***
Барельеф был выполнен с невероятным изяществом. Изображая десятки человеческих фигур, какие-то строения и непонятные для прочтения буквенные символы, тончайшие каменные вырезы сплетались, пересекались и разделялись, превращаясь в цельную картину. Впрочем, целостность и истинный смысл оставались большой загадкой, ибо Эйла не понимала почти ничего из демонстрируемого огромной плитой, занимавшей собой целую стену, и, имеющей длину никак не меньшую, чем половина ширины всего зала. Отойдя на шаг назад, она изучила ту часть барельефного украшения, которую уже успела миновать. Самым частым, попадающимся глазу изображением был дракон и, надо признать, именно благодаря этому, Эйла поняла, что стоит перед Стеной Алдуина. Корим рассказывал ей об этом чуде, но на подробности был скуп, и теперь девушка прекрасно понимала почему. Ему было попросту неприятно вспоминать Дельфину и Храм Небесной Гавани. Что ж, теперь его отношение к этому месту становилось в разы яснее. Эйла постаралась отречься от ныне обоюдно-ощущаемой злобы, но неприкрытое скромностью наслаждение от недавно произошедшего вгрызалось в разум, вынуждая почти улыбаться. Удивительно, что Корим вообще мог стерпеть рядом с собой такую самодовольную стерву, как Дельфина. Если между ними и был союз, то распался он строго из-за слепой гордости этой, назвавшей себя Грандмастером давно угасшего ордена, выскочки. А ведь она ещё посмела обвинить в этом её саму! Что за нелепость? Эйла внимательно изучила каменную фигуру дракона в верхней части центральной панели. Тоже Алдуин — вне всяких сомнений, но здесь он был изображён перевёрнутым вверх лапами и с изогнутыми в обратную сторону крыльями. Пожиратель Мира не летел, а падал. — В каком-то смысле, это и есть источник наших нынешних склок. В этот раз Эйла не обратила внимания на появление Эсберна — след его шагов и сердцебиения затерялся где-то в коридорах Храма, смешавшись с десятками подобных, кои принадлежали другим Клинкам. Она дождалась, когда старец подойдёт достаточно близко и только тогда вслушалась в излучаемую его дряхлым телом энергию. Дышал Эсберн спокойно, а сердце говорило лишь о слабом отголоске того, что он недавно лицезрел собственными глазами. Ещё один повод его уважать — способность смотреть на всё со стороны рассудительности, а не принимать чьё-то одно мнение за единственную истину. — О чём вы? — отозвалась Эйла на сказанное им. — Драконобой, — старец тут же указал рукой на панель барельефа, что располагалась ниже запечатлённого в камне Алдуина и изображала человека в широкой мантии, сжимающего в руках нечто, что походило на короткий посох. Персонаж неживого сюжета стоял, разомкнув рот. — Это ту`ум — драконий крик — которым древние герои нашего народа некогда сразили Пожирателя Мира, надеясь победить его этим. Узнав в его словах долю знакомого из рассказов любимого, Эйла поспешно закивала: — Но у них не получилось, — произнесла она и пригляделась к тому, что изначально приняла за посох в руках каменного воина в мантии. Нет, это был далеко не какой-то инструмент колдовства. — Они были вынуждены использовать Древний Свиток, чтобы изгнать его в наше время, так? — Именно так, дорогая моя, — Эсберн прошёл позади неё и остановился у дальней части барельефа. — Здесь мы узнали, что за силу использовали нордские Языки, и пришли к выводу, что Довакину необходимо перенять их мудрость для битвы с Пожирателем Мира. Эйла последовала за Эсберном и, остановившись не дойдя до старика шага, изучила сюжет на крайней к правой части Стены панели. Здесь снова был изображён Алдуин — уже не падающий, как раньше, а вновь взлетевший и исторгающий из пасти пламя на фигуру человека, что укрывался от этой огненной ярости щитом, держа наготове длинный меч. Левее этого воина в камне были отпечатаны ещё несколько фигур, но все они были меньше размером и стояли исключительно на коленях, воздев собственные клинки к небу. Изображение говорило само за себя — эти воители склонялись перед первым, который, похоже, вёл их за собой. Моргнув, Эйла почувствовала неприятную тяжесть в груди, пришедшую вместе со случайной, но кажущейся несомненно-верной мыслью. — Это же, — только и смогла выдавить девушка, пытаясь огласить свою догадку. — Довакин — да, — тут же подтвердил Эсберн. — Корим Серый, чей приход акавирские мудрецы предсказали за тысячи лет до его рождения, как и твоего, и моего, и всех ныне живущих. Поверить в эти слова было так же сложно, как и смириться с тем режущим сердце фактом, что с барельефа на Эйлу смотрят — по сути — те же самые глаза, которые она видела в живую. Здесь они были тёмные и однотонные со всем прочим, а в жизни — карими с лёгким янтарным отливом. Здесь всё было не так и в то же время всё являлось правдой. Тёмные волосы на самом деле были пепельно-серыми, шлем и доспехи Корим предпочитал совсем другие, а не эти — слишком похожие формой и узорами на те, что носили Клинки. И всё-таки, отметая прочь несоответствия, это оставался он: её Довакин, её Предвестник, её Корим… избранник её сердца. Грудь сдавило ещё сильнее. Эйла ощутила дрожь в коленях и на губах, как и болезненное, подступающее к самому горлу чувство трепета. Понимая, что будет дальше, она отвернулась и заставила себя сделать глубокий вдох. — Это пророчество лжёт, — тихо проговорила Эйла, возвращая едва вновь не подвёдшие слезами глаза на Стену. Эсберн повернулся к ней и смотрел лицо в лицо, задержав на своём немое сожаление. — Увы, но не лжёт, дорогая. Оно сообщает нам всё, что было необходимо узнать для нашего спасения. — Но не спасения Корима, — парировала Эйла, едва не пустив в эти слова всхлип. Следом за позорным проявлением слабости пришла злость. — Здесь нет ни слова о Мираке! — Нету, согласен. Но, быть может, так и должно было случиться? Колесо обернулось в конце времён, пророчество исполнилось и… — Но никакой «конец» не наступил! — вспылила Эйла, сама не зная зачем подходя ближе к стене, и, прикасаясь к изогнутому изображению латного сапога на выставленной в боевой выпад ноге искусственного Довакина. — Корим победил Алдуина, остановил войну и… и ещё… В этот раз узел в груди подступил неожиданнее. Затрясшись, Эйла уткнулась лбом и правой рукой в камень перед собой и тихо зарычала, сдерживая наполнившее всю её до предела отчаяние. Это помогло, но лишь до того мига, когда лёгкая ладонь не легла на её плечо. От чужого утешения становилось тошно на душе, но и бессовестно отвергнуть его не получалось. — Наступил конец этого пророчества, Эйла, — Эсберн шумно наполнил грудь воздухом и также громко выдохнул, прежде чем продолжить. — Беспорядки в восьми частях света, Медный Нумидиум и излом времени, упадок Трибунала и Красный Год, конец рода Септимов и Кризис Обливиона, смерть Короля Торуга и война на землях Скайрима, — следующую строчку старик произнёс замедленно, растягивая слоги. — Проснётся Пожиратель Мира, и Колесо повернётся на Последнем Драконорождённом. Эйле жутко хотелось сплюнуть в выражении своего отношения ко всему этому бреду, но она сдержалась. Отстранившись от барельефа, девушка уже намеренно уставилась на последний участок Стены Алдуина, где и был изображен сам обожествлённый легендами нордского народа дракон. Он и никто другой. — Почему? Эйла не сразу поняла, что сказала это вслух — лишь, когда Эсберн заговорил, отвечая ей: — Его нет, дорогая. Может быть, из-за его ошибки, а может из-за ошибки богов. Мне было тяжело узнать об этом, — старик на секунду замялся и чуть кашлянул, — и Дельфине тоже, можешь поверить. Она никогда не признается, но это так. Эйле сделалось противно, но только на мгновение. Сердце Эсберна билось ровно. Он не лгал. — Спасибо, — прошептала она. Старческая рука снова легла ей на плечо, и в этот раз девушка не нашла сил отречься от стороннего сочувствия. Обернувшись, Эйла подарила Эсберну простую, но искреннюю улыбку. Он улыбнулся в ответ. — Идём в библиотеку, — Эсберн убрал ладонь с её плеча. — Знай, я вовсе не одобряю, — он в жесте кивнул головой и скользнул взглядом вниз, ясно указывая на метку на руке Эйлы, — но, возможно, смогу хоть чем-то помочь до того, как Дельфина придёт в себя. Ради Корима. Эйла моргнула, выражая согласие и благодарность. Ей бы стоило ответить словами, но язык не вязался на речи. Тем не менее, Эсберн принял её жест и развернулся, дав плавным взмахом руки знак идти за ним. Они оба успели сделать по три неполных шага, когда зал сотряс звонкий и быстрый голос колокола.Глава 17. Пророчества и истины (Эйла)
22 июня 2023 г. в 04:40
Неполные луны притягивали взгляд, затмевая своим манящим сиянием блеск всех прочих светил на ночном небосводе. Звёзды не могли вдохновить, не могли заинтересовать и не могли направить. Лишь луны были способны сделать это. Сейчас они пребывали в полной противоположности друг другу — Массер убывал, скрыв от своего диска чуть больше четверти, а Секунда нарастала, обгоняя спутницу на половину с небольшим хвостом. Это придавало обеим лунам некий противоборствующий вид, будто алый гигант разинул полную опасности пасть, готовясь обрушиться на добычу, но меньшая размером серебристо-белая жертва не собиралась сдаваться без боя, демонстрируя ответный оскал.
Эйла осознавала, что сама же себе и вредит, разглядывая этот своеобразный «бой», однако отрекаться от мыслей и воспоминаний не хотелось, ибо лишь они могли согреть, а вовсе не предоставленная ей постель или то вино, которое они разделили с Эсберном минувшим вечером. Взирая на луны, вспоминая, она чувствовала вскипание крови в жилах — звериную тягу, стремящуюся вырваться из человеческой плоти, дать волю ногам, когтям и клыкам, показать себя животному миру дабы напомнить ему, что им есть чего боятся в ночную пору. Всем им.
Мысль была, воистину, соблазнительной. Сокрытие дара не имело смысла, так как Дельфина сразу — почти с первых слов — дала понять, что прекрасно осведомлена обо всём. Но одно дело она сама и совсем другое — подчинённые ей члены Ордена. Вряд ли большинство оценит присутствие столь близко к себе волчьей крови. Трусы и слепцы. Как, собственно, и все, кто из непонимания отказывается от признания могущества и истинной власти Отца Охоты над смертными.
Эйла крепко зажмурилась, намеренно отрезав себя от прямого влияния лун. Так тяга к ним ощущалась с ещё большей страстью. В темноте под опущенными веками заплясали красные и белые огни, смешиваясь, разделяясь, переплетаясь, и, формируя таким образом десятки безумных оттенков. Цвет растерзанной плоти — свежей или уже успевшей немного сгнить; цвет льющейся из разорванных артерий и вен крови; цвет вина, которым можно было отпраздновать удачную охоту. Вспышки этих разномастных огней ещё больше усиливали тягу сердца к передаче воли и управления телом в объятия зверя. Эти цвета, в каком-то смысле, были для Эйлы законами — правилами жизни, следование которым оставалось свято, если охотник желает возвыситься над своими жертвами, а не встать с ними в один ряд. Гнать и наслаждаться, но знать меру; рвать и убивать, но проявлять уважение, а не отдаваться одной лишь жажде чужой смерти; быть сильным и гордым, но не забывать, что есть те, кто намного сильнее тебя. Вот что значило быть истинным охотником. Истинным зверем.
Глаза предательски защипало. Стереть бы их, ведь зверь слёз не льёт, но именно такие вещи, как чувства, и отделяли в человеке зверя от обычного обитателя смертного царства. Даже зверь не хочет быть одиноким — ищет кого-то, с кого можно взять помощь в бою, с кем разделить добычу и славу, за кого стоит сражаться и убивать, доказывая собственную мощь… и с кем можно посеять семена потомства, которому однажды надлежит перенять этот же уклад и повторить его, чтобы цикл повторялся бесконечно, как происходило всё то время, что цветёт этот мир.
Можно было бы долго отрицать это, но от правды не скроешься. Именно Корим привёл Эйлу на этот путь — к этому пониманию. До встречи с ним она не думала об этом, наслаждаясь тем устоем жизни, который существовал для неё неизменно и, как думалось тогда, будет существовать вечно. В рядах Соратников она имела всё, что было мило и желанно сердцу. Своевременная смерть родителей причинила боль, но истинной семьёй для Эйлы всегда были последователи Исграмора, и боль эта стала общей, а не только личной для неё. Наставники становились отцами и матерями, товарищи — братьями и сёстрами, а новички — детьми, которых надо вести и учить впитанной когда-то самим тобой мудрости.
Однако быть ещё ближе с кем-то — делить всё поровну, начиная со стола, и, заканчивая ложем, оказалось не менее важно. Корим открыл в сердце Эйлы новую жилу, которая, казалось, до мига встречи билась в унисон со всеми прочими, оставаясь незаметной. Рядом с ним она познала истинное счастье, впервые возжелала мужчину не из-за инстинкта, а по требованию иной силы и обрела неугасимое желание продлить эти чувства до самого конца своих дней. И он, несомненно, тоже желал подобного.
Да, не всё в этом казалось абсолютно притягательным. Фроднар, например. Конечно же, Эйла понимала, что главное женское искусство — давать новую жизнь — является неотъемлемой частью существования любых двух любящих сердец, и, возможно, однажды ей выпала бы ответственность подарить Кориму наследника. Но они никогда не говорили об этом в открытую, и первопричиной тому было вовсе не нежелание, а именно Фроднар. Корим усыновил осиротевшего мальчишку из Ривервуда до того, как их взаимным чувствам открылась общая дорога. Хотел ли он её сразу и лелеял ли мечты о семье до того незабываемого момента в Гробнице Исграмора, когда они разделили слова признания и первый поцелуй? Вряд ли, если предпочёл чужую кровь, а не дитя от собственной. Корим видел во Фроднаре сына и отдавал ему все стремления отцовства, надеясь воплотить в нём именно то, что должно было воплощать всякому родителю, даже если таковой являлся зверем — передачу знаний и опыта. Пусть даже, порой, Фроднар отдавал предпочтение книге или глупой беготне на улице с другими детьми, но забывать о наставлениях Корима не смел — учился стрельбе из лука, азам владения клинком и даже не брезговал помогать, когда с охоты в дом прибывал добытый олень. Возможно, мальчишка и стал бы истинным охотником.
Но думать об этом теперь — бесполезная потеря времени и глупый шаг к одной лишь душевной боли. Всё это не имеет смысла — потеряло его, когда Корим отбыл на Солстейм. Когда в Виндхельме появился Мирак и дал знать о свершённом своими руками злодеянии. В тот день всё, что Эйла познала и к чему так приблизилась, было отнято. И мечты, и желания, и сомнения. Осталось лишь то, что двигало ею теперь. Жажда справедливой мести.
Правая рука вновь запульсировала, ознаменовав о приближении ледяной волны ставшей почти привычной агонии. Эйла сама убедила себя в таком выводе и перестала думать об этом, как о чём-то особенном. Метка Обливиона по-прежнему была напоминанием о цели. Боль — малая плата за ту силу, что была ей обещана. Она испытывает её, чтобы однажды передать Мираку. Время, которое успеет минуть, тоже неважно. Пусть это будут хоть годы, хоть десятилетия. Всё равно остальная жизнь лишена всего того, на что были возложены надежды вместе с Коримом. Всё, что украл у неё Мирак, будет превращено в точно такую же боль и воздастся ему сполна. Десяти-, стократно… бесконечно.
Сдерживая ледяное, сковавшее всё — от плеча и до кончиков пальцев — омовение плоти, Эйла наконец вернула глазам зрение. Вспышка света со стороны лун почти ослепила, но она не посмела даже прищуриться, а стойко ответила воле небесных проводников, поглощая несомый ими зов. Две единственные слезы скатились по щекам и подбородку, унося с собой тяготу от переполнявших голову мыслей и воспоминаний об утраченном. Верно говорят, что от слёз бывает легче. Даже разрывающая руку боль стала казаться чуть прозрачнее.
— Помни и найди, — в очередной раз зашептала Эйла незабываемые слова, — Кровь и душа дракона. Укреплённое муками тело. Знания, что даруют перевоплощение.
Кровь и душа дракона. Вот для чего она прибыла в Храм Небесной Гавани, смея надеяться на помощь драконоборцев. Прошло менее суток, а дорога к этой цели уже встретила на своём пути преграду. То, что сказал ей Эсберн, никак не хотелось признавать за явь. Эйла думала, что Корим и Клинки оставались союзниками все эти годы — ещё со времён падения Алдуина. А на деле… Она прекрасно осознавала сложность и определённую требовательность своего положения и была готова к возможному холоду при встрече, но никак не к столь ярко-выраженному отторжению. Эсберн высказался чётко: «Довакин сошёл с пути, которым боги предначертали следовать. Зову справедливости он предпочёл повторение старой ошибки наших предков…»
Возможно, это звучало неуважительно с его стороны по отношению к Кориму, но всё-таки старик не побоялся говорить начистоту и за это заслуживал уважения. Разделившей их тенью был и оставался Партурнакс, в котором Клинки видели не более, чем древнего врага — дракона, что следовал за своим ужасным братом — Пожирателем Мира — и лишь потом прислушался к стенаниям людей, звучавших у основания горы драконьей гордыни. Если верить легендам (а не верить в них сейчас — после всего, что пережил, и о чём рассказал Корим — было трудно) именно Партурнакс раскрыл людям тайны Голоса, вняв просьбе о том от самой Кин. Это знание помогло нордам свергнуть своих крылатых властителей в Войне Драконов, а Партурнаксу уцелеть, дабы дожидаться возвращения своего брата Алдуина в конце времён.
Конец времён. Это звучало смешно, но и угрожающе. Эсберн рассказывал очень многое — в том числе и о пророчестве, которое, якобы, вершилось на протяжении сотен лет, шаг за шагом приближая возвращение Пожирателя Мира и того, кто должен был встать против него и остановить — Последнего Драконорождённого.
История или пророчество, но всё это вершилось на глазах ныне живущих, и победа осталась за Коримом. Алдуин был повержен, а Довакин возвысился. Возвысился, чтобы потом пасть. Влекомая этой ранящей истиной, Эйла спрашивала Эсберна о его мнении на этот счёт. И ответ, как и слова об «истинном пути» для Довакина, её не порадовал — старик лишь пожал плечами и сказал следующее: «Корим был не с нами, и потому я не знаю правды. Возможно, именно сделанный им выбор и привёл его к Мираку».
Эсберн говорил с ней открыто и прямо, не утаивая ничего. И именно эта прямота давала понять строгую истину: добровольную помощь она здесь вряд ли найдёт.
Но попытаться всё равно стоит.
— Не спится?
Эйла давно почувствовала его приближение и поспешно сделала обманное движение свободной от терзаний левой рукой, словно сбрасывала с плеч волосы, на самом деле стирая оставшиеся на щеках следы влаги. Эсберн встал рядом, заметно тяжело дыша, даже после столь спокойного и размеренного шага, что в очередной раз ясно говорило о пришедших в его жизнь сложностях, когда старость начала брать верх над телом. Плоть стареет, а вот дух в нём — никогда. Он сохраняет накопленное молодостью и расцветом сил, а эти годы у нынче пожилого мужчины, явно, были наполнены громкими событиями. За это, как и за прямоту в минувшем разговоре, Эйла испытала к нему ещё более множенное уважение, чего — увы — пока не могла сказать о столь намеренно хладно встретившей её Дельфине.
— Вам тоже, погляжу, — ответила она, поворачиваясь к старцу. — Час поздний.
— Я и так слишком много сплю, — улыбнувшись, покачал головой Эсберн. — Это вы — молодые — рвётесь в бой, а старикам должно умерять пыл.
Эйла улыбнулась в ответ, надеясь, что дрожание губ из-за сдерживаемой боли не выдаёт её. Если подумать, то желание Эсберна поговорить с ней приходилось очень кстати. Вокруг не было ни души: ближайшие члены Ордена находились на сторожевых вышках, что стояли ниже по утёсу; остальные же, похоже, наслаждались сновидениями в стенах Храма.
Отличный шанс хотя бы начать поиск ответов.
— Дельфина сказала, что вы заведуете здешней библиотекой, — Эйла решила зайти издалека. — Наверное, тяжкая работа.
В этот раз старик по-настоящему и в голос рассмеялся:
— Увы-увы, девочка, но — да — даже такие вещи уже способны утомить. Столько старинных рукописей и книг, часть которых на смешанном с акавирскими наречиями языке! — он почесал переносицу, затем короткую седую бороду. — Но знания — ценнейший союзник в нашем деле. Пусть я устаю, но не жалею об этом. Благодаря Дельфине, наш Орден вскоре возродится в былом величии — в таком, какое ему приписывали во времена Акавирской Драконьей Стражи.
Прямое упоминание имени Грандмастера, да ещё и с такой возвышенностью вызвало у Эйлы лёгкий приступ зубного скрипа, второе же наименование ни о чём ей не говорило. Но это было и хорошим знаком. Предположения и вопросы, как известно, прекрасный способ разговорить того, кто может тебе помочь.
— Я не знаю истории Клинков, — подобрала слова Эйла. — Эта «Драконья Стража» — это что-то древнее?
— Достаточно-достаточно, — закивал Эсберн, которому её вопрос, похоже, пришёлся по душе. — Конец первой и начало второй эры. Они зародились не у нас, а на Акавире и пришли отнюдь не с самыми благими намерениями.
— История императора Ремана, да?
— Именно, друг мой. Те змее-люди, которых он пощадил, присягнули ему на верность и стали его личными телохранителями, — Эсберн выпрямил спину и сложил руки за спиной, что достаточно ярко выразило некую испытываемую им гордость. — Впрочем, их долгом была не только защита императоров династии Реманов. Они охотились на драконов, которые, как утверждают некоторые сохранившиеся с тех времён тексты, бежали с Акавира дабы не быть истреблёнными их предтечами. Здесь — в Тамриэле — крылатые дети Акатоша нашли укрытие у подобных себе. Члены Стражи вели охоту на них и уничтожали, прославляя своё имя и род своего повелителя.
Эйла поморщилась. Знать такие вещи не казалось ей прямолинейно-необходимым, однако нельзя было не признать, что слова Эсберна задели внутри сознания крохотную струну интереса.
— Драконы ведь не были истреблены совсем, да? — уточнила она. — Алдуин поднял из могил многих, но некоторые оставались живы все эти годы.
— Верно-верно, — отвечая, старик снова почесал бороду. — Среди их рода есть и такие, которые веками таили своё существование от мира. Не стоит забывать, что у самого Тайбера Септима был дракон-союзник. И о драконах, посеявших кризис и разруху в землях каджитского рода во второй эре тоже никак не нельзя запамятовать, — Эсберн хрипловато вздохнул. — Мы — Клинки — лишь потомки тех событий. Драконья Стража, пришедшая с Акавира, не раз распускалась и собиралась вновь, и только потом переродилась в ту организацию, коей мы оставались до злого рока Великой Войны, когда Талмор устроил на нас охоту.
— Познавательно, — пробормотала Эйла, тут же пожалев, что пустила на язык брезгливый тон, однако, Эсберн, похоже, не расслышал её. Мысленно возблагодарив свою удачу, девушка, развернулась к старцу всем телом, намеренная перейти к более важной части «допроса». — Как много драконов сейчас обитает в Скайриме?
Эсберн перевёл на неё взгляд, в котором смешанно читались удивление и готовность поделиться мудростью.
— Твой интерес мне понятен, дорогая. Однако, что-то подсказывает мне, что за ним скрывается излишняя горячность.
Эйла, разумеется, подготовила пути отступления, если Эсберн начнёт что-то подозревать:
— Мирак, — имя она выплюнула ядом, а дальше заговорила более сдержанно. — Драконы подчиняются ему, я сама это видела. У вас есть догадки на этот счёт?
Эсберн моргнул, и удивление в его глазах мгновенно растаяло.
— Понимаю. Ты боишься, что вольные драконы, освободившиеся от правления Алдуина, переметнутся к нему.
— Ещё чего, — Эйла не смогла сдержаться от лёгкой надменности в своих словах. — Боятся только трусы, я лишь опасаюсь этого, потому что осознаю насколько большую опасность представляет Мирак с этими тварями на коротком поводке. Так, сколько драконов вы можете назвать? Хотя бы примерно.
Эсберн ненадолго опустил седую голову и что-то забормотал, должно быть, высчитывая некое число. Секунды спустя старик даже подключил пальцы, коими стал интенсивно перебирать.
— Никак не меньше трёх, а то и четырёх десятков, — наконец заговорил он и слегка улыбнулся. — Надо признать, да и молчать я не хочу — заслуга Довакина здесь даже большая, чем наша.
— Не преуменьшай наших заслуг, Эсберн.
Эйла вынуждена была признаться самой себе, что по-настоящему остолбенела, услышав голос Дельфины совсем рядом. Эсберн так и вовсе подскочил на месте.
— Дорогая моя, я же просил тебя не баловаться с нашими находками, — испуг старика быстро сошёл на нет, и эти его слова прозвучали наперебой с очередным порывом хрипловатого смеха, а вот Эйле было совершенно не до веселья. Более того, она впала в настоящее негодование, потому что осознала, что совершенно не слышала шагов и биения чужого сердца, не чуяла запаха тела и, соответственно, никак не оказалась готова к такой неожиданности.
— Балуются дети, — справа от Эйлы и Эсберна полыхнула вспышка серо-синего света, и на месте пустого пространства возникла фигура Дельфины, по-прежнему одетой в орденский доспех с отличительными знаками, — а я лишь пробую наши, как ты сказал — «находки» — в деле. — Нисколько не скрывая самодовольной улыбки, Грандмастер продемонстрировала зажатое меж пальцев лишённой латной перчатки правой руки тонкое кольцо из тёмного металла с изогнутой волнистой линией шинкой.
— Стало быть, работает? — Эсберн опять чуть хохотнул и, склонив к Эйле короткий взгляд, качнул головой в сторону бретонки. — Агенты Дельфины недавно вернулись из Джерольских Гор, где раскопали старинный форпост той самой Драконьей Стражи. Им также удалось открыть тщательно замаскированный тайник с различными колдовскими артефактами тех лет. Среди них и это. Кажется, сделанный мной перевод вполне позволяет называть эту штуку словами «чужое» и «слепота».
— Вот так и назовём, — вклинилась Дельфина, подходя ближе, и, параллельно, пряча зачарованное изделие в кулаке. — «Кольцо Чужой Слепоты».
Эсберн хмыкнул и закивал, выражая согласие. Эйле же не было никакого дела до каких-то там догадок и, тем более, названий. Её гораздо больше раздражал тот ясный факт, что используемое Дельфиной кольцо, похоже, даровало ей не только прямое сокрытие от глаз, но и возможность утаиться от иных способов выдачи своего присутствия. Ни запахов, ни звуков. Самодовольная нахалка подкралась к ней совершенно незаметно.
— Подслушиваешь? — выпалила она, не желая сдерживаться.
Реакция была соответствующая. И без того хмурое лицо Грандмастера мгновенно отразило на себе презрение.
— А ты всё ещё здесь? — Дельфина сложила руки на груди. — Я-то думала, что уже удрала, поджав волчий хвост.
Эйле стоило огромных усилий не сорваться с места, чтобы немедля заставить дерзкую выскочку ответить за свои слова. Кровь прилила к мозгу с такой неистовостью, что ощутимо застучала в висках.
— Дельфина, умоляю, — Эсберн поднял руку и даже сделал шаг вперёд, частично загораживая разделяющее Эйлу и Грандмастера расстояние, — она же гость и пришла из нужды. Неужто надо учить тебя манерам?
— Я знаю манеры достаточно хорошо, чтобы использовать их тогда, когда надо, — огрызнулась Дельфина. — И вот, что я скажу: будь я на её месте — мне не хватило бы наглости прийти сюда.
Терпение Эйлы достигло грани, но она заставила себя найти новую её высоту и сдержаться. К счастью, Эсберн сам взял голос, продолжив:
— Мы с ней поговорили немного, — старик перевёл взгляд на Эйлу. — Во-первых, не стоит забывать, что наша гостья не имеет никакого отношения к ошибкам Довакина Корима. А во-вторых, — он улыбнулся, — её заинтересованность в вопросе нашего противостояния драконам может принести пользу. Я прав?
Дельфина не убрала с лица мерзкой маски презрения, но телом заметно расслабилась.
— Предпочитаю видеть среди рекрутов проверенных и готовых подчиняться, — проговорил она. — А наша «гостья» таковыми качествами совсем не отличается.
Ещё одним мысленным усилием Эйла вынудила себя пропустить льющиеся оскорбления мимо ушей и покачала головой:
— Я не собираюсь вступать в ваш Орден, можешь успокоиться. Мне нужна помощь в деле несколько иного, но близкого к вам характера.
Дельфина прищурилась, Эсберн часто заморгал, выражая негодование.
— И какого же? — прохрипел старик спустя, наверное, десяток секунд молчаливой обстановки.
Эйла взвесила все обдуманные решения и заранее заготовленные слова. Говоря откровенно, ей было плевать на то, что Клинки могут подумать о поставленных ею целях. Выражаться прямо, разумеется, не стоит, однако, если сгладить некоторые углы и детальность рассказа…
— Дракон, — произнесла девушка чётко и быстро. — Мне нужен дракон.
В этот раз молчание затянулось на куда более долгий срок. Первым, что нарушило его, стал сдавленный смешок со стороны Дельфины.
— Чтобы изучить и понять, как Мирак контролирует их? — успел спросить прежде бретонки Эсберн.
— Вроде того, — тут же ответила Эйла и, чуть сдвинувшись с места, медленно зашагала вдоль края искусственного каменного выступа, огораживающего двор Храма от отвесного склона. — Вы говорите, что знаете о том, на что способен Мирак, но на самом деле вы даже понятия об этом не имеете. Из Виндхельма выбралось меньше десятой доли всех жителей, да и тех потом настигли драконы, — она снова перебрала в голове всё задуманное, избирая нужные слова. — Твари слушаются этого мерзавца, словно дрессированные псы: исполняют его приказы, даже носят на себе его последователей и поклажу — я сама это видела. На Виндхельм напало сразу несколько драконов. Сейчас, возможно, их стало ещё больше, чем прежде. Вести с востока не предвещают ничего хорошего, пока вы, — Эйла ткнула пальцем в Дельфину, но тут же показательно перевела его на хранящий недавно использованное ею кольцо кулак, — шарите по древним руинам, вспоминаете старые распри и просиживаете задницы здесь, — она взяла короткую паузу и замерла на месте, вновь сосредоточив внимание на паре собеседников. — Вы же зовёте себя «драконоборцами»? Если так, то помогите мне.
Иной встречи своих слов Эйла получить не рассчитывала. Эсберн стоял с лицом каменной статуи, которому прекрасно подошло бы описание «изумлённое», а Дельфина, нисколько не сменив дерзости в своём образе, молча перебирала пальцами, сложив руки на груди.
— И всё-таки, — обрёл голос старик, хотя звучал он совершенно неуверенно, — зачем тебе дракон? — его взгляд скользнул чуть ниже, и Эйла поняла, что он разглядывает её отмеченную знаками Обливиона руку. — Это как-то связано с этим?
Лгать или нет — Эйла не знала. Она догадывалась о подозрениях и внимательном подходе к своей просьбе. Конечно же, просто всё быть не могло. Ей вдруг жутко захотелось, чтобы слова можно было брать назад, переосмысливая, и, меняя, их. Несомненно, всё оглашённое ею прозвучало, отнюдь, не самым лучшим образом. Если она расскажет всё начистоту, то, несомненно, получит в ответ порцию порицаний, а, если утаит подробности, то не следует ожидать ничего иного, кроме недоверия.
Круг замыкался на честности.
— Это, — Эйла демонстративно подняла вверх меченую руку, позволив рукаву рубахи опасть вниз и открыть вид на рассекающие кожу таинственные письмена, — единственный способ остановить Мирака. Я знаю о нём то, чего не знает никто другой.
Ей пришлось сделать секундную паузу, чтобы набраться решимости перед тем, как сказать то, что она не говорила доселе никому, даже Лидии, Колдеру или Вилкасу. Им незачем было этого знать. Они бы просто не поняли. Вилкас с его слепой верой в то, что Обливион должен оставаться вне досягаемости смертной жизни, был прекрасным примером этой истины.
Сказанные наперво слова стали казаться хлипкой стеной, укрывающей то, что таилось дальше. Эйла перевела взгляд с Эсберна на Дельфину и обратно. Старик был мудр и, несомненно, куда более проницателен, чем излишне высокомерная предводительница Клинков. Но примет ли он такую правду?
— Мирак связан с Обливионом и одним из его Принцев — Хермеусом Морой.
Казалось, что вся гора, весь обнимающий её воздух — если вообще не весь мир — замерли в пелене сплошной и нерушимой тишины. Эйла повторила движение глаз, ожидая результата сделанного заявления. Что ни говори, а эти слова дошли не только до Эсберна, но и до Дельфины. На лицах обоих воцарилось самое искреннее изумление.
— Демон Знаний? — нарушив тишину, Эсберн в очередной раз почесал серебрящуюся бороду. — Ты уверена?
Эйла не успела ответить, ибо Дельфина, моментально сменив своё удивление на новое проявление презрения, дважды шагнула вперёд, закрыв собой фигуру старца.
— Более справедливый вопрос: откуда тебе это известно? — жёстко выговорила Грандмастер Клинков.
Эйла ощутила, как в груди отчётливо дрогнула нить некоего чувства, опасно похожего на отчаяние. Ситуация начинала жутко напоминать игру в карты, и девушка невольно вспомнила «Порочные Луны», которой каджитские подростки так заинтересовали Фроднара незадолго до прибытия в Вайтран. Сейчас она будто бы сбросила сильную карту, чем намекнула на истинность того, что оставалось у неё на руке, и теперь, если не сбалансировать ситуацию и продолжать сыпать подозрительно-весомым достоинством, то соперники обо всём догадаются и поспешат сами набрать побольше карт, угрожая, таким образом, словить удачу и обойти её. В случае с Эсберном и Дельфиной — проигрыш будет означать полный отказ от каких-либо шансов на дальнейшее понимание.
Но в том-то и заключалась проблема. Эйла рассказала о Хермеусе Море, а Дельфина не упустила шанс и тут же задала поддевающий вопрос.
— Я говорила с ним, — произнесла она, смирившись с необходимостью этого признания. — Он поведал мне часть правды о Мираке и о том, откуда у него такая сила.
Эйла едва успела осознать, что высказала одну из опаснейших частей своей тайны, когда обнаружила, что Дельфина сделала ещё несколько шагов и остановилась почти вплотную к ней.
— Знаешь, Эсберн, — заговорила Грандмастер, и её голос прозвучал настолько холодно, что Эйла перестала сомневаться в своих шансах на провал, — я начинаю думать, что не Партурнакс или Седобородые отвадили Довакина от верного пути.
Смысл произнесённых слов заклокотал в сердце Эйлы гневным жаром.
— Как ты смеешь? — прошипела она, ступая вперёд так резко, что Дельфина не успела отшатнуться, и её доспехи звучно лязгнули от пришедшегося на них толчка.
— Так и смею, — задёрнула предводительница Клинков, сталкиваясь с ней взглядом столь сильно пропитанным презрением, что яростная интонация её голоса не вставала ни в какое сравнение. — Я и без того не одобряла выбор Корима, когда мне стало известно о вашей с ним проклятой крови, а теперь здесь появляешься ты — даэдрапоклонница во плоти, требуя помощи в своих тёмных делах, когда твой собственный план по совращению Довакина потерпел крах.
Эйла забыла всякое понятие сдержанности. Буквально взорвавшись изнутри яростью, она резким движением схватила Дельфину за наплечники и надавила, принуждая бретонку согнуться, чтобы принять удар коленом в лицо. Однако эффект внезапности не сработал — Грандмастер не поддалась так просто, а наоборот — выдержав направленный к ней натиск, перехватила инициативу, сама ответно впилась Эйле в плечи и, быстрым взмахом сбросила её руки с себя. Не теряя полученной свободы, Дельфина отступила и сразу направила удар ноги, метя в живот. Защититься не хватило времени, и уже через секунду, испытав глухую боль чуть ниже рёбер, Эйла оказалась на земле.
— Хватит!
Крик Эсберна показался слишком далёким и никак не умерил гнева. Стерпев отголосок полученного удара, Эйла вскочила на ноги, чтобы тут же рвануться в обратную. Дельфина была готова и мягчиться, явно, не собиралась, занося для удара левую руку, на которой у неё осталась латная перчатка.
— Ну же, волчица! Докажи, что я неправа!
Эти слова усилили охватившее всё нутро бешенство тысячекратно. Пропустив сквозь стиснутые зубы рычание, Эйла бросилась вперёд, поднимая правую руку, сжатый кулак которой через секунду направила точно в середину наглой физиономии мерзавки. Дельфина шагнула влево, уходя от удара, и, ловко схватив Эйлу за кисть не осуществившей задуманного руки, уже подняла собственную, чтобы перевести уворот в нападение… но вместо этого вдруг истошно закричала. Быстро перейдя на настоящий визг, Грандмастер припала на одно колено, остальное её тело заметно обмякло. Ничего не понимая, но, придя в настоящее замешательство, Эйла могла лишь наблюдать.
Толчок пришёл из ниоткуда и имел явное магическое происхождение. Её швырнуло назад, пальцы Дельфины отцепились от предплечья, а Эйла, чуть не потеряв равновесия, оказалась в добрых двух ярдах от продолжающей вопить соперницы. Когда девушка осознала, что может устоять на ногах, Дельфина прекратила кричать. Эсберн уже склонился над ней и что-то говорил, а его руки внимательно ощупывали персты Грандмастера. Всё ещё не понимая ни доли смысла произошедшего, Эйла напрягла зрение и тут же увидела то, что заставило её ещё больше потонуть в негодовании. Лишённая перчатки рука Дельфины посинела, сквозь кожу заметно проступили тёмные линии вен, а ногти на окончании пальцев кровоточили.
— Даэдрова шлюха! — вновь закричала Грандмастер, но тут же перешла на хрип и повалилась на спину, держась закрытой доспехом рукой за израненную.
— Тише-тише, дай взглянуть, — громко заговорил ей в ответ Эсберн.
Эйла следила за движениями старика, переминаясь с ноги на ногу, и, исступлённо гадая над только что произошедшем. Что бы ни произошло, но источником этого сама она быть не могла. На ней не было никаких доспехов, о которые можно было бы повредить плоть, да ещё и так сильно. Дельфина вышла из боя неожиданно, когда могла бы нанести очередной — вероятно, успешный — удар. Она достаточно проворно обошла её, схватила за руку и…
Поразившись возникшей в голове догадке, Эйла уставилась на собственную правую ладонь. Она боли не испытала и вообще ничего не почувствовала, а вот Дельфина — напротив. Бретонка схватила её за кисть именно правой руки — помеченной Обливионом. Это было колдовство, вне всяких сомнений — магия, которой Эйла никогда не владела и не стремилась владеть. Слишком очевидно для совпадения.
— Вон пошла! — вновь заголосила Грандмастер Клинков, приподнимаясь, чтобы сесть и кричать напрямую, брызжа слюной, и чуть ли не взаправду пуская из глаз искры. — Убирайся! И чтобы на рассвете твой собачьей морды здесь не было!
Эйла пропустила всё сказанное мимо себя, лишь развернулась и поспешила направиться через двор к выстроенным в один ряд нескольким каменным воротам, что ограждали внутреннюю часть Храма от внешней. Уходя, девушка не отрывала обострённого слуха от ставших чуть более тихими, но всё равно болезненных завываний. Несомненно, через какое-то время сюда сбегутся все, кто слышал крики, и ей, действительно, не стоит находится здесь в тот момент, когда Дельфина начнёт сыпать обвинениями в попытке достучаться до верных ей сподвижников.
Как бы то ни было, стыдиться за уступчивость Эйла не собиралась. Вопреки необыкновенности только что произошедшего, ей было ничуть не жаль получившую по справедливости за свои слова нахалку. Напротив — от этого становилось жутко приятно. И не только за невербальный ответ на оскорбления, а ещё и за то, что она только что получила важное подтверждение. Её союз с Принцами Обливиона был, воистину, крепок.