновь преображался в белый. Это были холодные цвета, но Эйла почему-то всё равно чувствовала блаженное тепло. Странно, ведь согласно легендам, Пламя Предвестников может обогреть лишь тех кто ведёт последователей Исграмора. Быть может, легенды не точны? Или это потому что новый избранник стоит рядом с ней?       Яркость вечного огня Соратников начинала слепить, но Эйла всем сердцем и всей волей заставляла себя не отворачиваться и даже не моргать. В конце концов, её целью было не греться у этого древнего пламени. Ещё хотя бы раз, повторялась в голове одна и та же мысль. В последний раз бы увидеть его седую, но всегда гладко уложенную бороду, его морщинистый лоб и его сероватые, будто ослабленные возрастом, а на самом деле по-прежнему зоркие глаза, от которых веет силой, уверенностью и старческой мудростью.       Но он не появлялся. Эйла почувствовала, как от нахлынувших разочарования и тоски начинают дрожать пальцы. Неприятный комок сплёлся в животе и начал стремительно подниматься вверх — к горлу. Девушка отрывисто вздохнула, игнорируя его, но попытка сдержанности лишь усилила дрожь, которая быстро переметнулась на всё тело, где прошлась по каждому дюйму кожи лихорадочным ознобом.       Осознав, что её надежда истлела полностью, Эйла повернулась к своему спутнику. Корим стоял рядом, на расстоянии едва ли превышающем два шага, и тоже глядел в сердце извечно полыхающей жаровни. Видит ли он Кодлака, или прощание старика было окончательным для них обоих? Она прислушалась и быстро разобрала в царящей под сводом древней гробницы тишине биение его сердца. Неспокойное, быстрое, почти бушующее. Прямо как у неё сейчас. Несомненно, он разделяет её тоску.       И чувство вины. Последнее невозможно было скрыть ни на лице, ни в голосе, ни в какой-либо иной форме поведения. За всё время, что они потратили на эту длительную поездку на север, Эйла старалась не сталкиваться с Коримом взглядами, но незаметно наблюдать за ним не прекращала. Грызущая его боль легко различалась во всём, что он делал: в том как он на ночлегах часами сидел у костра, не говоря ни слова и лишая себя необходимого сна; в том как неохотно общался и сторонился компании товарищей, почти всегда предпочитая уединение; как ни на секунду не расставался с вручённой ему Вутрад.       С легендарной секирой самого Исграмора ситуация была особенно ярко выражена. Эйла не могла не обратить внимания на то, с какой неохотой (или неуверенностью) Корим возлагал вверенное ему оружие на металлические руки статуи первого Предвестника во входном холле гробницы. Казалось бы, любой другой на его месте не ощущал бы ничего иного, кроме гордости за исполнение такой чести, но Эйла видела его дрожащие пальцы, плотно сжатые губы и нездоровый блеск в глазах. Он боялся совершить ошибку. Вдруг загадка, что их общие предки оставили на попечение статуи несла какую-нибудь иную суть, и рок за нарушение покоя склепа обрушится на них сразу, как секира ляжет в руки изваянию?       Он не был уверен в себе. Больше не был. Из-за неё. Из-за её ошибок и её призывов к мести за гибель Скьора, которой она так отчаянно жаждала. Это она толкнула его на этот путь и утянула в эту трясину. Она ошиблась, и её фиаско стоило их братьям и сёстрам нападения на Йоррваскр. Не будь она так опьянена охотой на головорезов Серебряной Руки, то Кодлак был бы жив, а они не стояли бы сейчас здесь, сотрясаемые горем потери.       Корим неожиданно повернулся, заставив Эйлу поспешно отвести взгляд и вновь сосредоточиться на пламени. В глазах предательски защипало, но девушка убедила саму себя, что это из-за яркого света огня, и слёзы, будто подчинившись, отступили.       — Ты поведёшь нас? — спросила она, ставя больший акцент не на сам вопрос, а скорее на его констатацию, как факта. — Так он сказал, да?       Сначала ей ответило молчание, и девушка успела ощутить страх за то, что сейчас его боль перерастёт в праведный и справедливый гнев, который не замедлит обрушиться по назначению. На неё. Что ж, она это заслужила.       Но Корим всё же заговорил, и, вопреки её тревогам, голос его был спокоен:       — Сказал. Но, должен признать, я не уверен, что…       Краем глаза Эйла заметила как его рука опустилась на ремешок перекинутой через плечо кожаной сумки. Запах крови и успевшей частично загнить плоти донёсся до обоняния, позволив с лёгкостью представить то, что содержалось внутри. Славные трофеи, но Эйла понимала, что сейчас Корим имеет ввиду не эту их ценность. Похоже, он не хочет обсуждать смерть того, с кем они только что так тяжко распрощались.       Легче от этого не становилось. Подобное направление мыслей заставило её почувствовать стыдливое облегчение от того, что Корим, похоже, не винит её в произошедшей трагедии. И всё же, он говорил о том, к чему Эйла совершенно не была готова.       — Тебе надо поменьше общаться с Вилкасом, — осторожно пошутила она. — Он и во сне, и в пьяном бреду, и в здравии видит слова Кодлака истиной.       — Хочешь сказать, что он ошибается? Что Кодлак ошибался?       Опасный вопрос. Можно сказать, что Вилкас не видит или не хочет видеть целостности всей картины, однако в это Корим точно не поверит. Вилкас — не его пустоголовый братец Фаркас, которому лишь по личному приказу богов в голову могла прийти здравая мысль.       Возникновение у него этого вопроса следовало предугадать, пусть они и не могли заранее знать об испытании. Сражение на время изгнало из Эйлы все остальные чувства, и девушка совершенно не задумывалась о том, что Корим разглядит в нём что-то эдакое. Ещё одно доказательство того, что он смотрит дальше её самой.       Их врагом был зверь. Зверь, что делил с Кодлаком не только тело и кровь, но и саму его душу. Зверь, которого они путём ритуала с Пламенем Предвестников отделили и вызвали на бой. Зверь, которого они окончательно изгнали. Неужто минувшее сражение поселило в Кориме страх того, что когда-нибудь он разделит ту судьбу, о которой им успел поведать дух Кодлака? О том, что после смерти им предстоит узреть Охотничьи Угодья Хирсина.       Нельзя, чтобы он так думал.       Не отводя взгляда, Эйла шагнула к Кориму, вслепую перехватила его руку, медленно отвела в сторону, освободила лямку сумки из пряжки и откинула клапан. Отыскав внутри высохшие, неприятные на ощупь волосы, девушка сомкнула на них пальцы и вытащила отрубленную голову наружу. Корим перевёл взгляд на истерзанную тёмной магией, едва смогшую сохранить человеческие черты башку ведьмы из истреблённого им ковена.       — Я знаю, что должна радоваться за судьбу Кодлака, — продолжила Эйла, — но разделять его решение мне совершенно не хочется, — она взяла паузу, выискивая в карих глазах Корима нотки понимания. — Проклятие не будет проклятием, если использовать все его преимущества и смириться с недостатками. Круг несколько веков скрывал дар Хирсина, и Соратники процветали.       Он молча поджал губы. Сомневается, поняла Эйла, радуясь появившемуся на победу шансу. Она тряхнула головой ведьмы в своих руках.       — Теперь этот дар только наш. Твой, мой, Вилкаса, Фаркаса. Ты правда хочешь лишиться этой силы?       На шее Корима вздулась жилка. Злится или просто рассуждает? Эйла мысленно возродила события тех ночей, что они проводили вдвоём в лесах: запахи и звуки природы, игра охоты, страх добычи, жажда на языке. Он наслаждался этим не меньше, чем она. Может, даже больше. Неужели теперь сомнение пустило в нём корни?       Где-то минуту их присутствие в зале сопровождала сплошная тишина. Наконец Корим глубоко вдохнул и всё-таки отвёл взгляд от трофея в руках Эйлы.       — Это великая сила, — произнёс он вместе с выдохом.       — И она наша, — тут же повторила девушка. — Отец Охоты дарит нам эту власть, а мы несём его благословение, насыщая путь Соратников славой и доблестью.       Неприятная тень промелькнула на лице Корима, и по его обошедшему весь зал взгляду Эйла поняла, что переборщила, сказав это здесь — в посмертной обители Исграмора. Как же, однако, быстро Корим перенял на себя традиции и знания истории Скайрима, учитывая своё южное происхождение. Отпустив вздох, девушка вернула голову обратно в сумку и оставила ту открытой.       — Кодлак смотрел дальше, чем каждый из нас, — неожиданно вернул себе голос Корим. — Его решение очиститься было верным.       — Для него, — вставила Эйла, перебив.       — Да, для него. И всё же, лишь с благословения богов ему удалось заслужить очищение после смерти.       Что за глупости? Сморщившись и покачав головой, Эйла подняла руку, грубо схватила Корима за подбородок и рывком развернула его лицо к себе. Подумать только, как же в нём много противоречий!       — Боги здесь не причём, — она разжала пальцы, но руку не опустила, оставив её касающейся колкой мужской щетины. — Это мы сделали. Мы помогли ему.       Он моргнул. Почувствовав в этом жесте ещё один отголосок согласия, Эйла сама не заметила как улыбнулась ему.       — Ты достоин этого больше, чем кто-либо другой. Старик знал это, и другие не найдут повода сомневаться, — разгорячившись собственными убеждениями, девушка несильно стукнула его кулаком другой руки в центр кожаного нагрудника. — Ты наш новый Предвестник. Ты…       Голос подвёл, а внутри почему-то всё сжалось. Эйле хотелось отвести взгляд или хотя бы просто моргнуть, но что-то удерживало веки и сами глаза, не позволяя оторваться от молодого лица перед собой. В голове внезапно промелькнула шальная мысль, на которую она одновременно разозлилась, и которой удивилась. Самым странным было то, что Эйла вдруг осознала, что и прежде — просто как-то не всерьёз — раздумывала над подобным. Короткие взгляды в праздничном зале и длинный обмен ими в часы совместной охоты не оставались без внимания. Сколько раз она смотрела на него, а он отвечал? Или, наоборот, это она обнаруживала на себе его пристальный взгляд, который, казалось, жадно пытался увидеть в ней что-то доселе невиданное?       Осознавая глупость собственного положения, Эйла всё же почему-то не могла оторваться. Именно сейчас — не могла. В сознании основательно закрепилась мысль, что так нужно. Но почему? Какой же она, наверное, выглядит идиоткой в его представлении.       — Что, Эйла?       Его голос показался толчком, разрушившим темницу, в которую она себя так глупо завела. Именно глупо. О чём она только думает? Это же так… так необычно и неправильно. Или так можно? Эйла зачем-то по новой изучила черты лица Корима. В целом, он был весьма симпатичным: острый подбородок и узкие скулы, подчёркивающие умеренную худобу лица, плавный нос, тонкие, всегда отдающие следом улыбки губы. Но особенно сильно со всем этим контрастировали его необыкновенные волосы, за которые он, собственно, и обзавёлся своим звучным прозвищем — пепельные, почти серые. Прямо как у Кодлака. Абсурдное сравнение, конечно, но… Интересно, а старик тоже был таким красавцем до своих тридцати зим?       Глаза наконец-то удалось сомкнуть, пусть и на долю секунды. Однако кажущиеся неправильными мысли от этого не улетучились, заставив девушку явственно ощутить на щеках позорный жар. Хирсин, да что это с ней?!       — Ты наш Предвестник, — медленно, деля всё на слоги, повторила Эйла.       Корим вновь моргнул, а потом неожиданно улыбнулся. Эйла с трудом осознала, что он поднял руку к лицу, накрыл её собственную, которой она по-прежнему зачем-то касалась его подбородка, и осторожно повёл её вниз, чтобы прервать прикосновение. Ей это не понравилось.       — Ты мой Предвестник.       Шёпот показался ей всего лишь громкими мыслями, но осознание действительности быстро вытеснило самообман. Корим остановился. Ну, вот и всё. И чего ты добилась, Эйла? Выставила себя дурой — вот чего.       — В каком смысле «твой»?       Вопрос опять толкнул её, и мысли понеслись бурным потоком. А следом и слова. Надо же ей было что-то ответить:       — Ну, кровь волка в тебе от меня. Значит, выходит, что ты мой… по праву крови. Вот.       Ничего умнее не придумала, разочарованно проговорил бестелесный голос в голове. Ох, надо заканчивать этот цирк.       — Инцестом попахивает, матушка.       От одного взгляда на его ещё сильнее расширившуюся улыбку Эйла чуть не поперхнулась воздухом. А этот акцент на слове «матушка». Да как он посмел так исковеркать её слова?! Она же не это имела ввиду. Она хотела сказать… Что она хотела сказать? Вот именно — что угодно, лишь бы замять глупую ситуацию. А он просто взял и ляпнул про…       Эйла ощутила в голове удар грома, от которого все мысли враз рассыпались беспорядочным потоком. Она ведь не сказала ничего про любовь. Это он упомянул греховное, но всё-таки соитие. Он заговорил об этом, не она.       Убеждение снова подействовало подобно толчку, только в этот раз он был по-настоящему материальным. Всё так же, не опуская руки́, она приблизилась к нему последним решительным шагом, поднялась на цыпочки, чтобы преодолеть разницу в росте, и поцеловала прямиком в губы. Жар на щеках мгновенно переметнулся в это сплетение, а сразу после потёк вниз, согревая всё тело и прогоняя ощущение глупости. Следом за этим пропали и все сомнения и убеждения, терзавшие разум жалкие минуты назад.       Они стояли друг напротив друга, всё также таращась глаза в глаза. Прочесть его мысли Эйла не могла, да и — если честно — не хотела, чтобы говорил он. Надо самой сказать.       — Ты мой, Предвестник, — выдохнула девушка, в этот раз чётко расставив интонации.       Не прогоняя улыбки, Корим слегка сощурился и как-то сконфуженно пожевал губу. Ещё бы. Наверное, она его удивила. Она и сама пребывала в изумлении от подобного поступка со своей стороны.       — Допустим, — изрёк он, и в его голосе не было ни дрожи, ни даже намёка на сомнение или неуверенность. — А ты, Эйла? Ты хочешь быть моей?       В груди у неё заклокотало и забурлило. Как же всё так обернулось? Так… просто? Просто, до безумия неудобно и одновременно приятно. Эта его фраза «быть моей» почему-то даже не казалась оскорбительной или унизительной.       — Хочу, Предвестник.       — Боги, Эйла. Просто Корим.       На этот укор она смогла лишь улыбнуться.       Некоторое время они стояли молча. Эйле даже захотелось его обнять, но смущение вдруг усилило свою хватку и отмело эту мысль прочь. В конце концов, место и время для выяснения чувств им выпало не самое подходящее.       И всё-таки она не жалела о содеянном.       — Расскажем остальным? — спросил Корим.       На долю мгновения ей стало до жути неловко, но Эйла быстро осознала, что он имеет ввиду другое — то, ради чего они прибыли сюда изначально. Дело было сделано и об этом действительно стоит сообщить. Пусть Йоррваскр и весь Скайрим знают, что у братства Соратников появился новый лидер.       Она окинула взглядом купол и стены зала, на которых, практически повсеместно, частично стёршимися рисунками и письменами были запечатлены легенды о жизни и подвигах Исграмора. Узоры древней лепнины и вереницы мелко-написанных текстов вели от входа в зал и тянулись к противоположной стене, где в узкой нише, под защитой встроенной в камень решётки различалась массивная форма саркофага.       — Расскажи сам, — твёрдо заявила Эйла, отходя от Корима на несколько шагов, и, не разрывая зрительного контакта с последним пристанищем смертных останков самого первого из Предвестников. — Я догоню. Хочу немного побыть здесь.       — Наедине?       — Да.       — Что ж, тогда до встречи в Винтерхолде.       Она искренне надеялась, что он не заметит её скошенного, следящего за ним взгляда, который приходилось старательно прятать за фальшивым интересом к высокому тотемному столбу у ближайшей стены, где располагался второй выход из погребального чертога. Хотя, кого она обманывает — если он не заметит, то точно почувствует. Она вот чувствовала изменения в биение его сердца. Так же как в своём собственном. Скорости оно не потеряло, а — напротив — прибавило. Только теперь от этого стука не веяло печалью.       Прошла минута или, может, больше, но лишь гарантированно убедившись том, что он ушёл достаточно далеко, Эйла спустила на губы улыбку и тихо рассмеялась, вспоминая каждую секунду сорвавшегося с них поцелуя. Пожалуй, это было не так неприятно, как ей думалось о подобном прежде. Даже лучше ценной добычи.

***

      Жар становился всё сильнее и уже начинал приводить мысли в смятение и панику, разрушая дивную картину. Ощущения были спутанными и почти необъяснимыми — вроде бы она понимала, что это сон, но при этом на него влияла и некая часть реальности. В первую очередь, трижды проклятый жар.       Но потом к ним стали приплетаться и другие явления: боль, сухость во рту, множество запахов. Иллюзия таяла с каждой секундой.       Когда воля сна пала окончательно, Эйла ещё некоторое время видела перед собой его разбитые кусочки: серые стены с древними письменами, громоздкие саркофаги… жаровню с танцующим в ней синим пламенем.       — Корим.       Бессмысленный зов в пустоту. Сознание освободилось от плена, и реальность тут же принялась яростно вплетать в него свои жестокие нити. Воспоминания обрушились единым каскадом, заполоняя каждую нишу разума: её выстрел и промах, ярость чужака в маске, что с неимоверной силой сбросила её со стены, изнуряющий крик дракона, слабость… и ужасное откровение в виде грубо брошенного к самому её лицу шлема. Корим… На её зов никто не ответит. Его нет. Корима больше нет.       Истеричная дрожь сотрясла всё тело. Эйле хотелось поднять руку и — пока не поздно — заслонить рот рукой, но обе конечности отказались подчиниться. Всхлип быстро перерос в глухой крик отчаяния. Неужели это правда? Неужели это действительно произошло? Нет, нет, нет, нет… Нет!       Над ней склонился силуэт, очертания которого девушка не могла различить — не то из-за слёз, не то из-за притупленного после долгого сна зрения. К чему обманываться? Скорее всего, из-за слёз. В груди ярким огнём вспыхнул стыд и злость на саму себя за эту непростительную слабость, но сил прогнать их Эйла не нашла и лишь смиренно заморгала, пытаясь узнать того, кто склонился над ней.       — Больно? — послышался незнакомый голос.       Только после этих слов Эйла ощутила плавное движение чего-то холодного вдоль правого предплечья. К до этого различённым запахам прибавился травяной дух, подобный которому можно было встретить лишь в лавках у городских алхимиков. Она сдвинула голову с места, опустила мутный взгляд и, изучив свою правую руку, обнаружила её примотанной к остальному торсу слоями бинтов. Чьи-то сероватые пальцы медленно вели по коже на её предплечье успевшим окраситься кровью куском ветоши. После каждого совершающегося движения, покров тела слегка припекало. Боли не ощущалось, и, вспомнив о заданном вопросе, Эйла отрицательно покачала головой.       — Удивительно, — вновь заговорил незнакомец, — на тебе едва живое место можно было отыскать, а сейчас…       Пока он подыскивал продолжение своих слов, Эйла смогла таки прогнать с глаз пелену и увидела такое же, как замеченные ранее пальцы серое лицо с всклокоченной седой бородой, такими же по цвету коротко-остриженными волосами, множественными морщинами и ярко-рубиновыми глазами. Тёмный эльф.       — Будто бы раны сами за ночь исчезли. — закончил данмер. — Удивительно!       За ночь? Эйла повернула голову обратно и поискала взглядом что-нибудь, что могло бы дать подсказку о времени. Как ни странно, ей удалось различить тонкую полоску света где-то вдалеке. Значит, действительно, день. Ещё несколько взглядов и сделанных вокруг наблюдений помогли ей быстро выстроить догадку. Она лежала в очень большой по размерам палатке.       Слева послышался громкий стон. Стоило этому звуку сорваться с губ его обладателя, как склонившийся над Эйлой данмер остановил движение своей руки, резким прыжком перемахнул через всё её тело и опустился рядом, но с другой стороны — спиной к ней. Морщась от каменной неповоротливости шеи, девушка направила взгляд ему вслед, и увидела как эльф внимательно осматривает тело какого-то мужчины, лежащего рядом. Одной секунды было достаточно, чтобы осознать, что её сосед почти полностью наг, но именно отсутствие одежды давало разглядеть истину того, во что превратилась плоть несчастного: вся кожа чернела ожогами и краснела запёкшейся кровью, а кое-где даже болталась успевшими иссохнуть струпьями. Стоны становились всё тише.       — Сейчас, сейчас, — опять зазвучал голос данмера-лекаря. — Ты же воин, норд, да? Вот и терпи. Терпи, слышишь? Эй?       Надрыв в его словах легко позволил Эйле понять произошедшее, а приподнявшиеся в тяжком вздохе плечи целителя тут же подтвердили возникшую догадку. Эльф провёл ладонью над головой почившего, выпрямился и, перешагнув через теперь мёртвое тело, сдвинулся куда-то дальше.       Игнорируя странную колкость в груди, Эйла наполнила лёгкие воздухом до отказа и призвала тело к движению. Отзыв был неохотным и слабым, но ей всё же удалось сесть. Примотанная к корпусу рука ответила на эту дерзость ломотой, однако именно это ощущение помогло Эйле осознать, что перевязка держится совсем слабо и почти не стесняет движений. Игнорируя нарастающие в предплечье удары колкой боли, девушка оглядела себя внимательнее. Из одежды на ней были только великоватые по размеру шерстяные штаны и незнакомые сапоги, а наготу всего, что было выше живота скрывали мотки бинтов. Последние, за счёт её потуг к движению, частично разболтались и опали, достаточно для непристойности оголяя грудь.       — Тебе лучше лежать.       Эйла удостоила данмера почти безразличным взглядом, затем окинула им же всё вокруг, благодаря чему обнаружила десятки фигур, что лежали в разных позах на тонких покрывалах или смятых одеялах. Тут были и люди, и меры, но различать их поголовно Эйла не стала — её больше заинтересовала другая особенность: у скольких из них есть признаки дыхания. Сердцебиение большинства было учащённым, но количество живых сердец говорило в пользу того, что её окружают трупы.       — Где я? — тихо спросила она, удивившись сиплости собственного голоса.       — Мы недалеко от Рощи Кин, — с небольшой задержкой отозвался лекарь. — Все, кто сумел бежать.       Бежать, повторила про себя Эйла. Последним, что было ей доступно из спутанных воспоминаний, были картины бойни, разразившейся на площади у главных врат Виндхельма. И всё же, сейчас она здесь. Это могло означать только одно.       Не желая больше поддерживать диалог, и, не обращая внимания на посыпавшиеся в её адрес предупреждения, Эйла поднялась на кажущихся пуховыми ногах, опробовала два шага, подтянула бинты на груди и только после этого медленно побрела к той полоске света, в которой теперь узнавалась щёлочка между опущенными крыльями палатки.       Поток свежего воздуха ободрил разум, но отяжелил тело. Холод заколол оголённую кожу, а голова закружилась от множества запахов и звуков. Сопротивляясь сразившей её слабости, и, щурясь от чрезмерно яркого света, Эйла осмотрелась. Взору предстали кажущиеся бескрайними ряды шатров и палаток, подобных той, в которой она сама только что пребывала, но стоило девушке привстать на цыпочки и изучить окружные границы, как истина раскрылась общим их количеством, не превышающим, наверное, даже сотни. Беженцы, пронеслась в голове одинокая мысль. Большинство обитателей этих временных укрытий, должно быть, укрывались от взора, ибо общая картина лагеря выглядела пустынной, если даже не совсем безжизненной. Быть может, объяснением этому могло служить раннее время — небо было затянуто тучами, но све́тло, что недвусмысленно говорило о позднем утре.       Эйла закрыла глаза — с отрезанным зрением прочие чувства всегда обострялись. Этот миг не был исключением, но она всё равно ощущала слабость внутреннего зверя. Его суть будто принимала явь нынешнего состояния её тела, вбирая часть физической боли от полученных ран. Стараясь не обращать внимания на трудное положение своей второй половины, Эйла вслушалась в звуки и запахи. Пахло сеном, навозом, горящим маслом, потом, жжёной плотью, кровью, спиртным, какой-то едой и густым сочетанием трав, а вот голоса были менее разнообразны: лишь стоны, молитвы и плач. Другими словами — лагерь переполняло отчаяние.       Вернув себе зрение, Эйла неожиданно осознала, что его ясности опять мешают слёзы. В этот раз она не стала даже пытаться противостоять им — слишком сильна была давящая атмосфера окружения, отчего в голову проникали позорные мысли о том, что сделать нельзя ничего, кроме как поддаться этому общему настрою. Словно в подтверждение сему заключению, тело Эйлы стало непроизвольно трястись, как при судорогах. Холод? Да, ей было жутко холодно, но вовсе не свежесть истмарского воздуха порождала эту странную лихорадочную тряску. Ей показалось, что каждая мышца начала испускать просачивающуюся сквозь кожу вибрацию, а та её часть, что глухо пронзала голову и выливалась болью через виски произвольно заговорила одно и то же слово: Корим, Корим, Корим…       На некоторое время всё, что было вокруг неё пропало, словно она опять заснула. Возможно, так оно и было, потому что после прояснения мыслей Эйла обнаружила себя стоящей в грязи на коленях. Тёмная, но всё равно дающая отражение вода, в скопившейся у самых её ног луже, смотрела на девушку отчётливым силуэтом с притягивающим внимание взглядом. Это был тяжёлый взгляд таких же тяжёлых глаз — опухших, обзавёдшихся каймой из синевы вокруг и покрасневших внутри. Эйле не хотелось видеть себя такой, но и отвернуться она не могла, а потому продолжала смотреть. Такая жалкая, слабая, опустошённая и изломанная. Раны снаружи затянутся — они уже затягивались, как Эйла ежесекундно ощущала — но рана внутри, казалось, становилась только шире, будто звериная кровь для восстановления тела высасывала из неё само нутро, создавая на его месте чёрную дыру.       — Замёрзла, поди?       Чужое прикосновение заставило её вздрогнуть, но и одновременно покинуть пределы того транса, в который невольно впало сознание. Оголённые плечи ощутили что-то колючее. Узнав шерсть, Эйла машинально обхватила себя руками и натянула прикрывшее её скромное одеяние, небрежно скомкав его края у груди.       — Что произошло? — спросила она, не оборачиваясь к невидимому собеседнику, в котором — по голосу — узнала данмера-лекаря.       — Беда, — коротко ответил эльф и издал ещё один тяжкий вздох. — О, Истребования, это было ужасно!       Мер всё говорил и говорил, а Эйла слушала, принимая от него даже то, что уже знала сама. Вытерпев лишённое какой-либо конкретики описание взявшего над ней верх Мирака, девушка жадно настроилась на остальную часть описываемой данмером истории. Эльф говорил, что ярл Брунвульф Зимний Простор, приняв личное командование всей своей гвардией, городскими стражами и оставшимися солдатами Имперского Легиона, призвал их к бою против сил вторжения. Выслушав первую половину рассказа, Эйла пришла к выводу, что именно тогда она потеряла сознание, ибо никаких воспоминаний о начавшейся битве за город у неё не было. Лекарь поведал о яростном сопротивлении небольшой армии Мирака, в которую входили и норды и — к личному изумлению рассказчика — его родичи-данмеры, а так же о склонивших чашу весов победы в сторону вторженцев драконах.       — Я сам слышал и от других тоже, — говорил эльф. — Воин в маске выкрикивал имена драконов, и те сразу же появлялись, словно выдрессированные никс-гончие. Они тоже кричали на своём жутком языке, и от этих звуков огонь пожирал улицы, сметая с них прочь всякую жизнь, и, оставляя прах, — данмер взял небольшую паузу, видимо, чтобы справиться с яркостью описываемых событий. — Ярл, да убережёт Азура след его души в сумерках, распорядился отрезать врагов, выделил часть своих воинов для эскорта и приказал им продолжать вести людей в свой дворец. Вот только люди не пошли туда. Не все, по крайней мере. Несколько солдат нарушили приказ и повели уцелевших через Квартал Айем к докам. В городском порту были корабли врага, но чужаков на них оказалось немного, и стражи успешно переправили нас через реку. Так мы и оказались здесь.       Осознав, что истеричная дрожь частично ослабла, Эйла поднялась на ноги. От долгого сидения скрючившись, бинты окончательно разболтались и тут же сползли с груди и живота на землю. Избавившись от их остатков на руке, девушка поплотнее закуталась в данный ей эльфом плащ. Осязая прибывающее тепло, Эйла поняла, что боль не спешит отступать.       Постаравшись забыть о слабости и непривычно замедленном, происходящем из волчьей крови восстановлении, девушка вновь осмотрелась по сторонам. Обходя взглядом заострённые верхушки палаток, шатров и простых навесов, Эйла постаралась узнать территорию. Несомненно, беженцы разбили лагерь в тундре, неподалеку от дорог. Устремив взор на восток, где произрастало подножие Велотийских Гор, она действительно увидела ряд деревянных строений, общим количеством не более полутора десятка. Несомненно, это была упомянутая лекарем Роща Кин. Эйле было доподлинно известно, что носящая столь вызывающее божественное имя, но при том совершенно неказистая деревушка располагалась в одном дне конной езды от Виндхельма, если следовать южным истмарским трактом. Значит, беженцы шли на юг — через тундру, в сторону Рифта. Но, если это так, то…       — Сколько я была без сознания? — выдохнула она, оборачиваясь к данмеру, который всё ещё что-то лопотал о бегстве и драконах.       — С самого отступления. Вас везли вместе с другими раненными, сера, — ответил эльф. — Одни бежали, другие ехали верхом, не щадя лошадей. Когда я и другие поставили палатки и вынесли всех увечных из телег, вы ещё не подавали признаков жизни. Я даже подумал, что ваш дух уже далеко от нас, — он откашлялся и выстроил на губах тонкую улыбку. — Никак сам Боэтия одарил вас стойкостью. Вы сильная женщина.       Эйла шумно выдохнула через нос. Она сильная? Была, быть может. А сейчас… Данмер неотрывно смотрел на неё изучающим взглядом, будто пытался прожечь своими алыми глазами в её теле сквозную дыру.       — Что? — не выдержав этого, рявкнула Эйла.       Эльф моргнул, прервав наблюдение и сосредоточился только на её лице.       — Просто удивляюсь, сера, — начал он. — У вас было столько ран и переломов костей, а сейчас вы уже на ногах, — улыбка на его губах стала прозрачной, а потом и вовсе исчезла. — Я врачевал раны ещё в те времена, когда Красная Гора обрушила свой гнев на Морровинд и никогда прежде не видел подобного.       Эйла ощутила сухость на языке. Скрывать и контролировать дар Хирсина она умела лучше, чем любой другой в Круге, однако, с той поры, когда кровь волка объединилась с её собственной, ну́жды в помощи знахарей и целителей отпали сами собой, следовательно, она не беспокоилась, что какой-нибудь зазнайка-учёный вдруг решит обследовать её, словно ранее неизученного зверя. Немного опустив голову, девушка продолжала исподлобья отвечать на взгляд данмера. Мог ли он догадаться? Если мог… Эйла в очередной раз огляделась, принюхалась, навострила слух. Вокруг никого не было — ближайшие шатры пустовали, а те, кто лежал в покое лекарской палатки, вряд ли смогут ей помешать.       Усталость и ломота накатили внезапно, стоило Эйле лишь сосредоточенно подумать о своих силах. Издав непроизвольный хрип, она покачнулась.       — Лучше приляг, — рука тёмного эльфа схватила её за запястье и не позволила упасть. — Я сделал для тебя многое, но время — лучшее лекарство.       Эйла почему-то не нашла в себе сил вырвать руку из его хватки. Вместо этого девушка покосилась за спину данмера, где виднелся вход в его временную целительскую обитель. До по-прежнему обострённого слуха донёсся чей-то стон, а нос учуял запах крови и гноя. Время? Пусть лучше это лекарство останется другим.       — Со мной кто-нибудь был, когда меня везли сюда? — спросила она, плавно — без злости высвобождая руку из сжатой серой ладони мера.       Морщины на лбу эльфа сошлись толстыми линиями, выражая задумчивость.       — Мальчик был, юнец совсем. Этакий, со светлыми волосами, — кивнул он, вновь возвращая лицу спокойное выражение. — А с ним воин из числа нордов. Не стражник и не легионер, но в сражении явно участвовал. Раны у него были свежие и всё лицо кровью измазано.       Эйла ощутила, как часть внутреннего напряжения спадает, отчего даже боль и ломота на несколько секунд приутихли. Значит, Фроднар и Колдер тоже спаслись.       — Мне нужно найти их, — твёрдо заявила она. — Они где-то здесь?       Данмер кивнул снова и вытянул руку вправо в указательном жесте.       — На краю лагеря собрались все те солдаты, что сопровождали нас. Если тот воин там, то и мальчонка, думаю, с ним.       Эйла кивнула, развернулась в указанном направлении и зашагала к ближайшему просвету между поставленными палатками. Сделав не более десятка шагов, и, услышав за спиной хлюпанье сапог данмера по грязи, она обернулась и застала эльфа входящим в свою палатку. Нужное слово уже зародилось на языке, но изучающий её взор алых очей слишком ярко предстал перед глазами и заглушил слова благодарности.       Отвернувшись, Эйла безмолвно продолжила путь.