Игры с кровью

      Нельзя не признать, Мираку нравилось то напряжение, в котором пребывали все сегодняшние просители. Кто-то из верных слуг, вероятно, мог подумать, что он допустил это, чтобы припугнуть явившихся к нему на поклон, однако ничего столь маниакального Мирак вовсе не задумывал. Это произошло само собой. После первых стадий перестройки Королевского Дворца, когда часть тронного зала отошла в новый сектор замка, планировалось возвести дополнительные стены и оградить главную приёмную залу от будущих «Драконьих Башен» — так будущее возведение предложил назвать главный архитектор. Но планы не успели реализоваться до конца. Решив воспользоваться тем, что своеобразное «гнездо» драконов остаётся доступно для обозрения изнутри, Мирак принял всех желающих прямо под взглядами крылатых рабов. Он мог поклясться, что слышал каждую стекающую по телам просителей каплю пота и каждый срыв в их дыхании. А как они вздрагивали, когда драконы, пытаясь принять более удобную позу, перемещались с места на место или взмахивали крыльями. Да, звучало это, действительно, как-то по-маньячески, но ведь прямой угрозы ни для кого не существовало, ибо каждая протекающая в разумах драконов мысль имела исход в имени их повелителя. А Мирак никому не желал вреда.       Главные врата затворились, скрыв за собой провожающих стражей и продолжающую кланяться фигуру старца, который, будучи последним в числе сегодняшних визитёров, до хрипа в груди умолял выделить для его фермы хотя бы одну дополнительную пару рук. «Работяги мои — два молодчика, братья-сироты — бежали с городу, когда ваша милость на Виндхельм снизошла, новый владыка. Бежали, бросили ферму и всё, над чем трудились. Они ж для меня, как сыновья были, а вот… оставили старого Хья́ра, больше за собственные жизни побоялись». По правде, речь была куда длиннее, чем Мираку удалось запомнить, однако и смысла в памятовании оного никакого не было. Просто дождавшись, когда старик закончит, Мирак назначил к нему трёх покорных слуг низшего ранга, каждый из коих прежде был скаалом с Солстейма — уж они-то знали толк в ремёслах и земледелии, а значит не подведут старого фермера. Кроме того, практика показала, что не все уроженцы их народа оказались пригодными для битвы, а бросать в грядущие бои кого попало было бы слепейшей глупостью. Добровольцев с нетронутым волей его ту`ума разумом и без того хватало. Что уж говорить о том, что приближённые к городу фермы должны продолжать свой труд и быть готовыми снабжать жителей столицы всем необходимым к зимней поре. Мирак недавно и ненароком подслушал одну пусть и глуповатую, но зато истинно-мудрую фразу от кого-то во дворце: «В Скайриме, даже дикий великан готовит шкуру мамонта летом». Прежде он такого изречения не слышал, а потому, ему в шутку даже стало интересно: имелась ли сия фраза в бесконечных книжных строках Апокрифа? Имелась или нет, но она ему просто понравилась.       Не считая просьбы Хьяра, выделить самых важных просителей из общего числа не составляло особого труда — их можно было пересчитать по пальцам одной руки: очередная семья уцелевших аристократов, нёсшая дары и свой поклон; посланник от Онгула Наковальни с его, ставшими слишком частыми, запросами на увеличение поставок руды в кузнечные цеха; несколько оправдывающихся каменщиков, в чьи обязанности входила реставрация городских повреждений после минувшей осады. К последнему у Мирака было особенное отношение. Учитывая вес его собственной вины за причинённые Виндхельму разрушения, ему, пожалуй, следовало лично контролировать восстановительные работы. Быть может, тогда не приходилось бы выслушивать оправдания лепечущих голосов.       И всё же кое-что заинтересовало Мирака больше всего остального. Один из недавних дней, когда он дозволил подданным явиться с прошениями, сложился таким образом, что больше половины тогдашних визитёров состояла из данмеров, населяющих Квартал Айем. Почти все прошения тёмных эльфов сводились к одному и тому же — не к устранению повреждений в выделенном им районе, но к стабилизации их небольшого сообщества на почве «нового» Виндхельма. Посланники пересказывали Мираку о достижениях и прогрессе, которых им удалось достичь при правлении ярла Брунвульфа, и выдвигали прикрытые хрупкими надеждами просьбы продолжить начатое свергнутым ярлом. Были разговоры о работе торговых гильдий, частоте и крепости взаимоотношений прочих жителей города с представителями их народа и даже о глубине родословных. Так было в прошлый раз и так же случилось в этот. Разница таилась лишь в том, что сегодня проситель от данмеров был один. Назвавшись, эльф говорил, казалось, за всю общину.       Наблюдая за возвращающимися от ворот слугами-стражами, Мирак поспешно сошёл со ступеней трона и приблизился к нескольким водружённым по соседству с массивным седалищем столам. Здесь были собраны все принесённые за сегодняшний день дары, большая часть коих обычно оказывалась пустыми безделушками. Ввиду проверенной маловажности попадающих ко двору вещей, Мирак привык обращать на них не очень много внимания, однако в этот раз кое-что показалось ему занимательным. Слуги ещё не начали сортировать и переносить дары, а значит у него был шанс ознакомиться со всем чуть более детально.       Искомое он обнаружил быстро и как раз в тот момент, когда стражники приблизились к трону. Подняв перед собой заметно поношенный временем пласт атласной ткани, Мирак изучил изображение на нём. Да, именно это принёс тот данмер. Что он рассказал об этой замученной тряпке? Что-то про то, что сие знамя когда-то реяло на некоем важном посту в Морровинде, было спасено, сохранено и добралось до Скайрима вместе с первой волной беженцев, спасающихся от гнева Красной Горы. Быстро определив ту сторону, которой флаг когда-то был развёрнут к креплению, Мирак рассмотрел рисунки и пометки на нём ещё тщательнее. Узорчатая кайма с мелкими даэдрическими буквами выделялась буроватым оттенка, а на основном жëлто-зелëном поле изображались находящиеся в неравновесии весы. Принадлежащие к распространённому в роду тёмных эльфов даэдрическому диалекту (разумеется, известному и Мираку), буквы оставались вполне понятными, но, ввиду серьёзных повреждений некоторых нитей, прочесть содержимое общего текста становилось несколько затруднительно. Бросив эту попытку, Мирак сосредоточился только на центральном изображении. Весы.       — Ты, — он обернулся к стражу, занявшему ближайшее место у подножия трона. Убедившись, что собеседник относится к народу данмеров, и что обращение достигло цели, Мирак отвернул от себя лицевую сторону тканевой находки. — Что ты знаешь об этом?       Слуга, похоже, был застигнут врасплох. Наверное, он совершенно не ожидал, что у нему обратится владыка.       — Это…? — воин замялся, позволив Мираку расслышать всю тяжесть своей неподготовленности. — Это символ обесчещенного рода, владыка. «Хлаалу» — такое имя они носили.       «Хлаалу», — повторил Мирак про себя. Это именование звучало знакомо, но всё-таки не раскрывалось в памяти полностью, либо же просто по-человечески забылось. Как ни крути, а абсолютно все знания Апокрифа ему не принадлежали. Многие — да, но далеко не все. Наверное, даже тысячными долями считать их объём будет бессмысленно. Пребывая в заточении Моры, он интересовался в первую очередь теми знаниями, что сулили силу, после таковых — мудростью истории, а всему остальному уделял остатки внимания. Должно быть, эта ветвь исторических познаний усвоилась хуже прочего.       — Это ведь Великий Дом, да? — спросил Мирак. — Правящая власть на твоей родине.       — Бывший Великий Дом, владыка, — уже чуть смелее отозвался страж, не забыв склонить голову. — Как я уже сказал, они обесчестили себя и были лишены сего статуса.       В памяти Мирака ярко блеснул свет, вслед за которым проявилась и гладкая дорожка мыслей. Значит, он всё-таки знал, но успел подзабыть.       — Ах, да. За их пособничество Империи во времена вторжения сил Обливиона в конце прошлой эры.       — Всё верно, владыка, — страж заговорил более уверенно, но мельчайшие элементы языка тела по-прежнему сообщали, что диалог нешуточно напрягает его. Некоторое время помолчав, слуга продолжил. — Возможно, вам следует поговорить со Старейшиной Тэрином. Он знает куда больше.       Тэрин. Мирак задумался. Среди его приспешников насчитывалось множество Старейшин, он регулярно получал отчёты и сообщения от них, но почему-то именно этот Тэрин запомнился ему лучше остальных. Именно он — тёмный эльф, хотя ряды превращённого в армию Культа насчитывали и немало однокровников-нордов. После освобождения из плена Моры, Мирак больше полагался именно на слепую преданность последователей, что сорганизовались на Солстейме, услышав его зов из Апокрифа, а вот их личным мнением и деталями прошлого почти не интересовался. Наверное, зря. Тэрин показал себя преданным сторонником, но держать рядом фанатика, о котором ничего не знаешь — не самая надёжная почва для доверия. Быть может, следует это исправить?       — Разыщи Тэрина, — приказал Мирак, для верности решения чуть кивнув не то самому себе, не то прислужнику.       Отвесив глубокий поклон и традиционно вдарив перчаткой по носимому щиту, страж кинулся исполнять приказ. Его оставшийся на прежней позиции напарник, как Мирак тут же убедился, был покорным и даже головы не повернул, не имея воли, чтобы как-либо реагировать на происходящее. Сохраняя нерушимое молчание, слуга бессмысленно изучал пространство перед собой. Сквозь прорези на его маске Мирак разобрал сероватый оттенок глаз, что тут же отозвалось волной интереса и побудило связать их разумы глубже. Укрощённая воля, а вместе с ней и частички прошлой жизни свободно открылись перед ним подобно обыкновенной книге. Мирак заглянул глубже, выискивая занимательные следы чужой памяти. «Как занятно», — подумалось ему в первые же мгновения закрепившейся связи. Слуга оказался нечистокровным нордом, чья родня жила на Солстейме ещё в те времена, когда власть над островом принадлежала Скайриму, а не Морровинду. Похоже, кто-то из его предков — кажется, бабка или пра-бабка — связала жизнь с выходцем народа данмеров, приехавшим с Вварденфелла. Кровосмешение вылилось в ряд детей и внуков-полукровок, верх в котором со временем всё же взяла кровь норда. Необычно.       Мирак отсёк разум от чужого, оставшись вполне довольным. Историй, подобных только что вкратце изученной им, несомненно, было много — возможно даже, в рядах его армии — а это приходилось отличным примером для того мировоззрения, которое он так стремился донести до заблудших душ Скайрима. Пока что Скайрима, естественно. Сколько раз история всего этого мира возвышала любовные связи, коим дозволялось кардинально менять или богато влиять на жизни многих и многих? Взять хотя бы ту данмерку на троне Империи — Ката́рия из Септимов. И ведь народы покорённых стран любили и почитали её. По крайней мере, так утверждала история. Простейшая логика подсказывала Мираку, что здесь, в Скайриме (или даже прямо тут, в Виндхельме) данный вопрос вполне мог подвергнуться сомнению.       Любовь. Да, Мираку было ведомо это чувство, и он не спешил называть его порочным, хоть оно и являлось таковым в некоторых отдельных аспектах. Давно это было… Он мог бы считать, что это проклятый владыка Апокрифа повлиял на его отношение к любви, но нет — Мирак сам отказался от неё и нельзя сказать, что жалел из-за этого. Его взгляд вновь упал на изображённые на старинном флаге Хлаалу весы, левая чаша которых сильно кренилась, ясно показывая свою тяжесть. Примерно также всё было, когда Мирак принимал самые важные свои решения в далёком прошлом. Он взвесил всё, что хотел совершить, и любовь оказалась меньшей по весу, чем стремления и желание очистить и перестроить порочный мир. Хотя, быть может, наступит момент, когда планы сбудутся, и тогда у него появится шанс пересмотреть столь личные взгляды?       Он снова удостоил взглядом слугу, открытый разум которого закрутил мысли в нынешнем направлении. Любовь предков этого норда успела подвергнуться презрению, и даже его собственная жизнь не обходилась без оскорбительного поминания разбавленной крови. Возможно, предвзятое отношение было способно взрастить ненависть, а, возможно, и нет. Кто знает куда бы завели итоги той любви? Именно поэтому Мирак считал эту небольшую и личную историю отличным примером. Нельзя давать свободу всему и сразу. Свободу, власть и силу необходимо заслужить и показать их истинную ценность остальным. Ведь этим он и занимался, покоряя Скайрим. Что есть любовь, как не та же сила? Если даже любовь можно укротить, взвесить, оценить и со временем отшлифовать, сделав идеальной и полностью непорочной, то сему чувству самое время ненадолго затихнуть — утонуть в покорности, которую Мирак подарил многим своим приспешникам. Пусть она спит, ждёт часа, когда мир будет готов получить её вновь. Заслужить.       — Привет!       Погружённый в раздумья разум будто озарила спасительная вспышка, призывающая вернуться к реальности. И Мирак быстро узнал зовущий его голос. Ещё и призыв был такой… простой. Несколько раз моргнув, он всё же отложил флаг с эмблемой-весами и повернулся левее, где уже стоял склонивший голову Тэрин, а рядом с ним…       — Тафира, — Мирак улыбнулся девочке, которую совершенно не рассчитывал сегодня увидеть. — Я думал, ты занимаешься с Хрольгуном.       — Он умудрился заснуть, пока мы читали, — Тафира невинно пожала плечами. — Решила дать ему немного передышки.       Мирак с трудом сдержал смешок. Нет, он никогда не привыкнет к расторопности и энергичности этой крохи.       — Вы хотели меня видеть, владыка?       Вопрос Тэрина уравнял глупый восторг с важностью происходящего. Ещё раз улыбнувшись воспитаннице, Мирак сосредоточился на призванном Старейшине. Данмер всё ещё держал голову в небольшом поклоне, покорно ожидая.       — Хотел, — коротко ответил Мирак и, чуть сдвинувшись в сторону прислужника, сделал выразительный жест рукой, призывая Тэрина следовать за собой. — Мне сказали, что ты сможешь просветить для меня один вопрос.       — Какой вопрос, владыка?       Мирак убедился, что они отошли достаточно далеко от трона, заполненных дарами столов и Тафиры, которая уже вовсю изучала вторые, ничуть не пытаясь скрыть на лице детского изумления. Неудивительно, ведь среди попавших сегодня ко двору вещей были и драгоценности, и вычурные одежды, и даже съестные яства. Девочка как раз стояла ближе к трону и не закрывала вид на оставленный у края стола флаг с гербовыми весами.       — Хлаалу, Тэрин, — начал Мирак. — Ты ведь слышал о судьбе этих изгнанников с вашей родины? — изучив заметно дрогнувшее напряжением лицо слуги, он добавил. — Мне сказали, что ты сможешь поведать что-то интересное о них.       Нельзя было не заметить, что на миг выражение лика Старейшины стало раздражённым. Похоже, прислужник, навёдший Мирака на общение с ним, не врал и Тэрину взаправду было, что рассказать.       — Если позволите владыка, — его голос всё ещё полнился напряжением, — вас интересует прошлое или нынешнее время?       Занятно. Мирак задумался всего на мгновение, но ответ, как оказалось, уже был готов.       — И то и другое.       — Что ж, — Тэрин откашлялся, — как я понял, вы уже знаете про их изгнание. Должен сказать, подобная кара всегда казалась мне слишком мягкой. Хлаалу слыли нечистыми на руку богачами, жадными до власти и политического могущества. Они верили, что всякой чести есть цена золотом, и что даже столпы других Великих Домов склоняются перед его блеском.       Мирак слушал внимательно. Достаточно внимательно, чтобы заметить особые ноты в голосе последователя. Вероятно, сам Тэрин ничуть не пытался сдерживаться и скрывать их.       — Ты говоришь так, будто тебя с ними связывает что-то личное.       Судя по всему, он попал в точку. Лицо Тэрина, всё его тело и даже сама витающая вокруг него аура говорили об этом. Старейшина глубоко вдохнул, выпрямил спину и, отвечая, вновь склонил голову:       — Всё так, владыка. Я… До того, как узреть истину твоего могущества и твоего наставления, я принадлежал к Дому Редоран. Моя семья враждовала с Хлаалу несколько поколений ещё до их изгнания. Мой отец, — данмер вдохнул воздуха и нервно дёрнул плечами, — был практически одержим идеей искоренить этот род под корень и яростно настаивал на своей позиции в Великом Совете. В свои юные годы я чуть было не унаследовал это рвение.       Мирак буквально ощущал свой собственный, бьющий изнутри интерес. Воистину, зря он прежде не интересовался прошлым свободомыслящих слуг. Покорных — да, их мысли не были для него большим секретом, стоило лишь приложить усилие и перебрать их.       — Значит, ты из Дома Редоран.       — Нет, владыка! — Тэрин ответил быстро, с яркими пылкостью и самозабвенностью в голосе. — Теперь — нет. Я служу вам, а не порочным целям старых порядков, пусть даже они веками вели наш народ, — его слова прервались ещё один поклоном. — Земля Велота страдала из-за обмана, игр с силой, коей мы были недостойны, сторонних и внутренних войн. Всё это почти загубило наш дом.       Его слова были Мираку более чем понятны. Кроме всего прочего, они говорили, что Тэрин весьма образован в плане истории собственного народа. Это не удивляло, раз он только что признался в бывшей причастности к одному из Великих Домов. Возможно даже, Тэрин относился к аристократичному или приближённому к оному строю общества. И всё-таки, он познал порочность той жизни, раз решил изменить свою и прислушался к зову Мирака из Апокрифа.       — Я ценю это, — искренне польщённый, Мирак коснулся правой рукой плеча Тэрина, на что тот ответил негодующей улыбкой. — Но давай вернёмся к Хлаалу, — договорив, он указал рукой на стол и флаг на нём.       — О, — выдохнул Старейшина и часто закивал. — Конечно, владыка. Мне известно, что в ряды наших беглых братьев и сестёр, нашедших оплот в этом городе, затесались эти изгои. Я какое-то время следил за ними.       — Бе́лин, — припомнил Мирак имя, которым назвался сегодняшний проситель. — Знаешь его?       — Белин Хлаалу, — подтверждая, вновь кивнул Тэрин. — Да, знаю. Он владелец одной из загородных ферм и — готов спорить — глубоко уважается в Квартале Серых.       — Они теперь называют это место «Квартал Айем», — поправил Мирак, откровенно говоря, искренне поражённый тем, что прислужник высказался о своих собратьях в пусть и устаревшем, но всё же какое-то время главенствующем в обществе Виндхельма стиле.       — Падшая Богиня, — Тэрин фыркнул. — Змееликая Королева взаправду оказалась ядовитой тварью. Восхвалять её имя теперь — просто глупость.       Зная историю восхождения, существования и падения Храма Трибунала в Морровинде, Мирак не собирался с этим спорить, но кое с чем всё же не мог согласиться.       — Прошлое — лучший учитель, Тэрин. Оно позволяет не повторять ошибок.       На удивление эти слова подействовали на Старейшину особенно сильно. Лицо Тэрина омрачилось тенью, и он даже чуть склонился, будто не хотел, чтобы его слышали.       — Согласен с вами, владыка, — шёпот данмера сочился жестокими нотками. — Вот почему их надо истребить.       Кажется, этому вечеру предстояло открыть Мираку близкого последователя с новой стороны.       — Хлаалу, поселившихся в городе? — уточнил он. — Ты подозреваешь, что у них есть резон замышлять зло против меня?       — Хлаалу не нужны резоны, чтобы что-то замышлять, владыка. Они и без них этим занимаются. Всегда.       Тон Тэрина был настолько твёрд, что ничуть не давал усомниться в его решительности. Хотя, куда вернее будет называть это одержимостью. Мирак отрицательно покачал головой:       — Спешное и смелое предложение. Ты не хочешь давать им шанс, или тобой движут мотивы прошлого?       Гнев на лице Старейшины ослаб, разгладив его черты. Похоже, он задумался.       — Не знаю, владыка, — сконфуженно выдавил данмер и поджал губы. — Вы ведь хотели услышать моё мнение. Я сказал, что думаю.       Мирак повторил ободряющий жест рукой. В этот раз Тэрин не посмел и дрогнуть. Хорошо, это говорило о том, что их короткий разговор, действительно, заставил Старейшину уйти глубоко в размышления и завести там поединок с тем, во что он сам верил — причём, исходя из упоминаний одержимости отца, верил с самого рождения. Оставалось надеяться, что сделанные выводы не изменят сложившиеся к нынешнему периоду его жизни убеждения.       — Ты, кажется, сказал, что следил за ними? — Мирак отошёл на шаг, дабы разрушить необходимость говорить шёпотом и позволить Тэрину также понять это.       — Да, владыка, — подтвердил Старейшина, в очередной раз кивая. — Некоторые стражники — наши братья и перебежчики-норды, признавшие твою власть — помогали и отчитывались лично мне.       «Он не зря заслужил свой титул в Культе. Умеет вести за собой и не чурается инициативы», — заключил про себя Мирак. Последнее, по правде говоря, не могло нравиться ему полностью, ибо инициатива призывает к вольности, а не к покорности, однако, не взирая на этот небольшой порок, Тэрин всеми силами показывал, что желает служить и подчиняться. Непростая дилемма.       — Да будет так, — высказал своё решение Мирак. — Если ты считаешь, что существуют поводы для опасения, то можешь продолжать следить за ними. Однако, — он сделал паузу, наблюдая за реакцией лице прислужника, — обрати внимание: ты сказал, что тебе помогают признавшие мою власть норды. Я тоже рождён нордом, Тэрин, и пусть меня до сих пор многие считают и называют чужаком и захватчиком, я готов дать им всем шанс на осознание своих ошибок.       Старейшина некоторое время молчал, но потом всё же явил лицом признание этих его слов и глубоко поклонился:       — Я запомню это, владыка.       — Тогда можешь идти, — приказал Мирак, более чем удовлетворённый всей состоявшейся беседой.       Тэрин не помедлил подчиниться и вскоре скрылся в одном из боковых проходов приёмного зала. Проводив его взглядом, Мирак поднял голову и изучил проделанное стараниями каменщиков отверстие в потолке. Из смешанной темноты недостроенной башни и вечернего неба ему в ответ глядела узкая и вытянутая морда с многочисленными наростами-шипами вдоль всей своей длины, несколькими кожистыми отростками-«усами» в области носа и парой полыхающих золотом глазищ. Всякий раз, глядя на покорëнного дракона, глубоко внутри себя Мирак на мгновение ощущал неприятную тревогу. Врождëнная гордость крылатых тварей не оставляла ему выбора — он лишал их воли, ибо знал, что иначе они не станут ему служить. Смиренно взирающий на него сейчас Вулгранал был очередным и достаточно ярким тому доказательством — завязавшийся с ним бой в горах между Истмарком и Винтерхолдом оказался изматывающим, но в конце концов упрямый и юркий дракон прогадал момент, подставился под удар и вскоре был вынужден спуститься к ногам нового хозяина, готовый исполнять любую его волю.       С людьми и мерами же Мирака ждало куда более суровое испытание. Пусть весь мир будет свидетелем этой правды: он не хотел слепого порабощения, лишь мира. Но мир исходит в первую очередь изнутри. Мысли каждого были по-своему бунтарскими и порочными — даже мысли самого Мирака, чего он никогда не отрицал — а, смешивая их все вместе, можно было получить только одно — хаос. Разные взгляды на мелочи и обширные вещи, разное мнение и отношение к чему-либо, разные желания каждого, разная вера в добро, зло и даже в богов… список этот, вероятно, можно было продолжать бесконечно, пока не доберёшься до самых личных и самых глупых капризов смертного разума. Примирить этот хаос было невозможно, а вот укротить — побороть, искоренить… подчинить — да, это было единственно-верным решением. Если научить людей, эльфов и зверолюдей тому, что личные мелочи незначительны перед общим благом; что нельзя быть счастливым и полностью свободным одновременно; что в богах нет смысла, если существует бессмертный правитель, который готов ВЕЧНО помогать, наставлять и защищать… Только тогда Нирн познает мир.       Мирак ощутил некое подобие головокружения. От широты обхвата планов, наверное. Он признавал, что звучало это весьма амбициозно, но при том прекрасно. И самым прекрасным было, конечно же, то, что однажды всё это произойдёт. Ничто и никто его не остановит, пусть даже весь Тамриэль, весь Акавир, да пусть хоть призраки разрушенной Йокуды и все открытые и неоткрытые земли восстанут против него. В его руках сила, которую он намерен использовать, а в его разуме цель, которой он намерен достичь.       Взгляд буквально сам приковался к противоположному концу зала — к трону и к Тафире, стоящей на месте и внимательно изучающей в руках какую-то вещь из числа принесённых даров. Одного этого созерцания хватило, чтобы Мираку сделало как-то легче, а на губы напросилась улыбка. Да, у него есть сила и цель, но много больше стоило то, что у него есть время. Вечность, если он того пожелает. Сам не зная зачем, он вспомнил строчку из творения какой-то каджитской поэтессы, которую литераторы ещё Реманской Империи перевели как: «…Уйми же блеск своих когтей, ты воин — не безумный зверь. Не рвись на кровожадный бой, сперва в душе найди покой…»       — Что там у тебя, Тафира? — спросил Мирак, возвращаясь к трону.       Девочка повернулась и тут же продемонстрировала то, что изучала. В её левой руке было зажато большое колье, сетка плетения которого прямо-таки сияла золотыми вставками и немалым количеством драгоценных камней самых разных расцветок: от тёмных аметистов и шпинелей до белоснежных бриллиантов. В правой руке Тафира сжимала большое красное яблоко, от которого периодически откусывала по кусочку.       — Не знаю почему, но мне оно показалось особенным.       Мирак протянул руку, и девочка тут же послушно передала свою находку. Нескольких секунд соприкосновения и наблюдения ему вполне хватило, чтобы понять про эту вычурную драгоценность две вещи: во-первых, для Тафиры колье было слишком тяжёлым; во-вторых, металл пульсировал нанесёнными на него чарами. Последнее из двух заключений навело Мирака на интригующую мысль. Он сразу вспомнил тот день, когда показал Тафире свои, полученные в Апокрифе, меч и маску, а также меч Сияние Рассвета, добытый в доме Довакина, в Рифтене. Девочка сама только что сказала, что колье показалось ей особенным. Именно оно из числа многих даров. Несомненно, на столе могли быть и другие зачарованные вещи, но всё же… Мирак помнил об её похвальном стремлении учиться, но, быть может, в этих детских порывах крылось нечто большее. Могла ли Тафира чувствовать магию в столь юном возрасте? А взывать к ней и управлять?       — Дай-ка мне руку, — попросил он.       С небольшой задержкой и неуверенностью на лице, но Тафира всё же протянула ему свою тонкую ручку. Уложив её ладонь на своей, Мирак разместил поверх колье и жестом принудил ребёнка покрепче сжать пальцы вокруг металла и драгоценных камней. Естественно, сам он уже определил направление и смысл наложенных на побрякушку чар. Вопрос и интерес были не в нём.       — Сконцентрируйся, — начал Мирак, — и скажи, что чувствуешь. Не торопись.       Медленно пережёвывая кусок яблока, Тафира усердно засопела носом, а её глаза сузились так, что она стала похожа на орла, высматривающего с небес подходящую жертву. Миниатюрные пальчики водили по золоту, разноцветным камням и плетёной цепочке. Мирак молча наблюдал, то бросая взгляд на колье, то возвращая его к воспитаннице.       — Странно, — тихо, едва слышно выговорила Тафира, и глаза её раскрылись шире. — Здесь вроде бы холодно из-за дыры в потолке, а эта штука хоть и металлическая, но тёплая.       Мирак испытал истинное ликование. Да, именно так! Тепло, которое Тафира упомянула нельзя было распознать сразу — лишь после внимательного осязания. Колдовство, наложенное на колье, действительно, было связано с огнём — с частичным поглощением его жара, если быть точнее. Сложные, но очень могущественные чары. Скорее всего, кто-то из сегодняшних просителей-аристократов пожертвовал ценную семейную реликвию.       — Ты молодец, — похвалил Мирак.       Тафира лучезарно улыбнулась в ответ и, медленно освободив свою руку из его, перебрала пальцами. Приглядевшись к этому её жесту и секунду подумав о причине, Мирак понял, что её беспокоило.       — Замёрзла? Здесь довольно холодно.       — Нет, не замёрзла, — покачала головой девочка, продолжая сжимать и разжимать пальцы. — Просто эта штука, кажется, так странно повлияла. Она волшебная?       — Зачарованная, да, — подтвердил Мирак. — Кто-то когда-то пронзил её магией, которая способна поглощать силу огненной стихии.       Тафира так и застыла с поднесённым к губам яблоком. Иной реакции он от неё и не ждал.       — Даже огонь твоих драконов? — она сказала это с набитым ртом и, неизбежно подавившись, легонько постучала по груди кулачком, чтобы исправить краткое неудобство. — Разве такое может быть?       — Пламя драконов — тоже порождение магии, Тафира, — пояснил Мирак. — Это очень могущественное колдовство и поглотить или развеять его полностью трудно. Возможно, разумеется, но трудно.       Девочка поглядела сперва на оставшееся в его руках колье, потом опять на него самого, а после кивнула и опять понесла яблоко ко рту. Позыв кашля прервал её, когда она почти осуществила задуманное.       — Не торопись так, — негрубо упрёк её Мирак и, подойдя ближе, так же легко постучал ладонью ей по спине.       Сперва он решил, что всё же перегнул палку и напугал девочку, раз она выронила яблоко, но потом ему на глаза попалось два красных пятна — одно на самом упавшем фрукте, а другое рядом, на полу. Мысли в голове Мирака буквально взорвались остротой и укололи мозг.       — Тафира?       Она не ответила, но пошатнулась, что он моментально прочувствовал, поскольку всё ещё держал руку рядом с её лопатками. Жалкая секунда и Тафира уже полностью лежала на его руке, словно пол резко потянул её тело на себя.       — Тафира!       В этот раз молчания не последовало, но исход всё равно оказался ужасным. Издав утробный и хриплый звук, девочка вновь закашлялась. Алые брызги разлетелись в сторону и осели на её губах, щеках и на рукаве мантии Мирака.       — Грязь Обливиона! — практически на автомате выругался он и обернулся к трону, возле которого всё ещё стоял один из оставшихся стражей. — Ты, приведи сюда лекаря! Живо!       Покорный сдвинулся с места и спокойно пошёл через зал к ближайшему проходу. Медленно и едва ли спешно. Наблюдая за этим, Мирак ощутил в собственной голове взрыв бешеного огня.       — Быстро! — заорал он, вкладывая в крик долю мысленного приказа для порабощённого разума.       Слуга ускорился и очень скоро пропал в том дверном проходе, к которому двигался. Чувствуя то, что могло быть только паникой, Мирак поглядел на Тафиру и, придерживая её голову, осторожно уложил девочку на пол, а сам сел рядом, согнув колени. Из заметно покрасневших глаз ребёнка катились слёзы, кожа заметно побледнела, совершаемые грудью вдохи были короткими и периодически прерывались хрипами и покашливаниями, а изо рта продолжал сочиться алый цвет, перемешиваясь со слюной и обращаясь в кровавую пену. Ответ сам так и рвался попасть на язык, чтобы быть высказанным, будто и без этого суть не была прозрачной. Яд. Яд, проклятие на весь этот мир!       За лекарем Мирак послал строго ради гарантий. У придворного мага бывшего ярла был какой-то молодой ученик, который уверял, что разбирается в травах, припарках и кое-каких настойках. Мирак не стал прогонять мальчишку со двора, но приставил к нему покорных слуг, ибо на Солстейме искусство травничества было распространено, как среди жителей-данмеров, так и среди скаалов.       Медлить было нельзя. По-прежнему придерживая голову Тафиры правой рукой, левую Мирак уложил на центр её подрагивающей груди. Пальцы совершили заученные движения, губы прошептали словесный строй заклинания, и вся его ладонь тут же переполнилась золотистым светом. Чары были самыми могущественными из всех, что Мирак знал, но и отрава, нельзя не признать, подействовала пугающе быстро. Заклинание очертило кровоток в теле девочки, а вместе с ним и капельки уже проникнувшего в кровь яда. В порыве откровенного ужаса Мирак поглядел на огрызок злополучного яблока, а сразу после — на один из столов, где тут же обнаружил углублённую серебряную тарелку на высокой ножке, доверху наполненную точно такими же красными по цвету плодами. Напополам с гневом и испугом, мысли захлестнуло ещё одно осознание. Отраву подали для него, а не для Тафиры! Она не должна была…       — Тафира, — голос у него позорно срывался, — Тафира, слышишь меня?       Либо ему показалось, либо она попыталась что-то сказать, но не смогла насытить слова воздухом. Он повторил заговор и сияние магии в его руке усилилось, а результат не заставил себя долго ждать: тело девочки содрогнулось, изо рта вновь донёсся кашель с брызгами крови, а сама она попыталась перевернуться на бок. Понимая, что сейчас должно произойти, Мирак помог ей и всего лишь через две-три секунды Тафиру вырвало густым окровавленным месивом.       — Дыши, дитя, — заговорил он, едва контролируя голос от скачков с шёпота на слышимый. — Главное — дыши.       Она, похоже, прислушалась и после нескольких секунд успешно наполнила лёгкие. Опять немного закашлявшись и выждав небольшой промежуток во времени, девочка повторила опыт снова. После нескольких попыток ток воздуха стал достаточным, чтобы её перестало трясти. Не отнимая продолжающей порождать исцеляющие чары руки от груди ребёнка, Мирак сменил хватку, чтобы не мешать Тафире насыщаться.       Позади скрипнула дверь. Оглянувшись, Мирак испытал одно лишь разочарование, ибо среди вошедших в зал не было того покорного, которого он отослал за помощью. Это были просто четверо слуг в мантиях без каких-либо отличительных знаков.       — Не впускайте во дворец никого без моего ведома, — приказал Мирак, хоть и понимал, что такие приказы сейчас Тафире совершенно ничем не помогут. — И не выпускайте тоже.       Ответившее на приказ молчание разозлило его. Стараясь сдерживаться, он вновь поглядел на прислужников. Ярость разлилась по разуму с тем же темпом, что и скорое осознание. Не сводя с него скрытых масками взглядов, одетые в цвета его армии воины один за другим вооружались. Двое по бокам обнажили мечи, один в центре откинул полы мантии, дав разглядеть пояс с метательными ножами, а последний извлёк на свет малых размеров арбалет с уже взведённой тетивой и заряженным болтом. Кроме этих четверых в зале никого не было, значит, либо назначенные на посты стражники были как-то задержаны, либо уже убиты, а единственного оставшегося Мирак сам недавно отослал.       Убийцы. Он мысленно повторял это слово каждую секунду, которые успели истечь, когда двое из четырёх вооружённых воинов двинулись в его сторону, а остальные подняли в готовности оружие дальнего боя. Он повторял и всё больше и больше ощущал жар того пламени, что наполняло и захватывало его разум. Он почувствовал гнев каждой клеточкой своего тела, но не испытал ни доли самобичевания из-за того, что позволил себе погрузиться в столь слепящее чувство. Он просто не хотел ощущать сейчас что-либо иное.       — Tiid-Klo-Ul!       Мирак дождался, когда выпущенный стрелком арбалетный болт почти достигнет лица, неспешно взял его, перехватил и сжал в кулаке поудобнее. Один из мечников двигался быстрее своего собрата. С него Мирак и начал. Шаг, удар в шею под маску. Ещё шаг — ещё один удар. Сила ту`ума не могла покорить и задержать мир надолго, но Мираку эта мощь была ведома настолько же ясно, насколько он знал собственное имя. Времени было достаточно. Воткнув наконечник болта в шею третьего убийцы, он отпустил древко и шагнул к последнему врагу — тому, который этот самый болт выпустил. Толчок левой рукой выбил арбалет, заставив тот отлететь к стене, а пальцы правой сжали шею недруга чуть ниже кожаного воротника маски. Освободившуюся вторую руку Мирак подключил как раз в тот миг, когда сломленное время восстановило свой ток, а тела трёх убийц у него за спиной, издавая хрипы и содрогаясь, рухнули на пол. Обезоруженный и, несомненно, захваченный врасплох, враг не успел даже как-то целесообразно среагировать. Выжимая из мышц и из всего доступного ему могущества всю возможную силу, Мирак держал захват до тех пор, пока не услышал хруст и сипение вырвавшихся из чужих лёгких остатков воздуха. Он не дал трупу упасть, а продолжал держать его одной рукой, в то время как другая тянулась к затылочной части маски и нащупывала ременные застёжки на ней. Ослабив все имеющиеся крепления, Мирак просто подцепил защиту снизу, грубо сорвал её с головы убийцы и только после позволил телу рухнуть к своим ногам. Потемневшее ещё больше природного оттенка лицо оказалось принадлежащим тёмному эльфу.

***

      Он сдерживался столько сколько мог, но вскоре терпение дало трещину, и Мирак приблизился вплотную к столу, на котором называющий себя «лекарем» юнец разместил Тафиру. Обнажив верх девочки, чтобы было видно шею, грудь и живот, мальчишка недавно влил ей в рот маленькую дозу некоего золотистого по цвету настоя, а потом сразу же кинулся к небольшому шкафу, возле которого теперь и стоял. Метая взгляд в разные стороны, он то и дело начинал бряцать какими-то склянками, что-то передвигал, шуршал свёртками, а иногда устремлял взор ниже, где звучно и быстро перелистывал страницы в небольшой, лежащей на одной из полок шкафа книжице. Намного реже он обращался по имени к Э́дле — одной из тех прислужников, коих Мирак выделил ему для помощи — и просил её что-либо поднести, но почти всё приносимое отставлял в сторону, видимо, осознавая некую ошибку. Где сейчас находились остальные его помощники было загадкой.       Мираку было тошно от этого, но сам он о ядах знал недостаточно много, чтобы хоть как-то помочь Тафире. Самолично принеся девочку к лекарю через весь дворец, он лишь повторил то заклинание, которое использовал до этого и чуть позже испробовал ещё одно, но последнее, похоже, не оказало никакого полезного эффекта. Первое хотя бы помогло вернуть ей дыхание. Ощущение беспомощности сопрягалось со сдерживаемым гневом, действуя на него подобно маслу, льющемуся прямо в горнило печи.       — Чего ты медлишь?! — выпалил Мирак, когда сил сдерживаться не осталось совсем. — Говори, что с ней сделали!       Бледный в лице недотравник обернулся. Украшающие его кожу капли пота были даже крупнее тех, что выступили на теле Тафиры. В руках мальчишка сжимал ту книгу, с которой возился.       — В-владыка, я вынужден сказать вам, что н-никак не могу определить яд. Его нету в моих… в записях моего наставника, — заикаясь и почти лихорадочно трясясь, пролепетал он. — Симптомы очень похожи на…       Мирак не дослушал остаток фразы, понимая, что просто не сможет удержаться. Два коротких шага и он уже держал тут же засипевшего недоноска за горло, лишь немногим ослабив хватку от уровня той, которой недавно самолично раздавил шейные позвонки одного из убийц.       — Предупреждаю тебя, если ты сейчас же ничего не сделаешь, — Мирак не стал договаривать, пусть даже вариантов у него имелось много.       — Не знаю. Не могу определить, — донёсся до него едва понятный ответ.       Злость всё равно не могла помочь. Разжав пальцы, Мирак позволил юнцу грохнуться на пол, а сам подошёл к столу. Тафира была бледна, вены на её обнажённых руках заметно вздулись и стали чуть темнее в цвете, уголки губ по-прежнему удерживали в себе блестящие капельки кровавой влаги, а на шее появилась красная сыпь. Приглядевшись, Мирак заключил, что покраснение уже начинает подбираться к подбородку. Выглядело всё это поистине ужасно, но куда более страшной оставалась сама истина беспомощности перед коварной отравой. Ему принадлежало столько знаний! Столько лет проведённые в Апокрифе резко начали казаться абсолютно бессмысленными. Тонкости истории, сложнейшие аспекты магии, таинства настолько древние, что вполне могли происходить из времён зарождения самой земли трудами аэдрических сущностей — всё это было пустым и ничего не стоящим сейчас звуком. Они не могли помочь спасти жизнь. Это ввергало разум в неконтролируемую истерию.        Уверенный и одновременно неуверенный, Мирак сложил обе руки на шее девочки и вновь произнёс исцеляющее заклинание.       — Не умирай, дитя, слышишь? — он говорил это настолько тихо, что сам едва различал слова. — Не умирай так рано.       Кто-то затоптался слева от стола. Мирак ожидал увидеть тупого травника со своей бессмысленной книжкой, но увидел его помощницу. Эдла глядела на него обыденным для всех покорных слуг безэмоциональным взглядом и изредка моргала.       — Чего? — рыкнул Мирак в её сторону.       Прислужница отреагировала медленно, но даже столь простой, сделанный ею жест показался Мираку многообещающим. Эдла указывала пальцем на шею Тафиры.       — Удушайка. Много удушайки, владыка.       Мирак моргнул.       — Это растение? — уточнил он через мгновение, когда первый укол нежданного удивления отступил.       Эдла замедленно кивнула и заговорила вновь:       — Владыка приказал помогать. Ваша покорная слуга занималась травами у себя дома. Ваша слуга хорошо знает травы Солстейма, а многие из этих трав взросли на земле пепла. Ваша слуга уверена в своих словах.       — О, боги, точно! — хрипло, но всё равно слышимо заголосил мальчишка-травник откуда-то из-под стола. Кряхтя и шатаясь, юнец поднялся на ноги и, прямо на весу быстро сменив несколько страниц в своей книжке, уткнулся в какую-то написанную в ней строчку. — Конечно же, это оно! Высокая концентрация вываренного сока удушайки вызывает отёчность дыхательных путей и затруднение дыхания, а здесь, похоже, — он прервался, опять сменил несколько страниц и, победоносно ахнув, продолжил. — Владыка, я знаю! Чёрный пыльник, растущий на Побережье Азуры в Морровинде. Если правильно изготовить порошок из тычинок, выверенно смешать и дать как следует настояться, то приём яда внутрь грозит перебросить силу отравы на кровь и смертельно повредить организму.       Мирак выслушал всё до конца и вернул взгляд к Тафире. Потемнение вен, затруднённое дыхание… Если Эдла сказала правду, а её, пусть и покорёженный его волей, но всё же чистый разум не мог утаить истины, то вывод казался очевидным. Нет, Мирак думал не о том насколько точен вердикт насчёт яда. Его больше интересовала иная часть всей этой теории. Совместно с серокожими убийцами, чьи трупы он оставил в приёмном зале, и всем сказанным Эдлой…       Разум вновь охватил гнев, а вместе с его пришествием, все сделанные за сегодня выводы — в их числе и внушительная часть разговора с Тэрином — перевернулись с ног на голову.       — Морровинд, — прошептал Мирак.