***
— Попробуй ещё раз. — Подожди, вот так рукоять держать надо, да? — Да. И ноги шире. Давай! Слышимые за стеной острым волчьим слухом голоса прервались очередным ударом, который в этот раз получился не глухим, а звонким, что говорило об его успешности и верности исполнения. — Пацан подрос. Эйла сосредоточила взгляд на сидящем в кресле напротив Вилкасе. Мужчина улыбался и тоже смотрел в сторону стены, отделяющей его комнату в спальных покоях Йоррваскра от личного уголка, принадлежащего Фаркасу. Фроднара и Колдера Соратники приняли с теплом и радушием, но велели ждать прибытия самой Эйлы здесь — на нижнем ярусе праздничного зала. По прибытии девушка оповестила о себе хускарла и мальчика, после чего уединилась с Вилкасом для ныне ненадолго прервавшегося разговора. Фаркас либо просто не хотел им мешать, либо яро желал вернуть утраченную связь с Фроднаром, что, судя по доносящимся из-за стены звукам и разумным наставлениям в области владения мечом, сейчас ему прекрасно удавалось. Сам Фроднар, несомненно, тоже был рад вернуться сюда. За то время, что он провёл под крылом Корима, как отца, мальчишка изрядно привязался к Йоррваскру, его обитателям и их пути в целом. Странно, что при всё при этом, он не преследовал цели совершенствовать свои боевые умения в то время, что их «семья» отсутствовала в Вайтране. — Не надо пытаться меня отвлечь, Вилкас, — сдержанно проговорила Эйла, чем сразу переключила внимание брата по ордену обратно на себя. — Ответь мне: да или нет? Кустистые брови мужчины стремительно опустились к глазам, мгновенно изменив выражение его лица с беззаботного на серьёзное, если даже не раздражённое. Вилкас глубоко и заметно тяжело вздохнул и заелозил на кресле, изгоняя неудобство, которое было вызвано не какими-либо физическими факторами, а скорее сутью разговора. — Эйла, мы обсуждали это ранее, обсуждали после. Почему обсуждаем и сейчас? — Ты отлично знаешь почему. Вилкас шумно фыркнул. — Я знаю только то, что ты бываешь упряма до невозможного. Мало того, ты ещё и на Предвестника напустила своего внутреннего демона, — он смотрел ей строго в глаза, и Эйла поняла, что говорит Вилкас, нисколько не стесняясь своего мнения. — Молчишь? — мужчина прозрачно улыбнулся, и это зажгло в ней огонь ярости, сдержать который стоило большого усилия. — Да, я знаю это. Видел. Корим помогал мне и Фаркасу, когда мы пришли к решению последовать тому же пути, что и Кодлак. Я видел, что его гложет сомнение, Эйла. Видел, что он чувствует, когда я и брат расставались с проклятием у гроба Исграмора. — Это не проклятие, — упрямо перебила его Эйла, — и моего мнения ты не изменишь своей пустой бравадой. Более того, не смей говорить, что Корим чувствовал — ты этого не можешь знать. — А ты, стало быть, знаешь, да? — сквозь голос Вилкаса скользнуло ничем не прикрытое презрение. — Почему же? Потому что грела ему постель? Эйла наполнила лёгкие воздухом до отказа и максимально тихо выдохнула, чтобы не раскрыть уже по-настоящему взрывающегося внутри неё гнева. Несомненно, Вилкас дерзил ей не потому что хотел оскорбить, а всего лишь отвечал уверенностью своих домыслов на уверенность её. Вот только уверенность эта была ложной. Всегда. — Значит, твой ответ - «нет», — утвердительно подытожила она. — Мой ответ иной, сестра, — в речь Вилкаса вернулось прежняя доброжелательность. — Я скорблю о Кориме не меньше тебя, поверь. Но неужели ты не видишь, что прямо сейчас сама идёшь по тому же опасному пути, на который уже ступала? И его потянула за собой, не забывай. Эйла ждала этих слов, но так и не решила окончательно как ей стоит отвечать на них. — Я помню, Вилкас, — она села прямо, сплетя руки в замок, и, опустив глаза. — Но это совсем не одно и тоже. — Неужели? — он также подался ближе к ней. — У мести всегда одно лицо, а причины не важны. — Хочешь сказать, что ты не желаешь отомстить? — Эйла едва удержала пылкость слов от того, чтобы не выговорить их полу криком. — Я хочу справедливости. Ярл Балгруф уже вызывал меня, Фаркаса и даже Вигнара, чтобы знать встанем ли мы на защиту города, когда этот «Мирак» подойдёт к стенам. Эйла ощутила, как внутри неё лопается последняя струна терпения. — Только не говори, что вы намерены сидеть здесь на своих задницах и ждать его! — воскликнула она. — Вы даже не представляете, что он за угроза! Вилкас снова прозрачно улыбнулся. — Не представляем? Как раз наоборот, Эйла. Вести из Истмарка не на шутку встревожили Балгруфа, да и других ярлов, наверняка, тоже. Мало Скайриму было вольных драконов, так теперь ещё у них и хозяин появился. — Он Драконорождённый, как и Корим! — Эйла старалась, успокоить голос, но тот, будто неподвластный, сам срывался на крик. — Никто из нас не знает откуда он пришёл и на что ещё способен! Он напал на Виндхельм и взял город быстрее, чем, наверное, любой другой захватчик за всю его историю! У него не только драконы в подчинении, но и собственные войска и… — Письмо, дошедшее до ярла, было отправлено придворным магом, который сумел затаиться в городе после нападения, — перебил её Вилкас, поднимая руку, что успешно подействовало на Эйлу как успокоение. — Он успел пронаблюдать за всем творящимся ужасом и описал всё настолько подробно, насколько мог. Благодаря его донесению, мы знаем больше, чем ничего. Эйла тяжело вздохнула и откинулась назад, вжавшись затылком и шеей в спинку кресла. — Бумага и чернила не передадут истины, Вилкас, — медленно проговорила девушка, прикрывая глаза рукой, чтобы создать темноту и отдаться отразившимся в ней воспоминаниям о хаосе и разрушении, обрушившихся на Виндхельм в её присутствии. — Возможно. Но знай, что «сидеть на задницах» ни ярл, ни мы не собираемся. Балгруф уже заручился поддержкой самых крупных и влиятельных городских кланов и отправил на все четыре стороны гонцов и воронов с предложением незамедлительно созвать Совет ярлов и обсудить вторжение. — На три, — горько усмехнулась Эйла, — восточные земли обречены. Только боги ведают, что сейчас происходит там. Поверь, это я знаю точно. — Не факт, — бросил в ответ Вилкас, — Если угроза действительно настолько велика, как говоришь ты и полученное ярлом письмо, то Рифт не станет медлить с эвакуацией мирного люда. Им открыта дорога в Сиродил или, быть может, в Морровинд. А снега севера не позволят врагу быстро выйти к Винтерхолду. — Мирак не остановится на Скайриме, — Эйла говорила это с уверенностью, ибо знала наверняка, что с этим Вилкас спорить не станет. Она поднялась с кресла и прошла к стене слева от себя. Слух вновь отыскал детали происходящего за ней «обучения» — прямо сейчас Колдер и Фаркас спорили о том, какой из выпадов надёжнее. Хускарл уверял брата Вилкаса в том, что без щита предлагаемый им приём теряет безопасность, а соратник спорил, заявляя, что воин должен быть готов обороняться, не имея щита в принципе. Наблюдая за ритмично бьющимися за стеной сердцами и гоном разгорячённой крови в человеческих венах, девушка покачала головой: — Мы не о том говорим. — Как раз о нужном, сестра, — Вилкас тоже встал и приблизился к ней. — Мы должны быть готовы. Все мы: ярлы, владения, воины. Я не сомневаюсь в том, что вести о произошедшем дошли уже и до императора, а значит Сиродил пришлёт подкрепление. — С твоих слов, может и альтмерские принцессы снизойдут до помощи? Вилкас с непониманием почесал не выбритую должным образом щёку. — Ты про нашего Элио́на что ли? Кстати, толковый малый. Видела бы как он двумя мечами разом размахивает… — Вилкас, — прервала его Эйла, оборачиваясь к мужчине всем корпусом, — ты и ярл — все вы говорите о том, что нужно готовиться к войне. Но война не станет взвешивать силы и ждать, когда кто-либо пришлёт помощь одной из сторон. Война бьёт и бьёт больно и беспощадно, — она вгляделась в голубые, отдающие белёсостью глаза Вилкаса, и этого взгляда он не выдержал, моргнув. — Надо устранить её корень — зачинщика и тогда… — Устранить зачинщика? — оборвал её мужчина, вновь посуровев. — Ты не видишь картины в целом, Эйла, и хочешь просто отомстить. Так же было и тогда… — Не надо, Вилкас… — Нет, сестра, слушай меня! — он схватил её за плечи обеими руками и нещадно встряхнул, заставив поморщиться от такой резкости. — Так уже было. Ты хотела только одного — отомстить за Скьора. И к чему это привело? К беде, вот именно. Корим шёл за тобой и разделил твою вину сполна, но ты всё равно умудрилась переубедить его и забыть… — Я не забыла! И он тоже! — Эйла в гневе отшатнулась и сбросила с себя руки Вилкаса. — Ладно, может и так. Но ты не извлекла совершенно никаких уроков, раз жаждешь мести с той же яростью, что и прежде. Ей почти захотелось ударить его в грудь или хотя бы оттолкнуть зарвавшегося наглеца подальше от себя. Как он смеет?! Неужели он взаправду не понимает? — Ты хочешь, чтобы его смерть была забыта? — стараясь говорить спокойно, произнесла Эйла. — Хочешь, чтобы она сошла с рук этому… этому монстру? Предлагаешь просто сидеть и ждать? — Ты совсем меня не слушаешь. Вилкас покачал головой, коснулся двумя пальцами левого виска после чего отошёл к противоположной стене, где стоял высокий шкаф. Отворив его, мужчина взялся за стоящую на одной из полок тёмную бутыль и бокал по соседству с ней. Опорожнив в тару жидкость (которая, как Эйла рассудила по цвету, была вином), Вилкас быстро расправился с напитком, подлил себе ещё и закрыл шкаф, оставив бутылку внутри, а бокал в руках. — Я предлагаю, — он повернулся обратно к девушке и замер, держа бокал навису, — тебе остаться с нами, сестра. Будь рядом, помогай нам, а когда придёт час, мы выйдем на славную битву, — Вилкас поднял бокал, подчёркивая свою глупую речь и осушил его одним глотком, — и победим. Эйла неотрывно смотрела на него. Вилкас был старше её, и всё-таки она искренне не понимала — глуп он или настолько погряз в политике из-за отсутствия во главе Круга Предвестника, что отупел до нынешнего состояния и не видит того, что она хочет ему объяснить. Очевидно, не видит. — Мирака не остановить так легко же, как Вайтран остановил Буревестника. — плоско и жёстко сказала Эйла, — А помочь нам может только одно. Она надеялась, что в этот раз Вилкас не станет спорить, как спорил изначально — в основании их разговора. — Эйла, — он поставил пустой бокал на резную тумбу рядом со шкафом, вернулся к креслу, но не сел, оставшись стоять к ней спиной, — когда-то твоя верность Охотнику воодушевляла многих в Круге. Кодлак рассказывал мне, что даже он в первое время после обретения этого, — мужчина на мгновение замялся, но всё же продолжил, — дара, был опьянён и не думал ни о чём другом, кроме своего могущества. Фаркас был захвачен так, что чуть голову не потерял — сама, наверное, помнишь. И я был не лучше в начале, — Вилкас ненадолго замолк, после чего повернул к Эйле одну только голову. — Кровь волка давно покинула Круг, и только ты цепляешься за неё со старой верой в то, что это приносит доблесть… — Не только доблесть, — в очередной раз перебила его Эйла. — Силу. Это главное. Особенно сейчас. Вспомни сколько было смертей, когда драконы впервые объявили о своём возвращении. Весь Скайрим застиг страх даже больший, чем от войны, что Ульфрик развязал, умертвив Короля Торуга, — она сделала паузу, готовясь к решительной попытке переубедить товарища. — А теперь драконы действуют, подчиняясь Драконорождённому! У Мирака есть сила, и противопоставить ей можно только другую силу, а не какие-то там Советы, политику и надежды на помощь от чужаков. Эйла замолчала, изучая спину Вилкаса, который стоял, абсолютно не шевелясь. В этом мрачном, накалённом и угнетающем молчании они провели, наверное, целую минуту, пока соратник всё же не вернул себе голос: — Сила, значит? Что ж, — мужчина развернулся и подошёл обратно к тому шкафу, из которого брал бутылку с вином, но в этот раз, открыв его, опустился на колени, чтобы изучить самое его днище. Поочерёдно выставив наружу сапоги с латными защитными пластинами, стопку каких-то гладко-уложенных тканей, походящих на штандарты, и несколько пустых кинжальных ножен, Вилкас извлёк на свет небольшую, резную, деревянную шкатулку со скруглённой крышкой. Выпрямившись, он развернулся и поднял находку перед собой, демонстрируя. — Надо было выбросить эту мерзкую штуку, а лучше сжечь. Эйла поняла, что смотрит на шкатулку со слишком явной жаждой и моргнула, успокаивая себя изнутри. — Ты была мне сестрой по оружию и другом много лет, Эйла, — заговорил Вилкас, — и ты знаешь, что я никогда не пожелаю тебе вреда. Но, при этом, мне также известно, что свои желания ты любишь ставить вперёд всего и всегда достигать своей цели. Эйле совершенно не понравился его тон, но она не проронила ни звука. Сейчас самое время проявить сдержанность. Вилкас, тем временем, открыл шкатулку и запустил внутрь руку. Через несколько секунд он поднял над собой вытянутую форму, в которой угадывался плетёный из практически чёрной по цвету травы шнур и болтающиеся на нём белые, серые и раскрашенные уже искусственно в синий мелкие кусочки костей. Вилкас сделал по направлению к Эйле два шага, но остановился, не дойдя последнего. — Если бы я тебе отказал, — продолжил мужчина, лишая тон голоса последних ноток уважения, — ты нашла бы способ получить это сама, не так ли? Всё обыскала бы, но нашла, верно? — он нахмурился, уже нисколько не скрывая своего разочарования. — Забирай и пусть Хирсин подавится твоей верностью. Так и передай ему, если он тебя услышит. Ещё одним глубоким вдохом Эйла заставила себя проигнорировать последние прозвучавшие слова. Молча протянув руку, девушка взяла когда-то принадлежащий Вилкасу амулет и, приблизив его к глазам, внимательно рассмотрела. Кулон, играющий роль главного украшения в центре даэдрического символа, был сделан из черепа полуночного ястреба — довольно редких и кровожадных крылатых тварей, которых было не так просто не то что сбить с неба, но даже отыскать. Далее — по всей длине шнура — в конструкцию вплетались раздробленные на осколки кости волка, а между ними, чередуясь, умещались крашеные медвежьи когти. На вершине амулета к шнуру были прилажены перья всё того же ястреба, а скрепляли их для общей надёжности высушенные надлежащим образом оленьи кишки. От изучения столь необходимого в её планах символа веры Эйлу отвлёк топот ног за стенкой, плавно перешедший в коридор. Вилкас, судя по всему, тоже услышал, потому что резко поднял голову, а шкатулку вслепую отшвырнул в сторону, попав точно на кресло, где недавно сидел. Дверь за спиной Эйлы скрипнула. — Дядя Вилкас, нам нужна твоя помощь, — послышался голос Фроднара. — А мне помощь Фаркаса, — достаточно громко, чтобы её услышали произнесла Эйла и обернулась. Вошедшие в комнату брат Вилкаса, Фроднар и Колдер с непониманием таращились на девушку несколько секунд. Эйла поглядела в ответ на стоявшего впереди обоих мужчин мальчика. Лицо Фроднара было раскрасневшимся от натуги и не лишено следов задорности, с которой он, несомненно, занимался тренировкой. О последнем также свидетельствовал настоящий короткий меч, крепко сжимаемый молодой рукой. Сделанный из стали, клинок идеально подходил мальчишке по росту и, казалось, не причинял сложностей из-за своего веса. — Эмм, моя помощь? — нарушил тишину Фаркас. Эйла отвлеклась от Фроднара и переключилась на мужчину, сразу же подняв перед ним полученный амулет. Ей не хотелось затягивать со всем этим. — Мне нужно это, — прокомментировала она. — Где он? Фаркас сощурился, зрительно изучая то, что девушка ему показывала. Через несколько секунд лицо мужчины просияло и озарилось свойственной ему туповатой ухмылкой. — А, эта побрякушка-то? Я её в старый сапог сунул, что у меня под кроватью валяется. Всё равно пары к нему нету. Так, я думал, как раз и затеряется. Эйла улыбнулась.***
Никогда прежде время не казалось ей настолько мучительно-тянущимися. Эйла была железно уверена, что все оставшиеся в её распоряжении четыре дня будут потрачены на усердную подготовку, однако всё необходимое было уже ей заготовлено к середине вторых суток. Не желая привлекать к своей цели новичков и лишний раз пересекаться с Фаркасом и Вилкасом, Эйла предпочитала ночевать в таверне. Возвращаться в Дом Тёплых Ветров она не собиралась ни под каким предлогом, и дело было далеко не в Лидии, которая старательно возвращала и себя и жилище своего погибшего тана в надлежащий вид. Провести там даже один час было для девушки равнозначно пытке. Пусть дом и находился в сильно отличающемся от привычного Эйле состоянии, но главных своих аспектов — запахов бывшего владельца — не лишился. Нахождение там или даже в близости от него было просто невыносимо. Дневное и часть ночного времени Эйла проводила за чертой города, добывая нужные для ритуала призыва фрагменты. Когда она поняла, что оказалась готова раньше срока, то решила изготовить новый амулет и для себя — подобный тем, что сохранились у Вилкаса и Фаркаса. Собственный — изготовленный много лет назад — Эйла, к сожалению, оставила в Виндхельме, где не решалась носить его постоянно, дабы не представлять обозрению свой взгляд на суть божественной власти над смертными. Несомненно, явиться Отцу Охоты без этого символа теперь — будет верхом неразумности. К изготовлению замены она решила подойти с тщательным вниманием и проявлением инициативы. Увы, полуночные ястребы, как ей подсказывали богатые знания и опыт, в первые дни лета ещё не показывали клювов достаточно часто, чтобы на них можно было объявить охоту. Исходя из этого, Эйла прибегнула к, оказавшейся в результате успешной, попытке отыскать крылатую дичь менее ценную, но всё же не менее редкую, чем те твари, что отдали свои головы Вилкасу и его братцу когда-то давно. Попавшийся ей у границ южных лесов трёхкрылый вьюрок был необычайно прыток, но, измотавшись собственной игрой, не сообразил сколь важны и необходимы были для Эйлы его кости, а потому был сбит второй стрелой, последовавшей за первым — отвлекающим — выстрелом. Всегда активные и бродящие исключительно стаями волки были слишком простой мишенью (не говоря уже о братском уважении к верным лунному зову хищникам), поэтому их Эйла исключила из своего списка, заменив пожелание на амулете костями и зубами саблезуба и медведя. Готовый амулет она вымочила в крови оленя, а необходимые для вступления в силу даэдрической магии символы должно было нанести смесью сразу трёх кровей, источником которой успешно послужили все загнанные ею животные. Сложный набор правил завершила окончательная обработка перемолотыми в порошок оленьими рогами. Эйла не собиралась наивно гордиться проделанной работой, ибо самоуверенный охотник чаще всего сам познаёт участь жертвы, но всё же испытала некий отголосок гордости, когда впервые взялась за изготовленный собственными руками символ верности. Желая проверить своё творение на прочность, она провела всю третью ночь в безмолвной молитве посреди равнины за городом, возложив амулет на камень — на обозрение лунам. Тяга витавшей в ту ночь над нею магии была столь сильна, что девушка едва сдерживала разъедающую кровь волчью жажду. За секунды возродив в памяти каждый час этого мучительного ожидания, Эйла глубоко вдохнула, прогоняя внезапно нахлынувшую на разум тревогу, и шагнула вперёд. Каменная дверь, оберегающаяся от чужих глаз снаружи могущественными чарами, гулко задвинулась за ней, отрезав её от всей той суматохи, что царила в Йоррваскре и городе. Замерев в преддверии подземного зала с тяжело надавливающим на плечи низким пещерным потолком, она окинула взглядом знакомое окружение. В Нижней Кузнице царила тишина. Вернее, так Эйле показалось в первую секунду, но стоило девушке распознать в этом мнимо-безмятежном молчании собственное дыхание, как слуху явилось то, что вряд ли мог услышать кто-либо другой — тихое гудение властвующей в этом древнем месте магии. Магии могущественной, непостижимой и таинственной. О Небесной Кузнице, что занимала холмы, на которых первые Соратники возвели свой праздничный зал в незапамятные времена, ходило, наверное, меньше легенд, чем о чём-либо ещё в Скайриме. Причиной тому было то, что даже владеющие когда-то этими землями снежные эльфы не имели представления о том, кто или что создало это необыкновенное сооружение. Большинство учёных и исследователей, насколько было известно Эйле, полагали, что колдовские свойства огня, который вот уже десятки веков использовался для ковки лучшей стали на всём континенте, происходили от некой магии, рождающейся в самом Этериусе и достигающей земли с потоками ветра. Так это было или нет, но здесь — в Нижней Кузнице, что располагалась точно под более известной всем Небесной — след магии был настолько силён, что его можно было ощущать кожей, просто прикасаясь к стенам. Эйла аккуратно уложила принесённые с собой в мешке необходимые компоненты ритуала на землю и с нескрываемой одержимостью рванулась вперёд. Остановилась она у небольшого отверстия в потолке, откуда на пол лился луч белого света. Оказавшись в его власти, девушка глухо застонала — так силён был зов из-за стен. Эйла не знала ничего на счёт предполагаемой учёными «магии из Этериуса», но могущество лун, вне всякого сомнения, доносилось до этого зала далеко не по воле простого ветра. С трудом оторвавшись от столь притягивающего небесного света, Эйла перевела взгляд на несколько полукруглых каменных постаментов, что стояли у разных стен зала, образуя треугольник. От увиденного ей стало жутко не по себе и даже несколько досадно. Похоже, что Нижняя Кузница была покинута с тех самых пор, как Вилкас и Фаркас пришли к своему абсурдному решению избавиться от вверенного им когда-то дара, и как сама Эйла бывала здесь в последний раз. На каждом постаменте занимал своё место Тотем Хирсина — артефакт, благословлённый им самим, чтобы наставлять зовом и азартом всех последователей Бога Охоты. Эйла неторопливо прошла вокруг зала, останавливаясь у каждого постамента, и с толикой разочарования смахивая с них осевшую пыль. Простого прикосновения к вместилищам даэдрической магии было достаточно, чтобы ощутить самим нутром их суть и могущество. Жезл Охоты, по легенде хранящий в себе запахи и души всех возможных существ, что становились жертвами его обладателей. Барабан Единства, чей грохот наполнял сердца охотников тягой к содружеству и честному дележу добычи. И, конечно же, Белый Череп, что наполнялся и питался страхом, ужасом и отчаянием тех, кому выпала роль жертвы. Завершив обход, Эйла остановилась в самом центре святилища, где располагалась достигающая в высоту её груди каменная чаша. Запах крови, что оседала когда-то на её дне для проведения соответствующих ритуалов, был богат и разнообразен, но от нюха девушки не ускользнул тонкий след её собственного происхождения. От одной мысли об этом сердцу Эйлы стало невообразимо тесно в теле. Да, здесь. — Именно здесь, любимый, — произнесла она уже вслух, но всё же почти шёпотом, чтобы не нарушать окружающий покой. Излишне свободная мысль вновь толкнула её сознание потянуться к лунам, что взошли над землёй нынешней ночью. Увы, луны были неполными, а лишь прибывали, не дойдя ещё даже до половины. Однако, как бы то ни было, это не могло послужить весомой причиной тому, что день, принадлежащий Хирсину по праву звёзд и небес потеряет свою значимость. Более того, положение двух небесных очей не могло хоть как-то ослабить желание самой Эйлы. Воодушевившись этим заключением, она принялась за работу. Медленно, но не всё-таки не забывая о надлежащих сроках, при помощи звериной крови Эйла начертила на полу необходимый символ: большой круг диаметром в два ярда и ещё три — поменьше, что соприкоснулись краями с основным в трёх разных точках. Дополнив внутренность основного круга надписями на классическом даэдрическом наречии, сделанными обгоревшей костью, Эйла один за другим перенесла в малые круги все хранящиеся в Нижней Кузнице тотемы. Убедившись в верности всего изображённого, девушка вновь обратилась к лунам и ночному небу. Время поджимало. Последние минуты Эйла провела в молчании и недвижимости, чтобы дать нанесённым на тело символам высохнуть и пропитать кожу и плоть соответствующей древним знакам силой. Гоня прочь от обнажённого тела холод, она не разрывала прежнего контакта с небосводом, где звёзды, луны и сама тьма Обливиона посередь них наполнялись готовящейся вот-вот вступить в свои права магией. Эйла ощущала это подобно предчувствию далёкой бури, но знала, что бояться ей нечего. Вместо этого она мысленно радовалась тому, что сотни и тысячи подобных ей по всему миру точно так же сейчас ожидают наступления долгожданного часа. Даже не часа, а мига. Простые почитатели, жаждущие внимания, звери, ведающие краями своего сознания о людских богах… и конечно же обладатели величайшего из даров Хирсина. Всё началось так же внезапно, как и в те разы, когда Эйла уже обращалась к своему богу в прошлом. Внутри у неё заклокотало, мышцы начали наливаться силой, а разум будто обрёл свободу и, отделившись от тела, стал смотреть вокруг, пронзая камень, воздух и ночную тьму. Вряд ли простые люди могли это даже увидеть или осознать, но Эйла чувствовала, как луны с каждым мгновением становятся ярче, и как этот свет доносится до неё, почти обжигая кожу. Мысли начали путаться, перемешиваясь со звериными инстинктами. Крепко сжав кулаки, и, уместив обе руки на согнутых коленях, Эйла заставила себя замереть, в то время как начертанные вокруг неё круги ярко вспыхнули, обдавая тело жженим исходящих напрямую из Обливиона токов магии. — Отец мой, ты доносишь до меня запах жертвы, — заговорила Эйла, тщательно контролируя каждое слово, ибо её глотка уже начинала отдавать тягой к вою, — раскрываешь её укрытие и выводишь меня на след. Отец мой, ты питаешь меня своей милостью и мучаешь своей жаждой. Отец, ты учишь меня побеждать и принимать поражение; учишь доказывать власть, не забывая о своём месте; учишь бить один раз, но точно. Отец, обрати на меня свой зоркий взгляд в эту ночь, ибо это время Твоей охоты. Обрати свой взор на меня и прими меня, как своего охотника или как свою жертву. Ты мой отец, я твоя дочь. Услышь же меня. Холод коснулся её кожи с новой силой, но она не отдалась ему, согреваясь тем огнём, что уже вовсю пылал внутри. Незримая мощь потянула за собой тело, но она сопротивлялась, ибо не её физическая оболочка, а её дух должен был быть готов к охоте. — Услышь же меня, мой отец, Владыка Охоты и Звериной Крови. Ты мой отец, я твоя дочь. Услышь меня, Хирсин! Эйла не открыла глаз, но увидела свет, подобного которому не существовало в Нирне. Этот свет мерцал, искажался, вспыхивал и угасал, превращая ничто, где она оказалась, в желанный разгорячённому духу простор. Простор, свобода… охота.