***
Они выглядели именно такими, какими Мирак и рассчитывал их увидеть — он не собирался тешить себя наивными иллюзиями. На него взирали сотни лиц: мужских и женских, молодых и сморщенных возрастом, человеческих, мерских и зверолюдских, но эмоций на каждом из них можно было выделить только две — страх или злоба. На большинстве мужских ликов серой тенью лежала угрюмость, некоторые — более молодые — выражали тревогу и опасливость. С женской стороны звучали отголоски всхлипываний и плача, которым беспорядочно вторили детские голоса, и лишь немногие обладательницы природной красоты уподоблялись сильному полу, копируя ликами злость и недружелюбие. Иными словами, страха было больше, причём — намного. Стоя в самом центре ещё недавно существовавшей в совсем ином виде рыночной площади, Мирак снова и снова одарял жителей Рифтена взглядом, стараясь зацепиться им хоть за кого-то одного. Как ни странно, заветный ответ оказался крайне непредсказуемым, ибо глаза задержались на крошечном силуэте, который до сего момента почему-то обходили стороной. Мирак даже моргнул, удивившись до чего «невзрачной» была эта маленькая фигурка, раз он умудрился не заметить её ранее. Она стояла впереди всех остальных — случайность или её вытолкали вперёд? Босые, ободранные и почти полностью сокрытые слоями грязи ступни выглядывали из-под ничуть не менее ужасно выглядевшего платья, длина которого совершенно не подходила росту фигурки, а внешний вид скорее напоминал мешок, не говоря уже о несчётном количестве незаштопанных дырок. Подняв взгляд чуть выше, Мирак был вынужден на мгновение задуматься, гадая кто же стоит перед ним — мальчик или девочка? Наличие платья в определении особо не помогало. Худощавое лицо с прорезающимися сквозь кожу очертаниями черепа выглядело настолько болезненным и подёрнутым истощением, что по нему так же нельзя было понять истину, а начинающиеся чуть выше светлые (местами изменившие свой цвет из-за грязи) волосы оказались неаккуратно острижены. Вши, вне всяких сомнений. Он осознал, что их взгляды столкнулись. Да, фигурка смотрела точно на него — сосредоточенно, неотрывно и, что было удивительнее всего, целью этого взора были именно глаза Мирака, ныне сокрытые за металлом маски. Отвечая на взгляд, он вдруг осознал, что страх в двух маленьких глазках был слабее, нежели у большинства окружающих их обладателя людей. Всё было просто и ясно: дитя одно, выживает на улице, привыкло к серости этого места и грубости населяющих его людей, доверяет только себе и, соответственно, страха испытывает меньше, ибо знает, что окружающий мир жесток и всегда может обрушить на тебя очередную беду. «Всё таки — девчушка», — заключил про себя Мирак, вновь заглядывая в глубину двух объятых следами слабости глаз. Подобный вывод напрашивался сам собой, невзирая на все стремящиеся сбить с толку следы. Он почти очарованно продолжал вглядываться в эти маленькие очи, одновременно восхищаясь бесстрашием в них, и, сгорая от злобы за то, что никто в этом городе не удосужился хоть как-то помочь ребёнку. Забавно, а ведь в Рифтене имелся храм Мары — богини, что доносила до смертных слово любви и милосердия. Очередное доказательство того, насколько эти «боги» ничтожны, раз не стремятся возложить стези своего могущества на судьбы смертных почитателей. Прежде волчица несла свой долг куда исправнее. Молчание и бездействие начинали затягиваться, однако Мирак по-прежнему не мог оторваться от девочки. Стремясь разбить эти неожиданные оковы, и, параллельно осознавая каким он, должно быть, выглядит сейчас для столь занявшего его внимание ребёнка, да и для всех этих людей, он поднял руку и медленно отвёл её к затылку. Нащупав две пряжки, пальцы поспешно расстегнули и ослабили удерживающие ремешки. Мирак медленно снял с себя маску. Толпу пронзил ропот, кое-где переросший в негромкие крики, но он почти не обратил на это внимания, всё ещё держа взор направленным навстречу девичьим глазам. Подвешивая артефакт на поясе, Мирак признал факт того, что их взгляд совсем не изменился. Воистину, всем этим людям следует взять пример с простого ребёнка. — Жители Рифтена! — с большим трудом, но Мирак сумел наконец-то оторвать внимание от девочки и сосредоточиться на толпе, которой даже начала его обращения хватило, чтобы ожить и вновь зайтись перепуганным ропотом. — Я приветствую всех вас и хочу сказать вам: не бойтесь! — он на несколько коротких мгновений обернулся, одаривая вниманием группу из нескольких десятков последователей, что скрывали своими спинами суть задуманного им. Мирак легко кивнул головой, и ряды слуг — в ответ не его жест — ожили и начали редеть, открывая то, что прятали за собой. Убедившись в исполнении приказа, он обратил взгляд обратно к толпе. — Не сомневаюсь, глядя на меня, вы видите завоевателя и, возможно, даже губителя, но знайте, что я здесь не для того, чтобы нести вам смерть и бедствия. Моя цель иная. Сдавленный страхом ропот перерос в нечто большее — послышались отдельные крики, в которых не составило труда распознать такие слова как «ложь», «неправда», «убийца» и даже «Виндхельм». Последнее, к слову, прозвучало настолько же справедливо, насколько и уличительно. Мирак заметил как окружающие площадь приверженцы его воли взялись за рукояти оружия, а некоторые даже шагнули вперёд, грозя сжать кольцо вокруг собранных в одном месте городских обитателей. Осознавая чем это может обернуться, он поднял руку в приказе ничего не предпринимать, и воины тут же покорно отступили. Впрочем, некоторые из согнанных сюда людей, похоже, заметили их действия, и толпу захлестнули первые волны паники. Этого допускать было нельзя. — Успокойтесь, добрые жители! — продолжил Мирак, стараясь ограждать свой голос от лишних резких нот. — Я знаю, что вы напуганы, как знаю и то, что в ваших словах лежит истина, — он медленно зашагал влево, частично открывая всем обзор на сокрытое за ним действо. Совершив несколько шагов, Мирак повернулся и направил движение в другую сторону. — Слишком долго страх, обман и коварство правили этим городом. Ныне же, этому будет положен конец! Он внимательно изучил столько обращённых к нему лиц сколько сумел. Крики в толпе стихли совсем, ропот и шепотки остались, но теперь они звучали чуть более сдержанно и были уже не так сильно переполнены осуждением. Мирак вновь поймал взглядом столь заинтересовавшую его девочку. Она смотрела туда же, куда смотрели и все, но продлилось это лишь несколько секунд, после чего её глаза опять столкнулись с глазами Мирака. Он улыбнулся ей и только после этого обернул голову и тело к тому, что так хотел показать всем этим людям. Равномерным напором и умеренными толчками в спину последователи вывели ближе к своему повелителю группу, состоящую, приблизительно, из четырёх десятков человеческих фигур. Выстраивая всех в ровную шеренгу, воины принуждали их опускаться на колени и удерживали в таком положении, если те пытались разогнуться обратно. Головы каждого из приговорённых скрывали плотные холщовые мешки, руки их были сведены за спиной, где удерживались верёвками. Большая часть пленников была облачена в однотипные кожаные куртки и штаны с множеством ныне пустующих карманов, ножен и мелких, вшитых прямиком в одеяния футляров. Несколько пленённых носили на себе сильно отличающуюся от всего прочего одежду, среди которой различались и богатые камзолы, и свободные платья, и упрощённые, но, тем не менее, всё равно броские и пышные рубахи с жилетами. Не теряя драгоценного времени, события которого, похоже, успешно заинтересовали толпу, Мирак плавно взмахнул рукой и прислужники принялись поочерёдно освобождать головы заключённых от мешков. Открывающиеся лица показывали ему перекошенные где-то яростью, а где-то вполне уместным ужасом глаза, различные цвета кожи и волос, человеческие, эльфийские и — более редкие — зверолюдские черты. Единственным, что придавало некоего совпадения им всем, были верёвки и тканевые кляпы, затыкающие рты каждому из собранных в одном месте негодяев. Пожалуй, справедливости ради, стоило бы добавить к общей схожести ещё и прегрешения в умах каждого из них, но это, как Мирак был уверен, ведали все собранные им жители. Со стороны толпы послышались пока что не перерастающие в громкие крики, но всё равно желанные слова: «воры», «мерзавцы», «бандиты», «твари». Мирак не сдержал в себе улыбки. — Вы правы, друзья мои, — заговорил он, пресекая наводнившие толпу перешёптывания. — Те, кто стоит сейчас перед вами, действительно достойны всех этих слов. Они — зло, которому позволяли существовать и отравлять ваш город слишком долго! — Это ты зло! Убийца! Мерзкий вторженец! Мирак спокойно вздохнул. Крик донёсся откуда-то из центра собравшихся, но определить кто именно был его источником ему не удалось. Тем не менее, круг подозреваемых резко сузился, когда несколько людей поспешно отшатнулись подальше от кричавшего, дав лицезреть укрывающегося в толпе седовласого старца в поношенном рыбацком комбинезоне. Видя как старик перепугался из-за собственного разоблачения, Мирак вновь направил к толпе улыбку. — Поверьте, добрые люди, скоро многие из вас изменят своё представление и обо мне, и об ожидающей всех вас судьбе. С этими словами он сделал несколько шагов назад, приближаясь к самому началу шеренги стоящих на коленях пленников. Первым из них был — как и общее большинство — нордом. Мирак вгляделся в глаза вора, ответившие ему презрением. Смельчак, нечего сказать. Наверное, один из правящей верхушки всего этого воровского сброда. Встав ещё чуть ближе к пленному, Мирак схватил его за прядь длинных и неухоженных рыже-каштановых волос и заставил вытянуться вперёд, демонстрируя тут же исказившееся от переносимой боли лицо внимательно наблюдавшим за происходящим людям. — Полагаю, многие из вас знают его? — негромко обратился к толпе Мирак. Результат почти достиг ожиданий, оставаясь несколько скомканным и отдающим неуверенностью. «Ворюга», «жулик», «обманщик» — именно такие слова посыпались со стороны жителей. Всё равно довольный достигнутым, Мирак отпустил пленного, отчего тот, не удержавшись, рухнул лицом на мощённую камнем площадь, мгновенно окрасив серость кладки небольшим содержанием хлынувшей из разбитого носа и рта крови. Он двигался вдоль каждого из заключённых, поочерёдно указывая иногда пальцем, а иногда всей рукой на лица воров, которых в этом городе признавали как членов гнусного сборища, именуемого «гильдией». Как бы глупо ни было сие утверждение, нынешнее состояние этой гильдии, похоже, вполне удовлетворяло мирный люд, ибо, указывая на очередного оборванца, Мирак поглощал всё более и более смелые крики из толпы, повторяющие одни и те же слова, клеймящие захваченных им пленников самыми различными прозвищами: от частого поминания их воровской натуры до поистине чёрных ругательств. Даже слова на мерских диалектах постепенно присоединялись к выкрикам. На первой из общего числа женщине Мирак немного задержался. Высокая и светловолосая особа выделялась из толпы тем, что её рот был лишён кляпа, наличие которого в общем-то и не требовалось. Вместо подобного, плотно сомкнутые губы и подбородок воровки были окрашены алыми подтёками, ясно оглашая о недавно вошедшем в силу отсутствии языка. Кажется, ему докладывали, что некоторые участники поганого грабительского сборища оказывали яростное сопротивление. Что ж, в таком случае она вполне заслужила свою участь. Добравшись до самого конца пленного строя, Мирак некоторое время глядел на, пожалуй, самую важную из всех собранных на всеобщее обозрение персону. Заметно пожилая, но одетая невероятно богато, женщина смотрела ему прямо в глаза с отсутствием даже намёка на какой-либо страх, чего нельзя было сказать об окружающих её ещё трёх нордах — двух молодых мужчинах и одной девушке. Выглядящий самым старшим из них яростно брыкался и ревел невнятные проклятия сквозь кляп, двое других же вели себя спокойнее, но каждый по своему: юноша со слепой надеждой взирал на приходящуюся ему матерью пожилую богачку, а девушка тихо стонала и плакала. Над этой четвёркой возвышался один из прислужников, сейчас неотрывно наблюдающий за своим хозяином. Короткого сеанса ментального воздействия хватило, чтобы Мирак узнал личность подчинённого своей воле слуге. Да, пожалуй, задуманному им действу стоит добавить немного театральности. Не расщедриваясь на речь, он отдал мысленный приказ, и прислужник тут же подчинился. Сделав один шаг, он схватил пожилую нордку за путы и, рывком подняв её на ноги, отвёл немного назад, скрыв среди остальных себе подобных. Троица детишек последней проводили мать растерянными взглядами. Наслаждаясь близящимся финалом, Мирак отошёл в сторону от толпы всех этих (и в прямом, и в переносном смысле) воров. Взирающая на него толпа оживала с каждым истекающим мгновением. Он с усиленным вниманием оглядел большинство лиц. Не на всех, но на многих из них уже играли улыбки. Кто-то перешёптывался, кто-то тыкал пальцем в выстроенных на позорное обозрение преступников. Не утаился от взгляда Мирака и огрызок яблока, что, очертив неровную дугу, пролетел рядом с его плечом и попал в кого-то из воров. Данное деяние невероятно быстро обрело популярность, и вскоре в сторону пленников полетело ещё больше всяческого мусора, коим являлись и — подобные первому — фрукты, и чьи-то башмаки, и даже небольшие камни. Нельзя было не заметить, что ни один из пущенных снарядов не был направлен непосредственно в самого Мирака. «Всё складывается превосходно», — удовлетворённо рассудил он. Дав праведному гневу толпы некоторое время на выплеск, Мирак поднял руку, требуя умеренности. Люди подчинились не сразу, но вскоре площадь вернулась в объятия тишины. Ожидая этого, Мирак вновь обратил долю внимания на светловолосую девчушку в первых рядах. Худощавая ручонка ребёнка сжимала средних размеров камень, но решительности в её глазах почти не было. Обхватывающий острый обломок породы правый кулачок медленно поднялся, девочка сделала маленький шаг вперёд и с пугливым выражением на лице метнула свой снаряд вперёд. Сила броска оказалась ничтожной, и камню не предстояло пролететь даже трёх-четырёх ярдов, но Мирак решил не упускать шанса — ни своего, ни этой крохи. Мановения его пальцев и дрогнувших в произносимом заговоре губ никто, разумеется, не заметил, а вот заклинание успешно выполнило своё назначение. Подхваченный магическим потоком камень ускорился, пролетел чуть в стороне от правой руки самого Мирака и врезался в одного из воров. Судя по болезненному вскрику, случайной целью оказался девушка — не та, что была лишена языка, а, скорее всего, другая — возможно, темноволосая, со взглядом, что показался Мираку при обзоре по-настоящему жадным до чужих ценностей. Следом за вскриком раздался удар опрокинувшегося тела, а уже этот звук почти сразу заглушился одобрительным воем толпы. Мирак в очередной раз поглядел на девочку, которой оказал помощь. На её худеньком личике сначала мелькнул невероятный испуг, но это выражение мгновенно вытеснила улыбка и сопутствующее ей ликование. Больше затягивать происходящее не стоило. — Я смотрю, вы разделяете мою ненависть к этим людям? — вернул себе голос Мирак и ему, к невероятному облегчению, ответило множество голосов. Но не все. Значит, действительно пора переходить к заключительному аккорду. — Сколь долго они обкрадывали вас — честных тружеников, вынуждая считать каждый грош и жить в недостатке? Сколь долго они распространяли свою грязь и сеяли раздор? Должны ли мы позволить им и дальше вершить эти козни? Он решил сделать паузу, чтобы выслушать очередной ответ. Люди не заставили себя ждать. Крича, кивая головами, а иногда вздымая кверху руки, жители выражали своё искреннее согласие. Голосов стало заметно больше — половина толпы согласилась с прозвучавшими словами сразу, ещё небольшая её часть подхватила следом и только некоторые молчали и клонили головы, выражая то ли несогласие, то ли упрямство. Мирак пригляделся к последним. Из нескольких сотен собравшихся, таковых можно было выделить не более одной четверти от общей доли. Не идеально, но вполне достаточно. «Сомнения», — принялся рассуждать он. — «Сомнения порождаются страхом. Они не знают одной правды, но знают другую — рождённую и дошедшую до этого холда слухами. Стоит ли показывать им? Они могут испугаться и отвернуться от добровольного осуждения». Нет, если поддерживать порядок, то они поймут всё. ВСЁ — от и до. Поймут и признают. — Жители Рифтена! — перешёл уже на речь Мирак, — Мне прекрасно известно, что вы можете знать обо мне и моих деяниях. Но знайте и вы, что высшее благо куётся в самом жарком пламени! — он обвёл взглядом толпу, участники которой несколько сконфуженно вникли в прозвучавшие слова. Приняв это, Мирак решительно перешёл к затаённому до сего момента козырю. — Сомнения многих из вас истинны, друзья мои. Да, для вас я чужак, и я действительно пришёл на эту землю с войной. Но знайте — эта земля и мой дом тоже, — он снова сделал паузу, стараясь раскрыть в наблюдающих за ним лицах нотки понимания. Таковые нашлись, но их было немного. — Слишком долго Скайрим поливали кровью и пожинали урожай, выросший на почве, что удобрялась прахом наших предков. Последняя фраза отразилась неожиданной вспышкой одобрения. Мирак оглядел частично поддержавшую его слова толпу, кивнул и снова поднял руку, не намеренный останавливаться на достигнутом: — Здесь и сейчас, перед всеми вами, жители Рифтена, я говорю: хватит! — Хватит, — нестройно и не особенно громко ответили ему голоса. — Хватит! — в голос закричал кто-то из свободомыслящих последователей Мирака. — Хватит! — громче и чётче вторили ему жители. Предвкушая задуманное всем своим естеством, Мирак поднял вверх правую руку со сжатым кулаком. — Хватит, — повторил он. — Довольно расколов, добрые люди. Довольно несправедливости. Я помню времена, когда наш народ был един! Я помню времена, когда Скайрим не зависел от чужого напутствия и чужих корон! Я помню времена, когда существовала наша — Нордская Империя! — выжидая очередную паузу, за время которой поддержавшие его крики достигли пика громкости, Мирак повернулся к ворам за своей спиной и, подняв руку в указывающем жесте, продолжил. — Подобно тому, как каждый из этих людей крал ваше имущество, было украдено и то, чем обладал наш народ прежде! Подобные этим людям веками распространяли свою скверну, обескровливали эту великую землю раздорами и обманом! Я говорю: хватит! — Хватит! — загоготала толпа, поддерживаемая не менее звучным рёвом последователей. Слов было всё же недостаточно. Ещё одним мысленным приказом Мирак подозвал к себе того слугу, что недавно увёл с общего обозрения пожилую нордку. Выделяющийся ростом прислужник покорно появился рядом. Подчиняясь ещё одному тут же направленному напрямую в мысли приказу, он медленным движением руки ослабил расположенное меж теменем и затылком крепление и снял с себя маску, открывая для взглядов лицо. — Взгляните, друзья мои! — продолжил Мирак, демонстративно указывая рукой на альтмера, который ещё недавно помнил себя под именем «Анкано», а ныне беспрекословно подчинялся его воле. — Даже те, кто желал зла этой земле и всем вам встают на мою сторону! — он выждал, вслушиваясь в прокатившийся по толпе ропот удивления и потрясения. — Почему, спросите вы меня? Потому что даже они устали от разложения, коварства и амбиций, что веками сами несли в города подобные этому! Они тоже говорят: хватит! — Хватит! — не особенно, но всё же достаточно громко закричал альтмер, воздевая к небу обе руки. — Хватит! — поддержала толпа. — Высшее благо куётся в самом жарком пламени! — повторил Мирак, параллельно веля Анкано уходить, а всем остальным подчинённым и верным начать приготовления к близящемуся суду. — И именно это пламя сожжёт ту скверну, что отметила вашу страну своим грязным клеймом! — он снова указал пальцем на воров. — Что они получат в расплату за совершённое зло?! Ответ прозвучал не едино, но одиночные и неверные варианты заглушились единственно-правильным. — Смерть, — повторил Мирак за толпой жителей, после чего поднял голову к начинающему сдаваться перед ночным сумраком небу и воззвал к силе голоса. — Релоникив! Скользнувшая над домами и улицами драконья тень вызвала вполне ожидаемую реакцию: вопли ужаса, визг, поминание богов и паника — заглушившая даже зовущий ту`ум мешанина из всего этого заполонила собой рыночную площадь Рифтена, но Мирак сдержанно терпел, наблюдая за крылатым слугой, который, сужая совершаемые над центром города круги, опускался всё ниже и ниже. Шум толпы стих много позже того момента, когда Релоникив опустился на крышу ближайшего к площади одноэтажного здания и, стараясь не обрушить всю постройку, вытянул свою длинную шею, направляя её к хозяину. — Какова твоя воля, Thuri? Мирак на некоторое время отвёл взгляд от замершей прямо перед ним в ожидании драконьей морды и поглядел на дальнюю часть площади. Всё сложилось именно так, как он желал: одна часть верных ему воинов окружила всех собранных жителей полукольцом сзади, не давая никому покинуть «сцену» до завершения задуманного представления, а другая выстроилась перед ними, стоя спинами к толпе, а лицами к Мираку и Релоникиву. Те последователи, что заняли периферийные позиции, подняли перед собой щиты и поддерживающие защитные чары руки. Людям необходимо было зрелище, но и об их безопасности забывать не стоит, верно? — Релоникив, мой друг и помощник, — Мирак коснулся ладонью приподнятого заострённым рогом носа верного ему дракона. Другой рукой он указал на сходящих с ума от ужаса пленников, удерживаемых на своих местах лишь стараниями нескольких оставшихся солдат, чья панцирная броня из драконьих костей могла помочь им пережить грядущее. — Я хочу, чтобы ты привёл в исполнение вынесенный этим людям приговор. — Твоё слово — закон, Thuri, как и твои благородные помыслы. Удовлетворённый ответом, Мирак повернулся к жителям Рифтена и сделал несколько шагов им навстречу, в то время как Релоникив медленно отводил свою огромную голову подальше, готовясь исполнить приказ. Кромсая когтями черепицу занятой им крыши, дракон принял более удобную позу, распахнул в стороны крылья, вытянул шею до предела, задержал пасть у самого начала строя пленных воров — рядом с тем рыжеволосым нордом. Отсчитав около десятка секунд, на каждую из которых пришлось по одному спокойному и размеренному удару сердца, Мирак снова поднял руку со сжатым кулаком и произнёс, направляя слова к толпе лицезрящих долгожданную казнь жителей, а силу голоса в ту`ум: — Смерть! — Yol-Toor-Shul! — ответил ему драконий рёв. Воздух раскалился испепеляющим жаром. Если бы не изготовленная для него броня, то Мираку, несомненно, пришлось бы защищать при помощи чар не только непокрытые сейчас затылок и волосы. Полу панические — полу ликующие вопли толпы заглушил хор раздавшихся за его спиной агонических криков. Стихло всё невероятно быстро: треск пламени, отголосок драконьего крика, скрежет рухнувших под напором огня останков. — Dinok! — пророкотал Релоникив и, повинуясь очередному приказу, несколькими взмахами крыльев вернулся в небо. Улыбаясь только что увидевшим всё воочию людям, Мирак вновь повторил прежний жест рукой. На немедленную и бурную реакцию, подобную недавней, он, естественно, не смел надеяться, но даже нескольких возликовавших голосов было достаточно, чтобы другие, сначала несмело, а после уже более яростно подхватили. Но это был ещё не конец. Переключив внимание на одного из тех своих воинов, что до последнего не позволяли ныне казнённым ворам пуститься в бега, Мирак дополнительно махнул рукой, оглашая приказ, которому надлежало поставить последнюю точку в происходящем. Через несколько секунд она снова оказалась на том месте, где совсем недавно стояла на коленях. Стягивающие её запястья верёвки развязали, рот освободили от кляпа и, действуя согласно воле Мирака, оставили в покое. Всё последующее дальше было слишком очевидным, чтобы пытаться хоть как-то это предугадать. Упав на колени перед несколькими обгорелыми трупами, пожилая нордка принялась ворошить пепел и обгоревшую плоть обеими руками, будто не замечая появляющихся на коже ожогов. Мирак приблизился к ней, но её полубезумное занятие его совершенно не интересовало. Просто остановившись рядом, он указал на неё рукой и наконец нарушил застоявшееся над всем городом молчание: — Этого человека возвысили до чести называться вашим ярлом. Но достойна ли она такого? Ответы со стороны толпы вновь посыпались разрозненно и нестройно, однако все они были единогласными. Солдаты расступились, и толпа яро ринулась вперёд, стремясь приблизиться к той части площади, что теперь была усеяна несколькими десятками обгорелых, скорченных силуэтов и наполнена взметнувшимся в воздух пеплом. Ветра не было, и тяжёлые тучи останков плавно оседали на камень, припорашивая смердящие запахами горелой кожи и плоти мёртвые тела, будто хороня их таким образом. — Мавен Чёрный Вереск, — продолжил Мирак, взирая сверху вниз на продолжающую заниматься ворошением остатков тел своих детей старуху, — что ты скажешь в оправдание того факта, что мои люди перехватили тебя на выезде из города в сопровождении целого взвода имперских легионеров? Услышавшие его участники приближающейся толпы разъярённо загудели. Понимая, что времени до окончания совершаемого суда у него не так много, Мирак присел рядом с ярлом Рифта и заговорил вновь, но теперь уже шёпотом: — Ваше имя было известно в Скайриме с самого рассвета второй эры. Скажи мне, какого это — осознавать, что весь твой род и вся его история обрываются в один миг из-за совершённой тобой ошибки? Мавен подняла перед собой покрытые свежими ожогами и перепачканные серостью пепла руки, в которых лежала оторвавшаяся от чьего-то из трёх трупов кисть. Несколько мгновений нордка разглядывала свою находку и лишь после обратила взор выше. В глазах у неё не было ни слезинки, но горела калёная ярость вперемешку с легкоразличимым безумием, придававшие всему её лицу пустой и совершенно раздавленный вид, будто перед Мираком был не живой человек, а призрак, подобный тем, что так часто встречались в древненордских усыпальницах. — Иди в Обливион, монстр, — сорвались с затрепетавших губ слова, звучащие натянутым и хриплым от умело глушимых эмоций голосом. Мирак вздохнул, пропуская её посыл мимо сердца, и улыбнулся. Толпа была уже близко и в снедающий всех этих людей огонь стоило подбросить дров. Резким движением схватив Мавен за горло, он поднялся, отрывая разжалованного ярла от земли, словно она ничего не весила. Старуха тихо хрипнула, выронила сжимаемую до сего момента оторванную частичку одного из своих детей, но вырываться не пыталась. Это не могло не радовать. Смирение — вот одно из тех качеств, которому Мирак хотел научить этот прогнивший мир. — Мне там не понравилось, — почти смеясь над этой иронией, ответил он на прозвучавшие в его адрес слова и отшвырнул старуху в сторону приближающихся к нему жителей. Дальше дело было за ними.***
— Не торопись. После долгого голода нельзя есть очень быстро. Девчонка посмотрела на него с видом выражающим абсолютное послушание и покорность, но подчиниться совету Мирака, похоже, была не в силах — слишком силён был соблазн всего того, что он распорядился принести. Всё так же быстро орудуя ложкой, она продолжила выскребать из деревянной тарелки остатки мясной похлёбки, закусывая поглощаемое крупным ломтём тёмного хлеба. Винить её за это Мирак не собирался — в конце концов ему никогда не доводилось ведать голода настолько сильного, чтобы тот был способен довести до состояния подобного ныне переживаемому этой нищенкой. Ну, разве что жаждать освобождения из плена и услужения Демона Знаний, только это далеко не одно и тоже. А может всё-таки и доводилось — тогда, в прошлой жизни, дни которой так жестоко забывались за вереницами бесконечных воспоминаний об Апокрифе. Он отмёл прочь эту мысль и вновь сосредоточил взгляд на уплетающей угощение девочке. Откровенно говоря, он и сам сейчас не отказался бы от еды — просто не хотел смущать ребёнка, а уж тем более показывать кому-либо свою слабость. Обмозговав это, Мирак снова оглядел занимаемое ими нынче помещение. Возвращение сюда было им изначально запланировано с совершенно иной целью, однако сейчас ему удавалось задавить взявшее его недавно в тиски любопытство. — Тебе нравится здесь? — спросил он. Доедающая ломоть хлеба девочка, похоже, всё ещё не была настроена на разговор, поскольку на заданный вопрос лишь скупо кивнула. — Ты знаешь кто здесь жил? — не отступал от своего Мирак. Она кивнула снова, тщательно пережевала очередной кусок и несколько робко огляделась. Вероятно, ей и в голову не приходило однажды оказаться под этой крышей. Или даже не под этой, а под крышей в принципе. — Очень долго здесь никого не было, — всё же заговорила она, и голос у неё оказался осипший и хриплый, словно перед Мираком сидел не ребёнок, а преклонных лет старуха. — Потом появился тан. Радуясь, что девочку успешно удаётся разговорить, Мирак сел поудобнее, давая понять о готовности слушать её и дальше. Малышка, кажется, поняла это и потому продолжила: — Я не знаю его имени. Его называли героем. А ещё «Серым Легатом». Я так слышала. Её слова отразились в мыслях Мирака краткими вспышками воспоминаний. Он внимательно внял каждому из них, но лицо сидящего напротив него ребёнка в этих следах чужой памяти не возникло. Значит, Корим не встречался с ней. — С ним жила женщина, — вернулась к рассказу девочка. — Хмурая такая и лицо у неё было зачем-то разрисовано. Две женщины, точнее. Вторая — тот, кого, кажется, называют хускарлом. И ещё мальчик. Чуть старше меня. — А сколько тебе лет? — тут же пошёл в атаку Мирак, стремясь вызнать побольше о юной особе. Худое, но теперь — после сытного застолья — украшенное хоть каким-то румянцем лицо девчушки несколько посерело. — Кажется, десять. Или одиннадцать. — Ты не знаешь? — Я сбилась. Давно перестала считать. Мирак кивнул ей и, протянув руку в дальнюю часть стола, взял с небольшого оловянного блюдца средних размеров яблоко ярко-красного цвета. Предложив фрукт девочке, и, дождавшись когда она сделает первый укус, он вернулся к расспросам: — Как долго ты живёшь на улице? Мне говорили, что в Рифтене есть приют для сирот и храм, где проповедуют милосердие. Какая-то его часть была уверена, что от такого вопроса юной собеседнице станет неприятно или даже грустно, но предположения не оправдались — вопреки им, на лице девочки отразилась злоба. — В приют я не вернусь, — выдала она и с по-настоящему пылкой яростью откусила от яблока ещё кусок. — А храм Мары — это мерзкое место. Боги не могут помочь. Вот уж чего, а такого Мирак услышать никак не ожидал. Забавно, ведь он думал, что хорошо умеет разбираться в людях и угадывать детали их характеров. Словам о приюте он удивился меньше, чем куда более резкому высказыванию про храм, якобы, богини сострадания. Заинтересовавшись ещё больше, Мирак решил не отпускать ниточку завязавшегося разговора. — Тот камень, — начал он и лицо девочки сразу же окрасилось лёгким испугом. — Почему ты бросила его в одного из воров? Она опустил глаза, медленно и расчётливо пережёвывая кусок яблока, и именно так — не поднимая взора обратно — ответила: — Я не рассчитывала попасть, но рада, что всё-таки получилось. Ей за дела такого мало, — девочка встрепенулась, должно быть, вспомнив какая судьба в итоге постигла всех казнённых за сегодня воров. — То есть, я хотела сказать… — Нет, ты права, — остановил её Мирак плавным жестом руки и улыбкой. — Они действительно заслужили своего наказания. Однако, — он пододвинул занимаемый стул чуть ближе к столу, — раз уж речь зашла о ворах и их преступлениях… Как ты жила столько времени? Как добывала на хлеб? Её глаза наполнились сначала лëгким испугом и почти сразу после - слезами, яблоко выпало из руки и покатилось по столу. Мирак наблюдал за ней молча, не желая преждевременно раскрываться. — Ты хочешь и меня сжечь, да? Он покачал головой в знак отрицания. — Но ведь я же крала, как и они. Он усмехнулся и в этот раз кивнул: — Крала, — Мирак поймал рукой всё ещё находящееся в движении яблоко и протянул его обратно девочке, — но ты делала это из нужды. Ты ведь совсем непохожа на них — такая худая и вряд ли воровала много, верно? Девчонка, не осмелившись принять протянутый ей обратно недоеденный фрукт, молча захлопала ресницами. — Или всё же много? — Нет-нет, — она яростно замотала головой. Голос у неё всё ещё дрожал. — Только рыбу. Иногда картошку и другие овощи. Один раз удалось краба стащить. Мирак понимающе кивнул и качнул рукой с яблоком, давая понять, чтобы девочка всё же приняла его, что она, видимо обретя прежнюю смелость, тут же и сделала. — Рыба, краб, — проговорил он часть её признания. — Значит, ты жила в порту этого города, так? И там же, наверняка, пряталась от стражи. Девочка моргнула ещё несколько раз и натянуто улыбнулась, подтверждая его слова. — Ты молодец, — Мирак мысленно усмехнулся тому, что намеревался сказать. — Говорят, имперские легионеры очень бдительны и от них трудно прятаться. — С ними стало труднее, — сразу подтвердила девочка, наконец-то возвращая интерес к яблоку. — До их прихода было проще. — Вот как? Почему же? Рассказ оказался содержательнее, чем Мирак предполагал. Юная воровка не скупилась ни на пояснения, ни даже на мягкие ругательства. Минуя всё это, девочка рассказала о том, что раньше у неё была мать, но погибла почти три года назад — во время войны, когда вход имперских войск в город привёл к небольшому бунту. Женщина сгорела прямо в той самой лачуге, где они жили. Жизнь та, прямо выражаясь, с трудом подстраивалась под само сие название — денег почти не было, а за работу в порту платили недостаточно для достойного существования. Воровать девчонка повадилась задолго до случившейся трагедии, чем хоть немного подкрепляла своё и материнское бедственное положение. Когда же судьба бросила ей кость, малышка предпочла спрятаться в суете городских улиц, чтобы «ни за что на свете не оказаться в приюте», о котором ходили самые тёмные и пугающие слухи. — Ты сказала, что та воровка, в которую ты бросила камень, заслужила это, — Мирак решил не мучить собственный желудок и в середине ведаемого ему рассказа тоже взялся за яблоко. — Почему именно она? — Она, — слова будто застряли у девочки в горле. Немного покривившись, малышка продолжила. — Она один раз отняла у меня еду. — Еду? — Мирак был практически искренне изумлён. — Они и у подобных тебе воровали? — Нет… То есть, не совсем. Я всё видела тогда, и уверена, что она сама стащила у того торговца золото. Её вроде бы заметили, а она заметила меня и отвлекла от себя внимание, сказав тому торгашу, что я стащила репу именно у него. Потом набросилась на меня и отняла всё. Пришлось убегать, — девочка откусила от яблока последний возможный кусок и отложила огрызок на край стола. — А ещё я знаю как её звали. Сапфир — так и кликали. Мирак замедленно кивнул, обдумывая рассказ. Поступок этой — так называемой, «Сапфир» — можно было назвать профессиональным в плане хитрости, но и настолько же низким и недостойным. Не то чтобы он стал порицать её за коварство при встрече, но… встречи-то уже не состоится. Гильдия Воров Рифтена сыграла в его планах свою роль — причём, весьма успешно. — Кстати, про имена, — подал Мирак голос, стремясь вновь перевести разговор на более личную тему для своей собеседницы. — У тебя ведь есть имя? Она потупила взгляд и, сложив ладони на коленях, заелозила на стуле. — Есть, но оно мне не нравится. Оно глупое. — Отчего ты так решила? Некоторые говорят, что имя — самое ценное, что у нас есть. — Самое ценное, что было у нас с мамой — это золотая брошь с красным камнем, — девочка хлюпнула носом, но слёз на глаза больше не пустила. — Осталась от бабушки. Мама продала её, чтобы купить лекарства, когда я заболела в детстве. — Ты и сейчас всё ещё ребёнок, — перебил её Мирак. — А вот и нет! Я уже почти взрослая и могу за себя постоять. — Тем более, у взрослых обязательно должны быть имена, дитя, — продолжил он. — Вот у меня оно есть. И что-то мне подсказывает, что ты знаешь его. Девочка снова заулыбалась и кивнула: — Да, я слышала. Слухи в порту ходили, горожане и легионеры говорили о тебе. Ты — Мирак, правильно? — Верно, — повторяя за ней, он доел яблоко и, избавившись от огрызка, подпёр подбородок кулаком. — Может, всё-таки скажешь мне своё имя? Ему казалось, что она согласится, но девчушка упрямо замотала головой. — Глупое, говорю же. Мирак хмыкнул, поражаясь всему тому, что узнал об этом ребёнке за столь короткое время и, одновременно, тому, что столь во многом ошибался на её счёт. Упёртость, стойкость, тяга к выживанию и умение достигать этого, осознание жестокости окружающего мира, причина что-то любить и кого-то ненавидеть и, наконец, — хоть какая-то — но смелость. Последнее, наверное, всё-таки стоит проверить. — Хочешь, покажу кое-что? — как можно более мягко спросил Мирак. В юных глазах заискрился интерес, и девчушка почти сразу ответила согласием в виде кивка головой. Видеть, что начало в таком непростом, как доверие, деле успешно положено, Мирак не мог не ощутить радости. — Здесь есть терраса, с видом выходящим на озеро. Подожди меня там. Она несколько секунд молча смотрела на него, но потом, всё же проявив желанное Мираку ответное доверие, сползла со стула и, даже не спрашивая совета, направилась через гостиную к верной двери. Ещё одно доказательство того, что её наблюдательности стоит завидовать — этот дом был прекрасно виден из портового района Рифтена и девочке хватило разумения, чтобы самостоятельно сориентироваться в незнакомом месте. Дождавшись, когда ребёнок скроется из виду, Мирак откинулся на спинку стула и, поражаясь самому себе, тихо рассмеялся. Он мог поклясться чем угодно, что никак не ожидал пережить сегодня подобное. Именно сегодня — в день, который он хотел посвятить лишь одному значимому событию. Именем всех вод Обливиона, что на него нашло?! Ему было и приятно провести этот небольшой разговор, и как-то невероятно неудобно. Вопреки всему, Мираку вдруг вспомнилось время, когда его окружали дети — младшие прислужники Культа Дракона, вступившие в орден в жажде подражать могуществу прочих его участников, или те, что приходились сыновьями и дочерями более его высокопоставленным лицам. Он посмотрел на закрывшуюся следом за девчонкой дверь и частичное веселье покинуло его. Привязываться так сильно не стоило, но, раз уж первый аккорд сыгран, то предстоит исполнить песню до конца или предпринять какие-либо иные меры по пресечению происходящего. Мирак неожиданно осознал, что всерьёз раздумывает над вторым вариантом. Это показалось ему настолько неправильным, что желудок резко скрутило, и причиной тому, явно, был не голод. Прогнав прочь все подобные домыслы, он встал со стула и спешно последовал к намеченной двери. Навязчивая вспышка воспоминаний остановила Мирака на самом пороге. Голова произвольно повернулась влево и уткнула взгляд в угол, где смыкались две стены. То самое место, к которому тянуло его недавно. Подумать только, он уже успел забыть об этом! Подчинившись позыву чужих мыслей, Мирак опустился к полу. Касающаяся его памяти манящая аура вела к узкой щели меж двух половиц. Если бы не это тёмное отверстие, то угол мало чем бы отличался от остальных имеющихся в комнате. Протянув руку, Мирак запустил два пальца в щель, зацепился ими и потянул вверх. Ощущения были знакомыми, будто он уже делал это прежде. Половицы успешно сошли с места, раскрывая достаточно неплохо замаскированный тайник. Отложив «крышку» в сторону, почти одержимый собственным интересом, Мирак запустил руку в открывшееся углубление и сразу нащупал нечто, что могло быть только рукоятью меча. Воспоминания вновь заиграли на стенках сознания и, сперва вняв им, Мирак поспешил убедиться в их подлинности. Разумеется, видение совпало с действительностью. На террасу он вышел с мечом в руке, что сразу же привлекло внимание находящейся здесь в ожидании девчонки. К большому его облегчению, в этот раз малышка не предположила дурного, как в прошлый, когда их разговор зашёл о ворах и свершившемся над ними недавно правосудии. — Какой красивый! — ахнула она. — Он из золота что ли? Мирак поднял добытый меч перед собой и внимательно изучил необыкновенный артефакт от навершия рукояти и до острия клинка. Выполнено это оружие точно было не из золота, а из некоего совершенно иного металла — добытого, несомненно, вне пределов Нирна. При близком рассмотрении клинок отливал темнотой, походящей на цвет эбонита, но убедиться в этом мешал яркий свет, равномерно стелящийся вдоль всей основной части меча и изливающийся, судя по всему, напрямик из гарды, которая была выполнена в… конкретной формы у неё не было. Больше всего это походило на пустое, заполненное ярким светом пространство. Очень занятно. На несколько мгновений Мирак заставил разум обратиться к таящимся в его глубинах воспоминаниям Довакина. Ответ со стороны перенятых от него мыслей не стал противиться и тут же послал подсказу. «Сияние Рассвета» — вот как называлось это оружие. Выкованный самой Меридией — Даэдрическим Принцем Света и Энергии Жизни — этот клинок создавался для облегчения борьбы её смертных последователей с нежитью и прочими порождениями тёмной стези магии, известной всем под названием «некромантия». — Нет, дитя, он не из золота, — ответил Мирак, кладя меч на край поручня перед собой так, чтобы его было видно девочке. — Он вообще не отсюда. Он чужой для нас. — Как это? — вдалась та в расспросы. — Что значит «не отсюда»? Почему чужой? Для кого это — «нас»? Это ты хотел показать мне? Мирак усмехнулся, чувствуя, что начинает прогибаться под напором детской любознательности и, дабы отвлечься, провёл ладонью по безупречно гладкому клинку даэдрического меча. Подушечки пальцев ощутили пульсирующую сквозь каждую составляющую его частицу силу. Эта энергия навевала нечто приятное — не тёмное, как многие начинали думать, услышав слово «Обливион», а несколько иное — светлое, опасное, но всё равно несущее след некоего блага. — Нет, я не это хотел тебе показать, — ответил он лишь на последний заданный вопрос и повернулся к девчушке, которая с прежним азартом взирала на него. Почему-то лишь в этот миг Мирак понял, что её глаза такие же по цвету, как и у него самого — серо-голубые, отдающие больше в сторону второго. Он снова подарил ей улыбку и спросил. — Может быть страшно. Ты не испугаешься? Она тут же замотала головой. Что ж, пусть будет так. Не теряя ни мгновения, Мирак приступил к исполнению обещанного. Обратив взгляд на небо, где уже успели воспылать светом Этериуса сотни крошечных огоньков, он поочерёдно закричал имена драконов: — Крузикрел! Релоникив! Волрайнбром! Дрогфодвин! Кодфэльджот! Они появлялись в небе точно в том порядке, в каком он называл их имена. Покорные и могущественные, призванные драконы начали кружить над окраиной города, постепенно формируя кольцо. Прилетали новые — им уступали место, становилось теснее — драконы расширяли направление своего полёта. Действуй они только своей волей и такой слаженности никогда бы не родилось. Можно было бы рассказать девчонке именно об этом уроке: о последовательностях, о тонкостях стратегии и умении объединять своих слуг в единый, работающий в строгой целостности механизм, но вряд ли такая кроха поймёт подобное. Нет, сейчас время для другого урока — более простого, но, при этом, не менее важного. Оставив оказавшийся в этот вечер и в этой обстановке случайной находкой меч лежащим на перилах, Мирак присел рядом с девочкой и мягко положил левую руку ей на правое плечо. — Тебе не страшно? Он уже знал её ответ и в этот раз оказался прав. Она покачала головой, а её искрящиеся глаза лишь подтверждали истину невысказанного словами. Она действительно смотрела на драконов без страха, но с восхищением, и это просто не могло не поражать. Девчушка — совсем ещё дитя, не знающая даже сколько ей точно лет и столь мало видавшая из богатств этого мира, а не испугалась того, от чего весь Скайрим трясся в ужасе. Мирак был готов спорить, что тогда — на площади, она так же смотрела на Релоникива. Он сам в тот момент не обратил на неё внимания, а ведь мог бы. — Ты действительно смелая, — Мирак усмехнулся, оборвав свою фразу, когда понял, что в обращении кое-чего не хватает. — Знаешь что — смелым людям обязательно надо носить какое-нибудь имя. Без него — никак нельзя. Девочка молча поглядела ему прямо в глаза, какое-то время не отрывалась, но потом всё же вернула своё внимание к творящемуся в поднебесье драконьему «танцу». — Я бы хотела зваться так же, как какой-нибудь дракон. Её голос прозвучал разочарованно, но Мирака это, вопреки детскому взгляду, позабавило. В прежние времена многих детей их народа называли подобным образом сразу или присваивали им имена, звучащие на драконьем наречии при приобщении их жизней и судеб к Культу. Это касалось и его самого. Отпустив с губ очередной смешок, он потянулся рукой чуть выше и, погладив девочку по коротко-остриженным светлым волосам, сказал: — Слишком длинно получится. Но, если хочешь, у меня есть одна идея. Она вновь взглянула на него, не теряя прежнего огня в своих маленьких глазках. — Правда? — Да. Имя должно отражать суть твоей жизни. Одно слово тебе очень подходит, — Мирак устремил взгляд на множественные, тянущиеся вдоль берега озера Хонрик выступы корпусов Рифтенских зданий. — И тебе и твоей жизни в этом городе. — Какое? — малышка даже подпрыгнула на месте от восторга. Мирак ещё раз взвесил возникшую у него в голове идею и закивал самому себе, признавая и грубость, и истинность, и общий смысл этой одновременно простой и в чём-то сложной выдумки. — Тафи́ра.