Игры с кровью

      Мирак внимательно наблюдал за тем, как один из трудящихся на лесах под потолком рабочих передаёт своему товарищу ниже очередной каменной блок почти идеальной кубической формы. Именно так — из рук в руки, сверху и до пола, в течении нескольких дней — труженики спустили уже несколько сотен таких вот тяжеловесных глыб, постепенно расширяя отверстие в потолке. О прежней форме тронного зала напоминали лишь объёмные деревянные балки, скрещивающиеся над головой в подобии решётки, и, совсем недавно нёсшие на себе тяжесть каменного свода. Холод в помещении стоял невероятный, но Мирак не обращал на силу северной стихии никакого внимания — прошло столько времени, а любые ощущения мира смертных по-прежнему вызывали в нём трепет и наслаждение. Интересно, когда его тело привыкнет к этому? В глубине сознания Драконорождённый ловил себя на мысли, что не хочет прощаться с этими ощущениями.       Он старался смотреть на открытое для взгляда утреннее небо, но, всякий раз пытаясь сосредоточиться на завешивающих его почти беспросветной стеной облаках, глаза сами невольно цепляли взгляд за деревянные перекрытия. Рассуждения своевольно просачивались в голову, не позволяя Мираку не думать об этом. Пусть и не в идеальном совершенстве, но всё-таки он владел знаниями истории, которая успела минуть за то время, что он провёл в плену Обливиона. В течении этого немалого срока Виндхельм пережил множество войн, по ходу которых не раз оказывался разграблен и разорён. Выстаивал ли в этих конфликтах Королевский Дворец, возведённый при самом Исграморе? Да, письмена, что Мирак читал в бесконечной библиотеке Апокрифа описывали множество постигших город бедствий, однако далеко не так подробно, как хотелось бы. Особенно здесь выделялись те непростые ветви истории, когда Скайрим и Виндхельм дважды оказывались на пути у сил вторжения из восточных земель Акавира. Детали тех войн (как и всех прочих) утаивали истинность причинённых городу повреждений, а потому невозможно было определить сколь много Виндхельм сохранил от своего начала. Если дворец, как и город, не раз перестраивался и реставрировался, то это уже не прежнее творение древних нордов, которое Мирак помнил. Это, скорее, двойник — несовершенный близнец, жалкая попытка подражания тому, что было когда-то.       Это заключение заставило губы Драконорождённого породить удовлетворённую улыбку. Это не Королевский Дворец Исграмора. О, нет — это другой дворец. И, раз сейчас он снова переживает изменения, то их зачинщик имеет право назвать итог строительства так, как посчитает нужным. А называть это место Королевским Дворцом у Мирака не было никакого желания. Нет, у него на это место имелись совершенно иные планы.       Он оторвал взгляд от того, как трудящиеся спускают и выносят через распахнутые ворота прочь ещё один камень и протёр уголки глаз. Лёгкая, накатившая от рассуждений сонливости враз разрушила иллюзию блаженства, которой Мирак втайне от своих слуг наслаждался каждый день после освобождения из плена Хермеуса Моры. Сон, усталость, голод, жажда — он совсем позабыл эти чувства и нужды там — в Обливионе, из-за чего они теперь казались лишними и даже раздражающими. Например, сегодня утром, едва сон успел отступить — Мирак вскочил с кровати, сражённый накатившим внезапно испугом. Подумать только, его напугала так сама кровать! Проснувшись и ощутив под лопатками мягкую перину, он перепутал её с невесомой пустотой и на мгновение решил, что падает в пропасть. Хорошо, что этот позор никто не видел и не слышал.       С остальным хлопот было уже меньше. Ощутив в теле слабость, и, поняв, что причиной этому является банальное истощение организма, Мирак незамедлительно отправился на кухню с целью раздобыть пропитание. Приказов готовить для себя он не отдавал, а лишённые свободной воли слуги, разумеется, не могли самостоятельно дойти до столь сложного для их усмирённого состояния умственного заключения.       Однако, как оказалось, в подобных приказах не было никакой нужды — на кухнях Мирака встретили десятки поваров, во главе которых стоял самый возрастной из них мужчина, представившийся именем Сифнар. Старик совершенно спокойно поклонился ему и спросил, что «господин» желает к завтраку. Мирак был так обескуражен, что разрешил кухонным работникам выбирать самим, и уже через какую-то треть часа ему подали горячий мясной суп, тушёные овощи, вино и хлеб. Вкус у всего этого оказался настолько ярким, что Мирак не заметил как съел практически всё, даже не задумавшись о возможной опасности переедания. К счастью, никакого негативного эффекта не последовало, но зато вызвало у Драконорождённого очередную мысль: почему? Почему ему не хотелось спать тогда — в первые дни после долгожданного освобождения? Почему его желудок не жаловался на голод, а язык и горло на жажду?       Над всем этим Мирак по-прежнему неустанно размышлял и самое вероятное из уже выведенных им заключений ему совершенно не нравилось. Быть может, это остаток связи с Обливионом так влияет на него? Может, за многие годы его рабства что-то прежнее и человеческое в нём умерло — или, даже хуже — осталось в Апокрифе? Что если он свободен не до конца? Что если в своём коварстве Демон Знаний припас против него некий козырь?       Поделённые на две отдельные створки врата протяжно заскрипели и раскрылись шире, давая пространство для входа небольшой процессии из слуг. Заставив себя отбросить лишние раздумья, Мирак подался вперёд, чтобы лучше видеть вошедших. Кажется, отданный пару часов назад приказ был выполнен. Прекрасно.       — Владыка, — шедший впереди всех остальных воин снял с лица маску, оказавшись одним из данмеров с Солстейма, и поклонился, после чего указал рукой на человека, которого окружали остальные пришедшие вместе с ним прислужники, — мы разыскали то, что тебе было нужно. Что прикажешь делать теперь?       Мирак встал с трона, медленно спустился по его ступеням на уровень пола, вошёл в ряды слуг, что сразу же поспешили расступиться перед ним, и внимательно рассмотрел приведённого ими мужчину. Разумеется, это был норд, не особо высокий, но заметно крепкий, что только подтверждало успешность проведённых слугами поисков. Молодостью мужчина похвастаться не мог, явно балансируя на грани между расцветом своих сил и начинающейся старости. Однако, возраст в данной ситуации играл положительную роль — чем старше, тем опытнее.       Лишь начав изучать крепкие и заметно огрубевшие руки приведённого мужчины, Мирак неожиданно осознал, что те были туго стянуты верёвкой.       — Развязать, — не медля, приказал он.       Один из прислужников тут же снял с пояса короткий кинжал, поднёс клинок к путам и быстрым движением рассёк их, заставив упасть на пол.       — Оставьте нас наедине, — продолжил Мирак, после чего посмотрел на переполненные трудящимися леса, по которым продолжали спускаться куски разбираемого потолка. — Все.       Зал опустел в считанные минуты. Всё это время Мирак продолжал изучать взглядом приведённого к нему соплеменника. Мужчина разминал запястья и едва заметно ёжился от холода, что было неудивительно — на нём была одна лишь тонкая рубаха. Должно быть, слуги вывели его прямиком из дома, не дав даже одеться.       — Прошу простить за неудобства, мой друг, — заговорил Драконорождённый и ему показалось, что мужчина содрогнулся ещё сильнее. — Надеюсь, мой призыв не сильно помешал твоему существованию.       — Благодаря тебе, мою жизнь теперь только «существованием» и называть, выродок, — неожиданно резко для сделанных ранее Мираком наблюдений заговорил норд. — Решил заманить меня в свою армию? Не выйдет!       Мирак не сдержал смешок. Дерзость в его адрес в каком-то смысле тоже была приятна слуху, как, собственно, и любая другая вольная речь.       — Полагаю, ты что-то потерял, в ночь когда этот город склонял предо мной колени?       Мужчина запрятал руки под подмышками, стараясь согреть их, и отступил на шаг.       — Я всё потерял, — рыкнул он. — Все что-то из-за тебя потеряли, чужак. Драконы спалили половину города, мне и моей ученице теперь приходится жить вместе с этими, — норд обернулся, видимо надеясь увидеть того прислужника, что снял при нём маску и тем самым раскрыл своё отношение к расе тёмных эльфов. Не найдя данмера взглядом, он повернул голову обратно. — А твои лизоблюды-прислужники разорили мою кузницу и даже не позволили забрать то, что уцелело!       Мирак снова улыбнулся:       — Значит, мои «лизоблюды» не ошиблись, и ты действительно кузнец, — он сложил руки крестом на груди, наблюдая за реакцией мужчины. Лицо и поза его собеседника не изменились, но глаза слишком заметно выдавали искру зародившейся в нём заинтересованности. — Как твоё имя?       — Онгул, — почти без задержки ответил норд. — А прозывают Наковальней.       — Что ж, Онгул по прозвищу Наковальня, если ты готов меня выслушать, то, возможно, я смогу компенсировать твои потери. Даже больше: ты сможешь приносить ещё больше пользы жителям этого города, заниматься своим ремеслом и дальше обучать таких, как твоя нынешняя ученица.       Мирак отошёл обратно к трону, по левую сторону от которого стоял приготовленный слугами стол, содержащий на себе бутылку точно такого же вина, как-то, что он пил минувшим утром. Несомненно, в здешних погребах можно было найти и иные напитки, но только начавшему восстанавливаться вкусу пока что было достаточно и такого. Наполнив темноватой, очень похожей на разжиженную кровь жидкостью два серебряных бокала, он вернулся назад и протянул питьё кузнецу. Тот колебался долгие несколько секунд, но в конце концов принял бокал — не то из страха, не то из-за уважения к оказываемому гостеприимству. Мирак был склонен думать, что всё-таки по первой причине, а потому решил развеять сомнения и, отхлебнув напиток первым, заговорил вновь:       — Мне жаль, что мои драконы причинили вред городу, но, можешь поверить, это была одна из необходимостей, и вскоре я собираюсь отдать им приказ о продолжении, — он снова отпил вина и указал наполовину опустошённым бокалом на частично разобранный потолок. — Как видишь, начало положено.       Онгул, так и не прикоснувшись губами к напитку, с неподдельным изумлением на лице проследил за движением его руки.       — Ты готов разрушить город и осквернить его славную историю? — бокал полетел к сокрытым мантией ногам Мирака и со звоном отскочил от пола, расплескав своё содержимое. — Ты, грязный чужак, принёс нам смерть и разруху! Ты держишь нас в городе, как в клетке, а сам восседаешь на троне, что издревле принадлежал великим королям севера, и которого ты не достоин! Кем ты себя возомнил, прокляни тебя боги?!       Мирак проглотил его слова, не собираясь никак оскорбляться, а под конец даже задумался. Действительно, кто он? Кто он не для себя, а для жителей Виндхельма, которым, по словам Онгула, «принёс смерть и разруху»? Его слуги, разум коих был взят под контроль сначала длительными ритуалами, а затем и силой его голоса, разумеется не думали о нём подобным образом — просто не могли. Для всех остальных же он действительно был никем иным, как «чужаком», что напал и привнёс хаос в их жизнь.       Он неожиданно вспомнил слова той девушки-воительницы из числа бывших скаалов — Фреи, с которой говорил незадолго до прибытия на материк. Тогда её фраза ему не очень понравилась, но, как оказалось, в ней всё же был определённый смысл. «Процветание, счастье и покой под твоим правлением, владыка», — так она ответила на заданный им вопрос. Он не вкладывал Фрее в разум этих мыслей. Она сама пришла к этому выводу — покорилась, осознала мир по-новому и возжелала наставления.       Да, пожалуй, роль спасителя и проводника Мираку нравилась куда больше, чем статус безжалостного убийцы и захватчика, что, похоже, успел закрепиться за ним здесь — в первом же городе, к которому он прибыл после покорения Солстейма. Надо действовать несколько иначе. В конце концов, нельзя же содержать абсолютно всех слуг на коротком поводке из магии. Правителем чего и кого он будет при таком исходе — опустошённых земель, наполненных лишь наполовину разумной чернью?       Твёрдо зацепившись за эту разочаровывающую мысль, Мирак опустил веки глаз и успокоил мысли. Ответ и подход к жителям Виндхельма таились прямо здесь — в его сознании. Или, вернее будет сказать, что они оказались там, когда он вогнал меч в грудь Кориму Серому и поглотил то, чем и кем был «знаменитый герой».       В этот раз воспоминания открылись спокойно, без рывков и ослепляющих разум вспышек. Ощущалось это так, будто Мирак стоял перед окном и смотрел на жизнь Довакина, которая беспорядочными потоками протекала за ним. Это совсем не походило на поглощение знаний сражённых драконов. В случае же с крылатыми тварями — ранее принадлежащее им, грубо встраивалось в его сознание и так же грубо усваивалось, сливая воедино то, чем был дракон, и то, кем был и оставался сам Мирак. Здесь же всё было иначе. Нужно было лишь протянуть руку, взять нужный кусочек чужих мыслей и изучить, как нечто материальное. Как книгу.       Так он и попробовал сделать.       И у него получилось.       — Послушай меня, Онгул по прозвищу Наковальня, — обратился Мирак к кузнецу, открывая глаза, и, переступая через алую лужу у своих ног, — мне прекрасно известно, что пережил Виндхельм совсем недавно, — он повернулся к трону и указал на величественное седалище свободной рукой. — Скажи, ведь тот, кто сидел на этом троне до меня, по твоему мнению, тоже был недостоин его?       Лицо Онгула переменилось из разъярённого в растерянное, но Мирак сразу заметил промелькнувшую в глазах мужчины нотку согласия.       — Ты про Брунвульфа? Многие в городе его уважали, как ветерана войны с остроухими, но он, похоже, не ценил этого мнения о себе, — кузнец издал тихий, но всё равно хорошо слышимый вздох. — Он ратовал за поклонение Империи и выступал против свободы Скайрима. Он не истинный норд, он отвернулся от Талоса и…       Мирак опять не сдержал улыбки. Воистину, многим жителям этого мира понадобится его наставление в будущем. Боги, несомненно, были одной из самых неприятных заноз в его планах.       Талос. О, он знал о нём всё, что только можно было знать, ибо такого рода знания были для Хермеуса Моры, как бриллианты для любителя ценностей. Разумеется, добыть эти знания было непростым и очень долгим трудом, но у Моры для этого имелась целая вечность и сотни последователей, которые позаботились о том, чтобы каждая крупица той необыкновенной истории оказалась записана в фолиантах Апокрифа.       Мирак тоже когда-то принимал участие в сборе кусочков этой правды, и, благодаря недальновидности Принца Знаний, теперь она существовала лишь в двух местах: в книге, что осталась бесцельно собирать пыль в глубинах Обливиона и у самого Мирака в голове, отпечатавшаяся там навсегда после прочтения. Правда, которую смертные проповедники веры несомненно назвали бы ересью, но всё равно не перестающая от этого быть правдой. Да, он знал, когда именно и как именно Тайбер Септим занял своё место среди других богов. Ему даже было жаль, что возникшая около двухсот двадцати лет назад трещина во времени так сильно запутала смертных, превратив их в слепых фанатиков, верующих в то, что поводом для вознесения некогда простого нордского военачальника стали его доблесть и подвиги в кровопролитном завоевании всего Тамриэля.       — Поверь мне, я позабочусь о том, чтобы Скайрим был свободен, — Мирак допил остатки вина и спокойным шагом вернулся к столу, чтобы избавиться от опустевшего бокала. — Более того, наша родина возвысится и вновь запишет себя в историю славной главой, подобно древним нордским империям.       Он взглянул на Онгула и увидел именно то, что и надеялся увидеть — недоверие, удивление и изумление в объединённой форме.       — Наша родина? — переспросил кузнец и прищурился, разглядывая его с головы до ног, что Мираку, откровенно говоря, пришлось не очень-то по душе. — Ты же чужак. Ты… Кто ты?       Долгожданный вопрос был задан. Всё тем же размеренным шагом он подошёл обратно к мужчине и встал напротив. Забавно — первым, кому он поведает правду о себе, станет обычный городской кузнец, не думающий ни о чём другом, кроме верного жара в горне и точно отмеренного количества расплавленного металла.       — Я норд, как и ты, Онгул Наковальня. Я жил во времена, когда этот город был молод, когда богами этой земли были драконы, и когда наш народ пожелал избавиться от их ярма.       Первичная реакция была вполне объяснимой — удивление кузнеца быстро склонялось к презрению. Мирака это не разочаровало. Он и не надеялся, что свободомыслящий человек поверит ему без должных доказательств. Что ж, да будет так.       Мирак повернул голову к сооружённому отверстию в потолке и позвал, преображая голос в ту`ум:       — Саротар!       Краем глаза он заметил, как Онгул покачнулся, застигнутой мощью магии голоса. Вернув себе равновесие, кузнец попятился на несколько шагов.       — Слухи не врали? — почти пролепетал он. — Ты Довакин?       — Довакин мёртв, друг мой, — спокойно ответил Мирак, возвращая к нему взгляд. — Я убил его. И думается мне — ты не будешь скорбеть по нему?       На такую реакцию он не смел и надеяться — Онгул обильно сплюнул себе под ноги.       — Этот убийца и предатель? — процедил кузнец сквозь зубы. — Чего с него взять - истинный южанин! Он убил истинного Верховного Короля, Ульфрика Буревестника и отдал Виндхельм в руки имперским марионеткам, вроде Брунвульфа, что готовы плясать на ниточках Талмора, — Онгул замолчал и часто заморгал, явно осознавая, что говорит излишне раскрепощённо для того, кто только что бросался оскорблениями и предложенным вином. — И всё же, ты… Ты, как и он, да?       — Драконорождённый, — кивнул Мирак, мысленно смакуя рождающееся на лице кузнеца доверие. — Долгие века я был отрезан от этого мира и наблюдал за тем распадом, что стремительно охватывал его, — он вздохнул, ощущая в груди странную свободу. — Подобные Кориму Серому лишь насыщали эту скверну своими деяниями, хоть и думали, что творят добро. А добра без зла не бывает.       Мирак прервался, вслушиваясь в свистящий в зале ветер. Где-то далеко, но уже явственно слышимо хлопали драконьи крылья.       — И чем же ты отличаешься от этих «других подобных»?       Вопрос был задан прямолинейно, но не без опаски в голосе, что и принесло Драконорождённому истинное удовлетворение.       — Тем, что я осознаю это, Онгул. Весы не придут к равенству, если бросать на них гири вслепую. Их надо видеть.       — И ты видишь? — в голосе кузнеца вновь появилось недоверие.       Мирак всё же ощутил лёгкую злость, но быстро унял её. Нужно быть сдержаннее, напомнил он себе мысленно.       — Вижу. И я готов поставить нужный вес и на добро, и на зло, чтобы весь этот мир наконец-то пришёл к равновесию, — Мирак улыбнулся, гадая не выглядит ли эта улыбка чрезмерно дружелюбной. — Но нельзя же терять голову, верно? Начинать надо с малого и для этого «малого» мне и понадобятся такие как ты, Онгул по прозвищу Наковальня.       Грохот и волна холодного воздуха захлестнули зал. Онгул заслонил лицо руками, пытаясь защититься, но всё равно не удержался, упал и оказался отброшен почти до самой ближайшей стены. Мирак дождался когда занесённый снаружи снежный круговорот не уляжется и лишь тогда поднял глаза на оставшиеся под потолком перекрещивающиеся балки. Вытянутое тело дракона помещалась в проделанном отверстии не полностью, но достаточно, чтобы было видно голову, шею, крылья и часть туловища.       — Да, Thuri? Чем я могу служить тебе? — произнёс Саротар, пытаясь удобнее уместить когтистые лапы на балках.       Мирак глубоко вдохнул и выдохнул. Он знал, что этот момент настанет и был уверен, что дракон тоже догадывался об этом. Интересно, боится ли он сейчас? Насколько Мираку было известно, страх драконов таится за крепким щитом их гордости и получает свободу лишь в миг рока — это был неоспоримый факт, который ему пришлось не раз доказать самому себе, когда очередная крылатая рептилия ложилась мёртвой тушей у его ног.       Нет, Саротар не боялся. Почему? Потому что в нём не осталось ни гордости, ни страха. В нём был только сам Мирак.       — Саротар, — обратился он к дракону спокойным тоном, будто они вели светскую беседу, — пришло время обсудить ту проблему, которая так сильно разобщила нас недавно.       Дракон просунул свою сплющенную голову в отверстие между двумя балками и вытянул шею настолько насколько позволяло его положение. В итоге их с Мираком стало разделять не больше двух-трёх ярдов.       — Да, Miraak, я понимаю. Я должен понести наказание за своё предательство не так ли?       Мирак на секунду обернулся, чтобы посмотреть на Онгула. Кузнец сидел около стены, в сознании, но совершенно недвижимо. Лицо его было перекошено соитием ужаса и вгоняющего в ступор изумления.       — Ты был верным слугой мне долгие годы, Саротар, — продолжил Мирак, возвращая взгляд к дракону, — но, увы, в решающий момент твоя преданность мне оказалась пустым звуком. Ты легко отказался от всего того, что я дал тебе, и что я ещё мог бы тебе дать, — он вздохнул, но без горечи, а с простым облегчением. Справедливость должна была восторжествовать уже давно, но раньше Саротар был ему ещё нужен. Что ж, теперь эта нужда не так остра — как-никак, а уже целых три дракона присоединились к своим собратьям у него на службе. — Ты знаешь какого наказание за предательство?       Дракон медленно кивнул:       — Знаю, Thuri. Это Dinok.       Мирак кивнул в ответ и вытянул перед собой руку, готовясь направить словесный приговор в исполнение. Хорошо, что этот предатель сожалел о своём поступке, пусть и по наитию воли хозяина. Лучше уж так, чем никак вовсе. Ведь Мираку жаль его не было.       — Саротар, Zill-Los-Dii-Du!!!       Потолочные балки жалобно скрипнули. Несколько уже отсоединённых от общей конструкции, но ещё не снятых каменных блоков дрогнули и упали вниз, украсив пол зала обильной паутиной трещин в местах ударов. Кроме утробного рыка вышедшего из объёмных лёгких воздуха, Саротар не издал ни звука. Грохот, с которым он провалился вниз и столкнулся с полом, принадлежал уже мёртвому телу.       Мирак дождался того момента, когда туша дракона окончательно просядет и замрёт. Одно крыло Саротара застряло между балками и тем самым удержало его от полного падения, заставив остановиться в висящем положении. Лицезря эту картину, Мирак едва не рассмеялся. В похожей позе он вывесил останки другого дракона в отстроенном в свою честь храме на Солстейме — ещё тогда, в те далёкие дни, когда он и не подозревал о привитой ему судьбе будущего узника Апокрифа. Он ведь неспроста так облагородил смерть той твари. Этот гордец оказался каким-то особенным — достаточно сильным, чтобы противостоять мощи его голоса. Жаль, что его не удалось переубедить. Как бишь звали эту крылатую пакость? Кажется, Наксмарвол или как-то похоже.       Не опуская руки́, Мирак сделал несколько шагов вперёд и положил ладонь на самый нос Саротара. Сократившаяся между ними дистанция мгновенно повлияла на наложенные криком чары, и он сразу ощутил то, что ощущал уже неоднократно. Десятки раз.       Он ощущал это всем телом: мышцы под кожей раздувались, лёгкие наполнялись воздухом, несмотря на то, что Мирак задержал дыхание, а в сознании открывался просвет, через который к разуму сплошным потоком устремлялся весь опыт и все знания, что секунды назад принадлежали Саротару. Всё так же, как и всегда: перетекающие мысли дракона будто взвешивались и сравнивались с мыслями самого Мирака — то, что ему уже было ведомо отметалось прочь и растворялось в небытии, а то, чего он знать не мог, пристраивалось рядом с прочими мыслями, навсегда занимая соответствующий участок сознания, и, закрепляясь, как и любое другое знание.       К сожалению, знал Саротар не так много. Мирак глубоко вдохнул, усваивая полученную силу, и выдохнул, принимая обновлённого себя. Миг концентрации нарушил хруст — это высохший скелет дракона, лишившись прежней опоры, всё-таки провалился внутрь тронного зала. Без удерживающей их плоти и суставов, кости рассыпались бесформенной кучей, лишь кое-где случайно сохранив прежнюю форму тела. Чешуя осыпалась на пол: где-то крупными лоскутами, а где-то мелкими кусочками.       — Могучий Талос, Добрейшая Мара, Чистейшая Кин…       Мирак обернулся и посмотрел на Онгула. Кузнец так и не сдвинулся с места, по-прежнему сидя у стены. Глаза у него были выпучены, а губы продолжали дрожать, исторгая устные молитвы тем богам, в которых он истово верил. Ничего, подумал Мирак, скоро он будет верить в то, что видит перед собой, а не в тех, кто якобы пристально взирает на Нирн с небесных осей, из тьмы Обливиона или из света Этериуса.       Он подошёл к нему и протянул руку. Онгул вздрогнул, словно пробудился ото сна, несколько секунд смотрел Мираку в глаза, а затем, приняв предложенную помощь, поднялся на ноги.       — На чём мы остановились? — усмехнулся Мирак. — Ах, да! Я говорил, что мне понадобится помощь подобных тебе. Что скажешь?       Онгул отвёл взгляд, чтобы ещё раз посмотреть на рассыпавшегося в кучу костей дракона, но почти сразу переключился обратно на Мирака. Беспорядочно повторив эти действия ещё около четырёх раз, норд наконец-то сумел сосредоточиться на Драконорождённом. Моргнув, он растерянно развёл руками.       — Я всего лишь кузнец.       — Сейчас мне большего и не надо, — покачал головой Мирак. — Моя армия невелика, но она ещё возрастёт, а хорошей армии нужны хорошие оружие и доспехи. Вот и скажи мне, Онгул по прозвищу Наковальня, ты сможешь снаряжать мою армию? Ты ведь хороший кузнец?       Норд мгновенно просиял и закивал с широкой улыбкой:       — Кто-то говорит, что Йорлунд Серая Грива из Вайтрана считается лучшим кузнецом, но можешь мне поверить, что я намного лучше него. У него там — в Небесной Кузнице — сталь какая-то особая, помяни моё слово.       Мирак улыбнулся в ответ и снова протянул Онгулу руку, в этот раз с иным жестом. Мужчина тут же пожал её — крепко и с уверенностью.       — Небесная Кузница, говоришь? — переспросил Мирак. — Да, то древнее место действительно пропитывает могущественная магия. Но у тебя, мой друг, будет кое-что лучше древней кузни, — он качнул головой себе за спину, указывая на иссохший труп Саротара. — Справишься?       У Онгула отвисла челюсть.       — Драконьи кости? И чешуя? — судя по голосу, кузнец с трудом верил в своё счастье.       — Не только, — добавил Мирак.       Подняв руку, он щёлкнул двумя пальцами, меж которых тут же ярко полыхнули золотые искры. Всего лишь через несколько секунд после этого из бокового прохода, что вёл в коридоры дворца, появилась фигура прислужника. Как и все, он был одет в кожаную мантию, но вместо более распространённого в рядах армии Мирака костяного нагрудника, носил на правой руке тонкую чешуйчатую наруч во всю её длину. Данное отличие давало понять принадлежность слуги к кузнецам и оружейникам.       — Полагаю, твоей ученицы тебе будет недостаточно, — произнёс Мирак, когда прислужник приблизился к ним с Онгулом. — Это Бальдор Железный Крой с острова Солстейм. Он и его помощники будут работать с тобой.       — Помощь не помешает, — кивнул Онгул. — Если, конечно, они способны к кузнечному делу.       Гордости в нём не меньше, чем в драконе, с лёгким разочарованием подумал Мирак и незаметно послал бывшему кузнецу скаалов мысленный сигнал. Подчинившись, Бальдор тут же выхватил откуда-то из складок мантии кинжал и молниеносным движением приблизил его к горлу зарвавшегося Онгула. Тот замер, не решаясь даже сглотнуть, что было весьма умным решением, ведь блестящий синевой льда клинок был так близко, что малейшее движение на шее кузнеца привело бы к порезу.       — Осторожнее, друг мой. Скаалы — вспыльчивый и суровый народ, — прокомментировал Мирак, приказывая Бальдору убрать кинжал, чему тот мгновенно подчинился, — зато они владеют секретом ковки сталгрима, который давно покинул скайримские берега. Не так ли, Бальдор?       — Владеем. Умею, — монотонно отозвался кузнец. — Если владыка прикажет — научу других.       — Приказываю. Учи всех, кого к тебе пришлёт Онгул Наковальня. Оружия понадобится много.       Вернувший себе дар речи и самообладание Онгул вновь переключил всё внимание на драконьи останки. Что-то невнятно промычав, норд заговорил:       — Материалов может не хватить. Я ведь сначала изучить технологию должен и ещё…       — Не беспокойся, — оборвал его Мирак, тоже устремляя взгляд на то, что недавно было Саротаром. — Материала тебе хватит, — он улыбнулся, предвкушая новые знания. — В конце концов, Корим Серый истребил далеко не всех драконов.