Игры с кровью

      Взгляд постепенно возвращал себе ясность, слух обострялся, а не позволяющая двигаться твёрдость мышц отпускала тело. Воздуха в лёгких не было, вынуждая их разрываться от колкой боли и жжения по всему объёму груди, но позволить себе даже такой простейшей блажи, как вдох, Эйла не могла. Этого нельзя было делать ни в коем случае, ибо даже живительная для дыхания капля воздуха имела свою цену. Вдох — и тебя услышат, шаг — заметят. Напоминая себе эту простую истину, она сидела и ждала того мгновения, когда тело окрепнет и вернёт все свои возможности без исключения. Лишь тогда она сможет вступить в игру. Охотник должен уметь ждать, если хочет, чтобы жертва показала себя, не распознав опасности, и, если не хочет сам занять её место, став целью другого охотника. Этот закон был свят.       Эйла поняла, что миг освобождения настал, когда сквозь мышцы пронеслась волна силы, заставившая покрывающую кожу шерсть встать дыбом. Перемещение завершилось. Лёгкие уже с отчаянием требовали пищи для себя, но она не поддалась, а вместо этого обратилась к своим слуху и нюху. Зрение не всегда было важно. Опасность можно и почуять, и услышать, и даже ощутить, уловив передаваемые землёй отголоски чужого движения.       И прямо сейчас Эйла чуяла запах металла, слышала скрип, могущий быть только тихим голосом тетивы, и лёгкий свист ветра, что огибал губительную остроту, а лапами ощущала дрожь в земле, донёсшуюся до неё после последнего сделанного незримым врагом шага.       Она развернулась и взмахнула правой лапой. Предплечье соприкоснулось с движущимся древком и оттолкнуло стрелу, заставив ту отклониться от курса и вонзиться в землю. Увидев стрелка и его изумлённый взгляд, Эйла оскалила клыки и только теперь — в полной мере наслаждаясь верностью своих действий — вдохнула воздуха. Раз… два… достаточно, иначе страх врага будет неоправдан.       Расстояние между ними сократилось прежде, чем новая стрела заняла своё место на луке. Как глупо с его стороны, доносилась единственная мысль из-под завесы звериной ярости. Когти полоснули стрелка по лицу, ключице и плечу, утягивая тело вниз, но Эйла не собиралась быть столь сдержанной со своей первой жертвой. Подключив вторую лапу, она поймала соперника прежде, чем он оказался на земле, пронзая его грудь насквозь. Послышался хрип, который, вероятно, был задуман как крик — просто моментально хлынувшая в лёгкие кровь изменила ход происходящего. Не разжимая мнущих мягкую плоть когтей, Эйла подняла лапу перед собой. Бывший стрелок уже не шевелился, лишь подрагивал, сотрясаемый остаточными конвульсиями. Быстрая смерть, подытожил человеческий голос в глубине звериного разума. Но иначе быть и не могло — один из когтей даже сейчас явственно ощущал мягкость сердца.       Она сбросила мертвеца с руки, поспешно подняла лапу и облизнула один из удлинённых пальцев, пробуя кровь. Распознав характерную особенность вкуса, Эйла вгляделась в застывшее с отпечатавшейся гримасой боли лицо у своих ног. Босмер, подтвердилась её догадка. Ха, вот тебе и стрелок. А ведь жителей далёкого Валенвуда называют лучшими мастерами луков во всём Тамриэле. Что ж, может этот смельчак и оправдывал подобный, привязанный к себе титул, вот только сейчас они вдвоём находятся не в Тамриэле.       Эйла оскалилась вновь, поддаваясь человеческому зову смеха, исходящему от столь ироничной мысли. О, да — это не Тамриэль, и лучший мастер лука и стрел тут только один — владыка этого места. Её владыка, который только что рассудил соперничество между нею и этим босмером.       Забыв о глупом веселье так же быстро, как и дойдя до него, Эйла вернула разуму ясность и внимание. Взгляд видит, уши слышат, нос чует, зубы и когти готовы.       Но новой угрозы не ощущалось. Убедившись в этом, Эйла приникла к земле и двинулась вперёд, опираясь на все четыре лапы, и, параллельно изучая окружение. Это место именовали по разному — всё зависело от происхождения легенд и слухов о нём. Название «Охотничьи Угодья» было самым распространенным, но на слуху у разных народов, коих объединяла вера в Хирсина, существовали и иные: «Великая Свобода», «Пастбище Зверя», «Вольная Охота» и некоторые прочие.       Знать об Охотничьих Угодьях из книг было вполне обыденно, но передать их истину рукописным фолиантам и учёным заметкам не удавалось по одной особой причине: мало кто возвращался отсюда, если изначально хотел прийти, не разделяя воли этого места. А воля плана Обливиона подчинялась только его лорду — Принцу. Следуя этому неизменному правилу, Охотничьи Угодья являлись местом действия вечной охоты, правила которой были гибки, ибо зависели от желаний самого Хирсина. Все те существа, что обитали здесь, могли в любой момент стать центром внимания, объявляясь жертвой, и, обретая таким образом временный конец своей судьбы за считанные часы (если даже не минуты). Жертвы могли скрываться, могли сталкиваться в сражении с охотниками и одерживать над ними верх, но завершалось всё и всегда одинаково — когда к гону присоединялся сам Хирсин. Возглавляя своих верных слуг, владыка завершал то, что не могли сделать его последователи, жестоко карал неудачников и поощрял тех кто отличился особыми стараниями.       А потом всё начиналось заново. Убитые охотники и жертвы перерождались, могли при этом меняться местами, но изменить две единственно важные в этом мире роли не были способны никаким способом. Гнаться или быть гонимым — вот всё, чего желал Хирсин от своей паствы, и его воле обязаны были подчиняться.       Это касалось и внешнего вида Угодий. Принадлежащие Принцу Охоты земли могли принимать и совмещать в себе самые разные обличья: от влажных тропиков и до засушливых пустынь, что означало и разность могущей таиться здесь опасности. Эйла знала и помнила это, а потому снова и снова оглядывалась кругом, запоминая каждую деталь, чтобы быть готовой использовать окружение. Ритуал, что открыл путь сюда, как она этого и ожидала, направил её в совершенно незнакомое место — это была поляна посреди леса, плавно уходящего вверх по склону и необъятного для простого взгляда. Деревья вокруг были лиственными и, несмотря на свои внушающие размеры, пахли молодо. Пожалуй, если бы Эйла взглянула на всё это, не осознавая где находится, то и не отличила бы дарованную этой части Угодий природу от той, что наполняла леса Тамриэля. Даже запахи здесь были почти такими же, отличаясь лишь едва уловимой ноткой чего-то чужого — чего-то, что нельзя было объяснить обычными словами.       Эйле хватило нескольких коротких наблюдений, чтобы окончательно убедиться в сделанных выводах насчёт неизведанности своего положения. Да и вообще, ввиду непостоянства плана Обливиона, вряд ли существовал смысл искать схожесть с теми его участками, в которых она бывала прежде. Здесь был важен только опыт самого пребывания, а Эйла с чистой совестью могла отметить пять посещений, происходивших в течении срока чуть меньшего, чем полтора десятка лет её прошлой жизни.       И вот, она здесь в шестой раз. Шесть. Ей нравилось это число. Уже пять раз она проводила ритуал и пять раз получала ответ со стороны Обливиона, открывающего перед ней свои двери. Пять раз она прибывала сюда, пять раз охотилась, объединяясь с одними против других и со всеми против избранной жертвы, и, что было, пожалуй, самым важным — пять раз выживала. Как и тогда, сейчас Эйла находилась здесь на правах гостя, который возжелал стать частью этого огромного и прекрасного уголка, дабы разделить с его обитателями их стремления, радости и азарт. Царившие здесь правила и воля Хирсина распространялись только на созданий, порождённых лично им, и на тех кто уже навсегда расстался со своим смертным телом, а значит, что в случае гибели добровольного гостя, судьба его души останется на усмотрение Принца.       Об этом Эйла тоже не забывала, хоть и несколько гордилась тем фактом, что уже выходила прежде из Угодий живой и удовлетворённой. Но ведь в этом и была вся суть: игра, охота, выживание любой ценой, цель быть лучше остальных и заслуживать милость своего божественного покровителя. Знать бы на самом деле: лучшая ли она? Сколько ещё подобных ей сейчас пребывают здесь, разделяя ту же самую жажду, сколько из них уже бывали тут и успешно возвращались? Насколько велико для Хирсина то внимание, которое она столько лет старалась привлечь, в конце концов?       Мимолётная мысль заставила Эйлу забыть обо всём прочем и переметнуть силу разума на обострённые инстинкты. Гордость — худшая черта любого охотника, напомнил из глубины сознания человеческий голос. Сегодня она узнает ответы на терзающие её вопросы, ибо сегодня она пришла сюда не просто ради участия в гонке за внимание своего бога, а ради жатвы плодов многолетней верности ему.       Если она лучшая, то это необходимо доказать.       Склон становился круче, оповещая о приближении вершины. Продвигаясь меж деревьев, Эйла продолжала читать посылаемые ей лесом и тем, что было за его границей, знаки. Запах оставшегося далеко позади босмера почти растворился в потоке прочих следов, которые, по мере восхождения, становились всё ярче и ярче. Лес был широк, но далеко не одну её ритуал перенёс внутрь этой зеленеющей обители. В этом Эйла быстро уверилась, распознав вываренную кожу, смешанную с запахом пота, что однозначно говорило о надетом на чьё-то тело доспехе. Был так же похожий след, но отдающий металлом тяжёлой брони, однако выше всех прочих Эйлу заинтересовала куда более сложная по составу вонь — смесь запахов, на подобии тех, что источались её собственным телом. Звериный дух, объединённый с затмившимся человеческим. Запах оборотней.       Следя за тем, чтобы другие участники охоты не оказались слишком близко к ней, Эйла выбралась на вершинную точку склона, где брал начало резкий обрыв. Пристроившись рядом с несколькими умещающимися на самом краю каменными глыбами, она с практически чистым человеческим трепетом изучила открывшийся взгляду простор. Перед ней лежала бескрайняя долина, рассекаемая пополам широкой, извилистой лентой реки, исток которой, вероятно, находился где-то неподалёку, а истинная длина и устье терялись за линией горизонта.       Теперь Эйла видела, что лес занимает весьма внушительную часть окружения на ближайшую сотню лиг во всех направлениях, но по левому берегу реки всё-таки становится гуще. Правая же от водного потока часть ландшафта резко обрывала лесной покров, становясь свободнее, что явно шло в разрез с привычными правилами власти природы. Вне всякого сомнения, этот регион был спроектирован как некое подобие арены, где каждый мог бы найти себе добычу по вкусу и месту обитания.       Истинная свобода, затянул голос в голове, поражаясь увиденному, в то время как зверь исследовал даль лишь с одной целью — найти оживление. Нос жадно поглощал запахи. Какое разнообразие! Эйла ощутила подобие головокружения, распознав несколько живых существ, чьих пахучих следов не узнавала. Быть может, ей удастся забить одного из этих таинственных обитателей?       Слух уловил громкий плеск, донёсшийся откуда-то снизу. Эйла опустила глаза и инстинктивно прижалась к земле, чтобы не выдать своего положения. Высота от края обрыва и до земли была никак не меньше двух сотен ярдов, но такое расстояние не могло помешать обострённому зрению увидеть источник привлёкшего слух звука. В тени нависающей над долиной горы растекалось небольшое озеро, кажущееся совершенно невзрачным на фоне остального зеленеющего пейзажа, и, берущее своё начало, скорее всего, где-то в разломах под горой.       И, тем не менее, столь непримечательный участок оказался избран в качестве поля настоящего сражения. Эйла навострила зрение до предела, выискивая отдельные копошащиеся далеко внизу фигуры. Судя по всему, бой начался достаточно давно и унёс жизни уже более чем половины своих участников. Густой запах крови затмевал собой все остальные, но Эйле удалось увидеть пять до сих пор живых и сражающихся человекоподобных фигур и две куда более крупные, изменённые силой ликантропии. Не считая этих семерых, ещё около десятка уже отдали души Хирсину — два трупа лежали на берегу озера, остальные же плавали в воде, оскверняя её цвет истекающими из полученных ран жизненными соками.       Эйла быстро сопоставила характер действий всех участников и пришла к выводу, что бой меж собой устроили две команды. Расстановка сил оказалась весьма необычна: два загнанных в воду — ближе к кромке озера, у скалы — каджита при помощи луков отстреливались от наседающих на них врагов, коими являлась группа из трёх бледнокожих людей, один из которых прикрывал двух других — тоже лучников — широким щитом. В центре же между ними, в поединке один на один сошлись две громадные фигуры. Эйла удостоила вниманием каждую и мгновенно распознала их отличия друг от друга и от самой себя. Существо, что прикрывало охотников-каджитов, имело немного сгорбленную спину с произрастающей поверх неё растопыренной жёсткой шерстью, а его вытянутая морда оканчивалась плоским рылом, из-под которого выглядывали два длинных, загнутых кверху клыка. Вербо́р, быстро заключила Эйла и переключила внимание на второго ликантропа. Здесь всё было ещё проще: мощное, покрытое густотой бурого меха тело с крупной, но менее вытянутой нежели у волка головой могло принадлежать только вербе́ру.       Медведь-оборотень, определённо, одерживал верх. Нанося удары сохранившимися от коренного звериного облика толстыми, но куда более подвижными чем у зверя лапами, ликантроп заталкивал противника глубже в озеро и уже достиг того, что тот был почти по пояс в воде. Вербор же, стараясь сохранять равновесие в усложнившихся для ног условиях, отчаянно защищался, блокируя атаки, и, периодически пытаясь шагнуть вперёд, дабы пустить в бой являющиеся его главным оружием бивни-клыки. Но каждая из подобных попыток проваливалась из-за существенной разницы в весе, а кабан оказывался загнан ещё на шаг дальше в воду.       Эйла следила за происходящим, стараясь удерживать в узде желание собственноручно заварить такую же кровавую баню, что стремительно обращала озеро внизу в алое пятно на фоне зелёной поляны и дальнейшего леса. Несомненно, каджиты проиграют. Как только их «товарищ» (кем бы он ни был вне хватки своего дара) падёт и будет растерзан, ничто не помешает верберу броситься и на них, заставив биться на два фронта. Эйла и сама однажды схлестнулась с почитателем Хирсина, что предпочёл сущность медведя, но, похоже, оказался слишком слаб духом, чтобы справиться со своей звериной половиной, ибо вёл себя почти так же как истинный разъярённый хозяин скайримского леса.       Ушей достиг странный свист. Эйла отсекла волчьи чувства от всего прочего и обернулась, но никого не увидела. Звук не походил ни на что, слышимое ею ранее, а запах… Она отчаянно потянула носом, но всегда успешно и развернуто передаваемые природой следы затмились будто осевшим внутри ноздрей пьянящим ароматом крови.       Скользнувшая над головой тень обрушилась на неё стремительно и нещадно. Эйла успела лишь поднять голову и догадаться, что привлёкший её звук был свистом скользящего по воздуху в пикировании тела. Слух был отвлечён звуками чужой битвы, нюх — её результатами, зрение без них не могло помочь, а ощутить колебания в воздухе над собой она не могла.       Острые когти впились в её плоть и рванули вверх, взорвав мышцы агонией. Боль была так сильна, что Эйла не смогла сдержать позорного воя. Нижние лапы разминулись с землёй, и всего через мгновение она поднялась в воздух на несколько ярдов. Ритмичные хлопки, которые могли порождаться только активно работающими крыльями, участились, и обрыв внизу отдалился. Эйла оказалась над пропастью.       Проклиная недостойную своих навыков невнимательность, она изогнула шею и вперилась взглядом в неопознанного противника, выбравшего её мишенью для своей охоты. Короткие, но мускулистые, обтянутые серой кожей с редкими тëмными волосками лапы вытянулись под весом её многократно превышающей сейчас человеческие нормы туши. Туловище неизведанного существа было горбатым и не очень крупным — примерно вполовину меньше самой Эйлы, однако это явно не давало ему форы в физических возможностях. Из-за постоянно движущихся по одной и той же траектории тончайших лоскутов-крыльев периодически всплывала сплюснутая морда с узкой окровавленной пастью, широкими угловатыми ушами и выгнутым ноздрями кверху носом. На секунду уродливая башка существа обернулась и столкнулась с Эйлой взглядом больших, полностью чёрных глазищ, после чего послышался писклявый и тонкий рёв, отразившийся в ушах, а следом и в голове режущей болью.       Исторгнув из собственной глотки разъярённый рык, Эйла попыталась взмахнуть правой лапой, чтобы ударить схватившее и несущее её по гибельной высоте существо, но плечи, за которые враг держал её, разразились ещё большей агонией, сковывая движения рук. Сдерживая боль и просящий свободы из глотки недостойный скулёж, Эйла на мгновение поглядела вниз. Тварь несла её точно над озером, но целью её — совершенно точно — был начинающийся дальше по долинной земле лес. «О, Хирсин! Оно хочет сбросить меня!» — возопил человеческий голос в глубине сознания. Что ж, вполне разумный подход для того кто летает — заставить тело расшибиться в лепёшку, опуститься и наслаждаться остатками, которые после такого падения, наверное, даже грызть зубами не придётся.       Иных вариантов в голову ей не пришло. Позволив себе всего лишь два хлопка вражеских крыльев на предварительную оценку, Эйла вытянула шею настолько насколько это было возможно, и клацнула пастью в тот миг, когда правое крыло оказалось в самой нижней точке своего движения. Зубы успешно зацепились за край широченной кожистой перепонки, удержав ту на месте. Послышался ещё один визг, в этот раз отдавший легко различимым испугом, и полёт превратился в падение. Несмотря на начавшийся крутиться перед глазами воздух, с которым равномерно смешивались кусочки захватываемых зрением утёса, леса, реки и земли, Эйла не разжимала зубов. Стараясь не обращать внимание на круговерть, она сосредоточилась на противнике, что отчаянно махал теперь одним подчиняющимся его воле крылом, пытаясь выровняться.       Истинную плачевность своего положения враг осознал достаточно быстро. Болезненно рвущие плоть и мех на плечах Эйлы когти разомкнулись и нанесли удар, нацеленный, видимо, на то, чтобы оттолкнуть её прочь, однако Эйла, воспользовавшись тем, что лапы твари оказались максимально близко, тут же подключила освободившуюся левую руку и обхватила чужую конечность всеми пальцами, не дав завершить приём. Зубы она, естественно, не разжала, а — наоборот — приложила ещё большее усилие и потянула на себя. Под по-прежнему режущий слух вопль владельца, кожа крыла с хлопком разошлась как лоскут простой ткани.       Неконтролируемое вращение продолжалось, но Эйла вовремя поймала начавшим смешивать всё в бессвязную кашу взглядом водяную гладь озера и рванулась вверх, чтобы выровняться и оказаться над врагом. Считанные мгновения в этом положении дали ей шанс внимательнее рассмотреть морду чуть не взявшего над ней верх врага. Тут-то она и заметила кое-что сперва показавшееся необъяснимым, но сразу же получившее подчёркнутый логикой ответ. Кожу над правым глазом крылатой твари украшала золотая серьга, что было явным атрибутом человеческого происхождения.       Вдохнув перед ударом немного воздуха, Эйла получила ещё одно подтверждение своей теории — пусть запах твари и был ей не знаком, но она распознала тот самый неописуемый след, коим пахли порождения дара Хирсина. Тоже оборотень, подумала Эйла, а в следующее мгновение её тело и разум сотрясло столкновение с водой, взорвавшееся оглушительным «плюхом».       Некоторое время они опускались в темноту и вскоре достигли дна. Переместив лапы на горло своего противника, Эйла с силой вдавила уродливую голову в густой ил. Израненная тварь визгливо зашипела, исторгая из пасти пузыри воздуха, но здесь — под водой — его умения были ничтожны. Когтистые лапы, способные тащить Эйлу по воздуху, сейчас могли лишь истерично лупить подводную землю, а единственное уцелевшее крыло с жалкими коготками не могло ничего противопоставить развитой мускулатуре и весу волчьего тела.       Тварь затихла. Осознание победы породило в утробе Эйлы ликующий рык, вышедший наружу обильным потоком пузырей. Напоследок проведя когтем по удушенной шее врага, Эйла оттолкнулась нижними лапами от дна и устремилась вверх. Грести было больно из-за полученных ран на плечах, но сомневаться в том, что дар восстановит её силы не приходилось. Да и нельзя было сомневаться — на её счету уже два соперника, и она не намеревалась так просто останавливаться. Нужно больше. Намного больше.       Вынырнув, Эйла насытилась воздухом и сразу же погребла вперёд, мгновенно различив в этом направлении берег. Оттолкнув с пути чьё-то бездыханное, плавающее лицом вниз тело, она быстро осмотрелась и обнаружила, что поторопилась с выводами на счёт исхода того сражения, наблюдать за которым ей довелось жалкую минуту или две назад. Бой завершился совершенно иначе. Вербер лежал на берегу, глядя в сторону Эйлы разодранным брюхом, откуда, наперебой с фонтанами крови, вываливались многочисленные внутренности. Людей-охотников было не видно — похоже, они убежали, а вот взявшую победу троицу из двух каджитов и вербора Эйла сразу же заметила сидящими у скалы, где до этого диада кошколюдов занимала свою стрелковую позицию. Сейчас оба хвостатых были заняты — склонившись над в два раза превышающим их по размерам кабаном-оборотнем, охотники врачевали его раны, пользуя обычные лоскуты ткани за место бинтов и какие-то травы, подкладывая их под эти незамысловатые повязки. Вербор же сидел, в человеческой манере опираясь спиной на скалистую стену, и тихо (но слышимо для острого слуха) повизгивал, выдавая своё отяжелённое минувшим боем состояние.       Какой превосходный момент, рассудил зверь, а человеческий голос за его завесой согласился.       Нащупав лапами вязкое дно, Эйла на секунду опустилась в воду, чтобы сразу же оттолкнуться и выброситься на берег. Перебирая всеми четырьмя лапами, она бросилась вперёд, сокращая расстояние до ещё трёх жертв. Охотники, конечно же, заметили угрозу и не могли не обернуться, но тянуться к оружию не торопились. Вербор обратил к Эйле украшенную двумя окровавленными клыками морду и дёрнулся вперёд, но два кошколюда неожиданно навалились на него, удержав на месте.       Заметив этот странный жест, Эйла замерла буквально в двух шагах от столь лёгкой и многочисленной добычи. Жажда боя заставляла когти практически чесаться, но в то же время звериная воля в сознании стала менее плотной, пустив на периферию разума человеческий голос. Она низко зарычала, сдерживая жажду рвать, терзать и наслаждаться этим.       Ощутив частичное отступление слепой ярости, Эйла пригляделась к трём чудом уцелевшим охотникам перед ней. Два каджита были похожи друг на друга и даже броню носили совершенно одинаковую, а отличались, разве что, расположением тёмных пятен на светлом мехе. Братья? Возможно. Если так…       Она опустила взгляд на развалившегося подле каджитов вербора. До смешного маленькие глазки цвета тёмного янтаря ответили ей, но почти не несли в себе злобы — лишь её осадок. Измазанное кровью свиное рыло отрывисто втягивало воздух, рождая где-то в носоглотке глухие похрюкивания. Тут-то Эйла и заметила кое-что ещё — золотистый обруч, обхватывающий горло вербора, просто частично затерявшийся во всклокоченном и заляпанном кровавыми брызгами меху.       Не догадываясь, что подтолкнуло её на эту мысль, она переключила внимание обратно на каджитов. У обоих котов точно такое же украшение закрывало тонкие шеи, прячась за кожаными воротниками брони и одеяний под ней. Поверх блестящего металла угадывался некий рисунок, в котором, через несколько секунд изучения, Эйла распознала искажённую хищным оскалом кошачью голову, венчающуюся двумя пристроившимися меж острых ушей рогами. По-периметру обруча сплошным бессвязным потоком так же виднелись буквы даэдрического алфавита. Религиозный символ, несомненно, а изображение на нём могло означать только одну сущность.       Эйла отступила и, сосредоточив взгляд на том каджите, что сидел слева от вербора, кивнула ему. Кошак моргнул и ответил тем же жестом, дополнив его словами:       — Хи́рсин благословил милосердием сестру-охотника. Каджит благодарен Ему и тебе.       Милосердие, откликнулся в сознании почти передразнивающим тоном зверь, но Эйла заставила его смолкнуть. Наградив напоследок взглядом вербора, который, судя по всему, в смертной ипостаси мало чем отличался от своих товарищей-каджитов, она отвернулась и медленно побрела обратно к озеру.       Боль в плечах отступала, кровотечение остановилось, но борьба изнурила её. Согнувшись на берегу, Эйла устремила нос к воде и коснулась её языком, пробуя вкус. Питьё отдавало густо смешавшейся с ним кровью, принадлежащей самым разным венам, но в целом было годным для употребления и утоления жажды. Не долго думая, Эйла обрушила голову в озеро по самые уши и жадно втянула живительную влагу, наслаждаясь быстро растёкшейся по нутру прохладой.       Напившись, она вынырнула, качнула головой, чтобы отряхнуться и уставилась на своё отражение в избавляющейся от порождëнной ряби воде. Вытянутая волчья морда почему-то показалась ей растерянной, пусть та и не могла выразить подобной эмоции. Осознавать подкосившую её волю слабость было почти унизительно, но с той же силой это возвращало разуму равновесие. Ритуал обострил зверя внутри неё и задвинул человека назад. Конечно, это и не мешало изначальному и основному «я» рассуждать и влиять на все совершаемые действия, но именно звериная тяга к крови помешала бдительности Эйлы и чуть было не привела её к гибели от рук соперника. Будь она внимательнее, то не позволила бы нюху так зациклиться на доносящихся до него кровавых испарениях.       И всё же, слова каджита пробудили её. Без милосердия охота превращается в бессмысленное кровопролитие, больше склоняющее чашу смысла к войне и жестокости. В богатое разнообразие уроков, что доносили служители Хирсина до прочих его последователей, входили и множественные заветы о честности, товариществе и совместном праздновании успешного гона.       Эйла незаметно обернулась и поглядела на вербора и двух его помощников, а затем на валяющуюся слева от себя волосатую тушу с вывороченными наружу внутренностями. Вопреки её предположениям, кабан одолел медведя, а оставшихся без его защиты врагов прогнал. Характер нанесённых верберу ран говорил сам за себя — клыки всё же достигли цели и вспороли ему брюхо, однако что же отвечало за это: удача или мастерство? Наверное, и то и другое равномерно. До рокового момента вербер не получил ни одной раны и имел все шансы на победу, но удар кабана был настолько точен, что хватило его одного для решения исхода их поединка.       Она снова оценила взглядом каджитов и их перевоплотившегося напарника. Объединиться? Можно, но сперва надо самой прийти в себя.       Эйла вновь потянулась к воде и уже почти отпила, когда вдруг обнаружила, что из тёмной глади на неё смотрит вовсе не волчья морда, а какой-то плоский и уродливый лик, не походящий ни на что ей ведомое.       Водяной взрыв перед самым носом почти оглушил, но разглядеть что-либо яснее этого Эйла уже не успела — нечто холодное обхватило её за упёртые в землю лапы и потянуло вперёд, срывая с места. Она успела сделать инстинктивный вдох и уже через мгновение вновь оказалась под водой. Темнота ослепила, а сила неизвестного противника лишила возможности двигать руками. Её нещадно тянуло куда-то дальше — на глубину и в ещё большую темноту подводного пространства. Она могла лишь яростно махать ногами, но этим только ускоряла собственное движение, а попытки вырваться не приносили никакого успеха.       Тьма не давала разглядеть пути, который продолжался уже слишком долго. Мысли в голове наперебой с вернувшейся в свою колею звериной яростью хором выкрикивали десятки предположений, но без зрения ни одно из них не могло получить подтверждения. Лёгкие начинала сдавливать жажда воздуха.       Внезапно она и неизвестный враг остановились, но сжимающая её лапы хватка не ослабла, а потянула вниз — ещё глубже. Грудь у Эйлы уже по-настоящему разрывалась, а потому, пришедшийся в неё через секунду мощный удар, оказался многократно ощутимее и болезненнее. Толчок, учитывая его невероятную силу, явно произошёл с самого дна. Эйлу вышвырнуло из воды, немного пронесло по воздуху и тяжело бросило на землю. Твёрдую землю, камень, сразу же отметило сознание.       Рыча, и, параллельно насыщаясь воздухом, в этот раз она не могла обойтись жалкой парой вдохов. Лёгкие горели настоящим огнём. Эйла ощущала лихорадочную дрожь во всём теле и порывы режущего тело сквозь взмокший мех холодного ветра. Вокруг было слишком темно, что в корне не сходилось с озарёнными неизвестными светилами Угодьями. Где она очутилась? Мысли приводились в порядок, постепенно рождая домыслы. Темнота, камень, холод. Это пещера? Да, скорее всего её затянуло куда-то под гору, где находился подземный исток озера. Но кто напал на неё?       Эйла подняла взгляд и мгновенно различила выходящую из воды прямо перед ней рослую фигуру. Сначала она увидела только толстые, покрытые тёмными наростами ноги с тремя короткими пальцами-когтями на каждой, но, постепенно продолжая поднимать отяжелевшую от нехватки воздуха и пережитого удара голову, смогла разобрать крупное, обтянутое иссиня-серыми кожей, чешуей и панцирями тело. На долю секунды её сотрясло негодование от увиденного. Кем или чем бы ни являлось это существо, вряд ли оно могло относиться к пришельцам из Тамриэля. Низший даэдра? Пусть так, но что же тогда оно такое?       Эйла внимательнее рассмотрела всё тело чудовища. Совершенно точно, оно было выше её самой даже в нынешнем волчьем облике. Из горбатого корпуса естественным доспехом торчали панцири, сгибы на локтях выделялись чем-то, что походило на рыбьи плавники, на плечах красовались заострённые наросты, а голова… О, Хирсин, ну и рожа, подумалось Эйле, когда она разобрала сплюснутую до щербящегося панцирями овала морду с широкой дырой-пастью, полной удлинённых острых зубов, и совершенно не отличающимися цветом от остального тела глазами, в центре которых виднелся суженный горизонтальный зрачок.       Чудовище замерло на месте и уставилось на Эйлу, будто хотело испугать её одним своим омерзительным видом. Как бы ни так! Сжав широкие ладони с такой силой, что когти оставили глубокие борозды в камне, Эйла оттолкнулась и встала на задние лапы. Какие бы цели ни преследовало это существо — оно ещё не осознаёт с кем связалось. Достойное продолжение охоты.       Извергнув из себя яростный рёв, Эйла бросилась вперёд. Монстр замахнулся лапой, но не сдвинулся с места. Глупо — у неё преимущество в скорости, удар не успеет достать, а вот она толкнёт его, может даже сбросит обратно в воду. А если же оно всё-таки устоит, то можно будет в прыжке нанести удар по этой мерзкой морде и…       Её со всей силы огрело по правому боку и швырнуло в сторону. Не успев опешить и даже упасть, Эйла почувствовала, как что-то обвивается вокруг торса. Что бы это ни было, оно потянуло её сначала назад, а потом вверх, оторвав от земли. Через секунду она обнаружила себя висящей прямо перед уродливой мордой чудовища. Её живот и спину обвивало гибкое щупальце, берущее своё начало там, где у противника изначально была когтистая лапища. Что за фокусы?       Монстр широко разинул уродливую пасть и на Эйлу обрушился отдающий стрёкотом визг, доносящий из утробы противника мерзкую вонь. Не желая «наслаждаться» этим ни секунды дольше, она взмахнула лапой и полоснула врага по округлой физиономии, попав точно в левый глаз. Сжимавшая её хватка щупальца ослабла, а враг, снова зашипев прежним тоном, отпрянул и поспешно отвернул изрезанную четырьмя линиями-ранами голову. Воспользовавшись передышкой, Эйла быстрым взглядом изучила свои когти. На их острых кончиках осела какая-то мутно-зелёная субстанция. Кровь? Нет, вряд ли — нечто похожее, но необъяснимое. И мерзкое.       Щупальце на её торсе вновь сжалось, заставив всё тело заныть от глухой мышечной боли. Эйла рванулась, взмахнула когтями, но не достала до отдалившейся морды противника. Потерпев неудачу, она повторила удар, в этот раз метя непосредственно в уродливый отросток на его руке. Тут же начавшееся свободное падение огласило об успехе. Приземлившись точно на ноги, и, стараясь не обращать внимания на продолжающее колыхаться у ног щупальце, обрубленный конец которого теперь болтался где-то у неё за спиной, Эйла опять бросилась вперёд и нанесла два удара обеими руками. Один прошёлся монстру по бедру, другой — чуть выше, располосовав знатный кусок панциря между животом и пахом. Нога чудовища сместилась, чтобы пнуть Эйлу, но она вовремя заметила угрозу и юркнула между нею и второй опорой, мгновенно оказавшись за его спиной.       Не теряя выигранного преимущества, Эйла прыгнула, зацепилась когтями за спину великанского создания, подтянулась и тут же взобралась на горбатую, усеянную наростами-плавниками спину. Одной лапой она обхватила тварь за выглядящий достаточно прочным плавник, а другой принялась наносить удар за ударом, кромсая панцири и чешуйчатую плоть под ними. В нос ударила омерзительная вонь разбрызгиваемой во все стороны жижи, но Эйла не собиралась останавливаться. Вися, она подключила и ноги, нанося колющие удары по спине. Монстр заходился своим стрекочущим рёвом, махал обеими руками и вертелся на месте, однако ему явно не хватало подвижности, чтобы снять непрошенного седока.       Эйла не остановилась даже тогда, когда противник упал — сначала на колени, а потом и ничком. Издаваемые его утробой короткие визги звучали ещё несколько секунд, но окончательно оборвались, стоило лишь Эйле вонзить обе когтистые лапы ему точно в затылок.       Выровняв дыхание за несколько долгих секунд, она достала лапами до земли, перекинула одну из них через обмякшую тушу и отошла на шаг, внимательно изучая поверженного врага. Воистину, такой твари не было в списках её достижений. Отличная добыча. Знать бы ещё как называется эта пакость.       — Добыча.       Эйла шарахнулась, на мгновение подумав, что не удержала мысли в голове и каким-то образом выговорила их волчьим языком, но, расслышав прокатившееся по всей пещере грузное эхо, осознала, что одно единственное слово произнёс кто-то другой. Она завертелась на месте, но никого не увидела. Подземелье в принципе выглядело совершенно невзрачным — пустой природный зал пещеры с подземной частью озера по одну сторону и усеянной сталагмитами угловой стеной по другую. Никого и ничего примечательного.       Она потянула носом воздух, стараясь игнорировать исходящую от самолично растерзанного великанского тела вонь. Пахло водой, камнем и… Эйла сконцентрировалась на донёсшимся до обоняния запахе. Несомненно, тот самый след магии Обливиона. Но где источник? Здесь не было запахов зверей, людей или меров, как не было и их объединяющихся в форме ликантропов соитий. Не было так же и каких-либо звуков.       В противовес последнему еë заключению, пещеру сотряс грохот настолько мощный, что Эйла едва устояла на лапах. Прежде чем она успела осознать происходящее, дальняя от неё стена — та, что из-за сотен сталагмитов походила на оскаленную пасть — пришла в движение. Природные шипы обламывались, двигались, перестраивались вертикально и горизонтально, освобождая центральную область вдоль стены. Эйла могла лишь наблюдать за происходящим, дивиться и готовиться ответить на возможную опасность.       Под очередной аккомпанемент грохота, каменная земля у основания стены разошлась паутиной широких трещин, из которых вверх устремились гибкие корни. Отростки непонятно где произрастающих деревьев сплетались вместе, создавая общую форму, которая ложилась на уже частично освобождённое от сталагмитов пространство в некоем подобии… У Эйлы перехватило дыхание, и она даже шагнула вперёд, дабы убедиться, что глаза не обманывают её. Корни формировали трон!       Пещера озарилась яркой вспышкой золотого света, который, даже способные к лучшему нежели у людей виденью волчьи глаза, не смогли перенести, вынудив Эйлу зажмуриться. Когда же она ощутила, что слепящий свет отступает и осмелилась разомкнуть веки, то была готова взвыть от мгновенно сковавшего её сердце трепета и ликования. На сплетённом из виденных ею ранее корней троне восседала огромная человекоподобная фигура. ЕГО фигура.       Сказать, что он был огромен — значит ничего не сказать. Великан обгонял обычного человека в размерах не менее, чем на четыре раза. Мускулистое тело светилось оттенком тёмного золота и укрывалось растущим поверх обычной кожи звериным мехом, а также накинутой на плечи шкурой и обёрнутой вокруг пояса просторной повязкой. Одна его рука лежала на сложившемся из мелких корешков в замысловатую форму подлокотнике трона, а другая держала длинное эбонитовое копьё, глядящее наконечником вверх.       Голова Бога Охоты медленно обратила на Эйлу взгляд больших, сияющих алым светом глаз, взирающих через прорези в маске, точно повторявшей форму рогатой головы оленя. Рука Хирсина единожды приподняла и опустила обратно копьё, заставив то издать звон металла, разнёсшийся по пещере длительным эхом.       — Действительно, знатная добыча, моё дорогое дитя, — вновь раздался тот самый голос — тяжёлый, но звонкий, как и звук только что рождённый ударом копья в его руке.       Эйла с трудом верила в то, что лицезрела. Звериная сущность отступила, полностью отдав тело в распоряжение угла человеческого разума. Волчья личина стала необъяснимо тяжёлой и потянула её к земле, но она смогла устоять на ногах достаточно долго, чтобы сделать несколько шагов в направлении трона своего повелителя. Оказавшись приблизительно в центре пещерного зала, Эйла с облегчением рухнула на колени и опустила голову в поклоне, почти коснувшись носом холодного камня. Как бы она хотела сказать что-нибудь, но язык зверя не мог исторгнуть человеческой речи. Ну и пусть, слова не так важны. Она сделала это! Она добилась его внимания! И теперь…       — Моя верная Эйла, — его глас заставлял каждую шерстинку на её теле вставать дыбом и трепыхаться от разрывающих нутро трепета и восторга, — мы с братьями ждали тебя.       У неё грохнуло в груди, заставив учащённое дыхание застрять между горлом и лёгкими, а все мысли об успехе развеяться. Она даже не знала как реагировать на эти неожиданные слова. «Мы»? «С братьями»?       Эйла подняла обескураженный взгляд на своего бога, но не успела зацепиться им за какую-либо часть его безупречного тела, ибо боковое зрение заметило плавно-плывущее слева от неё нечто. Она повернула голову и в негодовании отпрянула, обнаружив текущий мимо тёмно-зелёный поток. Сама не зная зачем, Эйла проследила за его истоком и к изумлению обнаружила, что он берёт начало там же, где остался лежать затащивший её сюда монстр. Вместо бездыханного тела её взгляду предстала густая лужа, постепенно устремляющаяся в широкий ручей и медленно плывущая в сторону восседающего на троне Хирсина.       — Ты заставила нас ждать!       Низкий, почти ревущий, отдающий металлом и холодом голос так же донёсся откуда-то со стороны трона. Эйла не заметила как её передёрнуло, но причиной тому явно был не испуг, а сама суть прозвучавших слов — от них будто каменели внутренности и остывала кровь.       Содрогаясь сама не зная перед чем, она вернула внимание взгляда на стену, и обнаружила как недавно двигающиеся сталагмиты вновь ожили. Справа от трона Хирсина из них формировалось нечто необъяснимое, в то время как по левую сторону, из необъяснимым способом взмывшего вверх ручья той самой зелёной жижи собиралось огромное… нечто. Вися прямо над землёй, оно напоминало дыру в воздухе, обрамлённую колышущимися отростками-щупальцами.       Ей всё ещё хотелось сказать хоть что-нибудь, но она могла лишь скулить и наблюдать. Не в силах ни подняться, ни оторвать взгляд, ни проронить даже единственного слова, Эйла просто смотрела, как справа от Хирсина из острых камней миг за мигом формировалась высокая фигура. Худощавая, но ужасающая, она походила на обтянутый кожей скелет, кости которого напоминали острые лезвия. Венчала это жуткое и непонятное творение нечеловеческая голова, одарённая широкой, полной клыков пастью, светящимися льдисто-белым светом очами и двумя горизонтально-растущими рогами, берущими своё начало где-то на затылке.       — Жалкая смертная! — исторг всё тот же пронзающий могильным холодом голос. — Ради этого зверя вы хотели моего участия?!       — Как и было обещано, твоё участие не останется без благ, брат.       Эйла не знала как именно поняла это — наверное, просто потому что выбор был не так уж велик — но зазвучавший в ответ протяжный и монотонный глас совершенно точно исходил из той «дыры», что сплелась по левую сторону от Хирсина. В горле у неё собрался ком омерзения, когда она неожиданно увидела возникший посреди этой черноты глаз — огромный, с толстыми веками, зелёно-жёлтым яблоком и горизонтальным сдвоенным зрачком. За ним появились и другие подобные ему — поменьше — около десятка и все моргающие с разным тактом.       — Итак, дорогие братья, — вновь зазвучал последний говоривший голос, а распростёртые в разные стороны от бездноподобной мерзости щупальца затрепыхались, давая понять кому он принадлежит, — мы можем начинать. Но сначала, брат Хирсин, полагаю, твоя почитательница хочет что-то попросить у тебя.       — Несомненно, брат мой Мора, — опираясь на копьё, Принц Охоты поднялся со своего трона. — Дадим же ей сказать.       Его свободная рука очертила плавный взмах по воздуху перед собой, и в тот же миг Эйла ощутила, как сквозь неё проходит некая волна. Это было короткое и безболезненное касание чего-то необъяснимого, но сразу после него наступила небывалая лёгкость. Уронив взгляд вниз, она ахнула, обнаружив вместо шерсти на всём теле простую кожу. Язык у неё развязался — она чувствовала, что может говорить по привычному. И всё же…       Эйла растерянно и почти испуганно взглянула на трёх, представших перед ней… Кого? Её владыка был в самом центре — величественный, безупречный, именно такой, каким его и описывали множественные легенды. Эйла так мечтала однажды увидеть его воочию.       Но двое остальных… Кто они? Почему они здесь?       Она осознала, что забыла слова своей просьбы.