…Слуги все меня покинули, Кто плетёт эту нить? Это нити судьбы!
— Эпидемия; «Нити судьбы» (2007 г) (Немного не по теме, но автор не удержался😋🤘)
Странно было это осознавать, но глупый процесс заворожил её, расслабил и, в целом, подействовал как-то успокаивающе. Эйла просто глядела на угольки в костре и повторяла последовательность простых движений: нащупывала очередную ветку, доставала её из общего хворостяного вороха, ломала пополам, затем ещё раз и ещё раз, потом бросала вышедший результат в остаток костра, наблюдала за тем как пламя жадно облизывает слабое топливо, как усиливается и вскорости снова начинает вянуть, требуя добавки. Так этот процесс приобрёл цикличность и продолжался… Сколько? Наверное, уже час, а то и больше. Безмолвно рассуждая, Эйла была вынуждена признать, что впервые за последние недели ощутила покой по-настоящему. Странное чувство. Даже немного неправильное, ведь где-то там — в сотнях лиг от неё — неусыпно сеял свою ложь и волю Мирак. Весь период путешествия от Вайтрана и вплоть до болот Хьялмарка был для Эйлы одним сплошным слепым пятном — она действовала так, как планировала, но, будучи сосредоточенной и отрешённой от всего мира, не знала, что творится позади. Встреча с хускарлами в Морфале многое открыло, а только что минувший день дал ещё больше знаний. Всю дорогу — от окружных земель Солитьюда и до нынешней, организованной прямо посреди леса стоянки — отряд провёл в бурных обсуждениях, пищу которым дала Йордис — хускарл Хаафингара, встретившая их, как и было запланировано, в условленном месте. Молодая (намного моложе остальных хускарлов Корима, как Эйла успела заметить), но с невероятно прозорливым умом и цепким вниманием, Йордис подготовилась к встрече, максимально ответственно. От неё Эйла узнала, что слух про Совет Ярлов в Солитьюде оказался правдой; что холды и их правители не дремлют и вовсю готовятся, собирая всевозможные силы; что Генерал Туллий намерен лично взять контроль над землями, опасно приближёнными к уже потерянным. Было ещё кое-что. Пожалуй, эта весть осталась единственной не до конца объяснённой, ибо Йордис сама не знала подробностей, однако говорила так, что ей хотелось верить. Зыбкий слух утверждал, будто бы что-то задержало Мирака на востоке. Что-то или кто-то, но с вычерченных границ фронта якобы дошло именно такое слово. Продвижение врага остановилось. Завершив последовательность почему-то так сильно захватившего её занятия, Эйла оглядела остальной лагерь. Соседствующий с ней Грегор спал, прислонившись спиной к трухлявому пню, Валдимар предпочёл спальный мешок, а вот Иона, Лидия и Йордис не поленились развернуть палатку, где теперь и укрылись. Все спали тихо и единственным звуком в ночи оставался треск костра. Птиц или сверчков слышно не было, хотя последним вроде как полагалось сейчас «вопить» во всю силу. Пусть лето уже успело разгореться и вступить в полноценный ход, но северо-восточная половина Скайрима — в традиционной себе манере — ничуть не собиралась уступать теплу. Как и в Истмарке, здесь почти круглый год царил холод, и лишь непоколебимые сосны, да закалённая суровым северным нравом трава насыщали природу вечно-зелёным цветом. Впрочем, очень скоро и этой зелени предстояло исчезнуть с глаз. Если отряд будет двигаться в намеченном темпе, то до берегов Моря Призраков удастся добраться меньше, чем через неделю. А там всяких путников не ждёт ничего, кроме пронизанных холодом ветров, снега и ползающих по льдинам тупоголовых хоркеров. И вампиров… Эйле не пристало сомневаться в собственных решениях — тем более в давно принятых и утверждённых — однако слова Лидии, когда они расставались у Вайтрана, периодически влезали в голову и назойливо звучали там: «…что за чёрное время, раз приходится обращаться за помощью к отродьям теней?» Конечно же, это не обращало вспять её решимости довести начатое до конца, но задуматься всё-таки заставляло. Даже Лидия не поддерживала её в полной мере. Про мнение остальных хускарлов Эйла предпочитала не думать. Вроде бы они не имели желания отворачиваться от неё. Хирсин, пусть это так и будет. Однако время, действительно, хотелось назвать так, как его окрестила Лидия — чёрным. Эйла больше не смела позволять себе скулить, как совсем недавно — во время их ожидания в Морфале — но иногда боль, не отыскав ответа в разуме, отзывалась в сердце. Слишком мало времени прошло и рана оставалась слишком глубокой. А ведь не она одна испытывала подобное, а сотни — сотни тех, кто пострадал в день, когда Мирак появился у берегов Истмарка. Эйла не забывала этого. Ноющую тяжесть в груди умасливало лишь осознание того, что цель приближается, пусть результатов пока что и не удалось достичь. Почти не удалось. Эйла отыскала помощь в этом мире и за его пределами, и ныне эта цель не изменилась. Пусть победный бой с Лоткроджером и был обесценен подлостью Мирака, но пускаться в горести и отчаяние из-за одного поражения — это всё равно, что хоронить ещё живого больного. Да, возможно, цель отдалилась, возможно, на пути встала преграда, однако отступать уже слишком поздно. Кровь дракона и загадка владыки Хирсина о ней пока не раскрыли своей сути. Быть может, так и было нужно? Быть может, это знак, что надо взяться за дело с другого конца? Не беспокоясь о шуме, Эйла взяла кучу хвороста охапкой и уместила его поверх костра. Тишину ночи заполнил треск поражённой жаром коры, тухлый огненный свет стал ярче, а жалкий, тянущийся вверх дымок заметно загустел. Слушая дыхание возрождающегося костра, Эйла закатала правый рукав и в очередной раз изучила метку Обливиона. Боль всё ещё иногда приходила и по-прежнему оставалась жуткой. И всё же, нельзя было не заметить, что её вспышки стали проявляться реже. Почему? Значило ли это что-то? Не исчез и основной вопрос: что вообще означает этот оставленный на её теле след? Ответы на всё ждали впереди. В Замке Волкихар. Это сейчас было целью и единовременно — главной надеждой. Шелест травы, мягкая поступь, по-звериному быстрый стук маленького сердца, короткие и частые вдохи. Слушая костёр, Эйла слушала и окружающий лагерь лес, а потому встрепенулась, распознав столь хорошо известные себе звуки. Заяц. Стоило ей лишь подумать и осознать свою правоту, как край зрения уловил движение слева. Эйла повернул голову — медленно, действуя на уровне охотничьего инстинкта, чтобы не спугнуть возможную жертву. Увиденное её поистине изумило, а потом даже по-своему разозлило. Остроухий зверёк с пушистой серо-бурой шубкой сидел на небольшой покрытой редкой травой кочке и… смотрел на неё. Смотрел в упор, дёргал крошечным носиком, совершая вдохи, и лишь изредка подрагивал приподнятыми верхними лапками. Эйла с трудом верила в то, что ей демонстрировали глаза. Одна из самых трусливых лесных тварей, а тут… сидит, смотрит на лагерь полный людей и опасности в их лице и в лице огня костра. Дразнится, иными словами. Какая наглость! Лук лежал совсем рядом, как и колчан. Повинуясь приказу не человеческо-охотничьего, но наполовину волчьего разума, рука Эйлы медленно потянулась к оружию и уже оборачивала пальцы вокруг рукоятки. Именно в этот момент — а именно, в тот миг, когда она почувствовала нематериальный вкус зайчатины на языке — нахальный зверь пустился наутёк. Эйла успела выхватить стрелу, оттолкнуться, упереться коленом в землю, оценить темноту перед собой и выстрелить, полагаясь на все сделанные наблюдения. Короткий свист пущенного снаряда прервался глухим ударом о землю, а следом за этим ветер донёс до слуха новую череду быстро совершаемых прыжков. Раздосадовано рыкнув, Эйла на секунду отсекла слух от улепётывающей добычи и прислушалась к тому, что происходило за её спиной — в лагере. Костёр трещал, Грегор и Валдимар сопели громче, а женская триада хускарлов в палатке тише. Никто не услышал. Удостоверившись в этом и направив силу ушей к прежней цели, Эйла бесшумно рванула по траве вперёд. Деревья быстро сменялись, ноги пересекали дикие тропки меж стволами, а звериные лапы стремительно уносили весьма увесистую на первый взгляд тушку дальше от Эйлы. Догнать зайца пешим ходом, естественно, было глупой затеей, но решение обратиться за помощью к крови волка не веяло разумностью ни на долю больше. Не хватало ещё перебудоражить весь лес и тем самым подвергнуть опасности лагерь. Конечно, пропасть хускарлы — не пропадут, ибо Валдимар настоял на том, чтобы ему позволили расставить вокруг стоянки какие-то колдовские ловушки, но полагаться на магию Эйла не собиралась. Первопричина в виде удивительно-смелого поведения зайца уже успела отойти на задний план, а к основе происходящего подключалась простая жажда спорта. Да, Эйла могла похвастаться первоклассными навыками охотника, но невозможного — перегнать прыткого и ловкого зверя слабым человеческим телом — достигать не видела смысла. Теперь дело было в игре — жажде, стремление утолить которую разгонит кровь по жилам и заставит мышцы напрячься. С иной же стороны, если лес ответит уважением на уважение и смирение охотника перед дикими законами, то, глядишь, гон обернётся обнаружением другой цели — кого-нибудь, кто бросит новый вызов, но не так резко, как нынешний остроухий мерзавец. Эйла остановилась на поляне, напрягла слух, зазвала носом воздух. Запомненный запах был здесь силён, но расслаивался, охватывая несколько направлений, и уходил дальше, из-за чего путал обоняние. Непозволительная дерзость для такого лесного труса, как заяц. Он что же, вздумал перехватить инициативу в игре и поиздеваться? Эйла отследила каждое направление, в котором ощущался дух жертвы. Справа был каменистый холм, перерастающий в одинокую скалу, впереди торопливо бежал ручей, слева вновь пролегали деревья, а дальше внизу, судя по журчащим отголоскам, разливалось порождаемое тем самым ручьём миниатюрное озеро. Вынужденно-обострённого волчьего нюха коснулись новые запахи. Распознанный спектр заставил Эйлу в очередной раз удивиться. Что-то слишком часто за такой короткий промежуток времени. Не могла же она ошибиться. Кроме запаха преследуемого зайца, поблизости не ощущался никто другой: у обнаруженного озерца не было оленя; нигде поблизости не метил территорию медведь и не бродила близкая по крови волчья стая; ветви деревьев не скрипели от сидящих на них в дрёме или напряжённом бодрствовании птиц. Вместо подобного пахло одним лишь лесом: травой, цветами, хвоей. Что за глупые шутки? Ночная прохлада разлилась шире кратким порывом ветра, но Эйла использовала это, чтобы отследить перемещение до сих пор отслеживаемого запаха. Несколько оставленных зайцем следов развеялись, раскрыв свою ложность, а вот один остался — похоже, единственно-истинный. Она повернула направо от поляны, мгновение вглядывалась во тьму, но потом закрыла глаза. Темнота вступила в союз с обонянием, прочертив линию запаха, которая в искусственно порождённой пустоте прокладывалась кривой линией, извивалась вокруг деревьев, а потом… утыкалась в то скопление камней на холме, где брала своё начало миниатюрная скала. Эйла открыла глаза и уставилась на обозначенный конец «ниточки» запаха. Да, след оканчивался там и слабел. Заячья нора? Если — да, то одинокая, потому что другими тушками всё равно не пахло. Чем ближе Эйла подходила к цели, тем страннее становилось у неё на душе и среди мыслей. Слишком много непонятностей случилось за… прошедшие жалкие минуты. Она и от лагеря-то отдалиться толком не успела. Может быть, лес таким образом отвергал её возжелавшую погони волю? Звучало не менее странно, но обыденно-понятного объяснения на ум не приходило. След оборвался у самой скалы. Не понимая сего явления ни единой частичкой наполненного богатым опытом разума, Эйла тупо уставилась на то место, где запах таинственным образом таял и исчезал. Если бы не серый цвет породы, достаточно ярко отражающий блеск лун на небосводе, то она, наверное, не сразу поняла бы, что смотрит не на, а в камень. Скала в этом месте была расколота и расходилась в небольшую ширину — никак не больше чем полтора или два локтя. В глубь природно-каменного строения уводила узенькая тропочка, присыпанная иссохшими сосновыми иголками. Едва Эйла успела задуматься о том, что рядом или прямо на скале не было сосен, и, следовательно, ковёр опавших игл не мог попасть сюда сам собой, когда обоняние взорвалось каскадом новых запахов. Они появились спонтанно, будто кто-то только что выпрыснул их в ночной воздух, но были мгновенно узнаны. Эйла, разумеется, не испугалась, но напряглась. Из узкого прохода яростно пахло застарелой кровью и разложением. А вот запах дичи пропал. Эйла колебалась. Она и не думала обнаружить что-то подобное. Ну, захотелось ей показать прозорливому ушастому наглецу его место, истинную силу страха и погонять его по лесу. Глядишь, оказался бы заяц не таким особенным, каким выглядел изначально и в утреннюю похлёбку для отряда можно было бы добавить сочного мяса, а не варганить завтрак из уже не самых свежих запасов. Страннее всего было осознавать то, что Эйла не могла поспорить с собственными навыками и сделанными на их основе заключениями — заяц точно скрылся здесь. Он будто бы… заманивал её? По-чёрному ругаясь вполголоса, Эйла пробиралась меж камней. Узкое пространство крошечного прохода то и дело вынуждало её изгибаться, дабы не зацепиться за какой-нибудь выступ грудью или головой. Та же участь ожидала и перевешенный через плечо лук, который так и норовил схватиться углом перевязи тетивы за преодолеваемые выступы. Проход был достаточно освещённым всё теми же лунами, чей свет богато обливал гладь скалы сверху, но конец пути оставался скрыт. Шаг за шагом, изгиб за изгибом Эйла приближалась к темноте впереди, постепенно рассеивая её для себя. Трупная вонь становилась всё сильнее, и догадки сами лезли в голову. Что здесь могло быть? Логово недавно пировавшего зверя? Нет, потому что отсутствовал запах самого хищника и следов его жизнедеятельности. Да и какая тварь вздумает забраться в такое укромное место через столь узкий проход, коим даже человек может воспользоваться с трудом? Может, чья-то могила? Нет, не хватало запаха раскопанной земли, значит трупы не были зарыты. Загадкам, как известно, порой свойственно скрывать дурные ответы. Выпрямившись и отряхнув одежду от каменистой пыли, Эйла оглядела открывшееся ей пространство и почти сразу замерла, всё ещё не до конца понимая сути. Природная полупещера имела лишь часть потолка в виде нависающего гребня, а всё остальное было занято свободным пространством, исправно пропускающим свет ночного неба. Серые стены казались отшлифованными, землю местами занимали карликовые кустарники, но самым занимательным являлось именно то, что источало жуткий запах. Трупов было три и самая верная догадка тут же добралась до Эйлы. Всё становилось понятно по одеяниям мертвецов — свободным и широкополым. Где мантии — там и жрецы. Значит, это святилище. Но чьё? Место, надо признать, отлично подходило под храм — отдалённое от цивилизации, тщательно укрытое природой и в то же время отлично подходящее для жизни последователей. Эйла повторно изучила половинный потолок и стены своеобразного пещерного зала. Здесь можно было укрыться от непогоды и вряд ли стоило опасаться дикого зверья. Приглядевшись, она распознала разбросанную по сторонам скудную мебель: кривую кровать и несколько скамей. Большего страждущему пилигриму и не нужно. Разве что, дорога сюда могла стать опасной. Однако уже сам факт того, что импровизированный храм был укрыт от любопытных глаз говорил кое о чём особенном. Эйла решила удостовериться. Она могла бы просто поискать улики в виде какой-нибудь соответствующей атрибутики, но истина могла открыться и иным способом — без физических следов. Магия в чистой своей форме никогда Эйлу не привлекала, но чувствовать её присутствие она, разумеется, умела. Это умение воспиталось в ней само, ещё в те первые годы, когда она разделила с братьями и сёстрами по Кругу дар Отца Охоты. Уловленный настроенным разумом отголосок подтвердил все догадки. Магия, властвующая в этом месте была чужда лично Эйле, но всё равно носила хорошо знакомый ей характер. След Обливиона. Святилище было даэдрическим. И всё-таки, след этот был слабым, увядшим и чуть рассеянным. Какие бы ритуалы или молитвы здесь не творились, последние из них состоялись довольно давно. Удовлетворившись своей правотой в этом вопросе, Эйла подошла к первому трупу и опустилась рядом с ним на колени. Сильнее зарезавший нюх смрад говорил о начальных этапах процесса разложения. Похоже, дело едва дошло до раздутия мертвеца. Коснувшись плеча покойника, Эйла чуть приподняла заметно отяжелевшую плоть. Из-под натянутого на голову мертвеца капюшона показалась побледневшая кожа, густая измятая борода и прикрытые веками глаза, но самое главное — острые уши. Эльф. Эйла оглядела два других тела. Знание запахов (которые здесь, как она только что поняла, мало отличались друг от друга) подбросило разуму ещё одну догадку. Все три покойника пахли одинаково. Три эльфа. Даже больше — три босмера. Все они лежали одинаково — лицами вниз, а руки их свободно протягивались вдоль туловища. Крови на мантиях было не видно, а аромат крови происходил явно не из ран. Значит… — Вы что же, убились? — Эйла просто не могла не высказаться вслух, ибо испытала самое настоящее презрение к судьбе мертвецов. Смысл служения богу — каким бы ни был почитаемый владыка — заключался в ценности того, что ты совершал в его славу. А чтобы что-то совершать, надо быть живым. Посвятить жизнь — это одно, оборвать её в посвящении — совсем другое. Разорвавший тишину звук был похож на глухой щелчок. Эйла отпрыгнула от покойного босмера и сделала несколько шагов обратно к приведшей её сюда расщелине. Пальцы одной руки инстинктивно впились в перетянутую через грудь тетиву, а другая уже ощупывала оперение стрелы в колчане на поясе. Пещерный зал ярко озарился, и это точно был не свет лун или звёзд. Эйла была вынуждена признаться, что позволила вспышке ослепить себя. Впрочем, зрение обострилось также быстро, как ослабело, и глаза моментально вызнали на стенах, подставках-камнях и просто на земле десятки горящих свечей. Небольшие, отёкшие уже оплавившимся, красным по цвету воском светильники загорелись одновременно, дав достаточно света, чтобы увидеть всё вокруг. Полупещера была озарена… но всё ещё пустовала. Эйла стояла в ней в неизменном одиночестве. И в то же время она чувствовала, что находится здесь не одна. Подтверждением этому служил набравший силу неестественный запах. Ощущение от вдыхания этого небуквального «аромата» показалось странным — как будто знакомым, но это точно был не след Охотничьих Угодий. Эйла глубоко вдохнула, призывая сердце и ум к спокойствию. Обливион ей не враг, а союзник, как и во все последние годы. Но кто же тогда обратил внимание на её появление в этом чужом храме? — Покажись, даэдра, — выпалила Эйла. Ответивший ей звук больше всего походил на скрежет камня о камень, и вскоре предположение обрело вполне ясное подтверждение. На глазах Эйлы в дальней части зала — глубоко под гребнем-навесом — зашевелился один из, казалось бы, не имеющих природного умения шевелиться камней. Она наблюдала за странным явлением. Серый булыжник медленно поднялся в воздух, развернулся пластью к Эйле и замер. Сама Эйла могла лишь гадать. Нельзя же наивно полагать, что её визит был здесь ожидаем, и что покровитель этого «храма» будет рад ей. Она мысленно представила, как этот самый камень уже летит в неё, намереваясь размозжить голову. Увернуться, конечно, удастся, но действовать надо будет быстро. — Мне нет нужды причинять тебе вред. Подойди ближе. Эйла окоченела изнутри. Вновь всё прояснялось, вставало на свои места и давало ответ. Не зря возродившаяся здесь магическая аура показалась ей знакомой. Но главным подтверждением был именно говоривший с ней голос. Да, она его узнала. Заниженный, монотонный и тягучий. Ноги сами подчинились прозвучавшему призыву идти вперёд. Десяток осторожных шагов и Эйла уже приблизилась к таинственному камню почти вплотную. Её и серую глыбу разделяла всего лишь пара ярдов. Достаточно близко, чтобы рассмотреть каменюку детальнее. Сначала Эйла решила, что видит простой рисунок — быть может, ритуальный или символический — но, когда серые, то ли вырезанные ножом, то ли выбитые долотом впадинки на поверхности породы стали темнеть, первоначальная догадка рассыпалась в прах. Чёрные контуры рисунка встречались друг с другом и стремительно формировали… глаз. Не человеческий и не звериный, а совершенно иной — с двойным, сращённым боковинами зрачком. — Вот мы и встретились вновь, Эйла Охотница, дочь Агны и Брунира. Проявившийся из камня глаз оброс вокруг размытым пятном грязно-зелёной материи — одновременно густой и жидкой, но колышущейся в воздухе, будто не имеющей веса. Сразу же следом из клякса-подобной массы произросли десятки щупалец, некоторые из которых тут же потянулись к Эйле. Лишь напоминание о заключённой сделке и сильная воля помогли ей не отпрянуть в частичном омерзении. Гибкие отростки не коснулись тела, но продолжали колыхаться в опасности близости, словно напрашивались на рукопожатие. — Владыка Хермеус, — негромко выговорила Эйла, коротко склонив голову. Гротескная форма Принца Даэдра чуть задрожала, будто её пронзил свойственный человеческой манере озноб. Мгновение и по обширной части его «тела» возникли дополнительные глаза — около двух десятков, такие же формой, как и основной, но меньшие в размере. Эйла и сама пережила нервное клокотание мурашек на коже. Как бы ни была сильна её связь с Обливионом, а называть внешний вид Принца Судьбы «приятным» не было никакого желания. Отвратный, мерзкий, даже толкающий желудок к желанию выблевать всё имеющееся из себя — вот это, да, ещё как. Стараясь не думать о противном, Эйла на секунду обернулась. Послужившая ей дверью сюда щель в скале никуда не исчезла, а вот запахи мёртвых прислужников-босмеров пропали. Не вернулся и запах зайца. Вполне очевидно. — Полагаю, ты хотел меня видеть, — вслух предположила Эйла, стараясь глядеть только в основной глаз Хермеуса, из которого в ответ смотрело её же собственное отражение. — Возможно, — протянул голос Принца, звучащий… нельзя было сказать, что он доносился напрямую от его формы. Голос звучал отовсюду сразу. — Ты ведь могла не реагировать на моё появление, но не удержалась. На миг Эйла впала в частичное негодование, но потом поняла суть прозвучавшего ответа и от этого позорно не удержала на месте челюсть. Легенды об Исграморе хранились Соратниками, ничуть не преданнее, чем заветы его личного наследия. Как она не догадалась сразу? Заяц. Прямо как в той легенде, что пришла в Скайрим ещё с Атморы. Откровенно говоря, легенда была тёмной, и Эйла не гордилась тем, что лично столкнулась с её своеобразным проявлением. История — а в некоторых версиях и сказка — о том, как Исграмор чуть было не был обманут коварством Херма Моры. Демон Знаний, приняв облик зайца, убедил тогда ещё молодого воина, что ему для охоты нужны длинные уши, дабы лучше слышать. Кабы не вмешательство в то дело самого Шора, принявшего обличье лиса, Исграмор обратился бы в остроухого эльфа. — Значит, это всё же был зов, — выговорила Эйла, проглотив досаду из-за хромоты собственной образованности, — и я откликнулась, — она коротко оглядела трупы служителей. — Что здесь произошло? Они служили тебе? — Служат и поныне. Такова была их собственная воля, — ответил Хермеус. — Их жизни в обмен на ключ к моему царству, его богатствам и вечной службе моей воле. Эйла понимающе кивнула, не желая оспаривать решение погибших слуг. Раз хотели, то пусть и наслаждаются теперь. Глупо, конечно, зато по собственному желанию. А ещё, в определённой мере, показательно. — Хочешь представить мне пример верности и исполнительности? — вопросила Эйла. — Поверь, в этом нет нужды. Форма Хермеуса заколыхалась, а главный глаз единожды моргнул толстыми веками. — Твоя гордость делает тебя во многом схожей с драконами, — последовала краткая пауза. — И с твоим врагом тоже. Остерегись, дитя, если не хочешь провалить своё испытание. Эйла не сдержалась и отвела взгляд от даэдра. — Не из-за гордости я потеряла душу и кровь дракона, — собственные слова, действительно, показались ей какими-то слишком уверенными, и разум укололи стыд и осознание того, что она разговаривает не с кем-нибудь, а с одним из повелителей Обливиона. — Ваш бывший чемпион пришёл и украл их у меня из-под носа, — Эйла показательно приподняла отмеченную татуировками руку. — Вы разве не могли меня предупредить об этом? Клякса-Хермеус сдвинулся с места и поплыл вокруг неё. Эйла не шелохнулась, но почему-то ощутила себя падалью, над которой кружит голодный стервятник. По спине пробежал холодок. — Это твоё испытание, — заговорил Демон Знаний. — Мы дали тебе нужные сейчас знания, и ты идёшь по верному пути, хоть иногда и ошибаешься. Эйла не стала спешно радоваться, а решила уточнить: — Значит, я права? Серана поможет мне понять смысл вашей загадки и этого? — она вновь приподняла иссечённую линиями и письменами руку. — Разве это не очевидно? — Мора наконец остановился, вновь замерев на прежнем месте. — Дети моего брата Бала помогут понять намного больше. Остальное зависит от тебя и твоих решений. Она кивнула, принимая утвердительный ответ, однако постаралась не показывать удовлетворения. Нет, не настолько она гордая, какой ещё считает этот демон. Будь она гордой — не добилась бы всех тех благословений Хирсина, коими владыка одаривал её прежде и обещал одарить в будущем. Меж ними повисла напряжённая пауза — короткая, но за это небольшое время пещерный храм наполнился настолько нерушимой тишиной, что Эйла расслышала треск каждой пылающей вокруг свечи по отдельности. Этот звук раздражал. — Твои мысли и намерения не секрет для меня, — внезапно нарушил безмолвие Хермеус. — Ты злишься, пребываешь в негодовании и яростно желаешь получить у меня ответ на ещё один вопрос. В этот раз Эйла не посчитала прошедшуюся вдоль позвоночника волну дрожи чем-то позорным. Тот факт, что Демон Знаний так свободно перебирает её мысли (либо же она была настолько наивна, что её можно читать, подобно простой книге) и бесил, и уже был близок к тому, чтобы утонуть в смирении. И ведь истина оставалась проста — он всё-таки Принц Даэдра, а не какой-нибудь заумный колдун, которому подвластно такое же магическое таинство. — Почему? — собравшись с духом, выговорила Эйла. — Вот этот вопрос, владыка, — она задержала дыхание и уставилась на свою копию-отражение в глазу Моры. — Вы говорите, что прозреваете судьбу и вершите её. Око Принца вновь моргнуло. Сочтя это знаком, Эйла продолжила: — Если так, это значит, что вы позволили Мираку освободиться от службы у вас, — она на секунду усомнилась в том хочет ли продолжать, но тут же проглотила этот страх и закончила. — Вы говорили, что помогали Кориму, но всё равно позволили Мираку его убить. Вы дали начало всему тому, что сейчас происходит. — Дабы исполнить судьбы многих и многих, — почти без задержки ответил даэдра. — И твою в том числе, дитя. Древний Культ Дракона, его жестокие законы и Мирак, восставший против них и возжелавший изменить устою не только Скайрима, но и всего мира… Ты не хочешь признать, что всё взаимосвязано. Эйла искренне растерялась. — Со мной? — Друг с другом, — тут же пояснил Мора. — Всё это и есть судьба, дитя, а судьба — есть я, её Вершитель, — щупальца на массе-теле принца затрепыхались и быстро потянулись в стороны. Останавливаясь, они расплывались новыми кляксами, и в каждой из них появлялся ещё один глаз, а вслед за ним многие другие — поменьше, формируя таким образом точные копии Хермеуса. Когда Демон Знаний вернул себе голос, слова его зазвучали с каким-то торжественным мотивом и теперь уже не приходилось сомневаться, что звучат они буквально отовсюду — от всех его новосозданных копий. — Судьба многогранна и переменчива, но нити её податливы и тонки. Я, Хермеус Мора, Владыка Судеб, и я переплёл, оборвал и породил бесчисленное их множество. Эйла с трудом заставила себя не съёжиться под гнётом сотен (если даже не тысяч) жутких желтоватых очей, каждое из которых, несомненно, таращилось на неё. — Судьбу Корима тоже, — она хотела сказать это громче, но голос сорвался и слова вышли шёпотом. Наполнивший пещеру звук сперва был непонятен, ибо звучал со слишком сильным эхом из-за большого количество одновременно говоривших. Секунд пять Эйла просто терпела, пока не поняла, что Моры смеются. — Не один Корим Серый был Драконорождённым, чьи судьбы я изменил и переписал, — к счастью, голоса принца слились воедино и теперь звучали понятно, без дрожащих повторов окончаний. — В моей власти выбирать, кому достанется сила, а кто будет её лишён. Так, например, я выбрал тебя, Эйла Охотница. Эйла подавила остаточное ощущение дискомфорта и через силу сосредоточилась на «самом первом» явившимся ей Хермеусе. — Другие Драконорождённые? — переспросила она. — Они ведь есть, да? Их много. — Одни есть, других уже нет, дитя. Одни родились, другим я отказал в этом праве. Но, в целом, да — их много. Столько, сколько нужно этому миру и мне. Хлюпающий и склизкий звук — такой, как когда что-то густое наливают в тару — на миг заполнил весь зал почти оглушительным шумом. Всё стихло, и Эйла со скрытым ликованием поняла, что копии Моры исчезли. — Быть может, ты желаешь взглянуть на них? Убедиться в истине моего слова? Едва фраза Принца Знаний закончила звучать, как быстрое и холодное щупальце свистнуло перед самым лицом Эйлы. Центр лба пронзил холодный укол, а потом… взгляд смазался, но разум остался трезв и теперь нёсся куда-то вперёд. Куда-то сквозь белый свет и пустоту.***
Первым делом она посмотрела на свои руки и — иначе не скажешь — была в шоке, когда не обнаружила их. В почти что панике Эйла опустила взгляд, чтобы увидеть свои грудь, живот, ноги — в общем, всё остальное. Нет, их тоже не было. Что за глупая шутка? Как такое может быть?! Но она же ведь видит и думает. Выходит, при ней оставались ощущения — материальные и нематериальные. Зацепившись за эту единственную мысль, Эйла поднесла почему-то невидимые ладони к лицу и принялась ощупывать собственный лик. Губы, нос, глаза, брови — всё осязалось исправно, даже слой давно въевшейся боевой раскраски, пролегающей тремя диагональными полосами, чувствовался под пальцами. Она в порядке, цела, но почему-то… Незрима даже для себя. «Я призрак?» — скользнула по разуму острая и по-настоящему пугающая мысль. Эйла огляделась. Призракам, как известно, если они не нашли покоя, полагается быть прикованными к какому-то конкретному месту: гробнице, полю боя, дому, кладбищу. Но она не узнавала места, в котором оказалась. Кругом были тёмные стены из грубого камня. Неровная кладка небольших блоков придавала окружению безалаберной, неуютной и какой-то грязной атмосферы. Ко всему этому примешивалось ощущение сырости и холода, пусть даже таковых и не чувствовалось на самом деле, а на многих стенах висели полыхающие огнём факелы. Местами блоки чуть выступали, формируя дугообразные полуарки, а кое-где, наоборот, расступались, создавая тёмные альковы, в глубине которых никто не позаботился зажечь осветительный огонь. Несколько арочных дуг встречались под потолком в самом центре странного помещения, где образовывался перевёрнутый колодец — буквально, дыра, ведущая куда-то наверх. Понятно из всех сделанных наблюдений было только одно: место, в котором Эйла оказалась, лежит под землёй. — Владыка Хермеус? — позвала она и убедилась, что голос был при ней. — Что происходит? Где я? Эйла не сразу обратила на это внимание, но до сего момента в зале властвовала нерушимая тишина. А теперь… Стоило её словам прозвучать и затихнуть, как до слуха дошли отчётливые звуки шагов. Эйла обернулась на источник звука и, к удивлению, обнаружила, что в подземном помещении есть не только каменные возведения. Чуть дальше, ближе к какой-то из стен (точное направление нельзя было понять), располагались широкие ряды деревянных помостов, на которых… Ей пришлось моргнуть, чтобы удостовериться. Действительно, на этих деревянных пристройках стояли множественные столы, стулья, скамейки, несколько шагов, а в отдалении угадывалось нечто, что могло быть только трактирной стойкой. Над последним, что Эйле удалось разглядеть, висела большая округлая люстра, дарующая тому концу зала много света, а сразу за ней по стене тянулась длиннющая табличка из нескольких сколоченных друг с другом досок, поверх которых красовались яркие, выведенные золотой краской буквы. Два слова: «Буйная фляга». — Подпольный трактир? — прошептала Эйла себе под нос, искренне не понимая происходящего. Ей захотелось выругаться так, что сами Предвестники в Совнгарде бы поседели. Хермеус сказал, что покажет ей… Драконорождённых? Он же о них говорил? Тогда что она делает здесь…? Здесь, в каком-то промозглом кабаке, один Хирсин знает где конкретно. Прежде расслышанные шаги вновь привлекли внимание. Вскоре Эйла увидела и того, кто их издавал. С деревянных помостов на каменную, окаймляющую зал дорожку сошёл высокий мужчина. Одет он был… странно, и это ещё звучало мягко. Вроде бы это была кожаная броня с преобладанием тёмного — почти чёрного — цвета, но на доспехах не полагалось быть такому большому количеству карманов. Мужчина приближался, давая себя рассмотреть. Вблизи Эйла поняла, что часть карманов оказалась вшитыми в одежду ножнами, каждые из которых занимали короткие ножи и кинжалы. У незнакомца были пусть и не худощавые, но какие-то хищные черты лица, крупный нос, а глаза вроде бы зелёные; явно давно нестриженные каштановые волосы с лёгким рыжим отливом распускались по плечам спутанными клочками; самому лицу не повредила бы встреча с бритвой — уж больно неопрятно его покрывала щетина, уже начинающая перерастать в короткую бороду. Эйла смотрела на него, а незнакомец смотрел в ответ, не переставая шагать навстречу. Казалось бы, логика и инстинкты говорили: «отойди в сторону», но какая-то другая часть сознания утверждала, что это будет неправильно. Прислушиваясь, похоже, больше ко второму своему мнению, Эйла продолжала стоять недвижимо. — Я знаю, что ты здесь. Едва Эйла успела задуматься над сказанной чуть хрипловатым голосом фразой мужчины, как тот прошёл… сквозь неё. С языка сорвалось очередное ругательство, но это она произнесла, воистину, бесконтрольно, будучи слишком изумлённой. Проглотив первый след сего чувства, Эйла повернулась всем своим какого-то даэдра невидимым телом на половину оборота. Незнакомец заметно замедлил шаг, но продолжал идти. Он её просто не заметил. Будто её… не было здесь. — Э-эй? — голос мужчины сгладился до манящего зова. Эйла глядела на него, даже хотела приблизиться, но быстро передумала, понимая, что он её всё равно не увидит. Обливион её возьми, да она сама себя-то видеть не может! — Мимо прошёл, Брин. Это был новый голос — женский. Эйла вряд ли могла ошибаться, поэтому поглядела вправо от себя — во тьму одного из альковов. Зов точно донёсся оттуда, а мужчина, действительно, прошёл мимо и остановился у следующего углубления в стене. — Кажется, старик Делвин верно говорил, — заговорил незнакомец, имя которого, похоже, было «Брин», — ученица обошла учителя. Эйла не поняла смысла этих его слов, но расслышала шаги. Невероятно мягкая поступь — почти неслышная — раздавалась несколько секунд, пока из темноты того алькова, возле которого Эйла находилась не появилась женская фигура. Нельзя сказать, что в глубоких годах — скорее, девушка, а не женщина средних лет — у незнакомки была идеальная осанка, но невысокий рост. Стройное тело укрывала очень странная броня — оставалось неясно: была ли это тёмная кожа или идеально сложенный из тонких пластинок тёмный металлический доспех. Девушка носила длинные волосы до самых плеч — такие же тёмные, как и её одеяние — и, что не менее важно, они выглядели гладкими и ухоженными, смотрящимися безупречно на фоне того распутанного гнезда, что покрывало голову мужчины. — Кажется, именно так, — вновь зазвучал голос девушки, срываясь с тонких, сложившихся в коварную улыбку губ. — Или просто учитель стал слишком небрежен. — Полегче, детка, — упрёк со стороны мужчины звучал уверенно, но мягко. — Плохо ты меня пока знаешь. — Ах, каюсь, — говоря, девушка уже приблизилась к нему вплотную и начала обходить его кругом. — Но, увы. Что может сделать простая гильдмастер с этой напастью? — Лучше познакомиться с подчинёнными, разве что. Другого совета не могу дать. — А если она захочет познакомиться очень близко? — девушка остановилась, встав напротив мужчины. Лица их практически соприкасались, а слова и наигранность в голосах ничуть не скрывали истинного смысла. — Как прикажет гильдмастер. Правда, будто мы с тобой не близко знакомы. Куда уж ближе? — Будет тебе. Мало ли существует ещё образов знакомства. И поз. Включи фантазию, учитель Брин. — «Учитель Брин» предпочитает, чтобы ученицы слушались его беспрекословно. А один урок ты, похоже, не усвоила. Сначала дела, а потом уже и… Договорить он не успел. Эйла предугадала связавший через мгновение парочку поцелуй, но всё равно ощутила себя неудобно. Ей показалось, что её вот-вот кто-нибудь обвинит в «глазении». Борясь с мерзким чувством, она завертела головой по сторонам, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь. Что это за глупая игра Моры? Зачем она здесь, если ей не показывают ничего толкового. — Игры играми, Ми́ра. Прости, но у меня и вправду есть важные дела. У тебя, кстати, тоже. Если уж так неймётся, вечером познакомимся… Мужчина склонился ниже и зашептал девушке на ухо. Та сдавленно усмехнулась, но кивнула. — А приказ гильдмастера не поможет… м-м, ускорить наступление вечера? — Мне начинает казаться, что гильдмастер не понимает всей серьёзности нашей работы и своей, в частности. — А если гильдмастер прикажет ОЧЕНЬ громко? — Я ж тебе не дракон, чтобы на меня кричать, детка. Ей, видимо, послышалось. Вопреки прежде испытываемому (пусть и глупому) неудобству, Эйла шагнула ближе к воркующей любвеобильной парочке. Сперва она посмотрела на девушка, затем на мужчину. — Что ты сейчас сказал? — выдохнула она. Он, естественно, никак не отреагировал. Не дождавшись ответа и оттого громко выдохнув в гневе и непонимании, Эйла переметнула взгляд к девушке. — Это он о тебе сказал? Эй?! Никакой реакции. Не в силах терпеть творящегося с ней идиотизма, Эйла рыкнула и всплеснула руками. В этот самый момент со стороны темноволосой девушки снова послышались слова — тихие, произносимые пением: — Поверь, поверь, вернётся герой… Эйла замерла, готовая поклясться, что сердце у неё в минувший миг стихло, остановившись. — В груди её пляшет драконья кровь… — добавил знакомую строчку песни уже мужчина, сделав заметный акцент на «её». Эйла успела лишь ахнуть и вновь бросить взгляд на девушку, когда мир вокруг неё опять смазался, а взор затмился потоком белого света.***
Вокруг неё был лес. Сочная трава с почти незаметными в общей густоте бутонами цветов, пышная одномастная хвойная зелень и тяжёлые оттенки древесных стволов занимали всё пространство вокруг, не давая проявиться никакому иному цвету. Просто зелёный лес, но не тот, в котором стоял их лагерь, и в котором она обнаружила искусно сокрытый в пещерном кармане храм Хермеуса Моры. Здесь всё было иначе — живее, красочнее и теплее, а сквозь угловатые кроны сосен на поляну лился янтарный свет. Видимо, близился закат. — Какого даэдра? — выругалась Эйла. Она стрельнула взглядом слева-направо, но то, что уже успела посчитать наваждением не исчезло. Тот подземный и не вселяющий в душу ничего приятного зал с его арками, помостами, вывеской «Буйная фляга» и двумя воркующими незнакомцами бесследно исчез. Возможно, так сказалось потрясение, а, возможно, это глаза не вернули себе полагающейся силы после вспышки того нагрянувшего белого света, но Эйла неожиданно обнаружила, что стоит вовсе не на земле. Она стояла на крыльце. Повинуясь простой жажде понять насланное на неё безумие, Эйла повернулась. И вправду, крыльцо. Крыльцо маленького деревянного домика — совсем небольшого, смотрящегося как-то ничтожно в окружении величавых древ-сосен. Лесник? Охотники? Печальный опыт убедил её в необходимости сделать это. Эйла снова подняла перед собой руки. Опять, хоркер его задери! Она опять не видела ни своих ладоней, ни пальцев, ни всего того, что должно было быть при ней. — Хватит этой игры! — закричала Эйла, успев за секунду метнуть взгляд во все стороны света. Гнев резко поутих, напомнив о необходимом уважении. Она заставила себя унять громкость голоса и продолжила совсем тихо. — Владыка Мора, что ты мне показываешь? Зачем всё это? Впереди скрипнула дверь. Немедля среагировав, Эйла вернула внимание к порогу дома, на котором стояла, словно непрошенный гость. Из-за входной створки показалась мужская фигура. В мысли сразу же закралось предположение, что это тот самый рыжеволосый и небритый оборванец, но домысел мгновенно рассеялся. Вместо того — другого, на крыльцо вышел совсем иной мужчина — тоже крепко сложенный, но ничем не похожий на первого. В ладности его фигуры не позволяла усомниться в первую очередь свободная белая рубаха, из-под которой выглядывали очертания выдающихся мышц, могучей груди и широких плеч. Волосы у него были тёмные, аккуратно уложенные в обход ушей на затылке, а борода густой, но, при том, умеренной длины. В руках детина держал моток верёвки. Эйла уже было хотела обратиться к, судя по всему, хозяину лесной лачуги, но сразу одумалась. Не услышит — можно даже не проверять. Уверенность в этом почему-то была железной, хотя смиряться перед своим непонятным призрачным состоянием Эйла не собиралась. Оставалось лишь наблюдать, чем она и занялась. Как уже повелось, незнакомец не обратил на неё никакого внимания, но на месте не задержался. Чуть распустив в руке свою ношу, он повернул вправо и, пройдя два-три шага, остановился, чтобы присесть на корточки. Судя по движениям крепких рук, мужчина что-то обвязывал принесённой верёвкой. Эйла решила приблизиться и изучить его занятие, но тут дверь снова распахнулась и на крыльцо выскочил косматый, почти полностью серый цветом шкуры пёс. Несмотря на инстинктивный, сделанный Эйлой шаг назад, собака, разумеется, пролетела мимо неё — или, точнее, сквозь неё. Оказавшись вне крыльца, пёс единожды, но громко тявкнул и повернулся обратно к дому, будто чего-то ожидал. — Мико, не сейчас. Чуть позже. Иди поиграй пока с Люсией. Пёс, кажется, был расстроен, ибо прежний яростный пыл унял, однако прозвучавшего от мужчины приказа всё же послушался и неспешно побрёл к ступеням крыльца, после чего юркнул через неприкрытую дверь обратно в дом. Эйла проводила его взглядом почти без интереса. Вероятно, хозяин этой лачуги жил с дочкой или, быть может, сестрой или женой, которую звали упомянутым именем «Люсия». Отвернувшись, Эйла всё же шагнула ближе к незнакомцу, который как раз выпрямился и, подняв занятые верёвкой руки над собой, ловко продел её через две прилаженные к навесу крыльца петли. Закончив и убедившись в надёжности проделанной работы, мужчина потянул верёвку на себя, а её конец привязал к едва заметному гвоздю, глубоко вбитому в одно из составляющих фасадную стену дома брёвен. Когда узел был затянут, мужчина отошёл чуть назад, дав возможность увидеть результат своего труда. Небольшая — не больше простейшей колоды — люлька, вот, что предстало глазам Эйлы. Крошечное ложе слегка покачивалось на весу, будто пытаясь таким образом подсказать о своём предназначении. Позади в очередной раз скрипнула дверь. — Ох, я же просил тебя никуда не ходить. Всё увиденное, а теперь ещё и высказанные столь заботливым тоном слова помогли Эйле догадаться, что она увидит, когда посмотрит позади себя. Она обернулась и увидела именно то о чём подумала, пусть и в несколько необычной форме. Суть была одна. Придерживая за руку, мужчина помогал преодолеть порог молодой девушке. Тёмные волосы незнакомки были такими же, как и у её помощника (мужа, как ныне стало понятно), тоже лежали за спиной, но были намного длиннее, а самое главное — позволяли разглядеть заострённую форму ушей. Совсем недавно, ещё в том пещерном храме, Эйла полагалась на запах. Здесь умения зверя были не нужны, чтобы всё понять, ибо хватало одного взгляда. Характерные черты лица и низкий рост — вот, что выдавало в девушке кровь босмеров. Объём живота эльфийки был настолько велик, что она сама, казалось, едва справляется с весом того, что теплилось в глубине чрева. Похоже, срок готовился вот-вот подойти. — Ему понравится там, как думаешь? Взгляды будущих родителей были направлены к только что вывешенной на крыльце люльке. Эйла просто смотрела и слушала. Ей не было смысла что-либо говорить — ни из-за того факта, что её голос был неслышен для окружающего мира, ни просто из-за деликатности происходящего. — Обязательно понравится, — ответила обременëнная эльфийка и улыбнулась. — Иначе и быть не может. — У проказ Люсии скоро появится партнёр, — ответил мужчина, также не скрывая счастливой улыбки. — Была бы девочка, я с вами тремя с ума бы сошëл. — Я бы ещё Дженассу позвала. — Ох, пощади. Они оба рассмеялись. Эйла же могла лишь по-прежнему наблюдать и строить выводы. Картина, конечно, была трогательная, даже завидная: счастливая семья из любящих друг друга мужа и жены, старшей дочки, у которой скоро появится брат или сестра, так ещё и собака до кучи и наличие друзей или, возможно, родственников. Но это всё равно не имело смысла. Хотя… Глядя на крепкие объятия супругов и их сплетённые на наполненном жизнью животе руки, Эйла задумалась. В прошлый раз было точно также: она увидела какое-то место, двух людей, а потом… То, что сказал тот рыжий. — Драконорождённый, — это единственное слово Эйла прошептала, но сразу после, твёрдо решив, что надо что-то делать со всей этой непонятностью, шагнула ближе к паре, за жизнью которой почему-то была вынуждена наблюдать и сказала громче. — Довакин. Ей не ответили. Эйла несколько долгих секунд смотрела на мужчину-человека, потом столько же на женщину-эльфа. В чём был смысл этой игры? Услышанное в том подземелье ясно намекало, что та темноволосая девушка была… Эйла помнила надоедливую и истёртую всеми бардами до дыр песню про Довакина. Но в ней всегда пели о Кориме, а этот оборванец сказал: «…в груди ЕЁ пляшет драконья кровь». Эйла задержала взор только на девушке-эльфе перед собой, а незримую даже для себя руку протянула в её сторону. Будь она как полагалось обыденно — во плоти — её пальцы коснулись бы сейчас плеча босмерки. — Это ты? — негромко, но слышно вопросила Эйла. — Ты Довакин? Эльфийка не отозвалась, но в порыве, видимо, душевного блаженства прикрыла глаза веками с длинными и аккуратными ресницами. — О, Мирак, я так счастлива. В горле у Эйлы встал ком. Не ужаса, не злости, но глубочайшего потрясения. Следом за этим лёгкие взорвались уколом, будто в них уже давно не было воздуха. Она могла лишь гадать, как выглядит её собственное лицо. Секунды, идущие от сказанных босмеркой слов, потекли неестественно длинно. Их прошло то ли непозволительно много, то ли жутко мало. Эйла всё же посмотрела на мужчину. Темноволосый норд улыбался, обнимая жену, а потом… его взгляд столкнулся с её взглядом. Белый свет вновь начал растоплять окружение, но в этот раз Эйла успела увидеть кое-что. Перед тем мгновением, когда сияние поглотило последние детали — в их числе и стены лесного дома, и босмерку, и сосновые деревья — лицо мужчины исказилось. С него пропали всякие эмоции, пропали все черты, его лик стал плоским и пустым, а следом за этим окрасился цветом грязной меди и превратился в холодную маску. Узкие чёрные глазные прорези пристально взирали на Эйлу, но потом и они пропали.***
Она вращалась в потоке этого света — не холодного, не тёплого, вообще никакого, но всё-таки он почему-то ощущался, как что-то особенное. Тело Эйлы неслось куда-то вперёд, её глаза видели вспышки, которые, по сути, не должны были быть видимы в таком ярком потоке, а до ушей доносился странный шум. Она плотно сцепила вместе губы, а зубам приказала держаться так плотно друг к другу, что они грозились вот-вот разлететься в пыль. Первым преобразился шум. Резко изменившись, он оказался голосами, каждый из которых звучал наперебой другому, но Эйла почему-то всё равно слышала каждый из них ясно и чётко. Голоса женские и мужские, похожие в звучании и совершенно разные. Сотни голосов, а может и тысячи. Свет изменился вторым. Те белые вспышки неожиданно стали окрашиваться цветами, формируя образы и фигуры. Эйла видела какие-то места: лесные чащи, комнаты, подземелья, морские дали и каких-то людей во всех этих просторах. Голоса наложились сверху, и каждая вспышка превратилась в отдельную картину с чем-то происходящем в ней. Продолжая лететь сквозь поток белого света, Эйла теперь смотрела и слушала, ибо отвернуться или заслонить уши не могла. Невысокий и худощавый телом человечек, одетый в чудаковатую, расшитую пёстрыми цветами одежду пляшет на месте и широко размахивает руками, в одной из которых сжимает острый кинжал. Сначала он плясал, а потом вдруг завопил визгливым, практически истеричным голосом: — Цицерон знает забавную загадку! Кто отгадает? Вот загадка от Цицерона: кто это такой — известный герой с кровью и душой дракона в жилах, но душа эта так темна, что Пустота и сам Отец Ужаса гордятся им. А больше всего им гордится мамочка! Наша милая-милая мамочка! Ну, кто такой этот герой? Да-да-да, вы угадали! Это наш Слышащий! Слышащий-Довакин! Довакин, который слышит! Довакин, слышащий сладкий голос нашей матушки! О, Мать Ночи, спасибо тебе за смех Цицерона! На ледяной скале стояла девушка. Одетая в широкую мантию, подобную тем, что привыкли носить колдуны, она, казалось, вообще не шевелится, а просто стоит, разведя в стороны руки. Вот одна рука совершает пас, другая вращательное движение. Во второй руке у девушки оказывается посох — золотистая рукоять и такое же древко, а навершие представляет собой голубого цвета шар, иссечённый тёмными полосками-узорами. Шар светится, наполняющая его мощь готовится вырваться на свободу. Проходят секунды, и вот она освобождается, преображая окружающий мир. Лёд становится камнем, вода обращается огнём, листья растений темнеют и твердеют, превратившись в металл. Девушка смотрит на кошмар, который породила, улыбается, в её глазах полыхает поглотившее разум без остатка безумие. Она бьёт посохом о землю, кричит, и крик этот может быть только ту`умом, ибо его слышат все: — Посох Магнуса мой! Сила моя! Весь этот мир МОЙ! Две фигуры жмутся друг к другу, скрываясь в тени небольшой скалы. Это мужчина и женщина. Женщина стонет, она, похоже, совсем слаба и измотана, а одежда её пропитана следами ран. Она глядит на мир, который находится за границей тени от скалы и, ужасаясь, кричит, что солнце вот-вот настигнет их. Мужчина смотрит на неё с сожалением, в его глазах читается боль и осознание чего-то. Он любит эту женщину всем сердцем, пусть даже его сердце не бьётся, ведь он принял дар Молаг Бала и встал на сторону неживых. Он шепчет: «Не бойся, Серана. Мир не станет хуже от одного дня без солнца. Но без тебя… мой мир рухнет». Мужчина отпускает женщину и выходит из спасительной для них обоих тени. Солнце опаляет бледную кожу, вены вампира вздуваются и проступают наружу, становясь видимыми. Ему больно, но он смотрит наверх — туда, откуда льёт свой болезненный яд небесное светило. Мужчина достаёт из-за спины лук, но не простой, а сияющий, будто его выковали из чистейшего света. Лук поднимается, на тетиву и полочку над самой рукояткой ложится стрела, наконечник которой окрашен алым. Стрела улетает ввысь, устремляется к солнцу и… поражает его. Небо тут же окрашивается кровавыми тонами, светило меркнет, и весь мир изменяется в цвете, становясь жуткой пародией на самого себя. Мир без солнца страдает и полнится ужасом, но вампир улыбается, ведь это только на один день. Полученные его возлюбленной раны затянутся, она оправится, наступит рассвет, но они двое будут живы. Мужчина-вампир что-то вспоминает, и на его лице проявляется нечто, что может быть только отголоском стыда. Он был героем, но в погоне за могуществом стал другим и теперь так беспечно играет с силой, что была доверена ему. Да, ему стыдно. Голоса звучали, образы показывали, но у Эйлы больше не было силы взирать и внимать. Она не хотела всё это видеть и слышать, однако происходящее не прекращалось, оставляя её желание без внимания. Свет померк резко, когда разум уже не отличал желаемое от действительного. Эйла чувствовала себя так, будто пробыла некоторое время незрячей калекой, а потом вдруг прозрела. Назойливые образы пропали, голоса стихли. Её окружали серые стены, сотни горящих свечей и три трупа бывших босмеров-прислужников. А перед ней колыхалось подобное живой чернильной кляксе тело Принца Судьбы. Огромный глаз взирал на Эйлу так зорко, что, кажется, ещё миг и в её груди прожжётся дыра. — Понимаешь меня, дитя? Сомневаешься ли теперь? — зазвучал хоть и по-прежнему неприятный, но уже узнаваемый глас Хермеуса. — Такова моя сила, и такова моя власть. Сколь многому я не позволил произойти и сколько даровал этому миру. Эйла закивала. Она, действительно, теперь понимала о чём ей говорил Демон Знаний. Всё взаимосвязано. Каждое происходящее событие и каждая рождающаяся жизнь — всё оплетено вокруг нитей, которые видит только Мора. Даже она сама — Эйла, взявшая себе прозвище «Охотница» — могла быть совсем другой, если бы того захотел случай. Она могла бы не быть Соратницей, не быть охотницей, не признать могущества волчьей крови… не любить Корима. Всего того, что было с ней прежде, и что происходило прямо сейчас могло не быть! Могло не быть, но оно было, потому что к этому вели тысячи крошечных деталей: слова, шаги, мысли, решения. — Я, — в горле пересохло и слова давались с трудом, но Эйла заставила себя огласить осознанную истину до конца. — Это ведь ты созвал совет своих братьев-Принцев, а я лишь пришла на него. Ты знал, что Мирак предаст тебя, когда брал его на службу. Ты скрыл его замыслы от мира до тех пор, пока не… пока… — Пока не придёт тот, кто одолеет его, — закончил за неё Мора. — Тот… Та, чья ненависть к нему даст достаточно сил для победы. — Я? — сказав это, Эйла почувствовала и страх, и гордость, и воодушевление одновременно. — Мне суждено победить его? Она подняла глаза и, ожидая, вперилась взглядом в самый центр сдвоенного зрачка Демона Знаний. Огромный глаз принца сомкнулся и больше не раскрылся. Масса, опутывающее око стала растворяться в воздухе, а вместе с ней слабела и аура, наполняющая пещерный храм. — Так говорю я, Хермеус Мора, Владыка Судеб. Эйла осталась одна. Пещеру вновь наполнял смрад разлагающихся тел, свечи больше не горели, казалось даже, что каждый камень и каждая пылинка на земле лежали там, где находились до того, как Эйла прошла сквозь щель в скале. Лишь одно ясно говорило, что всё произошедшее было реальным, а не безумным бредом. Время. Частично видное из полупещеры небо просветлело, скрыв луны и звёзды. Занимался новый день, а Эйла по-новому смотрела на этот мир.