Игры с кровью

      Ей приходилось слишком часто прерываться и поэтому каждая делаемая ею в работе пауза начала быстро восприниматься сознанием как что-то неприемлемое и даже ненавистное. Задержки были недопустимы, так Эйла настойчиво твердила себе на протяжении всей ночи, и всё же — каждый раз, когда боль возвращалась — она была вынуждена отказаться от собственных убеждений и, стиснув зубы, терпеть и ждать, пока очередной приступ не совершит цикл и не отступит.       Сейчас боль была не так остра, как в самые первые разы, однако, глядя на общий смысл этих ощущений, Эйла давно поняла, что прежде подобного не испытывала. Описать это можно было примерно так: каждая частичка кожи, каждая мышца и каждая капля крови в её правой руке сначала резко остывали, лишая всю конечность осязания, а затем приходила боль — колкая, режущая и ноющая одновременно — она будто распространялась изнутри и быстро пробивала плоть насквозь, в конечном итоге рождая ощущения подобные тем, что могли бы возникнуть при сильнейшем обморожении. И всё-таки, наверное, даже ожог льдом не был способен создать столь неприятные и столь таинственные последствия. Выдерживая эту пытку, Эйла не переставала глядеть на свою растопыренную ладонь (в некотором смысле, это помогало отвлечься) и всякий раз ловила глазами не то иллюзию, не то необъяснимую действительность — те символы, что были выведены на её коже красным цветом как будто периодически вспыхивали странным сиянием и так же быстро угасали. Они всегда загорались в том месте, где её взгляд был не сосредоточен, а если это таинственное явление и удавалось заметить, то его следы растворялись слишком стремительно, чтобы хоть что-то понять.       В том же, что касается самих букв и рисунков, счёта и обозначения которым Эйла не знала и не пыталась вести, то здесь всё было ещё более пустынно и необъяснимо. Они вились и ветвились десятками мелких изгибов, иногда пересекались, а иногда обводились друг другом. Она почти сразу пришла к выводу, что никакого конкретного сюжета в изображениях нету, как и связей между буквами — по крайней мере, если читать их тем способом, который был ей известен. Это быстро заставило её — и вслух, и про себя — самыми красноречивыми словами высказать своё отношение к даэдрическому наречью и его «непонятно на какую бездну» обширному многообразию диалектов.       Единственным утешением была ясная суть происхождения всего этого, не оставившего на её руке свободного места, художества. Уже не пытаясь найти какого-либо смысла в буквах и рисунках, Эйла просто смотрела на них и мысленно воскрешала в памяти всё недавно произошедшее с ней. Конкретного момента их возникновения она не помнила, но быстро выстроила догадку, что за появление этих знаков ответственен Молаг Бал. Тогда — в те невероятные и навсегда запомнившиеся ей минуты, когда триада Принцев возвышалась над ней, готовая дать свою помощь и своё благословение — именно тогда она впервые почувствовала боль, что теперь преследовала её в реальном мире. Большим доказательством этой теории служил тот факт, что Принц Порабощения стоял именно справа от неё, не говоря уже о схожести его тёмной природы с ныне терзающими плоть Эйлы ощущениями. Пусть это звучало довольно банально, но иных вариантов она не видела. «Укреплённое муками тело» — так прошептал Совратитель прежде, чем её дух вернулся в смертную оболочку. Об этом он говорил? Если так, то слово «муки» очень даже подходило происходящему.       Волна боли наконец-то отступила. Наслаждаясь захватившим руку блаженством тепла и лёгкости, Эйла с лёгкой толикой рассеянности оглядела стол перед собой. Она надеялась, что сохранит здесь порядок, но один из сразивших её в течении ночи приступов был столь ярок, что она, не сдержавшись, с криком шибанула ногой о днище столешницы, заставив несколько ровных кип чистых листов бумаги рассыпаться в стороны. Потом ей пришлось усилить этот хаос, когда она пыталась отыскать среди возникшей на столе бумажной мешанины те письма, что успела написать. При этом Эйла случайно опрокинула чернильницу, благодаря чему испортила сразу два десятка листов и оставила на деревянной поверхности совершенно не красящее общий вид стола пятно. «Ничего», — мысленно усмехнулась она тогда, вновь наполняя ёмкость для чернил, — «я ведь хотела оставить здесь порядок, а не обещала это Вилкасу на словах».       Вновь вооружившись пером, Эйла дописала последнее письмо так быстро, как только могла, высушила текст, свернула лист максимально мелким конвертом и положила в небольшую стопку к прочим, заготовленным чуть ранее. Изучая несколько крошечных, хранящих в себе будущие послания бумажек, девушка опять с раздражением осознала, что слишком долго возилась с этой частью своего замысла. Ей не очень хотелось в этом убеждаться, но волчий слух давно донёс до неё звуки просыпающегося за толщей земли и каменных с деревянными стен города. Наверное, уже утро. Ей стоит поторапливаться.       Усталости она совсем не ощущала. Подспорьем в этом, несомненно, была пережитая охота. Как и много раз до этого, она ободрила её и пробудила внутреннюю стойкость перед такими мелкими нуждами как сон, еда и вода. Именно так — не обращаясь ни к чему из того, без чего не мог обойтись простой человек — Эйла и провела минувшую ночь и, благодаря этому, успела сделать всё, что планировала. Да, регулярные явления боли задержали её, но сейчас, осознавая близость завершения всех стараний, она перестала в пустую злиться на упущенные минуты. Главное теперь — с умом тратить грядущее время, ибо цели, что Эйла обдумала, поставила и твёрдо вознамерилась исполнить были слишком долгосрочными, чтобы дать им конкретные сроки на исполнение. Она снова и снова вспоминала сказанные ей слова. «Ты должна быть готова. Твоя сила, твоя воля, твой дух, твой страх и сама твоя суть будут испытаны…» — так говорил мерзкий своей формой, но, вне всяких сомнений, могущественный Хермеус Мора. Если для получения той невероятной силы ей придётся столкнуться с испытаниями, то какая-то боль не сможет увести её в сторону от желанного.       Снова изучив заготовленные письма, Эйла в очередной раз проговорила про себя то, что услышала от Принцев на прощание: «Помни и найди. Кровь и душа дракона. Укреплённое муками тело. Знания, что даруют перевоплощение». Помнить — это просто, а вот найти… В первые минуты после возвращения из Нижней Кузницы, Эйла — со слов наблюдавшего за ней Вилкаса — выглядела так, будто ей кто-то сообщил, что луны вот-вот рухнут с небес на землю. Нескрываемый издёвочный подтекст в его словах тогда сильно разозлил её, но девушка предпочла не отвечать, а уединиться и обдумать всё в тишине и спокойствии.       Выводы были смутными и, возможно, амбициозными в не совсем нужном направлении, но иных вариантов Эйла не видела. Приняв окончательное решение, она незамедлительно покинула Йоррваскр и вернулась только тогда, когда выбранный ею спутник отправился на конюшни, чтобы договориться о лошадях для предстоящей дороги.       Часть ночи после этого Эйла провела в оружейной, подбирая снаряжение, ещё часть на кухне, где, игнорируя ворчание старой Тильмы, собрала провиант и только после всего этого отправилась к Вилкасу, чтобы попросить разрешения воспользоваться его рабочим столом и письменными принадлежностями. В своём распоряжении Эйла подобного никогда не имела, ввиду отсутствия такой необходимости, ибо всей бумажной волокитой с письмами, контрактами и наградами за них всегда занимался назначенный ещё Кодлаком писака, ютящийся где-то в тесной комнатушке рядом с покоями Предвестника. На её просьбу Вилкас ответил молчаливым согласием, проводил и оставил в желанном одиночестве, за что Эйла была ему безумно благодарна. Покоя не давало лишь то, что с момента этой их краткой встречи и расставания девушка не ощущала его присутствия поблизости. Ушёл в город? Или, быть может, опять потащился просить аудиенции у ярла, чтобы вести с ним пустую болтовню о пустых и бессмысленных попытках искать ответы в политике? Эйле не удавалось отделаться от неприятной мысли, что, несмотря на всё произошедшее, они могут не попрощаться.       В главном зале было почти пусто. Большинство членов ордена либо добирали нарушенный из-за произошедшего ночью сон, либо ещё просто не удосужились покинуть свои спальные комнаты. Изучив окружающую тишину и почти полную пустоту, которые нарушались только несколькими незнакомыми Эйле новичками, занятыми поглощением завтрака, девушка снова невольно покорилась тому, что так терзало её в отношениях с Вилкасом. Ей надо отправляться в путь и произойдёт это — так или иначе — сегодня и в ближайшее время, но видеть Йоррваскр ТАКИМ в последние минуты своего пребывания здесь ей совсем не хотелось. Боги свидетели, этот зал наполнен не полагающимися его статусу весельем, оживлением и духом нордского народа, а унынием и бессмыслием.       Эйла приблизилась и положила ладонь меченой знаками Обливиона руки на одну из деревянных резных колонн, что подпирали изогнутый потолок, бывший в стародавние времена дном легендарного корабля, который ведомые самим Исграмором воины перенесли сюда на собственных плечах с самого севера. Резьба в дереве и нанесённая поверх него краска изображали сюжет славной битвы между воином и… Эйла не сдержала вздоха, разглядывая вытянутую угловатую фигуру красного дракона. Она помнила эту колонну с детства — её иногда подкрашивали или покрывали защитным составом из смол, но изображённая на ней картина всё равно оставалась неизменной. Этот маленький, облачённый в латы, нарисованный человечек со щитом в одной руке и острым мечом в другой вечно бежал вперёд, потом, переходя к следующей части сюжета рисунков, закрывался от изрыгаемого крылатым монстром огня и, наконец, наносил удар, пуская дракону кровь. Эйла видела и знала этого нарисованного героя задолго до всего того, что произошло с ней и со всей страной в последние годы. Он убивал этого дракона всегда и ещё перед тем, как их настоящие аналоги вернулись в небеса и посеяли ужас на земле. Он одерживал над этим врагом победу до появления в Скайриме Корима Серого, которому суждено было оставить своё имя на устах тысяч людей, а у Эйлы - глубоко в сердце.       Руке стало холодно, а пальцы перестали ощущать неидеально-ровную поверхность колонны. Эйла стиснула зубы и вернула ладонь к лицу, снова устремляя всё внимание на непонятный диалект, что вереницей бежал по отпечатавшимся на коже линиям. Эти рисунки были не так понятны и просты, как изображённые на дереве. Почему? О, она знала ответ на это, а потому знала и причину той агонии, которая вот-вот опять сожмёт её руку в своих тисках. Потому что на украшающей зал колонне была изображена сказка, а то, что оставили на её руке Принцы Обливиона было реальным. Всё вокруг было реальным: дух паранойи и страха в сердце Вайтрана; глупость Вилкаса, который не хочет услышать истины; пустота зала, где пируют не в честь славных побед, а запивают горе по ушедшему Предвестнику. Эта «метка» на руке Эйлы — напоминание, чтобы она исполняла поставленные условия и не забывала о том, что в мир пришло зло, которое сами боги хотят помочь ей остановить.       Боль пришла, заставив её задышать чаще и даже задрожать всем телом. Пусть ей предстоит терпеть это до конца своих дней — она не отступится. Пусть её разум сойдёт с осей к тому моменту, когда обещанное Принцами будет получено, но она добьётся своего. Пусть другие и дальше верят в то, что в реальной жизни всё будет так же, как в изображённых на колоннах Йоррваскра сказках. В реальной жизни герой не всегда побеждает. Эйла поняла это и заплатила за это знание. Вернее — думала, что заплатила.       Нет. Её цена, её боль только начинают брать своё.       — Эйла?       Воззвав ко всем своим силам, она опустила полыхающую ранящим холодом руку и обернулась на оклик. Позади неё — у верховья соединяющей главный зал и подземные помещения лестницы стоял Колдер. Вид у хускарла был помятый и измотанный, но последствия явной нехватки сна не справлялись с тем, чтобы скрыть беспокойство, которое было отражено на его лице.       Эйла попыталась улыбнуться ему, но получилось у неё, наверное, не очень, ибо сдерживать приступ и никак не показывать этого она ещё не могла.       — Где Фроднар? — процедила она так безмятежно как только могла.       — Спит ещё. Я думал и ты спишь, — Колдер сложил могучие руки на груди и снедающее его лицо беспокойство окрасилось тенью подозрения, а глаза, нисколько не скрывая этого, уставились на отметки Обливиона на её собственной правой конечности. — Две здешние воительницы рассказали мне о произошедшем ночью и, откровенно говоря, я не рассчитывал, что после такого можно вообще стоять на ногах.       Рия и Ньяда — точно они, рассудила про себя Эйла, вспоминая излишнюю болтливость обеих девушек, которые пришли в орден незадолго до её возвышения и вступления в Круг. Мысленно обругав говорливых, но всё равно надёжных и весьма умелых сестёр по оружию, она решила не затягивать и перейти к делу. Раз уж Колдер встретился ей сейчас, то будет намного проще объяснить ему всё напрямую.       Не теряя времени, Эйла запустила свободную от жутких ощущений левую руку в поясную сумку и извлекла на свет сразу несколько заготовленных конвертов. Отыскав среди них тот, что она подписала именем «Колдер», девушка тут же протянула его хускарлу. Мужчина принял бумагу с вопросом на лице, но не проронил ни слова, предпочтя — после нескольких секунд изучения — просто раскрыть конверт.       К тому моменту, когда он дочитал подробно расписанные для него указания, боль в руке утихла, что пришлось очень кстати, ибо подготовиться для тех вопросов, которые сейчас наверняка будут им оглашены, Эйле не удалось бы в этом непростом состоянии.       — Сиродил?       К её удивлению и облегчению, первый вопрос оказался нацелен лишь на пояснения, а не на бессмысленный спор, коего девушка опасалась.       — Там безопаснее, — кивнула Эйла. — Всяко лучше, чем сейчас здесь. Позаботься о Фроднаре.       — Это уже не твоя обязанность? — Колдер согнул лист пополам и вперился в неё неприятным едким взглядом. — Позволь узнать: когда это я записывался в опекуны, а ты отказывалась от этого титула?       Эйла с усердием сдержала жажду ответить ему колко, но прямо.       — Ему уже шестнадцатый год. Сюсюкаться с ним не надо, ты это и сам знаешь. Более того, он привык к тебе и доверяет много больше, чем кому-либо ещё.       — Тан Корим не одобрил бы этого.       Чтобы спокойно ответить уже на это ей понадобилось ещё больше воли. Тихо вдохнув и выдохнув, она отрицательно покачала головой:       — Корим любил мальчишку всем сердцем и хотел, чтобы он был в безопасности. Там, куда я иду, Фроднару не найти подобного. Так что не говори, что Корим одобрил и не одобрил бы.       Колдер ответил тяжёлым вздохом, и Эйла могла лишь порадоваться, что спора у них, судя по всему, не возникнет.       — Денег у меня здесь — двор ярла позавидует. Хватит на несколько лет вперёд, — продолжила она и усмехнулась собственным словам, — если никто из наших не опустился лазать по чужим накоплениям конечно же. Забери столько сколько хочешь.       — Моя служба — это долг, возложенный на меня Истмарком. За неё не надо платить золотом, — не гневно, но заметно сердито отозвался хускарл. — Но, если это ради Фрода — я понимаю.       — Можете отправиться в Бруму, — снова взяла голос Эйла, надеясь поддержать нужное русло разговора, — а лучше — дальше на юг, — она пожала плечами. — Фроднар сильно привязался к своим друзьям-данмерам в Виндхельме. Говорят, в Чейдинхоле община тёмных эльфов невероятно крепка.       Лицо Колдера немного просияло.       — Брума. Тан Корим ведь оттуда, да? Признаюсь, я с радостью увижу его родной уголок. Пусть даже это чужбина.       Эйла ответила на это улыбкой и понимающим кивком.       — А ты куда?       Улыбка мгновенно показалась лишней.       — Сначала на запад, — коротко пояснила она. — У меня большой путь и, честно говоря, я боюсь, что всё пройдёт не так гладко, как это прописалось в моих планах.       — Так оставайся, — в голосе Колдера мелькнула глупая надежда. — Не знаю, что ты там задумала, но ведь здесь тебе точно рады, — хускарл тряханул перед собой прочтённой бумагой. — Здесь твой дом, да и Фроднару Вайтран ближе к сердцу. Они с Лидией отлично ладят, — его слова исказились смешком. — Эта Лидия, к слову… Ох, да простит меня Талос, но она та ещё красотка. Ожившая легенда нашего народа — настоящая воительница, а не какая-нибудь там деревенская доярка или…       Эйла поняла, что опять хочет пустить на губы улыбку, но в итоге сдержала и её, и порыв Колдера:       — Лидия едет со мной.       Пыл хускарла мгновенно угас.       — Вона, значит как, — вздохнул он.       Происходящее начало утомлять и превращаться в нечто слишком унылое. Эйла подняла взгляд на мужчину и пристально изучила его физиономию. У Корима было несколько хускарлов. Так уж распорядились боги, даровав её любимому нюх на уважение ярлов и мирного люда, населяющего их владения. В каком-то смысле было жутко несправедливо, что большинство написанных ею этой ночью писем были направлены во все холды (в том числе и ко всем хускарлам), но, исключая при этом Колдера, послание для которого она собиралась попросить кого-нибудь передать ему сегодня же, просто через некоторое время. Она воззвала к верности каждого и лишь ему предназначила иную роль. Да, это было не менее ответственное и важное поручение, однако — знай Колдер о том, что она задумала — его смирение вряд ли оказалось бы столь лëгким.       Эйла была знакома почти со всеми хускарлами, что присягнули на верность Кориму: с не особо общительной, но разумно предпочитающей пустой болтовне свой клинок Ионой из Рифтена; с Аргисом из Маркарта, получившим прозвище «Бастион» и полностью оправдывающим его демонстрируемой стойкостью; с кажущимся несколько неправильным из-за предпочтений Валдимаром, что отдавал уважение не только стальному клинку, но и чародейскому искусству. Они и некоторые другие — всех их объединяла преданность человеку, которого знали в Скайриме под именами «Довакин», «Серый Легат», «Победитель Алдуина» и, конечно же, «Предвестник Соратников». Всем им предначертано отдать дань своей верности Кориму. Все они сыграют свою роль и каждый по-своему будет палачом, что поможет срубить голову змею, повелевающему крылатыми змеями, и, погубившему того, кого они именовали сохранившимся с древних времён титулом тана.       А она направит их. Даже если им не понадобится её наитие, она не позволит им отдаваться скорби, как это делают сейчас Соратники, а даст их службе новый смысл.       Эйла не переставала смотреть на Колдера, а он всё ещё в сомнениях и думах мял вручённый ему лист. Да, эта немалая верность тоже не пропадёт, ибо он защитит того, кого его тан любил, и кому желал в будущем передать своё наследие. Можно даже сказать, что ему дано куда более ответственное задание, чем то, что достанется остальным.       — Прощай, Колдер, — она протянула ему иссечённую метками руку.       Он какое-то время с пустым лицом смотрел сначала на неё, потом на предложенный ему жест, но всё-таки ответил и крепко сжал её обрамлённую чужеродными рисунками кисть.       — Да уберегут тебя боги, Эйла.       В этот раз она всё же улыбнулась ему. Боги уберегут её, если она будет чтить соглашение и выполнять свой долг перед ним. Пусть даже это не те боги, которых имел ввиду хускарл.

***

      Порядка в доме не прибавилось. Здесь, скорее наоборот, увеличился беспорядок. Впрочем, сейчас Эйле было всё равно.       — Лидия, — позвала она, минуя прихожую, и, параллельно изучая составленные здесь же мешки со всем необходимым, которые Фаркас и она лично принесли сюда, чтобы оставить до намеченного часа отбытия.       Хускарл не отозвалась, но, определённо, была здесь — Эйла чувствовала её присутствие. Не долго думая, она поднялась по лестнице на второй этаж и свернула налево, где располагалась выделенная когда-то для Лидии комната. К своему многократному изумлению, Эйла обнаружила воительницу сразу — почти рядом с порогом, где та стояла в согнутом положении, опираясь на одно колено. При её приближении хускарл резко выпрямилась. Что-то выскользнуло из её рук, глухо ударилось об пол и упало рядом. Приглядевшись к таинственному предмету, Эйла со всем возможным непониманием обнаружила, что это был кусок самого пола — деревянная половица, отодранная от общей конструкции. Рядом с согнутой ногой Лидии теперь виднелось зияющее чернотой углубление.       — Зачем это? — вопросила Эйла, пронзая хускарла полным негодования взглядом.       Воительница моргнула в ответ, быстро перевела какой-то слишком растерянный взгляд на результат своей работы, а затем, молча согнувшись, запустила в отверстие в полу руку. Через секунду она вернула её на свет и сразу показала Эйле свою находку. Учитывая события последних дней, девушка даже не знала удивляться ей или нет, потому что в пальцах хускарла была зажата завёрнутая в кусок ветоши бутылка из красного стекла.       Лидия отложила в сторону грубо оторванную от остальных половицу и наконец поднялась, вытянувшись в полный рост, который лишь на несколько дюймов превышал рост самой Эйлы.       — Тан Корим подарил мне это, — произнесла Лидия, вертя бутылку в пальцах, и, изучая мелкую этикетку, наклеенную у основания горлышка. — Не знаю почему он так загорелся, но яростно уверял меня, что это лучшее вино, какое ему доводилось пробовать. Из Хай Рока, век назад заложено. Сейчас уже сто третий год идёт.       Эйла выслушала её речь с прежним изумлением. Более того, она не могла не заметить сколь быстро бьётся сердце Лидии, выдавая непокой, но тут же заставила себя прогнать вновь возникшие в голове мысли о прежних ошибках и ревностных подозрениях. Лидия была первым присягнувшем Кориму хускарлом, да и вообще одной из числа первых людей, которые были настроены к нему без предубеждений в те непростые и запутанные для него дни, когда он впервые оказался в Скайриме. Ничего удивительного, что он решил сделать преданному человеку подарок.       Однако сердцебиение Лидии говорило само за себя. Тут было что-то ещё.       Эйла качнула головой, усилием оборвав обострённое звериное чутьё. На это нет времени, как нет и смысла в столь мелочных вещах. Не говоря уже о том, что им надо поторапливаться.       Чтобы отвлечься она оглядела теперь стоящую перед ней Лидию с ног до головы и пришла к выводу, что хускарл сильно отличается от того иссушенного горем и спиртным силуэта, который встретил её несколько дней назад при въезде в город. Воительница выглядела куда более достойно, чем в тот нелёгкий для них обеих момент: подстригла волосы (короче нежели носила обычно и избавившись от косички у правого виска), помылась и, благодаря этому, словно обзаведясь некой иной аурой — не позволяющей придраться к чему-либо во внешнем виде. Одета она была в полностью укомплектованный походный костюм из серой по цвету кожи, который только и дожидался того, чтобы быть оснащённым поверх доспехом.       Зацепившись за последнее наблюдение, Эйла не могла не заметить, что Лидия успела одеть защищëнные стальными щитками сапоги и даже начала заниматься наголенниками. Убедившись в этом, она снова уставилась на по-прежнему сжимаемую хускарлом в руках бутылку вина.       — В последнюю минуту вспомнила? — вслух предположила Эйла.       — Решила не оставлять, — ответила Лидия, кивая, и, наконец опуская руку вместе со своей находкой. — Одна лишь Кин ведает куда заведёт дорога. Глядишь — пригодиться кровь разогнать или вспомнить старые дни в кругу поприятнее равнинных саблезубов.       Эйла едва подавила в себе желание просветить девушку о том, что самолично недавно услышала про неё от Колдера. Скупо усмехнувшись вместо этого, она вернулась в коридор второго этаже, поманив хускарла за собой.       Дом Корима в Вайтране выглядел в точности так же, как дома прочих обитателей этих краёв. Сама Эйла провела здесь немало времени, в особенности тогда, когда её любимый лишь свыкался с ролью преемника Кодлака, а она с захватившей её разум игрой сердца. Обустройством, как он сам рассказывал, занимались некие, нанятые управителем при ярловом дворе умники, с которыми у него выстроилось несколько очень тонких разговоров о культуре севера и её отличия от того, что сам Корим привык видеть на родине. Как выяснилось, хоть жители Брумы и пытались сохранять в своих домах уважение к прообразам мирского нордского существования, но нечто чужестранное («имперское», как это ядовито называли присланные управителем помощники) всё-таки переняли.       Эйла оглядела вторую расположенную на верхнем этаже спальню — сначала личную для Корима, а после и для неё. Этого места, как она про себя отметила, коснувшийся остального дома упадок не затронул, что говорило о не нарушении его покоя живущей здесь практически в одиночестве Лидией. Не считая изрядного количества пыли и духоты из-за закрытых ставнями окон, всё было на своих местах: стол, стулья, комод, кровать, два сейчас пустующих сундука, висящая на стене картина некоего лесного пейзажа (вроде бы что-то из-под кисти имперских художников) и, расположенная параллельно, диада скрещённых друг с другом мечей.       — Хочешь взять с собой?       Слова Лидии отрезвили её, заставив понять, что она слишком долго и пристально изучает два вывешенных в качестве украшения оружия. Оба меча имели определённый смысл: тот, что был справа — со слегка золотящимся орихалковым клинком — являлся подарком и знаком вверенного ярлом Балгруфом Кориму титула тана, а висящий левее имел куда более простую, но всё равно памятную роль для своего владельца — этот обыкновенный, но искусно выкованный из добротной стали меч Корим нашёл в подземельях Хелгена, когда вырывался оттуда, спасаясь от драконьего пламени.       Взять с собой? Несколькими шагами Эйла пересекла всю комнату, протянула руку над кроватью и, коснувшись пальцами рукояти, сняла «клинок Вайтрана» с надлежащего места. Меч был средней тяжести, его крестовину украшала мелкая вязь, а лезвия клинка блестели наточенной до опасности остротой. Иными словами: оружие идеально балансировало между удобством, красотой оформления и своей убийственной ролью. Эйла знала, что этот меч побывал в нескольких боях, но на стену попал по особенной причине, ибо одним из пройденных им «боёв» являлась знаменитая осада Вайтрана. В том нелёгком сражении Корим сначала помогал обороняющимся лучникам, но, когда Братья Бури пробились за установленные легионерами баррикады и стали подбираться к главным воротам города, вышел в первые ряды и нещадно рубил мятежников этим самым мечом до тех пор, пока солдаты мятежного Буревестника не отступили.       Зная об этом, Эйла знала и то, как нелегко было Кориму забыть о пролитой крови собратьев, даже если многие из оных называли его «имперским нордом».       — Идём, — бесцветно сказала она, возвращая меч на место, и, поворачиваясь к ожидающей её в дверях Лидии, — нам пора в путь.       На выходе их встретил Фаркас. Помогая Эйле ночью, он не стал отказывать ей и сейчас. Любезно взвалив на себя часть собранной поклажи, мужчина без каких-либо намёков на тьму в своём настроении двинулся к выходу из города. Эйла задержалась лишь на несколько секунд. Да, им нельзя было терять время, но всё-таки расставание с Вайтраном так скоро после возвращения отзывалось внутри крайне удручающим чувством. Обернувшись и воззрев на оставляемый за плечами дом, внешний вид которого ничем не отличался от сотен ему подобных по всему Равнинному району, она почувствовала нечто, что не походило ни на печаль, ни на тоску. Дело было не просто в том, что она оставляет город, а, скорее, в чуть ином смысле — оставляет его беззащитным, с тысячами жителей, которые слепо верят в крепость оберега своего правителя, когда этот самый правитель слеп ещё более, полагаясь на слова и договоры вместо решительных действий.       Против воли Эйла опять вспомнила Вилкаса. Поглядев в спину его брату, тащившему на себе тщательно упакованное в мешок снаряжение, и, параллельно сияя улыбкой, о чём-то разговаривавшему с Лидией, она шутливо предположила, что было бы лучше, если бы оба брата родились одинаковыми, а не противоположностью друг другу. Лучше, конечно, если б оба были именно такими как Фаркас — надёжными, стойкими и сильными, но со свободными головами, не обременёнными слишком сложными мыслями. Да, при таких братьях по оружию в ордене всё могло бы быть иначе, а в Круге так тем более.       Шутка быстро стала ей противна. Эйле никогда не приходило в голову манипулировать кем-либо, однако сейчас именно излишне-оборонительная позиция Вилкаса наталкивала её на эти мысли. Пусть даже он стал старшим в Круге и ныне наставляет и контролирует Соратников подобно полагающемуся им Предвестнику, но его привязанность к Вайтрану была слишком сильна, чтобы принимать на себя подобные титулы и мантии. Даже Кодлак придерживался своеобразно-сложного нейтралитета, что особенно ярко было заметно в период гражданской войны. В недавнем непростом разговоре Эйла чуть было не упомянула об этом, но вовремя одумалась и не стала так сильно давить на Вилкаса. Она готова была спорить, что, если бы они всё ещё находились под руководством старика, то Кодлак не стал бы так стойко придерживаться своих нейтральных взглядов. Он был воином и лидером воинов, которые, однако, не служили одному только Вайтрану, как это почему-то видел Вилкас. Соратники почитали заповеди оставшиеся со времён Исграмора и были верны всему Скайриму. Защищать эту землю и еë жителей — вот их первостепенный долг.       Эйла повернула голову и взглянула на многочисленные крыши остальных домов. Угловатые великаны укрывали от её взора расположенный на одном из верхних холмов Йоррваскр, но девушка явственно представила себе его образ. Перед уходом она простилась со всеми кто успел пробудиться, даже к взявшемуся за свой труд с первыми лучами солнца Йорлунду в Небесную Кузницу заглянула. Старый кузнец сказал ей лишь, чтобы она следила за состоянием брони, но даже этого было достаточно для удовлетворительного исхода, возможно, последней их встречи. Рия тепло обняла её, Атис лишь сухо пожелал удачи, а вот его более высокий ростом собрат — тот альтмер, которого, кажется, именовали Элионом, и которого Вилкас окрестил хорошим мечником, внезапно проявил куда большее дружелюбие и, что не менее важно, религиозность. Прежде чем Эйла успела как-либо осознать происходящее, эльф расчертил перед ней воздух неким знаком и в голос попросил Аури-Эля осветить её путь, дать мудрости в вопросах, твёрдости в решениях и воли в испытаниях. Сказать, что она была удивлена — означало бы ничего не сказать. Впрочем, до незнакомых эльфийских богов ей особого интереса не было.       Лишь так и не вернувшийся в Йоррваскр Вилкас, да несколько незнакомцев-новичков оказались в стороне и не сказали последнего слова.       Эйла вздохнула и вместе с этим воздухом поклялась распрощаться с тяжестью на сердце. Быть может, она зря так беспокоится. Когда она исполнит свой долг и свой план, все её нынешние тревоги перестанут существовать. Всё это исчезнет, когда исчезнет Мирак.       О лошадях Лидия договорилась удачно, но надеяться на максимальные удобства в предстоящей дороге разумеется не приходилось. Владельцы почти всех местных конюшен говорили одно и то же: внушительная часть взращиваемых ими скакунов была отдана в распоряжение ярла для оснащения городского гарнизона конницей, а другая часть очень успешно продалась во время первого наплыва беженцев с востока, немногие из которых хотели не оставаться в Вайтране, а двигаться дальше, но с большей скоростью, чем будучи пешими. Дело не обошлось и без воровства лошадей, но то уже были самые отчаянные проявления гремящей пока что в отдалении бури.       Две кобылы, обе примерно одного, недавно перевалившего за второй десяток возраста — вот было самое лучшее найденное Лидией предложение. Впрочем, выглядели эти две потасканные временем обладательницы копыт и быстрых ног достаточно неплохо, что являлось следом хорошего ухода со стороны владельца, который, к слову, золота за них взял вполне по-честному. Когда Эйла и Фаркас разделили между лошадьми поклажу, те несколько недовольно заржали, но и с грузом и с самими седоками справились, даже учитывая наличие у обеих всадниц достаточно весомой брони.       Прощание с Фаркасом затянулось, но, учитывая всё произошедшее с ней за последнюю ночь и последние дни в целом, Эйла осознала, что совершенно не против этого. Братец Вилкаса крепко обнял её, долго желал удачи и милости со стороны богов, которой девушке, по правде говоря, хватало более чем вдоволь. В отличии от остальных, Фаркас не спрашивал ни куда она едет, ни когда вернётся, и даже на её помеченную руку не смотрел. За это Эйла была благодарна куда больше, чем за всё остальное.       Они тронулись в путь и сразу поравнялись, чтобы ехать достаточно близко для разговора. Пока что это ещё было возможно.       — Ты ведь знакома с ней, не так ли?       Лидия почти не раздумывала над заданным ей вопросом, но Эйла не могла не заметить как лицо хускарла сверкнуло тенью и не очень радостной гримасой. Воительница согласилась следовать её плану сразу, однако о личном отношении к нему умолчала.       — Знать-то знаю, но не совсем понимаю для чего нам нужна эта, — она секунду подбирала слово, — это создание ночи.       Эйла незаметно глянула на свою руку. Последний болевой удар дал о себе знать на пути к конюшням. Выдерживая его, девушка в очередной раз прогнала в голове свой замысел и поняла, что не видит иного выхода. Если метка на её теле осталась от прикосновения Совратителя, то ответы о ней могут знать лишь его самые приближённые слуги.       — Корим говорил, что Серана — искусная колдунья и некромант, — ответила она, взвешивая те части своего рассказа, в которые можно было посвящать, и те, в которые не стоило. Решив, Эйла показала Лидии раскрытую ладонь, рассечённую даэдрической символикой (остальная её часть скрывалась под кожей и сталью доспеха). — Я полагаю, что она сможет помочь с этим.       — Не нравится мне это, — пробормотала хускарл. — Не могу даже объяснить насколько сильно. Вампиры, Эйла? Шорова палица, что за чёрное время, раз приходится обращаться за помощью к отродьям теней?       Эйла перехватила поводья и внимательно изучила дорогу впереди. Очень скоро их должна была встретить развилка, но сейчас — до грядущего расставания — был шанс всё обсудить, а ей, говоря прямо, не хотелось держать Лидию в сильном неведении. Особенно, если она хочет, чтобы та успешно выполнила свою часть миссии.       — Насколько хорошо ты её знаешь? — спросила Эйла.       — Тан Корим однажды вернулся в Вайтран вместе с ней, — хускарл нахмурила брови. — Кажется, это была поздняя осень двести третьего года. Никогда бы не подумала, что встречу столь… противоестественную личность.       — То есть?       — Сама подумай. Едва она пересекла порог, меня сразу холодом обдало. И осень здесь совершенно не причём, можешь поверить. Про вампиров говорят чистую правду. Они несут за собой смерть.       Эйла моргнула и несколько секунд обдумывала слова Лидии.       — Я знаю её только по рассказам Корима. Видимо, он доверял ей достаточно, чтобы так рисковать и приводить в Вайтран.       Лидия оглянулась на отстающие от них городские стены.       — Они только переночевали, — продолжила хускарл, — а вот я тогда ни на секунду глаз не сомкнула. Мне всё мерещилось её лицо, глядящее из-под проклятого капюшона. У неё кожа настолько белая, что просто жуть берёт. Уверена, если положить её нагишом на первом снегу, то она сливаться с местностью будет не хуже белого медведя или ледяного приведения в метели. А эти её глаза, — Лидия тяжело вздохнула, и Эйла заметила как её передёрнуло. — Особенно под капюшоном — словно два угля в догорающем костре.       Эйла покачала головой и вновь оценила разделяющее их с развилкой расстояние. Скоро.       — Как бы то ни было, Серана нужна мне, — выговорила она. — В Страже Рассвета должны знать где скрывается это — как ты сказала — «создание ночи».       — Я всё поняла, нет нужды повторять, — кивнула хускарл. — Я поеду в Рифт и разыщу их. А с ними и саму вампиршу.       — Да. Поезжай через южные леса, а потом…       — По южным склонам Глотки Мира, я помню, — перебила и договорила за неё Лидия. — Но можешь мне поверить, если на меня нападёт дракон этого Мирака, — она быстрым движением наполовину освободила из ножен блестящий чернотой эбонитовый клинок, заставив тот мелодично свистнуть, — то придётся этому драконоводу позаботиться о пополнении в рядах своих зверушек.       Эйла почти что рассмеялась, однако это желание резко пропало, ибо её слуха коснулся шум топота ног. Звук был отдалённым, но слишком знакомым, чтобы предположить ошибку. Девушка накинула на голову капюшон плаща и незаметно повернулась направо. В довесок к различённому её острым взглядом далеко позади бегущему силуэту до слуха донëсся зов, отчаянно кричащий её имя. У силуэта был невысокий рост и светлые волосы. Ошибиться тут было невозможно.       Она поглядела на Лидию, которая, похоже, ничего не слышала.       — Значит, на этом всё.       Хускарл повернулась к ней с несколько изумлённым выражением на лице, но, несомненно, увидев её собственное, приняла слова за верный знак.       — Будь осторожнее, — поспешно продолжила Эйла. — Я послала весть Ионе из Рифтена — она знает о твоей цели и встретит тебя на подходе к форту Стражи Рассвета. Возвращайся вместе с ней и с Сераной. Встречаемся в условленном месте.       Лидия низко кивнула и, освободив от поводьев одну руку, подняла её и протянула к Эйле ладонью вперёд.       — Пусть Кин благословит дорогу. До встречи.       Она кивнула в ответ и нещадно приударила кобылу по бокам каблуками сапог. Скакунья почти злобно заржала, но подчинилась и плавно перешла сначала на рысь, а потом резко ушла в галоп.       Развилка приближалась, Вайтран, Лидия и преследователь оставались позади. Приближаясь к цели, Эйла снова оглянулась, но теперь без опасений, зная что она отдалилась достаточно, чтобы быть вне досягаемости зоркости и зова. В этот раз она заметила ещё кое-что — за светловолосым силуэтом бежал другой, принадлежащий, без сомнений, взрослому мужчине. Колдер.       — Прощай Фроднар, — прошептала Эйла, отворачиваясь, и, через несколько секунд достигая развилки, чтобы повернуть на дорогу, уходящую вглубь владения в западном направлении, — тот кого ты зовёшь отцом жил несправедливо мало. Проживи хорошую жизнь вместо него.